Здесь, в горах, уже скатившаяся со своего зенита Ихэ—Ола не жгла, а только грела её кожу. Нэя рассматривала себя с нежностью. Никогда раньше она не любила себя настолько осознанно. Она изобретала ему новые ласки, чтобы радовать, когда он вернётся. Решив повторить купание, она вошла во второй раз в прозрачную лазурь озера, любуясь собой, своей несомненной телесной красотой. Её розовато-золотистые кукольные волосы отразились в зеркале вод, как и лиловые соцветия прибрежных высоких кустарников. Вода совсем мало прогрелась. Чуть отдалившись от мелководья, Нэя завизжала, но больше от удовольствия, чем от холода, забила ладонями по поверхности, играя с озером как с живым существом. Она благодарила Надмирный Свет за счастье, подаренное ей. Протянула руки вверх в зеленовато-перламутровое небо, ощутила грудью холодную, но мягкую ласку воду, от которой напряглись обнажённые соски груди. Озеро тоже ласкало её, как и возлюбленный, и Нэя купалась в озере, словно в любви. Она била ногами и руками по его упругой водяной плоти и играла сама с собою, мечтая о возвращении Рудольфа. Позволяла себя ласкать и обнимать невидимому духу озера, ощутимо мужскому… с удивлением ощущая, как вода держит её, почти баюкает на своих бирюзовых волнах… но можно ли это считать изменой?

Появление старика в чёрном одеянии

Обернувшись к берегу, она увидела, как из скал вышел старик в чёрном одеянии. Наверное, он был и высок ростом, но сильная согбенность делала его визуально гораздо ниже. Налетевший порыв ветра растрепал его абсолютно белые волосы, сорвав с них плоскую шапочку. Он нагнулся, чтобы поднять головной убор, после чего повернулся в сторону Нэи, вроде бы не замечая или же не придавая ей особого значения как кому-то, кто примелькался и не стоит внимания. Его лицо, кирпично-тёмное как скалы, казалось таким же бесстрастно-каменным, но нисколько не пугающим. Даже находясь на расстоянии, Нэя почувствовала, что он не опасен. Может, из-за очевидной старости, может, от того, что мало походил необычным обликом на бродягу или преступника. Кем он мог быть? Беженцем? Но они никогда не покидали настолько далеко своих скальных городов. Она вышла и, стесняясь наготы, взяла своё облачное белое платье. Старик присел на большой валун у берега, ласково улыбнулся и опустил глаза, понимающе принимая её смятение.

Одевшись, Нэя сделала ему знак рукой, приподняв её в приветствии, принятом у землян. Старик ответил, отлично поняв жест, и погрузился в своё раздумье. Нэя, потоптавшись, пошла по тропинке, – другого пути туда, к базе, как пройти рядом со стариком, не имелось. Сплошные заросли преграждали возможности выхода с пляжа в обход старика, сидящего на большом валуне. Нэя и не собиралась к нему подходить, пройдёт мимо, – не укусит же он её? Размахивая туфельками, которые по её затее мастер в столице украсил кристаллами, взятыми у Рудольфа в лаборатории, она всё же повернула голову в сторону сидельца на камне и вдруг встала перед незнакомцем, удивляясь самой себе. Не в доверчивости было дело, а в том, что торможение возникло словно бы извне. Словно бы некто удержал её за руку. В первую минуту она расширила глаза от страха, рассматривая его чёрную одежду, изучая точно такую же аристократическую шапочку, как у Хор-Арха, если по фасону. Она определила бы то, что исходило от старца, как лёгкое свечение, хотя и печальное, каким показался и он сам.

– Да продлит твоё счастье Надмирный Свет! – сказал старик. Его глаза мерцали странным блеском, подобным её кристаллам на обуви. И эти глаза поражали синевой и захватывающей пугающей глубиной! Нэя никогда не видела таких глаз у старых людей, исключая Тон-Ата. И ещё очень похожим сиянием даже не глаз, а очей, обладал Хор-Арх, он же Знахарь, торгующий на рынке бедноты. И вздрогнула, вспомнив его предсказание о муже. Вдруг стало ясно, Знахарь имел в виду Рудольфа, которого не знал, как и саму Нэю видел в тот день всего второй раз за всю её жизнь. Она так и не прояснила для себя, узнал ли он её на окраинном рынке, видя лишь однажды в детстве, или? Он просто мимолётно ухватил её образы, её тоску как волшебник, спустившийся на планету по звёздной дороге, в наличие которой не верит никто. И она не верила. И не может поверить до конца, даже зная, что дороги такие существуют…

Возник внезапный обрыв мыслей, она начисто забыла о третьей встрече с Хор-Архом.

– Тебе удалось невероятное, маленькая и красивая женщина, – сказал старик, воздавая похвалу её красоте. Он будто бы продолжал разговор с уже знакомым человеком, только что прерванный, – Ты укротила зверя, сделала его ручным и ласковым. Он лижет твои ноги в ожидании ласки. Ты исцелила глубокие разломы его души. В тебе много щедрости и любовной силы. Твоя загадка ещё будет разрешена. Но помни, хотя он и подчинился тебе, он остался по-прежнему опасным и непредсказуемым для тебя.

– Кто вы? – спросила Нэя.

– Меня зовут Хагор. Я отец Гелии, а точнее, я Избранник её матери Инэлии, а самой-то Гелии я никто. Но я растил её тут в горах, мою бедную девочку.

Нэя замерла.

– Тебе удалось невозможное, – повторил он. – И он получил из твоих маленьких и шёлковых ладоней незаслуженную награду – любовь, которой никогда не ведал в жизни я, да и многие люди, живущие на свете. Все ли они познают это счастье? Он стал таким же, когда любил тут Гелию, а может, и лучше, потому что ты сама лучше, добрее Гелии. Ты отдаёшь, а Гелия только брала.

– Ну да… – еле слышно произнесла Нэя, – ведь Гелия родилась в горах. Вы беженец? Старик взглянул ей в глаза. Невероятные, они завораживали, они мерцали чем-то непостижимым, как и глаза Гелии.

– Беженец ли я? Скорее, изгой. И мне нет возврата. Потому что нельзя упавшему листу прижиться опять к дереву, бурей ли его оторвало, само ли дерево скинуло, или сорвала скучающая рука, какая ему-то, листу, разница?

– Вы похожи с Гелией, – пробормотала Нэя, – чем-то… глазами…

– Нет, – ответил он, – мы не можем быть похожими с нею. Но мы порождения одной, очень далёкой, недостижимой даже этим людям Солнца Звезды. Красной и могучей, обитающей в иной Вселенной, поскольку в её развёрнутом объёме протекают иные матричные процессы, и потому она по отношению к этому миру как бы в ином времени. Да и есть ли оно, время? Это же фикция запутанного сознания. Для вас всех Она и не в прошлом, и не в будущем, и не в настоящем. Для вас её и нет, по сути. Но, – на краткий миг он задумался. – Для Гелии Она её настоящее. А для меня прошлое. Для Икринки же Она в будущем.

– Икринки? – поразилась Нэя, – почему в будущем?

Старик проигнорировал её вопрос, продолжая о своём. – Планеты, вращающиеся вокруг той Звезды, состоят из твёрдого чистого углерода. И поэтому они чистейшие алмазы. Сама звезда породила их из своего остывающего тела, дала им свой разум и часть своей сияющей души. Но прекрасный наш мир, всё же, очень старый.

– Что же ты не ответил про Икринку?

– Одна из планет, освещаемая ласковыми и вечно предвечерними лучами красной Звезды, её будущее.

– И для Антона?

– Нет. Для Антона Её не будет и в будущем. У Антона будет своё земное будущее.

– Они не останутся вместе?

– Нет.

– А я? – с замиранием сердца спросила Нэя, – останусь с Рудольфом?

– Тот, кого ты приручила, непредсказуем. А твоё будущее может определить лишь он. Помни его изнанку. Она никуда не делась. Да ты и сама никогда не забываешь, даже в минуты вашей самой сладкой близости. Он всегда ненавидел меня. И любя Гелию, ненавидел её тоже. Хорошо, что ты не знаешь всех его тайн. Зачем тебе? Но теперь ты знаешь, как было у Гелии. Как он бросал её на то кошмарное ложе и спрашивал: «Ты хочешь любви скота? Ведь это её ты так искусно возбуждаешь во всех скотах. И ты получишь её в избытке». Она была не как ты. Она сопротивлялась и дралась с ним, презирая его и не любя. Она всегда считала себя его владычицей. За что он и пытался сломать её. Даже там, под лучами родной Звезды, она всё ещё страдает, бедное моё дитя. Вы единственные, ты и твой брат, любили её в этой каменной, несправедливо устроенной и жестокой Паралее. И я до сих пор благодарен тебе. Ибо никого в мире не любил я так, как её, мою Гелию. Если бы она родилась там, в нашем мире, и я бы был там, мы играли бы с ней в наших Кристаллах, гуляли бы, взявшись за руки по долинам, усыпанным отблесками Кристаллов, их игрой и их соединением с лучами нашей могучей и древнейшей Звезды. Да не дано мне такой дивной доли. И ей не дано уже. Но встречусь я с ней там и буду жалеть её, целовать раны её души и стирать память о мире страданий. Чтобы она забыла, стала тихой и безмятежной, но счастливы не будем уж мы с нею… – И тут слёзы полились из его синих глаз. Вид плачущего старого мужчины поверг Нэю в смятение. Она обняла его седую голову. Длинные волосы растрепались и висели ниже плеч, как у женщины. Он вжался в её грудь, словно бы пытался втянуть глубоко в себя её запах, вдруг вызвав сильное сомнение, а так ли уж он и стар? Что-то мужское и пугающее почудилось в его отнюдь не дряхлом, а ощутимо чувственном всплеске ей навстречу.

Страшные откровения или же… правдоподобная ложь?

Она отшатнулась с испугом и отвращением, но старик поспешил оторвать от груди Нэи свою голову, порылся в кармане куртки и извлёк оттуда верёвочку, которой ловко перетянул свои седые лохмы, став намного благообразнее. Он не имел запаха живого существа, и всё ещё казался высеченным из скалы. Но несмотря на то, что от него реально шло веяние камня, разогретого тёплым воздухом, он уже не походил на видение, посланное горами.

– Кто вы? – спросила она, веря и не веря самой себе. Не является ли он миражом озера и скал вокруг, живым феноменом природы, в который её и утянуло, как в некую таинственную воронку? Она не раз слышала рассказы ребят из подземного города, что тут многих настигали галлюцинации. В силу необычности всё происходящее туманило её сознание.

Выплакавшись и вытерев нос красного лица подолом чёрной рубахи, старик благодарно, как ребёнок, опять уткнулся в облачное платье Нэи. Нэя сумела определить, даже видя повреждённую кожу человека, как соразмерны и правильны черты его лица. Были и могли быть, если бы не недуг. Наверное, он был некогда красив.

– Не пугайся, моё милое дитя, мой белейший надводный цветок. Только в отличие от настоящих надводных цветов, тянущихся из пучины, ты произрастаешь на чистой и прозрачной глади и лишена тьмы в своих истоках. Твой запах для меня родной, хотя ты пока и не понимаешь, о чём я тебе сказал. А если бы знала, о чём я, возненавидела бы меня.

– Я помню тебя, – Нэя вгляделась в его лицо. – Ты плакал на моей груди в том подземном отсеке… Но как ты туда попал? Даже в мой сон? Я же никогда тебя прежде не видела.

– Зато я видел тебя прежде. Зато я не только вдыхал, но и осязал твою красоту, припадал к твоей юной груди, поскольку ты много лет жила в сохранности и нетронутости в волшебных плантациях у страшнейшего существа этой планеты.

– У какого страшнейшего существа я жила? Когда? Как бы ты смог меня, как ты говоришь, осязать? Я ничего не помню… – растерялась Нэя, холодея своими конечностями от жути его признаний. Он продолжал держать её за талию своими чёрствыми твёрдыми, как камень, ладонями. Нэя ощутила странный болезненный трепет своих кожных рецепторов, как если бы шершавая рептилия тёрлась о голое тело, проникнув под одежду. И хотя ткань должна была препятствовать такому вот ощущению, оно было явственным.

– А тот отсек в самом нижнем уровне подземного города? Ты забыла о том, что в нём произошло? И почему оно произошло?

– Что? Как ты… Откуда… – она сделала попытку оторвать его руки от себя, но с таким же успехом можно пробовать разжать тесный железный обруч. Видя её панику, старик сам отпустил её. И вместо того, чтобы опрометью бежать прочь, она стояла и чего-то ждала.

– Ты помнишь мои объятия? Ты столь прекрасна, что я едва дышал, лаская тебя как пушинку, боясь повредить твою шелковистую телесность.

Нэя задохнулась от его наглости, лжи, – Когда ты меня ласкал? Где это?

– Разве сама ты не видела моего восхищённого взгляда на себя из того Кристалла?

– Из Кристалла? Так ты сидел в Кристалле? Кристалл поцарапал меня!

– Как бы я смог там сидеть? Он же маленький совсем. Я был твоим любовником одновременно с Рудольфом. Его ощущения были моими, и ты на тот момент принадлежала мне больше, чем ему. – Старик-чудовище опять обхватил её гадкими своими лапами с нешуточной силой.

– Как это? Ты сумасшедший! – она пыталась отстраниться от страшного старика, но его зажим был каменным и неподвластным её усилиям.

– Может, и так. Только кто же мне всё рассказал об этом? Разве это ты сделала? Или он, твой Венд? Ни тебе, ни ему такая любовь не принесла никакого счастья. Только мне она была необходима, поскольку являлась актом мщения.

– Мне? За что? Я никогда тебя не знала… – ей не хватало воздуха, мир вокруг колебался, рассыпался на мельчайшие частички как опадающий сверху, но мрачный фейерверк. Нэя из последних сил держала собственное сознание за край, точно так же, как оно происходило в том отсеке…

– Ты забыла, как посмела прикоснуться к Кристаллу? Хотела его похитить? Любой другой на твоём месте был бы уничтожен. Но я тебя пожалел. А вот отменить месть Кристалла я не мог. Мог только отсрочить её и максимально смягчить. У него же в его жизненном измерении нет времени. Ему что год, что век, без особой разницы. Я же милосерден. К своему несчастью, а к твоему уже счастью.

– Смягчить? Так это называется милосердием твоего Кристалла, то, что я пережила? Ты хотел убить мою любовь к Рудольфу, а не смог! За что ты так ненавидишь его?

Старик разжал свои руки, Нэя ощутила свободу и опять не ушла. Она чего-то ждала, уже не особо страшась Хагора. Вернее, сильнейшее любопытство подавило страх.

– Я в ещё большей степени невольник, чем Венд. Он-то имеет силу и защиту своего мира. А я? Я не могу простить его за Гелию. Венд – виновник того, что так сложилась её жизнь на скверной планете. Он не отдал её Зелёному Лучу, держал её в своём силовом поле даже тогда, когда ясно осознал отторжение себя ею. А она уже в отместку ему в тайных притонах, закрытых для не званных, на искрящемся подиуме выставлялась вся. Те аристократы жрали, пили, ликовали, сидя и глядя на её попранное тело и душу. Кричали похабные слова. Конечно, она дарила им себя только на погляд. Так-то у них имелись особые девы, много. Но желания будила она. Когда Венду случилось узнать об этом, он и тогда не отпустил её, хотя набухал такой ненавистью к ней, что не всегда мог и удержаться от того, что пускал в ход своё колоссальное физическое преимущество перед ней, – попросту бил её в своём подземелье. Она же хотела только одного – освобождения от него посредством уже нравственного глумления над ним. Что хуже, что лучше – и то и другое никуда не годилось. Видишь, кого ты полюбила? И когда она купалась в подземном бассейне, он приходил и начинал топить её, но не с целью убить, а чтобы поиздеваться, говоря при этом: «Ну что, сука, отмокла? Пошли трахаться!» – и ведь всё выносила.

– Зачем она терпела? – Нэе по-прежнему дышала с усилием, чтобы не лишиться сознания окончательно. Она сделала глубокий вдох и такой же глубокий выдох, нормализуя дыхание. Она не желала помнить о своих страданиях, причинённых страшным и непостижимым существом, не то Кристаллом, не то его хозяином. Кто являлся хозяином подлинным, так и не прояснилось.

– Я хозяин Кристалла, – ответил Хагор на её не озвученное вопрошание.

– Нет! Хочешь подвести меня к мысли, что Руд раб твоей ничтожной игрушки Кристалла? Нет! И сам ты слишком ничтожен, чтобы повелевать хоть кем… Чёрный Владыка был там и едва не уничтожил твой Кристалл!

– Может, и был, тебе виднее, коли уж это был твой личный контакт с местным Божеством. Но поскольку он не мой владыка, я его не заметил.

– А что означает травма на твоём лице? Чёрный Владыка едва не раскрошил твой Кристалл! Твоё счастье, что он всего лишь сбросил его на пол и не счёл чем-то для себя значимым…

Старик осторожно прикоснулся к своему лбу и болезненно поморщился, – Я болен уже давно. Местные Боги в упор не видят пришельцев, чтобы ты знала. Им хватает забот со своими детьми, рождёнными на Паралее. Главное, не раздражать их и не путаться у них под ногами. При условии, что у Богов имеются ноги, подобные человечьим…

– Иногда Боги проявляют милость и к пришельцам, но уж точно не к тебе! Даже твоя дочь Гелия презирала тебя!

– Никогда она не презирала меня. Она презирала лишь собственную природу, наделившую её женскими устремлениями, которыми она не умела управлять. Как я умолял её: «Беги прочь из этой столицы»! А она? «Да куда? В горы? В подземелья? Чтобы сидеть там, как земляной червь? Я создана для света, для игры, для радости людей. Или мне после гибели Нэиля надо было бежать в пустыни, к отбросам и людоедам»? Она точно сбежала бы к Пауку Обаи, но он отверг её… Без Нэиля это уже не имело смысла. Я напоминал ей: «Не забывай о дочери. Икри единственная, кому ты нужна». Только ведь Гелия не любила свою дочь. Никого она не любила!

– Как же Нэиль?

– А ты уверена, что Гелия была нужна твоему брату? Счастье Гелии, что её не постигло уже второе и такое же сокрушительное разочарование, что никто из её избранников не был достоин её. А тот, для кого она и была создана, кто любил и любит её, остался никчемным в её мнении!

– Уж не ты ли?

– А что? Смешон? Страшен? Стар? А если это лишь иллюзия твоего сознания? А если я прекрасен и молод?

– Если только в своём больном воображении…

– Когда-нибудь ты убедишься в моей правоте. Когда-нибудь ты увидишь меня в моём настоящем образе, но, к сожалению, не здесь…

Глава четвёртая. «Хагор – опасный осколок чужого мира».

– Зачем ты погрузил мою душу во мрак?

– В доброте и всепрощении и есть сила твоя, перед которой не устоял даже Чёрный Владыка, укрощённый тобой. Не красота твоя спасла тебя, не думай. Красота вас женщин чаще губит, чем спасает. И счастье редко кому от неё в мире этом бывает. Она уже в самой себе несёт воздаяние за пользование ею. Да кто же по молодости это понимает? Вот и Гелия засияла как утренняя звезда перед восходом, да попала в алчные руки недоразвитого существа!

– Недоразвитое существо это ты! А мой возлюбленный самый прекрасный! Он, конечно, несколько запутался в чужом для себя мире поначалу. А теперь он нашёл меня! Моя любовь уже не даст ему пропасть!

– Сама не пропади!

– Я-то не пропаду, а вот ты шёл бы… куда и хотел! Зачем привязался? Я вспомнила, как ты, безумный, преследовал меня и прежде! Только я тогда не знала, кто ты…

Хагор оставил её вскрики без внимания, – Моя Гелия просияла лишь на краткий миг над печальной планетой и рассыпалась звёздным дождем, погаснув во мраке. Соберу я осколки её, все до единой искорки соберу, и восстановлю её там, в мире нашем. Но прости меня, Венду я отомщу за всё. И месть моя не будет подобна скоропалительной мести человеческой, она будет другой. И пусть не прощает меня Всевышний, а отмщение мне! А там и отвечу за все злодеяния свои.

– Какие ещё злодеяния? – отчасти страшась его глаз, ставших на самом деле безумными, прошептала Нэя. – Я вас прощаю, если за себя…

– Я натворил тут много чего. За всё и отвечу. Коли уж невиновных губил, то и врага не пожалею. Возьму грех ещё один на себя и буду я палачом его. Но не физическим. Нет. Я другую кару ему изобрету. Буду орудием мести в руках Всевышнего.

– Так ты и во Всевышнего веришь? – Нэя отбросила всякую вежливость, понимая, что ни словесный шёлк, ни колючая грубость не важны Хагору. Ему важно одно, высказаться самому.

– Разве так велики его злодеяния? – дрожа от страха перед колдуном, прикинувшимся вначале безобидным путником, спросила Нэя, – разве не единичны жертвы его, и то они были ему враги по их законам, которым он служит. Он воин и не убивал невиновных никогда.

– Откуда ты можешь знать степень вины его жертв? Да и муку человеческую измерить-то как? Чем? В каких единицах измерения?

– Что же мне делать, по-твоему? Если ты сам любил Гелию, как говоришь, то возможно ли это, запретить себе любить?

– Ничего не надо тебе и делать. Люби, как и любила. Что ещё и делать на этом свете вам, женщинам? Любить природу, детей, птиц и животных. Любить самцов ваших недостойных и тех, кто сумел стать достойнейшим разумным человеком. Крест ваш такой и благо вам такое. А меня забудь, если хочешь. Я всё равно, что сон, мираж в горах. Забудь и живи, как и жила.

Но Нэя не уходила. Хагор уже не смотрел на неё. Он вглядывался, щурясь, в противоположный берег, на ближайший горный хребет, чьё отражение падало в озеро и не тонуло, распластавшись на зеркальной поверхности и колеблясь в стремительных и медлительных, закручивающихся вместе водных течениях, напоминающих по своей форме спирали и завитки фантастических галактик…

– Как же он жил на Земле? Ведь у них нельзя так себя вести, как позволял он себе здесь? – спросила она у человека, который знал то, чего не мог знать посторонний.

– Он был кочевником в мужской своей жизни. Он всегда терзал женские души, не трогая тел. Поскольку металлическая дисциплина их цивилизации держала его на цепи, а тут цепь изъела коррозия этой планеты, и он сорвался. И притягательность его есть та самая, одуряющая вас бабочек притягательность плотоядного растения с сочными соцветиями и смрадной сердцевиной.

– Я не верю тебе! – Нэя и своим ушам не верила. Старик назвал её «бабочкой» – интимной кличкой, данной ей Рудольфом! Страдая, она закрыла глаза, будто увидела хищное страшное растение, тянущееся к ней мясистыми извивающимися щупальцами. Она вздрогнула от отвращения. Но отвращение возникло к словам старика. К словам, которыми душа Нэи давилась как отравой. Как смел он настырно пихать злую ядовитую гадость в её душу вместе с плотными, текучими образами, которые она отталкивала? Старик вызвал в ней сильный гнев, когда хотелось его садануть наотмашь по страшному лицу, но так поступить она не могла, она всего лишь перешла на бесцеремонное «ты». Хагор смотрел с состраданием.

– Лишнее я тебе наговорил. Боль моя не всегда держит меня в рамках дозволенного. Забудь! Любовь всё покроет, всё прощает любовь, всё исцеляет, ибо дар она от Всевышнего.

– Скучаю я по Гелии, – вздохнула Нэя, и это было чистой правдой. Ей не хватало Гелии.

– Пришлёт она тебе ещё весточку. И неожиданную. Только ты не сломайся сама. Терпи. А как будешь на краю стоять, возьми вот это и сразу опомнишься. – Хагор разжал руку. На его ладони лежал прозрачный, как вода, зеленоватый кристалл, – увидишь в нём знакомый лик и справишься с горем. Считай это запоздалым подарком от самой Гелии…

– С горем? Будет горе?! – вскрикнула она в отчаянии, не желая ему верить.

– Не горе, конечно, если для других и посторонних тебе людей. Переживания личного свойства редко у кого вызывают сострадание. Их считают несерьёзной блажью, часто не понимая, насколько они способны искалечить человека. Но для любящего твоего сердца это будет испытание. И помни. Познаешь ещё и другое счастье и другую любовь узнаешь. Спрячь!

И Нэя спрятала кристалл в сумочку на поясе платья. Не смогла отказаться. От старика исходила властность и ещё нечто, что делало её покорной и не позволяло поскорее бежать от него, как от опасного сумасшедшего.

– Не потеряй! – он взглянул в несчастные глаза Нэи. – Тончайшая ты, впечатлительная. Хочешь ребёнка? Вижу, хочешь… Радуйся, что не любил он тебя, как тебе хотелось в твоей юности. И не любил он тебя ни тогда, ни теперь, поскольку, даже уйдя, Гелия не покинула его. И не одна Икринка рождена у него тут. Только для Гелии была хрустальная башня, а для всех прочих подземелье. Всё и отличие. Сам он хрустальным не становился нигде. Правитель Архипелага подарил тебе семь лет безмятежной жизни, оберегая тебя своей любовью, не будучи добрым сам. Любил тебя сей человек – многослойная маска, от того и напитал тебя силой и дал раскрыться твоим талантам. А тогда, в юности, что ты была перед землянином, дитя архаизированной и несчастной планеты?

– Нет! Ты лжешь! Из ненависти к нему. Он любил и любит меня!

– Нет! Он питается тобою, потому что ты мягкая и вся отдающаяся. В тебе много живительной энергии, и он её жрёт! Потому что чужая звезда Ихэ-Ола выпивает из чужедальних незваных пришельцев их силы.

При этих его словах опять словно бы тень-эхо коснулась глаз и ушей Нэи. На сей раз тенью был добрейший Франк, чьи слова продублировал чёрный колдун.

– Одна Гелия не поддавалась его пищеварительным сокам. Она из другого мира, кристаллического, и она застряла в нём, и он не мог её изблевать из себя, хотя и пытался, потому и заходился в судорогах ненависти. Сожрал с жадностью то, что не ему было предназначено, и отравился навсегда!

– В ваших словах – ненависть, – сказала Нэя, – а в ненависти нет правды.

– Есть, – сказал Хагор, – только тёмная правда, как и сама ненависть. Он многолик, хотя иначе чем твой старый покровитель. Помни. Земной Единорог не может быть приручен полностью, он всегда может свою инопланетную фею – наездницу сбросить с себя и расшибить её о камни судьбы. Он не хотел тебя любить в твоей юности, он хотел лишь изощрённо наиграться тобой и забыл бы давно. Ты открылась ему, а он ужалил как скорпион, пустил яд в твою душу, убил брата. Но ты сбежала и не дала ему ничего, а он всегда получал, что хотел. И потом он мстил тебе за это своими издевательскими играми и тем насилием за твоё бегство.

– Не он! Ты насильник, твой Кристалл хотел отомстить! Но Чёрный Владыка едва не расшиб его, как и тебя самого он едва не искалечил! Потому что ты путался под его ногами, как сам же и сказал. Рудольф не убивал моего брата! Теперь я всё знаю, как ни старалась Гелия обмануть меня.

– Пусть так. Только то, что ты принимаешь за его любовь, есть лишь его новые игры с тобой, а возможно и с собою тоже. Он говорит, что не любил никого раньше, но он любил, и там на своей Звезде и здесь Гелию в горах. В нём говорит его многолетнее одиночество, голод души, что он испытал тут. И на Земле он даст тебе это почувствовать, откинув в сторону. Он влечёт своей мужественной красотой не одну тебя. К тому же он властен и силен. И нет для него единственной, как ни горько тебе о том слышать. Он сам единственный у себя. Он обольститель, девочка моя, и каждую берёт так, как она того хочет. И нет у тебя противоядия. Тебе нравится считать себя целительницей его души, и он играет с тобой в эту сладостную и ему самому игру.

– Но он даже плакал от счастья, а если игра, я бы почувствовала… – пролепетала Нэя, стоя перед Хагором как перед беспощадным судьёй, в чьих руках её судьба.

– Он ослабел тут от своего многолетнего одиночества, но напитавшись тобою, он заставит плакать уже тебя, и не от счастья, а от горя.

– Я и так уже столько плакала…

– И ещё будешь! Думаешь, я жестокий и мстительный лжец? Нет, моя девочка, «Дарующая любовь». Хотя я жесток, лжив, мстителен, но не по отношению к тебе, и говорю я тебе правду.

– Но ваша правда ранит меня. Зачем она мне? Я хочу просто любить.

– Он не стоит твоей любви! Забыла, как он терзал твоё нежное сердце своим пренебрежением, а потом использовал твою любовь лишь себе в ублажение, не считаясь ни с какими правилами приличия? Забыла, как он сделал тебя мишенью для злословия местных обывателей? Ты доверчива, а он не желает пойти с тобой в Храм Надмирного Света! У него каприз, упрямство, а для тебя это защита от нападок и дальнейшего возможного преследования тебя как падшей женщины. Ты уже не считаешь его виновником гибели твоего брать, а ведь не приди Венд в ту ночь к вашему дому, Нэиль был бы жив!

– Откуда знаешь? Если убийце было всё равно, кого убивать, он бы убил по любому.

– А если Венд стал косвенным виновником? Ведь любая лишняя минута была способна развести пути жертвы и убийцы. Если бы не случилась та драка, то не возникло бы и затяжки времени, что и сыграло на руку кому-то, кто таил своё смертоносное жало в беспощадной готовности? Нэиль проскользнул бы в своё домашнее убежище, где и ждала его глупая Гелия, даже и не подозревавшая, что он хотел бросить её и уйти от неё навсегда! И Рудольф хотел развязаться с нею, и он не нуждался в ней! Никто не нуждался в ней, только я! Если бы я знал о том раскладе событий, как бесполезно знаю об этом уже теперь… но я утратил способность к предвидению, я деградировал, уклонился от начертанного пути в сторону преступных и топких троп, не ведущих к задуманному никогда! Я давно уже не маг, а всего лишь чёрный знахарь…

Тут старик выпучил свои глаза на Нэю, не видя её, поскольку провалился куда-то в собственное измерение. Лихорадочный блеск его синих глаз заметно померк, он приоткрыл рот-щель и задышал с хрипом, – Зачем он туда влез? – вскричал он, уже фиксируясь на Нэе. – К чему оно было! Коли уж другая девушка дала ему то, чего столько лет ему не хватало, ответной страсти! Ничего, ничего бы и не произошло! Понимаешь ли ты это? Твой брат был бы жив! Гелия была бы жива! Ты давно бы уже была счастливой матерью рождённых за все эти годы детей. А Венд стал бы, может, и не очень образцовым, а всё же любящим отцом. А тот несчастный душегубец не таскал бы в себе ещё один страшный груз. Разве есть в тебе сомнение, что вина Венда по любому огромна? И он опять будет терзать тебя, если и не тело, то душу. Не обольщайся его тишиной. Но я отомщу за всё! У него есть две слабости, камни и женщины. Женщинами он умеет управлять, а камнями умею управлять я! Я дал ему Кристалл, и он уже никогда не сможет выбросить его за его неповторимую игру, как он думает, но совсем по другой причине. Кристалл врос в него, в его сердцевину, Кристалл питается им и живёт его обменом веществ, и сам уже его часть. Не сможет он его бросить! Как не смог сделать этого с Гелией, понимая её ненависть впоследствии.

– Почему же он не управлял Гелией?

– Она не была женщиной в том смысле, в каком являешься ею ты. Гелией нельзя было управлять.

– Он выбросит твой Кристалл, я всё расскажу ему!

– Не сможешь ты ничего рассказать! И не послушает он тебя, скажет: бред это! Перегрелась на жаре, и призрак забормотал тебя как уличный гипнотизер и мошенник.

– Не губи больше никого! Оставь нас в покое! Я люблю его. Я исцелила его. От Гелии. От жестокости. Сам же говорил. Мне нужен он один.

– Он сам оставит тебя.

– Нет! Не оставит.

– Я не хочу тебе зла. Боли не хочу никому, тем более тебе. Ты такая добрая, заслуживающая любви. И у тебя всё это будет и без него.

– Да не надо мне других! Только он. Любой.

– Почему меня никто и никогда не любил? Почему? – он воззрился на неё сапфирами своих глаз. – Разве я был столь ущербен душой? Разве был задуман злодеем изначально? Если бы меня полюбила такая женщина… Но ты избрала себе для поклонения недоразвитое существо! Выходит, ты такая же. И эта ваша взаимная недоразвитость будет причиной ваших будущих неурядиц, если не бед. Как и для всех здешних недоразвитых существ, путь, ведущий к подлинному счастью, закрыт для тебя. Ты оказалась даже глупее своей матери. Тон-Ат пытался развить её и во многом преуспел. Поэтому твой отец, утонченный и умный аристократ, лучший из своего аристократического сословия, полюбил её. Но именно это и стало причиной её жизненного краха. Страдая о ней безмерно, Тон-Ат и не стал развивать тебя в той мере, в какой мог это сделать. Но твоя неразвитость и стала причиной того, что ты полюбила ущербного человека. И уже это приведёт тебя к жизненному краху. Тон-Ат и сам ущербен, если сравнивать его с теми существами, среди которых он жил столетиями. Он возник в явленной Вселенной не тут, а там, под лучами нашего красного светила. Он пытается дать благо местному населению, вывести его из неправедных топей, указав праведные пути. Он вообразил себя демиургом. Но как все ущербные личности, он потерпит крах!