Пока зацветали яблони

Да, на фоне Ромки Сашка выглядел простой тряпичной куклой, набитой старой почерневшей от времени ватой, скатавшейся в бесформенные шары, причём с совсем, как ему казалось самому, невзрачной внешностью. Да дело было вовсе не во внешности. Внешность, собственно, у Сашки была самая обычная, просто не бросающаяся в глаза, – типичная славянская. Волосы русые, глаза светло-голубые, рост средний (мог быть и повыше), телосложение среднее, скорее даже крепенькое, приземистое такое. Но и внешность Ромки ничем особенным не отличалась, хоть и похожи они не были. Тот, напротив, был с тёмными волосами, карими глазами и худосочной фигуркой, даром, что ростом повыше.

В общем, при всех этих обстоятельствах спросить что-то у матери было, как говорится, себе дороже. В голове сразу засело такое, от чего хотелось, чтобы разговора этого не было вообще, очень хотелось… Видимо, тюремные университеты даром не прошли, предчувствие определённо было, несмотря на принижение каких-либо его достоинств, и было оно нехорошим. Ну что делать, у Ромки, значит у Ромки. Ему не привыкать. От этого чёрного предчувствия избавиться с самого вечера так и не удалось. Скорее бы, что ли утро. Хотя вроде Ромка собирался на турбазу, ведь он же в отпуске? Нет, наверное, он путает дни, всё-таки дня два, а может и все три его не видел? «Да чем меньше видишь, тем лучше», – продолжал размышлять Сашка. Не очень-то у них всё складывалось, хотя и с самого детства вместе. Росли в одном частном секторе, дома совсем рядом; бегали по одним улицам – переулкам, играя в войну, загребая, как правило, босыми ногами песок и, обжигаясь крапивой; через одни соседские заборы лазили; одни яблоки в чужих садах рвали; да и в милицию их тоже таскали вместе. Но вот Ромка, в отличие от него, «не сидел». Да и он-то, собственно, «сел» по своей дури, хотя и после Армии, где дурь по общему правилу должны вышибать. А вот в его случае и не помогло. Помогла полнота налитого стакана, а о такой помощи, разумеется, не мечтаешь.

Время, как назло, текло тягуче – медленно, а в голове громко отбивали свой ход старые настенные часы, висевшие на противоположной стене, которых с кровати из-за темноты видно не было. Впрочем, так бывает всегда, когда чего-то ждёшь. Кто ж любит ждать или догонять? Но потихонечку стало светать, и свет плавно потёк в старенькие небольшие оконца с рассохшимися рамами. Сашка вздохнул, и нехотя стал подниматься, нащупывая потрёпанные жизнью клетчатые с дырками на месте правого большого пальца, комнатные тапки. Круглый будильник с облупившейся сбоку зелёной краской, стоявший на столе, показывал четыре часа, а утренний свет безнадёжно уходящего лета, набирая силу, уже появился в комнате. Все спали. Александра повернулась на левый бок, разбросав по подушке полураспустившуюся длинную, достающую чуть ли не до попы, иссиня-чёрную косу и сбросив с себя наполовину тёплое одеяло, которое аккуратно приземлилось на Сашку. Длинные густые ресницы её слегка вздрагивали, а сама она безмятежно улыбалась, досматривая, вероятно, какой-то хороший сон про Костика. Стараясь никого не разбудить, аккуратно прикрыв Александру скомканным ею и расправленным им одеялом, он вышел во двор.

Потоптавшись на крыльце, Сашка спустился на нижнюю ступеньку, достал из кармана домашних треников пачку сигарет и закурил, не переставая размышлять. Было тошно, хотя ведь ничего-то пока ещё не произошло. То-то и оно, что ключевое слово «пока». Он отшвырнул окурок, поёжился от раннего, всё ещё ночного холодка, переобулся в стоявшие рядом с крыльцом старые калоши и обречённо поплёлся в огород, чтобы хоть чем-то себя занять и не думать или хотя бы думать поменьше. Невидящим взглядом посмотрев на свисавшие с веток бурые помидоры, поправив аккуратно подвязанные кусты, пройдясь по периметру огорода, он вернулся на крыльцо и вновь закурил. «Что я психую раньше времени», – злился Сашка сам на себя, но почему-то знал, что не зря, совсем не зря, всё тем же затуманенным взглядом осматривая выметенный вчера двор и одиноко валявшийся около крыльца брошенный им же окурок. Время всё текло и текло, а солнце, как положено, стремилось ввысь, чтобы обогреть всех последними летними лучами. Стараясь не разбудить Костика с Александрой, Сашка вернулся в дом, надел уличные спортишки, вытянувшуюся от бесконечных стирок полинявшую футболку, а заодно, прихватил часы. Выждав ещё какое-то время, в начале восьмого, он выдвинулся к Ромке, переобувшись в уличные старые резиновые шлёпанцы. Благо идти было совсем недалеко – через две улочки.

Ромка на его стук распахнул дверь только через несколько минут. Он был заспанный, всклокоченный, с нечёсаными и какими-то грязными отросшими волосами, свисавшими сосульками. На ходу Ромка напяливал не слишком свежую майку, первоначально, вероятно, имевшую кипенно–белый цвет и подтягивал свешивающиеся с его худосочной фигуры семейный трусы в серые и чёрные ромбики.

– Не, ну ты пораньше припереться не мог? Что случилось? – с укором, зевая, спросил он, разлепливая спутавшиеся длинные ресницы – свою гордость, которая его почему-то совершенно не украшала.

А вот бывает и такое. Вроде бы странно, а бывает.

– Да не спится что–то. Мать велела к тебе сходить, вроде бы что–то там нужно, она не объясняла – смущаясь, протянул Сашка, хлопая своими реденькими белёсыми ресницами, – а то потом закручусь по дому, вдруг забуду.

– Ну, надо же, нашёл из–за чего не спать, – заржал Ромка, окончательно просыпаясь со вчерашнего «бодуна», одновременно выпивая значительное количество воды прямо из стоявшего на столе чайника.

Его семья действительно уже отдыхала на турбазе от того самого завода, где он слесарил, и он собирался к ним ехать, но вот только на следующий день. Поэтому своим шумным голосом и раскатистым смехом, разбудить никого не боялся. У Ромки на заводе был какой–то там не догулянный в какое-то своё время отпуск, который он и собирался использовать, как и полагается, с семьёй.

Из рассказа Романа Сашке стало известно, что сегодня вечером приедут какие–то знакомые то ли матери, то лично Ромки, чего он так и не понял из бестолкового повествования, и их нужно завтра просто куда-то отвезти. В общем, забрать, отвезти, а потом проводить. «Делов-то», – подытожил Ромка. А сделал бы Роман, разумеется, всё сам, не прибегая к Сашкиной помощи, просто уезжает он, уж так оно сложилось, надо ему – вот и всё тут.

– Ну, в общем, работёнка не пыльная, – подвёл итог Ромка, – а тебе ещё и заплатят. Понимаешь, Римма будет волноваться, да и Олежке обещал, что обязательно буду, и мы все вместе пойдём на речку рыбу ловить, а так я сам бы смотался. Да тут недалеко совсем.

«А что уж тут в городе далеко совсем, а тем более на машине?» – подумал Сашка, но промолчал.

По тому, как частил Ромка в своей пламенной речи, обрисовывая несложную «работёнку», как-то сразу становилось понятно, что сам он предпочитает остаться в стороне и, если что, то и знать-то он ничего об этой «работёнке» не будет, то есть абсолютно. Роман редко откровенничал с Сашкой, но в этот день почему–то, а может быть потому, что не выспался, и его попросту «выдернули» из постели тёпленького, сказал, что ехать всего – ничего. Довезти, подождать, а потом снова вернуться и довезти до машины приезжих. «Они на машине», – доверительно сообщил Ромка. «Ясное дело, что не на автобусе», – на автомате провернул Сашка. То есть разработанный план (правда непонятно кем) прочно сидел в голове Ромки. «Меня же можно и вслепую использовать, – грустно подумал Сашка, – знают, что отказать не смогу, просто деваться мне некуда».

Да, действительно выходило, что ничего такого, несмотря на все предчувствия, особенно, если не вникать в суть происходящего с этими неизвестными Сашке приезжими, пока Ромка не назвал адрес, ну, разумеется, не сам адрес, а его окрестности. В этот момент Сашка понял, куда и к кому ему предстоит ехать и, конечно же, прикинул, зачем, сопоставив с ожидаемым сюжетом вещички из их сарая, тянувшие всё больше и больше, на сокровища Али-Бабы, ну и, возможно, нескольких разбойников, хотя в определённые периоды их численность вполне могла бы приближаться к сорока. Какая уж тут сложность сложить два и два. Для этого грамоты по математике не требуются, достаточно и его среднестатистического «трояка». «Вот и приехали. Всё более или менее понятно. Менее, конечно, откуда, да и для чего мне знать более», – подумал Сашка, но Ромке по поводу адреса ничего не сказал. Связываться с ним всё одно, что с матерью. Впрочем, Ромка, ничуть не смущаясь, продолжая зевать, натянул старые, заляпанные в нескольких местах совершенно непонятно чем, брюки, в которых шастал по дому – огороду и сказал, что люди приедут сегодня вечером – примерно в девять, ну и чтобы он, то есть Сашка, подошёл к нему переговорить с ними лично, познакомиться, короче. В то, что он не понимал, куда, к кому и зачем нужно ехать, не верилось. Разумеется, понимал, поэтому и самоустранился.

Вот такая-то установка. Не добившись больше никакой информации, а собственно, не очень-то он её и добивался со своим страусиным привычным подходом, Сашка промямлил, что ему вроде бы срочно куда–то надо смотаться, вышел. Он медленно шёл к своей улочке в своём частном секторе, где знал нахождение каждого камня, каждого деревца, каждого куста, ощущая, как по телу разливается холод. На улице вовсю уже светило солнце, и день обещал быть, как и все предыдущие, жарким. Середина августа, всё вроде по погоде, как и должно быть. Спокойное утверждение Романа, что за этот «подвоз» ещё и заплатят и, судя по Ромкиному выражению лица, очень хорошо, вообще выбивало из колеи. Был, разумеется, вопрос, сидевший занозой – «Почему его нужно было посылать к Ромке, а не сказать самой». Был и ответ. Мать всегда и везде, кроме дележа денег, оставалась ни при чём, ну, вот, то есть абсолютно.

Весь день прошёл невпопад. Не получалось ничего, всё валилось из рук. Как говорится: «У меня есть мысль, и я её думаю». В тот день мыслей больше не было. Сашка ни в склад, ни в лад отвечал на вопросы Александры, вскинувшей на него словно вычерченные несмываемой краской брови, внимательно смотревшей в его глаза и, как всегда понимавшей, что что-то случалось; почти не играл с Костиком, который пытался переступать пухленькими ножками по двору, вцепившись за руку кого–нибудь из взрослых, делая свои первые шажки, падал, отрываясь от державшей его руки, но никогда не плакал, сопел, поднимался и упорно продолжал свой нелёгкий путь. На глаза матери Сашка старался не попадаться, к счастью входы в дом у них были разные, да и мать, собственно, куда–то запропастилась, как водится, не докладывая, и ни на какой контакт не выходила.

К девяти часам Сашка, ничего не говоря Александре, как на плаху, пошёл к Роману. Около его дома он увидел сверкающую белоснежную «Волжанку», и по этому признаку понял, что гости уже прибыли. Номера были неместные, хотя и из соседней области. Он поднимался на крыльцо дома, преодолевая всего лишь три, хоть и высокие, скрипучие расшатанные ступеньки, мечтая оказаться дома с Костиком и Александрой, но его желания, как и всегда, отошли на второй план. В общении с матерью он к этому давно привык. Просто его мнение никого не интересовало, считалось, что нет у него никакого мнения, и всё тут, да и откуда ему взяться-то? Каждая следующая ступенька давалась с большим трудом, чем предыдущая. Так, наверное, чувствуют себя старики или травмированные люди, мелькнуло у него в голове, а ведь ему и тридцати не было. Сашка старался не думать о предстоящем разговоре, но получалось плохо. Решил, что лучше помалкивать. Этому он научился и на зоне, и в своей семейке, да и раньше, в общем-то, разговорчивым особо не был. Судимость была погашена, казалось, что давно это было, хотя это, как посмотреть. Местный участковый Николай Алексеевич, а попросту дядя Коля, который жил через несколько домов от них, относился к нему хорошо. Ведь Сашка остепенился, пить бросил, женился, а теперь вот и сын родился, работал, правда, только на дому, а не как положено по тому самому закону, но ведь устроится, как только сможет, обязательно устроится. Да и загремел он в колонию всего один раз, по своей же глупости, кого винить-то – так грабёж и то по чистой случайности, а не кража. Романтики захотелось. Вот теперь ни о какой романтике не могло быть и речи. Перед глазами неуверенно топал Костик, и настороженно смотрела его красотка Александра. Тем не менее, перспектива вернуться обратно, явно была, и она его не радовала, то есть абсолютно.

Роман был уже хорошо выпивши, когда он, не стучась, вошёл в дом, толкнув рассохшуюся крашенную – перекрашенную коричневой краской дверь. Видимо, гости приехали раньше, чем обещали. За столом, кроме Ромки, сидели трое незнакомых ему мужчин, самых обыкновенных на вид и разного возраста, хоть и разница была не столь уж велика. А кто говорил, что они будут необыкновенные? Известных артистов или инопланетян ему никто не обещал. Мужики, как мужики. На столе, как обычно, в таких случаях, стояла початая бутылка водки, да, видать, не первая, если судить по состоянию Ромки. Не один же он пил. Кроме водки, красовалась и незатейливая закуска: варёная картошка, порезанная кружочками «докторская» колбаса (уже что–то), огурцы, помидоры с огорода Аристовых (Ромкиного, в смысле), хлеб, ну и какие-то консервы. Сашка, поздоровавшись, сел за стол. Кто-то из гостей ему ответил, а кто–то просто кивнул с набитым ртом. Но о деле стал говорить лишь один, кто на вид был старше, да и как-то солиднее, остальных. Он представился Сашей, хотя Сашка потом долго сомневался в подлинности этого имени. Как звали других, осталось не прояснённым. «А, собственно, мне это надо», – вяло подумал Сашка и, разумеется, интересовать не стал. И так понятно, кто тут главный. Просто это почему-то было понятно сразу, даже если бы этот Саша сидел молча.

Саша был коренастый, среднего роста мужик с русыми вьющимися волосами, довольно отросшими, во все стороны торчащими жёсткими бровями и, как показалось Сашке, видящими человека насквозь, глазами. Взгляд был тяжёлым, словно свинцовая туча, от чего сразу же становилось не по себе, а вроде бы и глаза светлые, хотя не такие уж и светлые, серые какие-то. Недаром говорят, что можно убить одним взглядом и говорить ничего не надо. Вот это был как раз тот самый случай.

Сашка назвал своё имя, усмехаясь, подчеркнул, что они тёзки. Ему-то что скрывать. Ни Петькой же называться.

Александр объяснил, что завтра в полвосьмого нужно будет подъехать за ними на трассу за город, объяснив куда именно. Рядом с деревней Куриновка находилась дача двоюродной сестры Романа, в связи с чем он волей – неволей насторожился. Сашке казалось, что он слушает, находясь при этом в воде, от чего слышно плоховато, но звуки всё же откуда-то доносятся – из другого мира, где всё спокойно, где всегда светит солнце, а его бездна затягивает всё глубже и глубже, закручивает в винт и не отпускает. «Бездна или пропасть? А это одно и то же или нет? А может, омут? Кажется, это называется синонимами, а какое это имеет значение?» – зачем-то думал Сашка. Затем Александр принялся объяснять, куда конкретно их нужно будет отвезти, обозначив место как «район площади Ленина», поинтересовавшись также, на какой машине он приедет, сказал, что они должны встретиться на автобусной остановке, что на трассе, от которой дорога ведёт в ту самую Куриновку. Сашка, как в тумане, ответил, что приедет на красной «пятёрке», подумав про себя, неужели они, ну то есть приезжие, съездили на это самое, необходимое им место конечного назначения – «в район площади Ленина», но ничего, разумеется, не спросил. «Ну и отлично, договорились», – услышал он в ответ. Никакой диалог с ним приезжий Саша продолжать не собирался, а остальные, видимо, переговоры вести уполномочены не были, ели молча, да запивали «Столичной». А так говорить типа о погоде, природе и урожае не к чему, не для этого же они приехали. Стакан водки ему, само собой, налили, но он вежливо отказался, сославшись на то, что ему ещё ребёнка укладывать, что отчасти было правдой. Костик почему-то любил, когда спать его укладывал именно отец. Не нужны ему были никакие колыбельные Александры, а знала она их предостаточно, тем более голос у неё был хороший, словно горный переливчатый ручей. Но именно тихий, казалось бы, не окрашенный интонациями, голос отца убаюкивал сам по себе, и Костик, накружившийся за день, мгновенно засыпал. «Ну, тогда, договорились», – сказал Александр, давая понять, что разговор окончен, а он соответственно, свободен. Остальные приезжие так ничего и не сказали. Может, завтра хоть имена назовут? «А мне это надо?» – в очередной раз подумал Сашка, поднимаясь из-за стола.

– Я провожу, – ломанным от водки языком сказал Ромка, неуверенно поднимаясь с шаткой табуретки, пошатываясь ей в такт.

– К Оксане, что ли отправишь? – спросил Сашка, как только они вышли во двор.

– Ну а куда же? У меня всех не уложишь, да и самому уехать нужно пораньше, – шёпотом ответил Роман. – А Оксана сейчас на даче как раз. Ничего, она привыкла к разным визитам. При этом Ромка, как мог, подмигнул. Да всё нормально, «делов–то», – прошипел он, ещё больше прикручивая звук.

Да, «делов-то» никаких, если учесть, что у тебя все в доме поместятся, что ехать на турбазу тебе не ко времени, а поедешь ты на своей машине, когда захочешь. Вот и все дела. Что уж тут рассуждать? Что тут непонятного?

– А как же ты за руль, – машинально спросил Сашка, просто чтобы поддержать разговор, не выдавая своего состояния, понимая заранее, что ни на какие действительно важные вопросы, ответа он не получит.

– Что ты, – замахал на него Ромка, – они на своей «Волге», – я только дорогу покажу. А он (имелся в виду Александр) не пьёт, а если и пьёт, то не пьянеет. Обратно, если нужно будет, Вовка до города подбросит. Вот тут уже имелся в виду муж Оксаны.

«Прям, не человек, если не пьянеет, а может и вправду, не пьёт», – автоматически подумал Сашка, одновременно прикинув, что когда пил сам – вроде бы и ничего, а сейчас смотреть противно, разглядывая Ромкину рожу (по-другому и не назвать).

Он вновь, как утром, медленно шёл домой по своей родной улице, названной в честь великого полководца, останавливался, курил, выбрасывая сигареты в засохшую от жаркого августовского солнца траву так и недокуренными, пока не скомкал и не бросил туда же затёртую пачку «Примы». Никаких мыслей в голове не было – чёрная пустота с неминуемым падением в вязкую, безвозвратную бездну, омут, пропасть. Думать о том, чтобы подойти к матери и попросить что-либо изменить, переиграть, он не смел даже в своих мыслях, а поэтому о таком и не думал. А что тут изменишь? Люди же приехали, а он – кто такой для неё он?

– Долго ты что-то, – внимательно оглядывая его, проговорила Александра, кружившаяся во дворе, закрутившая в тугой тяжёлый узел свою длинную, закрывавшую всю спину толстенную косу. Её вычерченные брови, будто ласточки, взлетели вверх, а бездонные глаза распахнулись с немым вопросом.

– Да так, – неопределённо ответил Сашка, махнув рукой, и прошёл в дом, не обратив внимания на сосредоточенно передвигавшегося Костика, цеплявшегося ручонками за гладенькую скамейку, которую он недавно смастерил и выкрасил ярко-зелёной краской. Спустя минут десять вышел и, чтобы отвлечься и миновать новые вопросы, стал пересказывать Александре про пьяного Ромку, желая хоть в этом предстать перед ней в лучшем свете. Александра молчала с каменным лицом, так и не посмев спросить, для чего он к нему вообще ходил. А что спрашивать? Захочет – сам расскажет. Не захочет – все вопросы просто теряют смысл. Ответы всё равно будут не те.

Сашка промучился всю ночь, не стал укладывать Костика, как обещал залётным гостям. Да что там промучился, просто делал вид, что спит, он не спал совсем, пытаясь своими вздохами, которые получались непроизвольно, не разбудить уставшую за день Александру. Сашка очень хорошо знал жену, которая, несмотря на свой молодой возраст, прекрасно понимала, что с ним происходит. Она ведь так ничего и не спросила у него, когда он вернулся от Романа, как в первый раз, так и во второй, не допытывалась, но одного её взгляда было достаточно. Жену хоть правильную выбрал. Что бы с ним не случилось, он был уверен, что та пойдёт за ним до конца и всё равно, каким этот конец будет.

К утру он всё-таки «вырубился», но в начале шестого вскочил, оделся и вышел во двор. Времени было предостаточно, поэтому, поёжившись от внезапно свежей ночи, присутствие которой ещё ощущалось в воздухе, он присел на скамейку и, как водится, закурил. «Много курю последнее время, – подумал Сашка, всё-таки нужно бросать. Ребёнок в доме, хотя в доме курить он себе не позволял, – да просто нужно бросать и всё». Мысли мелькали одна за другой. «А может не ездить никуда», – вяло подумал он. Но тут же понял, что мать житья не даст. Отчёт перед приезжими, всё-таки держать, видимо, ей, раз Ромка уедет. Идти или уезжать им с Александрой и Костиком некуда. Получался замкнутый круг. Себя–то мать не подставит никаким образом. В начале седьмого к нему подошла Александра и, молча, присела рядом прямо в ночной рубашке с наброшенным поверх халатом. Костик, видимо, ещё не проснулся, хотя для него и было уже пора. Она ничего не спросила, а просто смотрела своими чёрными миндалевидными глазами на Сашку, но тот молчал, что означало: «Спрашивать бесполезно». Да и понимала она всё, начиная от упоминания матери о том, что нужно зайти к Роману, ведь всё происходило при ней. Она в этот момент сначала кормила Костика, потом убирала его игрушки в коробку, так что бросить это занятие не могла, хотя всегда при появлении матери на их половине, стремилась выйти с ребёнком во двор, тем более в тёплое время года. Только чтобы не переносить на себя весь её негатив, как обычно смотревшей на неё ненавидящим взглядом.

Около семи Сашка поднялся и пошёл к своей, той самой красной «пятёрке», которую редко в летнее время ставил в гараж. Он обречённо сел за руль, открыв предварительно ворота, после чего не спеша выехал на улицу, а затем свернул на проспект. «Даже ворота не прикрыл. Ну, ладно, Александра закроет, при ней же уезжал», – вяло подумал он, хотя это было само собой разумеющимся. Проспект тем временем наполнялся, так как все пытались уехать на работу, запихнуть себя, да авоськи с обедом в переполненные троллейбусы, трамваи и автобусы, которых в час пик катастрофически не хватало. Но ему по проспекту ехать–то было всего – ничего. Потом нужно свернуть далеко не на главную улицу, а затем, – на трассу. В общем, всё, как велели. «Как собака на привязи», – удручённо продолжал размышлять про себя Сашка. Жаль, что вслух произнести это, не смел. Никогда и никому. Есть люди, которые могут, а есть, которые не могут. Вот он – не мог. Мать так всё обставила, что вырваться из очерченного ею круга было бесполезно и даже, если уж честно, небезопасно. Земля вращалась вокруг неё, а может и Солнце со всей своей системой тоже.

Сашка быстро доехал – долетел до нужного места, развернулся и притормозил у назначенной остановки. Ждать оставалось минут пятнадцать – двадцать. «Рано, наверное, приехал», – ругал он себя мысленно. Впрочем, от этого–то ничего не менялось, тем более, что под укоряющим взглядом ничего не говорящей Александры было ещё хуже, стыдно как-то, что не может он самостоятельно принять хоть какое-то нужное им, только им обоим, решение, а тем более, в этом случае. Раньше приехал или вовремя – какая теперь разница? Важен результат – приехал и ждал, как и договаривались, как и положено, как велели. Минуты ожидания текли долго, и Сашка автоматически цеплялся влажными руками за руль, смотря невидящими и без того светлыми, широко расставленными глазами, вперёд на пыльную неухоженную дорогу с разбросанным вдоль неё всяким – разным мусором. Мысли путались и были далеко от этой трассы да просёлочной дороги, которая вела в Куриновку, а потом их и вовсе не стало, просто опустилась густая завеса тумана.

Наконец, поднимая клубы пыли, к лесопосадкам вывернула та самая ожидаемая белая «Волжанка». Потом Сашка увидел, как из неё вышли вчерашние знакомые. Двое из них были в синих спецовках с надписью «Горгаз» – Саша и выше среднего роста парень, средней, так сказать упитанности, со светлыми волосами и какими-то, как показалось Сашке, затуманенными неопределённого цвета, ближе к зелёному, глазами, в общем, какой-то не примечательной внешности, когда глаз не цепляется ни за что. Третий же худощавый парень – чернявый красавчик, скорее напоминавший своими ломаными отрывистыми жестами барышню, желающую упасть в обморок в случае отсутствия нюхательной соли (вроде так пишется в классических романах про то самое старинное время), в обычной, а точнее, навскидку очень даже необычной, а именно модной и дорогой, одежде, в солнцезащитных очках, тоже в модной оправе. Так показалось Сашке, который в моде не разбирался совсем. Казалось, что слегка волнистые волосы красавчика были даже уложены, словно он только что вышел из парикмахерской. Сам–то он пятернёй если и проводил по своим коротко стриженым волосам – и то было нормой, а собственно, этого последнее время и не требовалось, так как слишком коротко стригся. Он даже усмехнулся про себя при виде этакого франта, забыв на мгновение обо всех обстоятельствах такой вот не нужной ему и нужной им, встречи. Усмешка всё же была не к месту и буквально погасла на Сашкином, сразу ставшем грустном и напряжённом лице, словно неожиданно кто-то подошёл и выдернул из розетки шнур от сверкающей разноцветными огнями ёлочной гирлянды.

Поздоровавшись, Александр сказал, что нужно немного отъехать от остановки. Гости вновь погрузились в «Волжанку» и поехали впереди, и Сашка, не спеша, проследовал сзади. Проехав около километра и, оставив «Волгу» в лесополосе, что тянулась вдоль трассы, все пассажиры красивой машины перебрались к нему. Александр сел рядом – на переднее сидение, остальные – сзади.

Франт неожиданно решил представиться и назвался Игорем, хотя никто его не спрашивал, его сосед дипломатично промолчал, думая, видимо «о своём – о женском». А Сашка интересоваться не стал. На что они ему эти имена? Настоящие ли они вообще? На допросе рассказывать, что ли? Как знать, может, для этого только и пригодятся? Вот уж чего точно не хотелось. В голове как-то звонко, с характерным тяжёлым металлическим стуком, хлопнули решётки. «Да ладно, обойдётся, не может быть, я же делать-то ничего не должен», – успокаивал он себя, вцепляясь в руль, не трогаясь с места

– Ну что, поехали, – нетерпеливо сказал Александр, – тебе Ромка говорил куда?

Сашка молча кивнул. «Ох, как говорил!», – подумал он.

– Да, к самому дому подъезжать не нужно. Мы там сами подойдём, а ты подождёшь нас на площади или около. Это же рядом? – продолжил Александр.

И вновь Сашка, у которого невыносимо пересохло во рту, только кивнул.

– Ну, просто «немой», – захохотал кто–то из сидящих сзади пассажиров.

Вот так. Им было весело, это обычный эпизод из их жизни самого обычного утра, который, судя по всему, не отличался от многих других. Мысли у Сашки отключились, смешавшись в общую кучу, и он продолжал тупо рулить по начинавшим уже пустеть улицам. Основная масса на свои фабрики – заводы доехала и приступила к праведному труду на благо Родины.

Они довольно быстро добрались до площади, переехав по мосту на другой берег. «Переправа, переправа! Берег левый, берег правый…», – мелькнули ни с того, ни с сего стихи из школьной программы в Сашкиной голове. Почему он помнил эти строчки? Успеваемость его всегда оставляла желать лучшего, но всё, что касалось войны, любил. Здесь же ещё и полное соответствие с берегами оказалось. По указанию Александра он притормозил на улице, расположенной перпендикулярно площади. До нужного адреса надо было просто свернуть за дом, да спуститься чуть вниз. Дом стоял в ряду вторым по счёту. Он прекрасно это знал, а вот знали ли о его познаниях пассажиры, ему известно не было.

– Мы, надеюсь, недолго, – сказал Александр.

Сашка, которому просто неудобно было продолжать кивать как глухо – немому, промямлил что-то типа, что надеется, что быстро.

Ушли все трое. Кто–то нёс в руках какую-то сумку, очевидно, наполненную такими же или подобными, но, видимо, преподносимую как необходимый атрибут работников «Горгаза». Сашка даже не запомнил, кто это был. В висках, словно били увесистыми молотками, так сильно стучало, хотя головных болей за ним практически не замечалось. Периодически он смотрел на круглые старенькие часы, менять которые ни за что не хотел. Они были подарком от Александры, сделанным ещё давно – во времена ухаживания, когда он служил в Армии. Казалось, что даже секундная стрелка «зависает» и совсем не движется. Он пытался отогнать от себя мысли о том, что происходит в доме. Но, почему–то воображение, совсем не свойственное Сашке, так и рисовало ему, кто и что делает. Он безнадёжно прикрыл глаза, надеясь, что всё рисуемое им изображение исчезнет. Пусть уж лучше будет пелена, пусть не будет ничего.

Как же хорошо знал Сашка это место, сколько раз он подъезжал к этому дому по просьбе матери либо просто подвозил её. «Разве можно так?», – думал он, хотя ничего ещё не случилось, и всё ещё можно было предотвратить. Выйти хотя бы из машины вон к тому, висящему на доме телефону – автомату, набрать «02», сделать хоть что-нибудь, закричать или сказать спокойно и бросить трубку. Нет, не сделает. Что тогда с ним будет, Сашка понимал достаточно хорошо. Но ведь никто и не узнает, что это он. Хотя, возможно, никто и не приедет по такому звонку. А ведь есть ещё Костик, есть Александра, хрен с ним, в конце концов, а как же они? Ведь кроме него у них и нет никого. Он закусил до крови губу и опустил голову на руль, чтобы ничего не видеть. Не хотелось видеть ничего. Погода стояла солнечная, день, как и все последние, обещал быть жарким, по-настоящему летним.

Сколько он так сидел в «остановленном», казалось бы, несуществующем, времени? Хорошо вовремя очнулся и увидел в зеркало, что двое его пассажиров, которые в спецовках, направляются к машине. Разумеется, в каждой руке у них было по довольно увесистой сумке. Сашка выскочил на улицу, мигом открыл багажник, куда на автомате сумки и были уложены. Мужики действовали слаженно, просто хоть по секундомеру засекай, все действия были отточены. Молния на одной из сумок была застёгнута не до конца, видимо в спешке, и Сашка увидел, как оттуда мелькнул огромный песцовый хвост. Ну, собственно, этого и доказывать было не нужно, это удивления не вызвало. А что здесь и кому доказывать? «Доказывать придётся совсем другим людям. Дай Бог не так уж скоро! А лучше бы никогда», – мелькнуло у него в голове. Сели каждый на «своё» место. «Где же этот расфуфыренный Игорёк, а возможно, что и зовут его совершенно по-другому, хотя почему-то имя соответствовало, каким-то образом подходило ему», – мелькнуло в голове у Сашки.