– Да. Я ущербный. Злой. Поэтому я и не могу никому ничего дать. Я всё отнял у Инэлии, забрал всю силу её Кристалла, но через меня как через вселенскую щель утекла вся её сила. Да ведь и она ущербная, коли выбрала себе такого избранника, каков я. Она отвернулась от Хор-Арха. Ищи себе недостающей духовной полноты у того, кто праведен. Только так.

– Как же ты говоришь, что тебя никто не любил, если Инэлия отдала тебе некую силу?

– Она всегда любила только себя. Только питалась чужим восхищением, как и Гелия – её дочь. Она не искала того, кто дал бы ей недостающую полноту, кто сумел бы исцелить её тайные трещины, внутреннюю ущербность, пока она не стала зримой и не вышла наружу. Она сама отвернулась от Хор-Арха и нашла не того. Совсем не того. Она соблазнилась тем, кто обладал структурой сияющей и неповторимо красочной, но лишён был внутренней твёрдости, был хрупок и податлив. Она выбрала меня! Она присосалась ко мне в жажде восполниться, да я-то утянул через себя всю её наличную силу. Не в себя, поскольку я был дырявый, как худой горшок, ущербный, как и она.

Невозможность прервать навязанное общение

Вместо того, чтобы убежать от него, она зачем-то продолжала общение. Жуткий Хагор, словно бы, разматывал невидимый клубочек, извлекая из неё откровения, которые она вовсе не желала ему дарить. Он держал невидимый кончик в своих длинных подвижных пальцах, ничуть не старческих по виду, и тянул, тянул из неё сокровенное…

– Женщина всегда ищет не того непонятного, что ты называешь духовной полнотой, а только любви. И если это так, значит так и задумано Надмирным Отцом. Поскольку любовь важна для полноценного потомства. А у тебя есть потомство?

Хагор сморщился, узкая щель рта сжалась, и один её край пополз куда-то к его уху. – Какое потомство может быть у теней, отбрасываемых светом былого могущества? У тех, кто живёт в текучих и одновременно замкнутых снах? Мне неведома телесная страсть, и только её эхо, отражённое от плотно сотканной реальности, сотрясает меня, терзая мою немощность. Ранит, как ранит звуковая волна, идущая от эпицентра огненного взрыва. Может, оно и прекрасно, но сколь и тягостно это ваше бремя страсти. Я в этом смысле стою, как бы, на берегу бурлящего и стремительного потока, я всё оцениваю со стороны, не купаясь, не блаженствуя, но и не захлёбываясь и не идя ко дну. Я многое вижу и понимаю, я вижу противоположный берег, чего не видит плывущий к нему, поднимая брызги вокруг себя и давясь тугою водой. Он увидел и полюбил тебя как мираж, он всегда любил только миражи и мучил тех, в кого они воплощались. Но может, они и все такие? Утратив Гелию, он никогда не разлюбит отныне её мираж, а ты не сможешь её заменить никогда, потому что живая и настоящая.

– Он любит меня, и никогда не любил Гелию. Они взаимно обманулись. Так ты знал Тон-Ата? Встречал его?

– Я никогда его не знал и не хотел бы знать и теперь. Но мы вынужденно встретились на этой планете. Он сильнее, он концентрированно уплотнён, потому что у него есть цель. Я же рассеиваюсь с каждым днём, как ядовитое облако, в благодатной и живой атмосфере Паралеи. У меня нет ничего, кроме оснащения теми безделушками, которыми меня и снабдили для выполнения Миссии, не имеющей, опять же, ко мне лично никакого отношения. Я только средство, необходимое моему миру для достижения его целей, а не моих. Поскольку меня исключили из этих целей. А Тон-Ат отверг их цели и создал свою цель. Он – хозяин себе, а я раб чужой воли. Он ненавидит меня, жаждет моего уничтожения за злодеяния, причинённые посредством меня его роду. А я его безмерно уважаю и безмерно боюсь его мести, зная её неотвратимость. Мой конец здесь будет ужасен. Я не могу помочь ни ему, ни себе. Его сильная ненависть самостоятельного сильного существа не примет от меня никакой уже помощи. Если бы я понял раньше его замыслы, мой путь здесь был бы иным. Но Тон-Ат презирал меня как того, кто не способен преодолеть навязанную ему программу действий, и уже его отношение предопределило и моё. Мы взаимно выкапывали тот ров непонимания и вражды, что стал непреодолим. А Инэлия и Хор-Арх, только и способные стать мостом, между нами, стали теми же людьми- облаками, воздушными и мягкими, белыми и бесцельно плывущими в своё никуда. Видишь, как всё увязано и запутано?

– Хор-Арх? Так ты и его знаешь?

– А как же! Я увёл от него Инэлию, а он зачах от тоски по ней. Он стал её тенью, такой же неотвязной и такой же бесполезной для практического использования. Его уже здесь окончательно высосали те, кто и заслали меня с Инэлией сюда. А Хор-Арх прибыл сюда сам. Но и тут, хотя и был он самостоятелен во всём, так и остался предан Тому, кто изгнал Инэлию и меня – Коллективному Разуму нашего мира. По Его указанию Хор-Арх стал проводником того воздействия, что воспрепятствовало отрыву полевых информационных структур, – а они-то и одушевляют вещественное тело человека, – от умирающего молодого землянина Антона, когда тот находился в тюрьме-накопителе для сброда. Ведь землянин Антон был нужен нашему миру для продолжения подлинной жизни. А у нас она неумолимо сворачивалась. Мы утратили там репродуктивные функции. Да сам-то Хор-Арх остался после всего полнейшей бесполезностью. Ему не зачли того, что однажды он уже спасал от гибели безумную Инэлию. По той простой причине, что Инэлия уже не нужна нашему миру после того, как она своим самовольством не дала осуществиться ни одному из всех подготовленных вариантов по передаче её будущего ребёнка проводнику Коллективного Разума нашей планеты – Зелёному Лучу. Спасение Инэлии его самодеятельность.

. – Как можно отдать будущего ребёнка? То есть, ещё не рождённого?

– Да, не рождённого, но уже наличествующего. А родиться он должен был в нашем прекрасном мире. А она родила Гелию на свалке, убежав от меня в тот самый момент, когда я ждал прибытия посланца от нашего Коллективного Разума. Она не хотела умирать здесь, она вкусила телесной любви и хотела её бесконечного продолжения. А Хор-Арх не мог ей дать ничего. Она его и тут покинула. Даже после всего, после колоссальных для него лично затрат, ведь Инэлию он восстановил из собственной наличной силы. Он так и остался бесполезностью для всех.

– Он лечит бедных людей. Он вовсе не бесполезен. Это ты бесполезен для всех. И я не верю в твои предсказания. А Хор-Арх меня не обманул.

– Предсказания? То, что ты называешь предсказаниями, всего лишь матричная загрузка, информационное воздействие на направленность будущих событий. Любое разумное существо способно к этому.

– Почему так запутана и мало вразумительна твоя речь?

– Она такова, какова твоя способность к восприятию недоступных тебе явлений и процессов.

– Я способна к восприятию и более сложных вещей, чем те космические сказки, которые ты мне сочиняешь. Не забывай, Тон-Ат на многое открыл мне глаза и ум. Рудольф же считает и Тон-Ата и тебя иллюзионистами-сказочниками из городов погибшей цивилизации, где каким-то чудом уцелели немногочисленные реликтовые обитатели Паралеи. Он не верит в ваше космическое пришествие. Он считает, что ум и психическая настройка Тон-Ата искажены некой врождённой деформацией. Это и к тебе, и к Инэлии, и к Гелии относится, раз вы такие же. Всё случилось в результате давней катастрофы планетарного масштаба. Часть людей сохранилась. Часть одичала, часть смогла потом построить континентальную страну и страну Архипелага. А те, хранители, что остались в горах, из-за своего безразмерного чувства превосходства не хотели мешать свою кровь с прочими, в результате чего выродились. Они до сих пор владеют некоторыми секретами и странными технологиями, но больны психически. Они придумали своё «Созвездие Рая», которого нет. Самый здоровый из них, некто Паук, захватил страну Архипелага и хочет захватить континентальную Паралею, чтобы восстановить былой порядок на планете. Но порядок порочный. Так думает Рудольф.

– А что думаешь ты?

– Я не думаю о том, о чём думать бесполезно.

– А что, если Паук хочет всем былой и забытой справедливости? Как благими речами и мирными способами отнять власть у негодных управителей? Они же не отдадут ничего и с готовностью всех погубят, а никогда по доброй воле не откажутся от своего паразитизма на жизненном ресурсе большинства людей планеты. Живя поколениями в умственном разврате, они не способны к трансформации своих родовых программ. Неужели твой покровитель и бывший муж никогда не объяснял тебе ничего?

– Тон-Ат мало со мною разговаривал, и в детстве, и там, когда мы с ним жили в бескрайних плантациях.

– Твой голос – голос Ангела, – улыбнулся Хагор. Он слушал внимательно. Слёзы, то ли умиления, то ли вызванные печалью от неизлечимой очевидной болезни его тела, орошали его ярко-синие глаза. – Как хорошо и как правильно сделал Тон-Ат, что не засорил твоё ясное сознание ветхой мудростью, подобной тлену. Если случилась катастрофа, то и правды не могло быть в том порушенном мироустройстве. Твой Рудольф прав. И не любить ему такую женщину никак невозможно. Так и слушал бы твой щебет, моя щебетунья. Так ты не веришь мне? Я, по-твоему, сказочник?

Опять та же странная тень-эхо накрыла Нэю, и она в задумчивости отошла от Хагора несколько в сторону. Но вернулась к нему, решившись попросить о том, что казалось ей важным.

– Я доверчивая, и я люблю сказки. И если забыть о болезненных приступах твоей ненависти к Рудольфу, ты по виду добрый, хотя и несчастливый человек.

– Не я, а ты добрая и… как хочу я тебе счастья, светлая женщина!

– Ну, хорошо, – Нэе вовсе не хотелось ссориться со стариком, – окажи своё информационное воздействие, только пусть оно будет добрым. Предскажи мне прекрасное будущее, и я поверю тебе. Как поверила в детстве Хор-Арху. Я же никогда не причиняла тебе обид или ответной боли. – Она заметила, как любуется ею старик, и хотела использовать его расположение, существа весьма опасного, как она уже поняла и почувствовала, себе в пользу.

– Ты сущий Ангел в пленительном женском образе. Ну что же. Я не Хор-Арх и благих фантазий сочинять не умею. Если Рудольф позовёт тебя с собой на Землю, оставайся здесь. Ты проживёшь тут счастливую и долгую, хотя и сложную жизнь. Здесь не всегда будет так, как теперь. Жизнь скоро переменится. Земля же не принесёт тебе счастья. Ты будешь одинока среди них. И даже дети не дадут тебе той гармонии, о которой ты мечтаешь.

– Разве возможно, что он возьмёт меня с собою? На Землю? – радостно замирая, спросила Нэя. Все его печальные прогнозы прошли мимо её сознания. Она начисто забыла и об Антоне, и об Икринке, которым прорицатель, вынырнувший из багряных скал, напророчил расставание. Она была захвачена только своей участью. И то, что это дух гор, некая нечеловеческая сущность, она нисколько не сомневалась.

– Скажи ещё про Землю. Как мы будем там жить?

Хагор снисходительно улыбнулся, как улыбаются детям. Умиление Нэей начисто вымело из него гнев к Рудольфу. – Недоразвитое ты существо! Не обольщайся тем миром, которого не видела. Мираж всегда заманчивее реальности. Найдёшь ты там счастье не только с ним одним. По мне ему бы не надо уже ничего и давать. Да не сможешь ты его не любить…

– Нет никого, кто заменит его.

– Да, физически он сильный, красивый и даже талантливый, но бездарно тратящий себя, человек! И учти, он уже не исправится. Ибо у него нет к этому ни малейшей склонности, но очень много себялюбия…

– Чем загружать себя проблемами чужой жизни, подумай о себе…

– Да, я был силён, красив и талантлив, как тебе и не представить по твоему скудоумию, присущего не тебе лишь и одной, а всем вам, недоразвитым существам. И я бездарно распылил все свои лучшие качества в здешнюю пыль. Сила иссякла, красоту утратил, таланты зачахли. Исправление путей невозможно. У меня нет времени здесь на восстановление утраченного. У меня нет здесь Высших покровителей, ибо здешние Боги безразличны к участи пришлых. Если ты покинешь Паралею, ты также не обретёшь личного счастья в чужом мире. А здесь у тебя есть могущественный покровитель. И не Тон-Ата я имею в виду. У него своя задача, не очень-то и связанная с твоим личным счастьем. Чёрный Владыка отметил тебя как одну из своих возлюбленных и не оставит тебя своим благоволением. Ты будешь богатейшей женщиной континента, тебя будут добиваться лучшие из аристократов. Любовь-страсть проходит быстро, а жизненное устроение куда как важнее. Та, кто обрела расположение Чёрного Владыки, никогда не узнает горького вкуса бедности.

– Вот уж…. – пробормотала она, – век бы не знать такого благодетеля…

– Оставшись здесь и пережив боль от разлуки со своим пришлым возлюбленным, ты обретёшь и благополучие, и реализацию своих талантов. Не строй свои планы на будущее, исходя из любви к пришельцу, чьи качества весьма сомнительны в том самом смысле, который тебе и важен. Ты окажешься в чужом мире вначале оригинальной диковинкой, а потом блёклой и незначительной безделицей, которая всем приелась для зрения и ничем не обогащает уже. Ты останешься в полном личном ничтожестве, как цветок, сорванный в неземном саду, но утративший своё сияние без подпитки родной почвы. Несмотря на то, что тебя поместят в удивительный комфорт и невиданные прежде удобства жизни, ты будешь изнывать от однообразия унылых, как оно и бывает повсюду, будней, а зачастую и одиноких тоскливых ночей. У тебя не будет с ним ни длительного, ни полноценного счастья. Никто ещё не обрёл счастья за пределами своей Родины. Боги чужих миров безразличны к участи пришлых, совсем ненужных им, гостей. Как я тебе и сказал. Взгляни на мой печальный опыт.

– Ты страдаешь, потому что ты убийца, к тому же терзаемый осознанием собственной неполноценности! У Тон-Ата есть благая цель, а у тебя таковой нет. И при чём тут чужие Боги? Разве мало вокруг несчастных местных людей, к которым Боги столь же безучастны, как и к тебе, чужаку, свалившемуся сюда из звёздного колодца? Боги это миф коллективного сознания…

– И Чёрный Владыка тоже? Тогда чего же ты отрицаешь тот факт, что в том отсеке у тебя был личный контакт со мной?

– Ты тоже лишь иллюзия! Ты чья-то выдумка, слоняющаяся без смысла и цели по просторам планеты, поскольку цели как таковой не придумал для тебя твой создатель, скомкав и выкинув тебя прочь, как отбрасывают неудачный рисунок или запорченное изделие.

– Сравнение одушевлённого существа с наброском или тряпкой, которые ты во множестве отбрасываешь от себя в мастерской «Мечты» как неудачные и запорченные? – усмехнулся Хагор, – Жестоко… ты испытаешь эту же участь на себе!

И скрылся в скалах, как растворился. А Нэя, чувствуя его зловещую тень, спешила убежать оттуда, надеясь, что эта тень там и останется, на берегу горного озера, а не устремится за ней.

Прекрасный мальчик Артур

У входа в подземную базу она столкнулась с Артуром, налетев на него. Она не могла отдышаться и долго стояла, прижавшись лицом к его облегающей серебристой майке, казавшейся прохладной из-за особого состава материала, который поддерживал нужную температуру и оберегал тело от избыточного тепла жаркого и сухого сезона Паралеи. Она слышала, как гулко бьётся его молодое сердце, и любила его как сына Рудольфа, а значит и своего сына. И даже запах его, юношеский ещё, но уже и мужской, казался ей родным. Артур стоял как изваяние. То ли испугался за неё, решив, что случилась неординарная ситуация в горах. Она с кем-то столкнулась, чего и не могло быть, ведь внешний контроль показывал полное безлюдье на ближайшие километры. То ли ему было неловко шевельнуться, чтобы не обидеть её резким жестом. Чтобы она не подумала, что ему неприятно её прикосновение…

– Он лжец! – сказала она Артуру. – Я не поверила ему.

– Кому? – спросил он, сохраняя спокойствие и зная, что у озера никого не было. Так показал визуальный внешний контроль. Сам Артур находился внутри пункта слежения, не желая мешать Нэе, дав ей возможность побыть одной и искупаться.

– Хагору. Но кто он в действительности? Может, мираж гор?

– Разве миражи разговаривают? А он был с крыльями?

– Думаешь, я ненормальная? – Нэя подняла глаза на Артура и встретилась с его синими глазами, совсем не похожими по их выражению с глазами отца. Она скользнула с любопытством по очертанию идеально выбритого подбородка, припухлым юным губам, безупречному овалу лица, во второй раз оказавшись с ним так близко после того случая в лифте, когда рыдала, прижавшись к нему. Задержала взгляд на его нижней части лица, боясь поднять глаза. Точёные черты лица казались нежными в силу его подросткового возраста, и всё говорило о том, что, повзрослев, Артур будет едва ли не брутальным, как и отец. Такое вот редкое сочетание мужественности и утончённой красоты, это от Рудольфа. Детально он не походил на отца, а вот подбородок точно отцовский, да и в целом Артур и Рудольф, при всей их как бы и непохожести, явно экзотические плоды одного родового древа. Не все же рождаются клонами своих родителей. Она вот не похожа на свою мать ничем, на отца – тут неясно, после него не осталось изображений. Словно и не было никогда на Паралее такого человека как Висней Роэл. Вот и Ифиса признавалась, что начисто забыла его лицо. Может, Чапос помнил, да как у Чапоса выспросишь? И почему бабушка не пожелала забрать из дома семейный архив, так и осталось загадкой для Нэи. Вроде бы, бабушка как-то и говорила, архивы семьи пропали сразу же, как погиб сам отец. Будто некая неведомая сила зачищала следы его присутствия, будто и не было у Нэи никакого отца. А кто же приходил в её сны под сиреневые поющие деревья? Кто брал на руки и поднимал к небу, излучая ту любовь, какой человека способны любить лишь мать и отец… Но вот же, разве любит Артур Рудольфа? А сам Рудольф?

Её качнуло, но дело было совсем не в Артуре, а в непомерности той любви, что и свалилась на неё. И ощущалось это особенно остро, когда он отсутствовал. И если избыточность любви переутомит Рудольфа, то выдержать такую тяжесть одной невозможно! Тогда уж точно любовь её раздавит…

То ли от подобных переживаний, то ли от встряски, полученной при встрече с Хагором, у неё даже подогнулись колени. Артур погладил её по спине, по-своему истолковав её состояние. Он знал, что появление старика никогда не фиксируется искусственным интеллектом, и решил, что крылатый тролль напугал её.

И тут Нэя уловила в прикосновении Артура не только дружеское сочувствие, но и мужской трепет, который меньше всего в нём и ожидала. Она поспешила отстраниться. Лицо Артура не выражало ничего. Гладкое, безмятежное и ангельское лицо. Глаза были устремлены в безмерные дали гор. У рук была собственная жизнь. И Нэя подумала о том, что при такой красоте и физической силе он невероятно привлекателен для девушек. Девчонки из её сиреневого кристалла замирают неподвижно, как потревоженные бабочки среди цветников, где им приходится работать при наступлении предвечерней прохлады, когда Артур изредка замаячит рядом. Но он не подходит к ним никогда. Олег говорил заинтересованной Эле, что Артур ждёт большой любви, без которой не прикоснётся к девушке ни за что.

– Нет. Я так не думаю. Здесь многие видят старика. Правда, он ни с кем ещё не вступал в общение. И что он тебе сказал?

Нэя пожала плечами, – По-моему, он безумен. Во всяком случае, я ничего не могу воспроизвести из того, что он мне наболтал.

– Он не причинил тебе вреда?

– Нет. Он безобиден.

– Безобиден? От чего же ты вся трясёшься? – Артур готов был броситься на поиски обидчика, даже понимая, что найти в горах крылатое привидение невозможно, если оно само не пожелает объявиться.

– Рудольф ничего не говорил по его поводу? Никогда?

– Рудольф? Он не видел его никогда. В записях его нет, и он не обращает внимания на наши рассказы. Вернее, слушает, но никогда не комментирует. Правда, у меня сложилось мнение, что он знает о том, что старик где-то тут обитает. Старик и старик. Здесь же есть беженцы, есть поселения. Удивляет не сам старик, а то, что его не фиксируют сенсоры наблюдения.

– Ты тоже его видел?

– В полёте.

– В полёте? – Нэя изумленно старалась прочитать в глазах Артура то, что это розыгрыш с целью её развеселить. Но понять Артура было не просто. И он не шутил.

– Если я скажу тебе, что раньше мы с Олегом видели его летающим в паре с девушкой Антея, ты не сочтёшь меня ненормальным? Или что я тупо разыгрываю тебя?

– С Икринкой? Он же её дед!

– Дед? У неё есть дед, живущий в горах? Но Антей нашёл её где-то в лесной провинции, а оттуда до гор нет дорог, никаких. Хотя тоже непонятно, как она попадала в горы? Если жила в провинции? Олег не велел говорить Антею о том, что мы видели её раньше в горах. В полёте. Мне кажется, тут существует ещё некая загадочная цивилизация, но их невозможно обнаружить нашей техникой, ни сверху, ни снизу. Они каким-то образом воздействуют на электромагнитные поля. И где они, не поймёшь. Но они есть.

– Они не отсюда, – сказала Нэя, поражённая уже рассказом Артура, – они со звёзд, как и вы. Но их звезда старая и красная. Безмерно удалённая. Там другое измерение. Но какое другое?

– Старик сам тебе рассказал?

– Да. Почему вы с Олегом ничего не говорите Антону о её прежних полётах?

– Зачем? Если она не хочет ничего ему объяснять? Ему не до анализа сейчас. Чего нам встревать?

– А ты знаешь о том… – но тут Нэя замолчала, поняв, что Артур не знает этого. И если сам Рудольф не сказал, зачем ей? Говорить о том, что Икринка дочь Рудольфа и сестра Артура?

– Знаю о чём?

Нэя пришла в замешательство, но быстро вывернулась, – У Рудольфа жена была из здешних беженцев.

– Знаю. Старина Франк рассказывал.

– И что рассказывал Франк?

– Да ничего такого. Только то, что некоторые заводили тут жён. И всё. Она же погибла. При взрыве в центре столицы, когда грохнулся «Финист». Наверное, поэтому шеф был таким неприветливым последние годы и настолько преобразился теперь. Из-за тебя. Все замечают. В некотором роде ребята благодарны тебе. Он стал другим. Не добряком, конечно. Но заметно смягчился. Раньше же начисто наш юмор не воспринимал. Всем стало веселее с ним сосуществовать. Да и вообще. Атмосфера не столь насыщена грозовым электричеством. А прежде? Один шутник подарил ему майку с надписью: «Не подходи! Убьёт!», и с чёрным зигзагом на ярком оранжевом фоне. На день его рождения. Прикололся. Парень привез домашнюю экипировку с собой с Земли, думал, что тут разрешено гулять в подобном одеянии. Но у нас же только униформа и «маскарад» для выхода. Шеф со свирепой миной скомкал майку у всех на глазах и куда-то засунул, процедив: «Самый ближайший разряд считай уже своим». А сейчас, смотрим, он в этой майке разгуливает и с таким лицом, словно собирается всем раздавать новогодние подарки.

Нэя счастливо улыбалась, сияя глазами и забыв о Хагоре, вернее, желая поскорее его забыть.

– Ты такая добрая, такая простая… – синие глаза Артура притянули её в себя, поразив внезапной догадкой, от которой Нэе стало неловко из-за непонимания, как ей себя вести с мальчиком, который открыто являл ей свою влюблённость. Который был сыном того, кто был ей необходимее всего прочего, что стало блёклым и неважным – её прежней жизни, всей в целом, со всем её наполнением, со всеми теми людьми, которые в той жизни существовали. В этом была аномалия, перекос её существа, растворённого в Рудольфе. Без его ближайшего присутствия рядом она превращалась в марионетку, которую снял со своей руки тот, кто и наполнял её живыми движениями и звонким голосом. И это не могло завершиться ничем хорошим. Любить так было нельзя. Но она не знала, как иначе? Она протянула руку, желая погладить Артура, желая вложить в жест многое, – понимание, утешение, родное расположение, но и невозможность принять то, о чём он молчал, но что явил…

Артур отстранился, возможно, решив, что она его оттолкнёт, и тем самым опередив её прикосновение. Рука Нэи застыла на расстоянии от него. Она увидела, что нет её браслета с вензелем в виде её имени. В браслете была спрятана их личная связь с Рудольфом. Нэя же оставила браслет на берегу озера, отвлечённая Хагором. Возвращаться было страшно, словно Хагор мог подстеречь её в скалах и повторно накрыть своими тёмными откровениями, как чёрным крылом огромного падальшика – летуна, которые уже носились в угасающем свете вечернего пространства над долиной, зажатой между двух горных гряд. Нэя огорчённо всплеснула рукой, не без театральной позы, зная красоту своей руки, не тонкой, но и не полной, лилейной. Не любить себя, как было прежде, она уже не имела права. Она была частью Рудольфа. Его, как она считала, обожаемой частью.

– Потеряла браслет на берегу, – сказала она, обижаясь на Артура за резкое движение, с которым он отпрянул в сторону. – Теперь не найдёшь.

Он промолчал. Уж не вообразил ли он себе, что она вздумала приласкать его? Обидевшись ещё больше, не попрощавшись, Нэя развернулась и ушла без него в лабиринты подземного города. В последнее время она была тут, как у себя в своём кристалле. Могла обратиться к любому, чтобы проводил её на поверхность ЦЭССЭИ. От всех дверных панелей, закрывающих входы и выходы в многочисленные подземные холлы и коридоры, в служебные отсеки и в личный жилой отсек Рудольфа – у Нэи был код доступа. Не умела она обращаться только с подземными скоростными машинами, но всегда находился тот, кто провожал её наверх. И Артур не стал её сопровождать. Он остался на поверхности в горах. Или не остался. Нэе было уже всё равно. Она сочла его дерзким и бестактным.

– Мальчишка! – прошептала она вслух, но тогда, когда он не мог услышать. И не понимала причину своей досады. То, что был утерян браслет или попросту забыт у берега, вины Артура не было. И слов обидных он ей не сказал. От прекрасного настроения, от сладостного ожидания возвращения Рудольфа в ней не осталось и следа. И ей было проще свалить вину на мальчишку, чем помнить свою беспомощность перед Хагором, его страшные откровения, да и само это чёрное видение гор.

Кто раб, а кто господин?

Чёрное видение гор не покидало её активной памяти долго, вплетаясь неряшливым узлом во всякое впечатление другого наступающего дня, и, если не портя в целом его чарующего наброска, то мешая ей просто своим имеющимся наличием. Но загадить всю разноцветную, исполненную вполне понятного любовного волшебства картину её настоящей жизни Хагор не мог. Пока не начался период дождей. Непогода заметно усилила, как будто прорастила в ней брошенный Хагором узелок – злостный сорняк. Он набухал предощущением грядущего, личного уже ненастья.

Лесопарк стал осклизлым, мрачным. Горы в такое межсезонье были просто опасны для прогулок, и приходилось сидеть в сиреневом кристалле. Да и прочие жители садов «Гора» сидели безвылазно под своими крышами. Казалось, что всякая деятельность на поверхности замирала, если не умирала, как и растительность целого мира. Нэя принималась за свою полузабытую работу, чтобы не скучать. Ведь не могла же она надоедать Рудольфу всё время. Да и свободен он был только по вечерам, да и то не всегда. Поэтому деятельность внутри кристалла оживлялась. Девчонки радостно носились по коридорам, пустому и обширному залу показов как расшалившиеся дети, болтали и смеялись за спинами солидных клиенток, передразнивая их манеры и критикуя их не всегда идеальное сложение. Развлекая друг друга, примеряли на себя платья габаритных дам и прохаживались в них по подиуму, изображая высшее сообщество так, как его себе представляли. Теперь им некому было указать на их место, и никто не обзывал их «потными обезьянами». Эля и сама радостно принимала участие в их сатирических показах. Нэя, наблюдая их веселье, им не препятствовала, но не веселилась с ними. И потому, что не любила сатиру на людей, и потому, что была погружена в себя, имея на то причины.

Она плохо себя чувствовала, прислушивалась к происходящему в ней и скрытому ото всех грандиозному строительству новой жизни, не только того, кто возник, но и к собственной жизни тоже. Потому что по-старому уже не будет. Она и предчувствовала, и понимала. Но как будет, ей не было известно. И в какую сторону всё изменится? С чего она взяла, что перемены будут и в дальнейшем только счастливыми? Разве мало ей досталось хлебнуть лиха, или то лихо являлось только задатком будущего его наката? Она тщательно изучала свою внешнюю перемену, хотя для посторонних глаз её пока не было. В подземном же мире – городе не менялось ничего, как и в прозрачных внутри, и зеркальных снаружи, корпусах «ЗОНТа» на поверхности. В один из дней этого сумеречного периода, когда небо меняло своё нежно – зеленоватое, искристое и сияющее великолепие на нищенскую серую рванину туч, нависших, казалось, над самой головой, Нэя явилась в «ЗОНТ», поднявшись наверх в жилой отсек к Рудольфу. Он не сразу понял, кто это? У открывшейся панели входа стояла незнакомка. Даже глаза Нэи, всегда широко открытые и казавшиеся круглыми, были приподняты к вискам и казались длиннее, а она искусно усилила этот иллюзорный эффект тем, что накрасила их, хотя он и запрещал ей косметику. Высокая причёска, собранная на макушке, полностью открыла её шею и ушки, маленькие, тонкие и прижатые к голове. Руки были оголены полностью, явив свою точёную красоту. Чёрное платье плотно обтягивало её грудь, полностью закрытую, и только лукавое сердечко- вырез давало намёк на то, что было скрыто строгим платьем. Ткань блестела, как кожа гадюки, и на руке выше локтя был витой браслет из уже знакомого сплава чёрного цвета. Браслет в виде змеи с жёлтыми угрюмыми глазами. Плащ Нэя сбросила в прихожей. Лицо было не улыбчивым, как обычно, а гордым и строгим. В ней всё же пропала актриса. Рудольф ждал её, как всегда с ужином, доставленным из местного дома яств «Сфера, где обитает счастье», так называлось это заведение, ни больше, ни меньше, куда сам он не ходил, только заказывал там еду. Он замер.

– Вы кто? – спросил он шутливо. И обняв её, добавил, – Ты не устаёшь поражать меня.

Но дама, будто и была чужой, холодно отстранила его руку и без приглашения уселась за стол. – Я голодная, – сказала она и, не обращая на него внимания, стала есть.

– Госпожа, – сказал он, – а рабу присесть можно?

Она благосклонно кивнула, продолжая интриговать, оставаясь неузнаваемой. Он сел напротив. Есть расхотелось, настолько его занимал её новый образ.

– Будем сегодня играть в госпожу и раба? – спросил он. И она кивнула, продолжая с аппетитом поглощать всё, что было выставлено. Малоежкой она никогда не была.

– Дай слово, – сказала она, – что сегодня будешь подчиняться мне во всём.