Чужбина с ангельским ликом

– Всё! Теперь он придёт в очередной раз в мои сны и сурово спросит с меня за этот поцелуй! – она произнесла свою нелепую тираду то ли в шутку, то ли всерьёз, ширя синие кукольно-яркие глаза. – Он до жути ревнивый!

Они были очень красивыми, её глаза, но отчего-то не казались по-настоящему глубокими и умными. Эту её особенность Антон отметил сразу при первой же встрече. И удивлялся потом, отчего так? Она была умной и тонко – психологичной девушкой, не в пример тем, кто обманывали порой умным блеском в глазах и разочаровывали при общении. Кукольная внешность в этом смысле подставила её подножку, – в смысле восприятия её как поверхностной и помешанной на нарядах красотули, тогда как она являлась серьёзной и вдумчивой девушкой.

Она встала, сняла наброшенный поверх платья лёгкий мягкий шарфик и вытерла им с обнаженных плеч Антона, с его шеи, со лба пот, промокнула вымокшую шевелюру, – он бегал, хотя и отрицал, был весь мокрый, к тому же и сверху, с ветвей деревьев был залит дождевой водой. Потом села рядом, а шарфик бережно сложила себе на колени. Антону это очень понравилось, – её забота, лёгкая ласка. Он положил свою руку поверх шарфика и сказал, – Ты ухаживаешь за мною… как любящая сестра.

– Мы могли бы с тобою быть гармоничной парой, Антон. Почему так не происходит?

– Потому что ты меня не любишь, если по-настоящему, – ответил он, широко улыбаясь, в попытке перевести разговор в полушутливую игру.

– Кого же я люблю, по-твоему?

– О ком только что говорила?

– Ты понял, кто он? И понял, как я к нему отношусь?

– Ну, если он снится тебе по ночам, то тут уж всё ясно.

– Ты видишь сны? – спросила она. Он пожал плечами, не поддержав странный и непродуктивный в его мнении разговор.

По стволу бегали маленькие бронзовые ящерки с мизинец, похожие на геконов, непонятно, как и где уцелевших после такого ночного побоища. Антон, смеясь, пытался их ловить, но ему это не удавалось, они были стремительно юркие. Нэя в платье, будто сотканном из цветов, полупрозрачном на груди и плечах, их чем-то привлекала. Или это её аромат, загадочный и дразнящий, привлекал их, а она с визгом их сбрасывала вниз. Она меняла платья едва ли не каждый день, продавала потом и шила другие.

– Ты похудела, – сказал Антон, и это было трудно не заметить. И замечали её перемену многие. Те, кому она нравилась, и те, кого она раздражала. Безразличных к ней не было. Но у одних она вызывала влечение, интерес, любопытство, у других зависть или неприятие.

– Ты здорова? Может, я тебе помогу?

Нэя взглянула ему в глаза. Взгляд был прозрачный и болезненный, под глазами тени. Это было настолько ей несвойственно, что Антон уверился в своём предположении.

– Дело не в здоровье тела, Антон. Что-то происходит с моей душой. Но болезнь ли это? Я не знаю…

И тут, спрятав глаза, она всё ему рассказала. Её детская доверчивость стала для него откровением, вызвав неловкость и жалость к ней. – С тобой такое впервые?

– Я не юная девушка, Антон. Мог бы и догадаться, что у меня была в прошлом история… и… если я одна, та история была печальной. А теперь случилось что-то, чему я не знаю названия, что-то сильное… Антон, теперь я могу признаться, что хотела полюбить тебя. Не получилось. Ты не обижаешься на меня? Да и зачем это тебе. Да? – и она заглянула ему в глаза вопросительно. Он обнял её и засмеялся.

– Мы же друзья. Причём же тут всё остальное?

– Антон, ты понимаешь, в реальности он другой. Я ему не нужна, я убедилась. Он… дал мне надежду, а потом перестал замечать меня, исчез куда-то. Такой вот непостижимый и непостоянный в своих привязанностях человек! То роднее родного, то вдруг чужой и отстранённый. Я настолько устала от всех этих головоломок! И если разыщу его, у меня такое чувство, что отпихнёт, отбросит в сторону. А тот, кто приходил, он из прошлого, нежный и любящий. Мой. Но куда он пропал? Что это вообще со мною?

– Ну, нет, – сказал Антон, – он никогда не сможет так сделать, обидеть, если подойдёшь и всё объяснишь.

– Он сможет. Ты ещё не знаешь, на что он способен. О, я столько о нём знаю такого, чего совсем не хочу и знать.

– Может, он притворяется, а сам любит?

– Нет. Не любит. Разве так любят? Говорю же, не замечает, проезжая мимо меня на машине в то время, когда я гуляю возле Главной Аллеи.

– Занят слишком. Пребывает в своих мыслях, по сторонам не смотрит. Нэя, ты понимаешь, у него работа очень сложная, и тебе того не объяснить.

– Да не в работе причина! Вот мой папа в моём детстве… Он настолько много работал, не всегда имел возможность даже по ночам спать, много путешествовал. Он был учёный, военный, но ведь он всегда помнил, что его жена и дети ему родные, и всегда любил нас! А мой прежний муж и вообще отсутствовал порой днями и ночами, он же Управитель огромных территорий был! Уставал до того, что его лицо выглядело порой как обескровленное, под глазами тени, и вовсе не потому, что был возрастным человеком. Отличное здоровье он имел, ум, душевное равновесие и выдержка таковы, что и у молодых редкость из редкостей. Труды, заботы колоссальные, но его отношение ко мне всегда было ровным и любящим. А тут… Причина не в работе, а в самом характере Рудольфа, двойственном. То ревность ненормальная, то безразличие! А тот, кто приходил в мои сны, он… Но это же всего лишь навязанная игра в какие-то сны. Не бывает таких снов! Ему так проще одурачивать меня. Что же мне делать? – и она вопрошала, как маленькая, будучи сама старше Антона.

– Ты любила своего бывшего мужа? – спросил Антон с интересом, совсем не представляя, какой была её замужняя жизнь? Она не походила на женщину с житейский опытом, тем более опытом печальным, раз уж муж куда-то сгинул. Она казалась чистой и прозрачной как росинка, безмятежной как птица, поющая в ветвях. До этого разговора, во всяком случае.

– Конечно же! Как же иначе я жила бы с ним?

– Может, в этом и причина ваших неувязок? В ревности к прошлому? – предположил он.

– Прошлое уже не отменишь, не исправишь. Как бы оно ни сложилось. И по его вине тоже оно реализовалось именно так, а не по-другому. Уж поверь, я не желала тех непоправимых и плохих событий, что и случились когда-то, не содействовала тому, чтобы они произошли… Но теперь-то и он, и я, мы живём в настоящем, в той реальности, которая и сменила ту, прошлую уже реальность. И если я принимаю реальность за сны, то это болезнь, и что будет дальше? Если это только начало, и я потеряю рассудок? И не спросишь никого. Если бы был Тон-Ат. Мой муж, он знал всё. Он лечил похожие расстройства.

– Но ведь тот, кто приходил – он же вылитый Рудольф.

– Ну и что! Как ты не понимаешь… – она вдруг завизжала и затрясла ногой в узкой туфельке, тоже цветастой, как и платье. В ветвях поваленного дерева висела паутина, а на ноге Нэи устроился паук, огромный, размером с добрый грецкий орех. Были даже заметны его злобные упёртые глаза, или лишь показалось так, поскольку чёрный паук мерцал глубинными блестящими вкраплениями, как антрацит. Антон смахнул его рукой, невольно содрогнувшись, зная, что тварь ядовита. Нэя прижалась к Антону, будто он спас её от зверя. Нагнувшись, она рассмотрела в паутине живую крупную бабочку с голубеющими крыльями. Она билась, но путалась ещё больше. Тонкими изящными пальцами, привыкшими к тончайшей работе, она распутала бабочку, но та продолжала неподвижно сидеть в сизой траве и не летела.

– Но ведь совсем целая. Почему не летит?

– Он её укусил, – понял Антон, – и в ней его яд. Она теперь его добыча. Завтра я принесу тебе препараты для крепкого сна. У тебя всё пройдёт.

– Ничего уже не пройдёт, Антон. Этот паук и бабочка, какой-то зловещий знак, наглядная картинка моих же мыслей.

– К чему тебе накачивать своё же подсознание плохими предчувствиями, загружать какими-то нелепыми картинками. У тебя впереди всё будет отлично. Вот увидишь, – Антон обнял Нэю за плечи, испытывая к ней щемящую нежность, так и не реализованную во что-то более существенное. Каким-то краем сознания он даже подумал, что не будь рядом с нею Рудольфа, он, пожалуй, и забыл бы о своём мираже…

– А твоя девушка-мираж, она найдётся, – сказала вдруг она, озвучив его же мысли. – Я тоже чувствую, что и ты найдёшь счастье. Надмирный Свет даст его тебе. Ты добрый, ты лучший из лучших, хотя я люблю тебя только как… брата… – она замолчала, морща очаровательный носик, по-детски сочувствуя бабочке, а та уже без движения сидела в траве. Антон достал маленький контейнер из кармана шорт, по привычке аккуратно сунул бабочку в него.

– Буду изучать состав яда, – пояснил он Нэе, – ей так и так гибель. Но если бы Рудольф позвал тебя, подошёл, чтобы ты сделала?

– Не знаю. Может, и не убежала бы как раньше. Тогда убежала, в юности, но…

– Я никогда не дал бы убежать той, кого полюбил, – сказал Антон.

– Но ты совсем другой. Ты как сын Надмирного Света.

– А Рудольф?

Глава двадцать пятая. «Антон как замена брата».

– У нас есть легенда, поверье, вроде того, о Владыке подземного мира. Он живёт в глубинах Паралеи. Считается, что он тёмен и страшен, но в действительности он нечеловечески прекрасен.

– В действительности? Разве он реален?

– Конечно! Моя бабушка рассказывала о нём. Она же была в молодости жрицей Матери Воды и была подчинённой у жреца подземного Владыки. У подземного Владыки всегда был служитель – жрец – посредник между ним и остальными людьми. Жрецы все происходили из тайного клана наследственных служителей, которые совершенно точно Чёрного Владыку видели. Бабушка тоже однажды его видела… только она… не то, чтобы потеряла сознание, но будто переместилась в какое-то другое измерение. Привычная реальность перестала существовать, трансформировалась как бы. И она ничуть о том не сожалела. Подземный Владыка сделал её своей возлюбленной. А потом, он… Бабушка, если честно, очень невнятно рассказывала о тех событиях, но я поняла так, что подземный Владыка сам же не захотел удерживать её у себя, когда жрец пришёл за ней… и выкрал обратно. Если бы ты знал мою бабушку, ты бы понял, она не была способна ко лжи.

– Ложь и выдумка не всегда одно и то же. Ложь от извращённого ума, а выдумку зачастую порождает развитое воображение. Твоя бабушка вполне могла быть нереализованной сочинительницей фантастических романов. Если он дух, то как же он сумел овладеть жрицей?

– Не знаю. Может, бабушка и сочиняла. Она понесла после того случая и была уверена, что был бы обязательно мальчик. Но жрец не желал того, что вместо неё жрицей станет другая девушка, а её саму отселят в глухомань, где ей придётся заниматься воспитанием будущего ребёнка. Это была бы сытая жизнь, поскольку у общины было много богатств, но жрец угрожал ей за неповиновение. Она избавилась от не родившегося ребёнка и едва не погибла. Она сказала жрецу, что теперь он навлёк проклятие на всю их общину. Так и вышло.

Общину вскоре же кто-то предал, а бабушка попала в дом неволи. И тогда один очень влиятельный аристократ выкупил её у начальника дома неволи прежде, чем её услали на самый край континента, где она была обречена только тяжёлой работе и нужде. Тот аристократ стал мужем моей бабушки. Это уже правдивая история, пусть она и кажется тебе сказкой. Никому о том не рассказывала… в том смысле, что бабушка была возлюбленной Чёрного Владыки… Нэиль, мой старший брат, не верил бабушке и уверял меня, что столько же раз, сколько бабушка о том вела своё повествование, столько же раз она меняла и содержание. То она уверяла, что под маской жреца скрывался её будущий муж, наш дедушка, то вдруг говорила, что дедушка был всего лишь влюбившимся в неё аристократом, а жреца так никто никогда и не увидел без маски. То рассказывала, что её, юную, катал на небесной машине один из сыновей Надмирного Света и очаровался ею. Она могла бы родить от него сына, но жрец запретил ей это, подвергнув наказанию за нарушение запрета всякой жрице становиться женщиной.

А потом придумала уже другую версию, что полёт на небесной машине произошёл тогда, когда она была уже старой. Она отправилась в предгорья собирать целебные травы. И там уж горный оборотень решил немного пошутить над старушкой и уволок её к облакам. Бабушка была уникальная выдумщица или же она всего лишь избегала говорить правду, маскируя её слоями выдуманных историй. Поэтому и я не знаю, где бабушкина выдумка переставала быть таковой.

Мама, когда была живой, как-то уверяла Нэиля, что бабушка, как и всякая жрица Матери Воды, во время одного из сеансов служения Богине, как у них и было принято, находилась под воздействием загадочного напитка «Мать Вода», а похотливый жрец представился ей в образе Чёрного Владыки. Жрецы же мужчины, а им свойственно быть безудержными и прогибаться под животные инстинкты… таким вот образом она и стала его жертвой.

Я всегда понимала только одно, в юности она пережила какую-то тяжёлую историю, после которой, уже став женой аристократа, долго не могла родить ему наследника. А то, что имение моего деда находилось в заповедной роще у голубого целебного источника, было всего лишь той самой случайностью, когда у прежних хозяев нашего мира новые хозяева отняли все их лучшие земли и присвоили себе. И бабушка, бывшая жрица Матери Воды, чей культ был под запретом, став избранницей аристократа Ниадора-Роэла не по велению сердца, а под давлением обстоятельств, поселилась в его огромном имении, на территории которого находились руины и сохранившиеся сады древнего Храма Матери Воды, тоже лишь по чистой случайности. Но моего дедушку она действительно любила… а может, полюбила лишь после рождения моего отца…

– Запутанная, но увлекательная история, – Антон встряхнул головой, очнувшись, как только певучий нежный голосок милой сказительницы умолк. – Впрочем, как и всякая история на свете, если рассказчик наделён развитым творческим воображением.

– Бабушка была одарена множеством талантов. Она словно бы прожила не одну, а несколько жизней, и память об этих разных жизнях путала её саму. И хотя здоровье у неё было слабое, это никогда не мешало ей в её невероятно деятельной и трудовой жизни. Она обладала редким оптимизмом и добротой ко всем. Потому и жила долго. Рудольф видел, какой она была…

– Он был с нею знаком при её жизни?

– Да. Он также видел её скульптурное изображение. Когда бабушка была молода и хороша невероятно, один скульптор сделал её скульптурное подобие, и оно украшало наш фамильный парк. Только представь себе, у неё были длинные пушистые волосы, а их длина, когда она распускала свою причёску, была ниже талии. Сама талия узкая и гибкая, бёдра округлые, колени выточенные, ступни изящные, кожа атласная, а тончайшие узорчатые дуги бровей над сияющими глубокими глазами придавали чуточку гордое и чуточку удивлённое выражение её приветливому лицу. Воздушные завитки искусной причёски ниспадали на её высокую шею с грациозным изгибом, а руки, – при том, что фигурка у неё была хрупкая, – обладали женственной округлостью. Она была красива в каждой своей детали, а если в целом, то гармоничный её облик всякому, кто увидел её, казался не природным даже, а нездешним шедевром.

– Ты словно о себе говоришь, – искренне вставил Антон, хотя до этого никогда не одаривал её комплиментами. Нэя просто, но и величаво кивнула головой, давая понять, что отлично осведомлена о своих достоинствах.

– Да. Все говорили, что я копия бабушки в пору её юности. Только я лучше. У меня синие небесные глаза и очень белая кожа, как у мамы, а у бабушки глаза были тёмно-фиолетовые, почти чёрные, но с золотистыми искорками. Примерно такими же, как у Эли. Ты видел Элю?

Антон кивнул, хотя никогда не смотрел Эле в глаза. Просто потому, что она для него была неотличима от прочих девчонок из обители «Мечта». Бегает, суетится, смеётся, – одна из множества живых декоративных элементов, что и украшали это привлекательное и жизнерадостное место.

– А у меня глаза прозрачные и чисто-синие без всякой примеси, – добавила она и сложила губы в капризное пунцовое сердечко, будто слегка обиделась, не дождавшись дальнейших похвал своим глазам.

«Меня никто и никогда не хвалит, но мне это и без надобности. Я отлично знаю, насколько я здесь лучше всех остальных»!

Антон улыбнулся, уловив её невысказанные мысли. Но ему с трудом давались комплименты в адрес девушек. Он был застенчив. Какое-то время она помолчала, так и не дождавшись подтверждения своим словам со стороны нерасторопного слушателя. Потом продолжила.

– Для того, чтобы и у дедушки, – но в те времена он и не был дедушкой, а был мужчиной в зрелом и цветущем возрасте, – находилось в его библиотеке изображение любимой жены, поскольку дедушка был очень развитым и всю жизнь читал сложные книги, художнику-декоратору заказали уже миниатюрную фигурку из уникального материала. Со вставками из драгоценных камней, чтобы передать всю возможную красоту бабушки и её наряда. Она кормила детёныша оленя фруктами, стоя босиком среди трав и цветов, и каждый стебель и цветок казались настоящими. Даже шёлк её юбки обладал прозрачностью и сквозь ткань, вовсе не бывшую подлинным шёлком, были видны её стройные ноги чуть выше коленей.

Иногда дедушка долгими часами работал в библиотеке над документами, связанными с управленческой деятельностью, – ведь дедушка работал в Коллегии Управителей, чтобы ты знал, – и выходя из нашей фамильной огромной библиотеки, он бросался на поиски бабушки. Обнимал её и говорил, что жаждет теперь ощутить её живую красоту, налюбовавшись её маленьким драгоценным подобием на своём рабочем столе. Он так любил её… – она задержала дыхание, вперившись расширенными глазами перед собой, видя те образы, которые не мог представить себе Антон в той насыщенной красочной вещественности, какими они уж точно являлись для Нэи.

– Возможно, что это одна из причин, почему я лишена даже крупицы такого вот обожания, в каком купалась моя бабушка когда-то. В общем-то, и маме мало семейных радостей досталось. Видимо, бабушка израсходовала на себя почти весь наш родовой запас чисто-женского счастья, отпущенный свыше Надмирным Отцом, – тут она с заметной усмешкой покривила губы, давая понять, что это шутка, в которую она нисколько не верит. – Во времена моего детства и юности это украшение в виде фигурки красавицы, образцом для которой послужила моя бабушка, хранилось у нас в бедном уже жилье, но потом… в общем, была украдена.

– Мне кажется, тот, кого ты и обозвала сыном мифического чёрного владыки, – хотя сынок-то был реален и на мифическое существо никак уж не тянул, – что он… ну… ты нравишься ему. Не один я такое замечаю. Олег мне сказал, что не раз видел его по ночам, гуляющим возле твоего… – он задумался над определением того здания, где жила и работала Нэя со своим, столь соблазнительным для многих, рабочим ульем. – Рядом с твоим домом.

– Ну и что? – вздрогнула она, – мало ли кто бродит по ночам в здешних дебрях. И все, что ли, любят меня? Или ты хочешь сказать, как те недобрые болтуны, что моя «Мечта» самое порочное место в городе?

– Да ты что! – возмутился Антон. – Отлично же знаешь, как я к тебе отношусь.

– Как же?

– Как к другу. Ты, действительно, стала для меня почти родным человеком.

– Ты для меня тоже.

– А у твоего дедушки в его библиотеке не было изображения чёрного владыки?

– У него была там маска жреца Чёрного Владыки. Но я не помню, как она выглядела. А может, и не видела никогда. Я думаю, – теперь я так думаю, – что эта маска была конфискована у той общины во время гонений, и присвоена дедушкой как трофей.

– Конечно, он её прятал. Вряд ли бабушке было бы приятно видеть этот атрибут, как напоминание о той трагедии, что и постигла её родную общину, – вставил своё размышление Антон. – А что же стало с самим жрецом?

– Неизвестно никому.

– Жаль, что у тебя не сохранилось фигурки чёрного владыки. Я хотя бы имел о нём представление, – пошутил Антон.

– Никто и никогда не делал его изображений! Невозможно! Его можно только увидеть, но никак не воспроизвести. Это же будет искажением его настоящего облика.

– Выходит, облик всё же есть?

– Ну, да. Как же разумному существу, пусть и превосходящему человека своим разумом и возможностями, не иметь облика?

– И что же чёрный владыка в глубине планеты делает? – с любопытством спросил Антон, зачарованный её сказкой и ждущий продолжения. – Цель его существования в чём?

– Он забирает души плохих людей, чтобы они служили ему после смерти. А хороших, светлых людей, их души берёт к себе Надмирный Отец, чтобы селить в своих чудесных, разноцветных селениях, играющих лучами и радостью среди волшебных и тихих ландшафтов. Мой Нэиль рисовал такие картины, и они… – Нэя не стала ничего пояснять, а Антон понял, что не надо её об этом спрашивать. В её лице появилась прозрачная, но пасмурная тень. Её прошлое не было безоблачным, возможно, больным и горьким. – И вот… ты даже не понимаешь, насколько ты прав, хотя ты и шутил. Мне Рудольф и в самом деле кажется похожим на прекрасного, но и страшного подземного Владыку.

Антон засмеялся, – Да чем он так страшен? – продолжая смеяться и над её Надмирным Светом, и над подземным владыкой, и от того, что ему было просто хорошо с нею сидеть.

– Хотя бы тем, что ему невозможно противостоять. А подземный Владыка, как говорила бабушка, умеет только повелительно брать любовь женщины, но никогда не даёт её сам.

– Так то мифический владыка, а совсем другое дело обыкновенный человек Рудольф.

– Разве он обыкновенный?

– А какой же? – опешил Антон.

– Может быть и такое, что бабушка передала мне свои сны по наследству, вот подземный Владыка и приходит ко мне по ночам.

– Да нет никакого подземного владыки! – рассердился Антон. Но не на Нэю, которую жалел, а на Рудольфа. – И если твоя бабушка-жрица переживала весь тот бред под воздействием культовых психоделиков, ты-то как могла к такому приобщиться? Мрак тут царил когда-то, вот что я думаю. И правильно сделали, что запретили тот чудовищный культ. Хотя с жестокостью переборщили, конечно… Твоей бабушке повезло. И тебе тоже, раз уж она произвела на свет твоего отца.

– В чём же моё везение?

– Хотя бы в том, что ты, молодая прекрасная девушка, сидишь теперь на этом самом поваленном дереве, и мы с тобою реально существуем в отличие от несуществующего подземного владыки.

Она не ответила, решила сменить тему, – Антон, почему Рудольф не бегает по лесу?

– У нас там, в «ЗОНТе», ну в «Лабиринте», есть один подземный уровень. Там есть спортивный комплекс, наши там и тренируются, играют, плавают. Так что в этом смысле мы все дети подземелий. Но подземного владыку, если честно, не встречали. Но я люблю бегать на поверхности. Рудольф, он у нас самый сильный физически. Но он не страшный. Бывает грубоватым, но не всегда, если разозлят.

– Он грубый?

– Бывает.

– Вы не любите его там?

– Почему? Его любят. Он имеет много хороших качеств, за которые ему многое прощают.

– У него есть хорошие качества?

– Бывают люди без таковых?

– Зачем же он их прячет?

– От кого?

– От меня… – лицо Нэи в момент её сказаний о демонах подземелий было и наивным, и вдохновенным одновременно, а теперь она вдруг сникла, губы её вздрагивали. Живые цветы в её причёске делали её похожей на Флору или опечаленную фею. Антон не удержался и обнял её. А потом неожиданно для себя поцеловал её в губы. Губы имели привкус земляники, абсолютно земной вкус! Она тем же самым шарфиком, каким вытирала его пот, промокнула свои губы. И он понял, шанс приблизиться к этой местной фее чуть плотнее, упущен уже навсегда. Не мифический подземный владыка успел присвоить её душу заодно с телом, похоже, а живой человек, хотя и подземный повелитель тоже.

– Видишь, Антон, какие мы с тобою родственные души, нам так просто вместе, мы всё рассказываем, ты мне, я тебе. Мне не хватает здесь друзей, – она прижалась к нему плечом. – Как хорошо ты пахнешь, Антон, у тебя родной запах. Но у того запах другой. Бывает ли у фантомов запах, Антон?

Антону опять стало её жалко. Зачем Рудольф так странно забавлялся с этой, если уж честно, нестандартной женщиной-ребёнком, и что за странные отношения с нею практиковал, тормозя её психику гипнозом или внушением, в любом случае это было жестоко по отношению к очевидно влюблённой Нэе.

– Я каждую ночь ждала эти сны. С каждым разом они становились всё сильнее и необходимее мне. Я чувствовала его как живого человека. Так не может быть, но так было. И я знала, что ничем хорошим это не закончится. Не знаю, как теперь мне жить? Как сделать так, чтобы забыть о нём, о настоящем, если он не имеет к моей жизни никакого отношения. Передай ему, чтобы он не смел подходить ко мне! Он мешает мне, если уж и не счастливо, то просто сносно жить. Нет! Не надо ничего ему передавать.

«Да она дурочка»! – с острой жалостью подумал он, – «или они все тут такие»? – На Земле Антон не встречал ни таких женщин, ни таких откровений.

– Почему он коверкает твоё имя? Почему зовет Антуан? А ты морщишься?

– Это одно и то же имя, но разная версия произношения. Меня только мама звала Антуаном, я и по личному удостоверению имею двойное имя – Антуан Жорж Нерваль, а также Антон Георгиевич Соболев. И тот и другой – я один. Так уж вышло. Но я люблю, чтобы меня звали Антон. Антон Георгиевич, – проговорил он в задумчивости, проверяя на слух звучание своего отчества. Когда-нибудь и к нему будут обращаться по отчеству.

– Где живёт твоя мама? На звёздах, как и у Рудольфа?

Антон замер, не зная, что ей отвечать. Что ещё могла знать эта женщина? И от кого? От шефа?

– Нэя, проснись! – сказал он тихо, но твёрдо.

– Я стараюсь, но и ты перестань бормотать непонятно что.

Увлекшись, Антон перешёл на русский язык. И это в присутствии местной жительницы?! Похоже, что у него и у самого реальность куда-то ускользала из-под ног. Нэя прижалась к нему, будто он был её опорой, и она боялась быть утянутой в водоворот своих сновидений уже и наяву.

«Что за хрен с причудой этот шеф»? – разозлился Антон уже окончательно. Но причина раздражения была скрыта где-то ещё. Она была порождением, не находящей выхода, углубляющейся тоски.

«Что за странные сны порождает эта Паралея? Или же это вполне себе заразная местная инфекция, активизируемая двойным притяжением спутников планеты и наличием выбросов звёздного вещества самой Магниус, связанных с разрывом её магнитных и мощных петель, зафиксированных только что на «Ирис»?

Тебе нравятся наши совместные сновидения?

После затяжного перерыва он явился.

– Ирис, – прошептала она, – кажется, так называется земной цветок. Это объясняла мне Гелия когда-то. Возьми меня на «Ирис». Помнишь, обещал мне? – и он вбирал её шёпот в себя, не отвечая ничего.

Балансируя на грани душевного стриптиза, Нэя, конечно, не рассказывала Антону всего, и не могла. После потрясших всё её существо ночей, в ней было и неверие, что любовь была сном. Однако привычная дневная реальность вокруг мешала принять происходящее и нереальное за правду.

Щекоча её лихорадочным горячим дыханием, он сказал, что уже не мог себя сдерживать, поэтому и пришёл. Что уже не нуждается ни в ком, кроме неё, и никакой Антуан не сможет и прикоснуться к ней, потому что она принадлежит ему. Нэя приняла эту фразу как объяснение в любви, хотя и улавливался некий другой подтекст. Он считал её своей, как будто имел непонятные права на саму её душу, словно бы купил её. Но у кого?

– Ты ревнуешь меня к Антону? – спросила она, вдруг догадавшись, не является ли её последнее шушуканье с Антоном причиной того, что он и появился опять? В то утро Антон был как-то особенно ласков с ней, как-то особенно обнимал и утешал, как будто предлагал себя в постоянные уже утешители…

– Нет! Я никого не ревную и не ревновал никогда.

– Конечно, – поспешила она согласиться, – Никто не может и рядом встать с тобою на равных.

– Я даже не ожидал, – прошептал он, лаская её, – что твой живой ирис будет так обилен любовной росой. Моя маленькая вдовушка, ты наскучалась основательно.

Слова о «вдовушке» задели.

– Посмотри, как он красив от своей силы, он не знает усталости… – без всякого стеснения ночной пришелец гордился собственной телесной красотой. – Только ты способна так воздействовать на меня и вызывать такое мощное устремление входить в тебя, не истощаясь и после третьего раза… Можешь и понять, какие муки ты мне причиняла, безжалостно играя, как на дрянной балалайке, на таком сложном инструменте, как моя душа, стреноженная любовью к тебе!

Было светло и можно было рассмотреть друг друга почти детально, благодаря прозрачной стене, пропускающей свет от уличного освещения ЦЭССЭИ. Благодаря отсутствию сковывающей прежде одежды.

– Да, – согласилась она, – он прекрасен… – спрашивать о неизвестной «балалайке» не было и смысла. Чужое слово чужого мира могло означать что угодно, как плохое, так и хорошее. Само построение его фраз порой не давало никакого тому объяснения. – Я тосковала и мечтала о тебе, и мои руки, и губы тосковали и мечтали об этих прикосновениях…

Он лёг на спину и положил её на свою грудь, давая ей инициативу, лаская языком твердеющие соски груди. Он не собирался спешить, и это понимание, что впереди у них целая ночь, наполняло её предвосхищением такого длительного блаженства. Казалось, что от груди вниз натянута тончайшая тугая струна, и она одновременно с желанием ощущала себя его матерью, такая тёплая волна острой родной любви накрыла её, будто и не было её долгого одиночества, и послушный нежный человек не имел с тем пугающим и ставшим чужим ничего общего. Она знала, что происходящее не сон, но игра ей нравилась. Пусть будет сон. Во сне можно всё: «Я веду себя как реальная дурочка», – думала она, но это была последняя связная мысль.

Её опять накрыло то, что она не умела в себя вместить, для этого не хватало её души и её тела… И он слизывал слёзы потрясения с её ресниц, щёк.

«Что я натворила»! – к ней вернулась способность мыслить, – «чего я лишила его и себя на девять лет, на лучшие годы своей жизни», – отчего и лились эти слёзы. О такой любви говорила ей бабушка. Её женская сущность проснулась. В кукольном и долго спящем теле родилась женщина, – мужская страсть, потрясая её своей мощью, как шаровая молния сожгла её внутреннюю безмятежность и тишину.

Утром тело болело от слишком уж избыточной и взаимной страсти, а душа была счастлива. И всё равно хотелось продолжения, но рядом никого не было. Она прижималась лицом к подушке, к тому месту, где он был ночью, дышала его ночным присутствием.

Он пришёл и в следующую ночь. Бесшумной чёрной тенью, как древний ниндзя из сказок чужой цивилизации, он как-то проходил через закрытые двери, а может, и стены? Чтобы не терзаться такими вот ожиданиями своего неверного призрака, она заварила на ночь снотворные травы, вывезенные из плантаций Тон-Ата. Сон был крепок, как и бывает у молодых и не познавших ещё материнства женщин, не имеющих пока что чуткого сна. К тому же, реальная труженица, она сильно уставала, не знала ни часа безделья, то снуя по своему кристаллу и налаживая необходимый ритм и лад безостановочной работы своего предприятия, то самоуглублённо делая свою уже, сложно-утончённую, работу для требовательных клиентов. Тут жили отнюдь не стандартные люди, если в своём большинстве. Потому и жён имели себе под стать. Сложно-утончённых тоже.