– Объясняю: Дмитрий, сейчас, как и обычно, в моей квартире нас четверо. Это рациональная я, иррациональная Ника, молчаливая Лиса и непонятливый ты. Ты заклеиваешь стену, дискутируешь с нами, при этом у нас совсем не тихо включены телевизор, радио и твой ноутбук, который ты вечно таскаешь с собой. Причем, заходя в квартиру, ты говоришь одну и ту же фразу: «Давайте включим ноут, чтобы скучно не было». Напрашивается вопрос: куда уж веселее? Передоз полный! Говорит все, что только может говорить. Мы привыкли, конечно. Но нормальному, непривыкшему человеку это крайне сложно понять и принять. Вопрос: Дмитрий, вы по-прежнему считаете себя нормальным?
– Я люблю включать все эти вещи не потому, что мне скучно, а потому, что я так привык. Я постоянно работаю с компом, он обычное шумовое сопровождение любой моей беседы, всех моих дел. Наверное, это отклонение, перебор. Но я напишу Ире, чтобы мы встретились. И… Она не мужик! Надеюсь…
– Ну тебя! Клей, пожалуйста, дальше. А я пойду сделаю какао и посмотрю, как там пирожки себя ведут в печке.
– Ага, Дин. Если пирожки себя в печке плохо ведут, прочитай им сейчас такую же лекцию, как и мне сейчас. Шелковыми будут!
– Дима, зачем тебе пирожки из шелка. Это же глупость. Их же таких есть нельзя. Пирожки должны быть из теста! – поправила Диму Лиса.
– Лис, это я не в прямом смысле сказал. Не воспринимай буквально. Я пошутил. А вот радио с ноутбуком я сейчас выключу. Назло Динэль и Нике. Вот такую победу над собой устрою. Пусть им стыдно будет. Тем более, что я уже доклеиваю стену. Вдвойне им стыдно будет! Идите смотреть!
Мы уставились на стену.
– Дина, а зачем ты на этот раз выбрала клеенку для дачных столиков в качестве кафелезаменителя? Да еще клеенку, разрисованную крупными шоколадными конфетами. Шоколадными – чтобы было под цвет содержимого туалета? Так сказать, форма подчеркивает содержание?
– Да, Ник, не лучший вариант! Но давайте посмотрим с другой стороны на все это. Клеенка, такая яркая и жуткая на стене, может служить лекарственным средством от запора и цистита. Запора – потому, что увидишь стену – пронесет, а противоциститное – потому, что увидишь – и в следующий раз еще подумаешь – заходить или нет. Так что в любом случае спасибо, Дима. И пойдемте пить какао с пирожками, заодно рассмотрим фотографии моих одногруппников,– ответила Динэль.
Все дружненько уселись на диван и начали рассматривать фото. Как оказалось, в Дининой группе было много наших общих знакомых.
– Ха! Вы помните этого идиота? Мишей зовут. Он еще когда-то с нами в театр ходил.
– Дина, его невозможно забыть! Такой позор! Он в театр приперся со скрученной газетенкой о футболе. И все представление то расправлял, то мял ее. Читал, сидя в театре! Видимо, театр с уборной перепутал. Что-то бурчал себе под нос. Голос у него еще такой гугнивый. Как у «Ведмедика Бо» из рекламы, который постоянно говорил: «Мені погано». Только наш Ведмедик Бо постоянно произносит одно слово: «Капэць». Он круче, чем рекламный Бо! И в театре было не «йому погано», а нам от него,– сказала я.
– Однозначно круче, потому что у него есть девушка, а у меня нет! И «капэць» теперь это мое слово! – подытожил Дима.
– Ты что, его девушку не видел? Чему тут завидовать! Похожа на Дольфа Лундгрена, голливудского актера. Только она – напудренный, очкастый Дольф. И из голливудского у нее только лицо. В смысле – такое же квадратное, как табличка со звездочкой на аллее Славы.
– Ника, ну, хоть какая-то… Она ведь есть, существует. Не то, что у меня…
– Дима, у тебя таких «каких-то» было столько, сколько сломанных «тамагочи» у Динэль в детстве. Они у нее все сдыхали. Сначала засирались, голодали, а потом сдыхали. Точно так же и твои барышни. Правда, у тебя происходило немного иначе. Сначала они тебя подсирали своими выходками, потом ты не голодал, к сожалению глубочайшему твоих родителей, а выжирал все, что только можно было сожрать дома. От депрессухи твоей. И уж затем они «сдыхивались» от тебя. Или ты от них.
– Спасибо, сестренчик, за красочные, но такие отвратненькие метафоры.
– Тебе спасибо, Бонд. Это ведь ты меня вдохновляешь!
– Ника, Дима, не ерничайте! Продолжаем обсуждение нашей университетской живности.
– Да, продолжим. Дина, а что это за существо в эксгибиционистском пальто? Такое длинное светлое, прямо в пол. Он кто? – спросила я.
– Наш преподаватель по экономике Игнат Леонидович. Его любимая фраза (якобы по-украински): «Положи тэтрадку!»
– Ну, такому можно. Ведь имя ему ИГНАТ! А он эксгибиционист?
– Нет, Ник. Просто дурак.
– Какой четкий, исчерпывающий ответ! Давайте больше не будем смотреть эти фотографии, а то они настроение поганят. Просто гадство! Так посмотришь на них на всех и захочешь сразу послушать песню Иванушек International «Безнадега.ru». Только вместо «ru» подставить «ua».
– Дина, тебе придется сжечь эти фото, раз у Димы возникают мысли об «ушном суициде» с помощью этой песни!
– Ника, неплохая песня. Не придирайся! Уходим уже. Все.
– Да, Дима прав. Нам пора. А что, правда, можно этим заболеть?
– Чем, Лиса?
– Вот этим, что ты сказала про музыку. А то у меня дома все альбомы группы «Иванушки». Мне теперь придется их выбросить? Да?
– Дура ты, Ника! Напугала Лису. Суицид – это не совсем заболевание. Это самоубийство, смерть,– объяснил Дима.
– Так что, я даже не заболею! Я сразу умру? Умру себя? От вот этой песни? А-а-а-а!
– Дима, ты несмышленыш. Ты сам ДУРА! Лиса, я просто пошутила. И на самом деле песня совершенно безопасна.
– Да? Вы меня напугали!
– Мы больше не будем, обещаем.
Мы, как всегда, разошлись по домам. А Дина осталась один на один с ужасно заклеенной стеной. Врагу не пожелаешь. То, что наваял Дмитрий, могло бы понравиться только Хичкоку и создателю Фредди Крюгера. Жаль, денег нет на кафель… Хотя Крюгер и Хич знамениты. Может, и стена когда-то станет такой?
Глава 11
День свидания с Ирой наступил. Сейчас придет. Я сижу в кафе, потому что именно здесь договорились встретиться. На улице погода отличная. Уже весна. Тепло. Кафе модное. Опрятно и стильно выглядят официанты. А вот и Ира плывет… Красивая… на высоких каблуках, ее шею обматывает разноцветный шелковый шарф. Мне повезло! Вот все обзавидуются, когда увидят ее со мной рядом! А-а… чего это она вдруг резко присела за соседний столик? Нужно помахать ей, покричать. Неужели моя фотография так сильно отличается от меня существующего вне ее?
– Эй! Ира! Я здесь. Я Дима. За соседним столиком. Ты что, не узнала меня?
– Да узнала. Вижу. Сейчас подойду.
Я встал и пересел к ней за столик.
– Привет! Тебе, наверное, не понравилось место, которое я выбрал? Я подумал, столик у окна – это хорошо. Ошибся, да?
– Привет! Не ошибся. Ты молодец, что так выбрал. Мне все нравится. Просто мне сегодня тяжеловато ходить. Я по пути к тебе присаживалась на лавочки, клумбы, даже на бордюры где-то раз двенадцать. Причем это – без преувеличения. Но так и должно быть, я считаю. Как говорится, красота стоит жертв. Я же пришла к тебе красивая, да?
– Очень. Такая модная, стильная.
– Спасибо. Именно этого я и добивалась.
– А почему присаживалась? Тебе плохо? Если да, я тебя сейчас провожу домой.
– Не дай Бог – плохо! Ты что?! Все о’кей. Просто я себе купила туфли. Каблуки – двенадцать сантиметров.
– И из-за этих двенадцати сантиметров ты двенадцать раз присаживалась?
– Выходит, что да. Смешно?
– Немного. Так тебе не плохо?
– Мне хорошо, потому что эти туфли сейчас самые-самые модные. Они стоят две с половиной тысячи гривен! Они – как из журнала мод! Я покупаю только такую одежду – как в журналах. И делаю все именно так, как написано в журналах.
– Я рад, что с тобой все в порядке. Ты голодна? Что-нибудь закажем?
– Давай.
Ира позвала официанта и стала расспрашивать, какое блюдо заказывают чаще всего. Что пользуется популярностью. Официант сказал, что форель с беконом и листьями салата – это наилучший вариант. Ира заказала именно это блюдо. После чего сидела и сияла, ведь она тоже сейчас попробует модную стряпню, приобщится к процессу «модного» поедания. Вкусного-невкусного – это дело неглавное для Иры, как я уже понял. Я заказал себе салат из курицы, изюма и чернослива.
– Ну, и как тебе кафе? – спросила Ира.
– Симпатичное.
– И все?
– А что еще?
– Как что? Оно не просто симпатичное. Оно модное. Сюда ходят только богатые.
– Я бы сюда второй раз не зашел. Здесь все как-то наиграно, что ли. Как-то искусственно. Все сидят и преимущественно молчат, и рассматривают новые телефоны друг друга, всякие гаджеты. Единственное, что меня радует, так это то, что люди, особенно недалекие богатые люди, кидаются на временные рекламы. И все сгребают. Мне это на руку, я же, возможно, в будущем смогу стать рекламистом. И глядишь – даже возглавлю список журнала «Форбс».
– Все равно не понимаю, что тебе в этом кафе не нравится?
– Здесь напыщенно, неуютно. У девушек и парней блестят глаза никак не от счастья, а от только что закапанного «Визина». И ясны они по той же причине. А так – их глаза печальны и пусты, только полные кошельки заполняют эту пустоту. Только это их и спасает. Я сам, конечно, не бедствующий, но сейчас, признаюсь честно, пошел бы отсюда домой к Динэль и заклеил бы ей стену в туалете. Как-никак, позитивней все же. А насчет денег… то я стараюсь их сам зарабатывать. Стыдно брать деньги у родителей. Моему отцу сорок пять, а он уже лет семь как полностью седой. Он адвокат: тюрьмы, уголовники, запредельное напряжение. А сидеть в этом кафе и смотреть, удивляться или делать вид, что удивляешься, новому телефону – это бред.
– Но классно же быть в курсе всего модного и нового!
– Да, это нужно и это хорошо, безусловно. Но без фанатизма. А классно – это когда с тобой классно беседовать. Потому что лично я достаю айфон только тогда, когда мне жуть как скучно и хочется спрятать глаза от собеседника, поскольку в них «нудьга». Знаешь, как там у Манжуры – «Коли твою душу нудьга наполяже».
– А что у Манжуры?
– В смысле?
– Я не знаю. Он что-то модное пишет?
– Он писал не про айфон. Значит, для тебя «немодное». Просто вспомнил стихотворение, вернее – отличное, четкое название. Этот поэт не был популярным. А Старицкого знаешь? Писал классику – «За двумя зайцами», слышала? Проня, Голохвастов…
– О, классика никогда не выходит из моды!
– В журнале прочитала?
– Как ты догадался?
– Неважно. А вообще-то, когда мы с тобой переписывались, мне показалось, что ты серьезная. Ты же меня так внимательно слушала по переписке… ну, то есть читала. Только не отвечай, пожалуйста: «Тебе показалось» или «Когда кажется, креститься надо».
– Да, я действительно внимательно тебя читала. Это правда. Ты рассказывал, вернее писал, об очень интересных вещах.
– Странно… А вот когда я рассказывал тебе о новой системе Windows – ты даже несколько вопросов задала по этому поводу… Для приличия? Или это правда тебя волнует?
– Ну, не очень…
– Однако… зачем тебе Windows?
– Windows ни зачем. Но система ведь новая!
– Ах, прости. Действительно… Прости, что задаю наивные вопросы.
– Ничего. Ты мне все равно нравишься. Твоя малиновая футболка с котиком, обнимающим рыбку, такая дебильно-милая и добрая, прямо как ты!
– Вот это да! Меня еще никто не называл «дебильно-милым». Хотя это не самый худший эпитет, который когда-либо применялся к моей персоне.
– Нет, не обижайся. Я же не про то. Ты милый и добрый!
– Спасибо. Рад. И в принципе ты можешь говорить обо мне, что угодно и как угодно, потому что ты очень милая, симпатичная. Так что тебе все простительно.
– Ну, тем не менее… почему тебе не нравится все модное и новое, как мне?
– Я не девушка. Наверное, поэтому. Да и все это новое является относительно новым.
– Что ты имеешь виду?
– Ну, вот вчера смотрел клип группы «Тартак» на песню «Стільникове кохання». И крупным планом показывали телефон. Я сначала подумал, что «Тартак» стебётся, показывая такое старье. Или это антигламур какой-то! Но потом вспомнил, что песенка не новая, ну, и клип, естественно, давненько снят. В общем, я о том, что сейчас этот телефон далеко не модный. А, например, тебе… его и вовсе стыдно показывать. Мне же лично все равно, какой телефон, лишь бы звонил и был Интернет. Вот у моей сестры двоюродной, у Ники, телефон всего за двести шестьдесят гривен. Но не потому, что денег нет на новый. Она девочка небедная. Просто ей пофиг. И она еще стебется по этому поводу. Говорит, это у нее не телефон, а средство по борьбе с уличной преступностью. Вот представь себе: идет стильная, дорого одетая девчонка, говорит по телефону. Тут внезапно подбегает вор, выхватывает телефон, думая, что у такой мажорки он стоит не меньше трех тысяч гривен. Забегает вор в подворотню, достает телефон, чтобы взглянуть на добычу, и тут… БАЦ! Его добыча – страшненький дешевый телефон с функцией «фонарик». Вор понимает, что сам фонарик стоит дороже этого телефона. В итоге: переворот в сознании вора о внешнем виде богатых и бедных людей и, естественно, сердечный приступ. И это как минимум. Вот такой вот план борьбы с уличной преступностью у Ники!
– Прикольно! Ну, все равно – почему кафе не нравится? Я поняла, что те, кто здесь сидят, тебе противны. А так – не соображаю. Знаю, что задолбала этим вопросом, но объясни.
– Просто я недавно читал Бунина «Господин из Сан-Франциско». В общем, суть в том, что богатый человек нужен только тогда, когда он богат. Вернее, нужен не он, а его деньги. А из-за несчастного случая – смерти – господин, перед которым падали, выполняли любые его капризы, превращается в мусор, и его нужно куда-то деть – чтобы никто не заметил, не увидел, не узнал, что этот мусор был только что человеком. Умер. Превратился в «непотріб». Хорошее украинское словцо, означающее не совсем хорошие вещи. В общем, мертвые не могут платить, оставлять чаевые. А смерть и вовсе способна омрачить настроение отдыхающих в VIP-круизе. Омрачать же настроение других, то есть пока еще живого платежеспособного мусора,– нехорошо, ведь эти могут и не заплатить. И тело господина из Сан-Франциско быстренько и без почестей отправили на родину в большом длинном ящике из-под содовой воды. Такие вот дела. Почитай. Обязательно почитай.
– Какая жуть…
В этот момент официант принес нам блюда.
– Признаюсь, ненавижу бекон.
– Зачем тогда заказала? В меню же много разных наименований!
– Это модно. И друзья пробовали.
– А-а, ну да. Я забыл. Если модно – пробуй!
Ира откусила кусочек бекона, потом форели, и ее начало тошнить. Побежала в туалет. Блевала там минут пять. Я был в шоке, но что делать. Когда вышла из туалета, то вид у нее был вполне приличный, как ни в чем ни бывало, будто и не блевала. Выглядела даже лучше, подкрасилась и, что меня больше всего удивило, улыбалась.
– Первый раз вижу человека, который после такого улыбается!
– Дима, ну, я рада. Действительно рада.
– Чему?
– Я все-таки попробовала. И теперь могу сказать друзьям, что мне не понравилось.
– Могла бы просто не пробовать, если у тебя такая реакция на бекон.
– А как же совет в журнале, что в этом месяце стоит попробовать в ресторане?
– Ладно. Давай закажу тебе чай с лимоном. Кажется, это как раз то, что тебе сейчас нужно.
– Пожалуй, ты прав.
Когда Ира пила чай, ее длинный шарф то и дело опускался в чашку. Ей было неудобно, неприятно, но она его не снимала – модный! Как ни странно, меня это не раздражало, а веселило.
– Ты такой интересный. Ты так много знаешь, так много читаешь. Ты такой… нормальный. Мы же еще встретимся? – на прощание спросила Ира.
– Да, Ира, встретимся. Обязательно.
Я поцеловал ее в щечку. И подумал, что хоть и глупая она… да что там глупая! Просто дура! Все равно встречусь с ней еще. Красивая очень. Да и зацепила она меня чем-то. И это что-то – точно не ее шарф.
Глава 12
Пришел я вечером домой. И меня ждал «сюрприз». Не люблю сюрпризы, не жду их никогда, не думаю о них – поэтому так хреново всегда и получается, наверное. Сюрпризы для меня – как фашисты. Не ждешь их, а они приходят. Потому и приход их так хренов для меня. Я же не подготовлен!
Мама встретила меня. Светится вся от счастья, как я понял. Точно, от счастья, а не от фосфора. А то я бы почувствовал фосфор на маминой щеке, когда поцеловал ее, как обычно. Посмотрел на кухню – там какая-то женщина, бабенка. На кого-то очень похожа… но не на Анджелину Джоли, к сожалению, и даже не на Арнольда Шварцнеггера, что тоже печально.
– Мама, если бы я был психически болен, чего со мной, слава Богу, нет, то подумал бы, что вот эта женщина на кухне – медсестра из психушки. И ты меня хочешь туда сдать и заселить мою комнату своими баночками с кремами. А если бы я был песиком, то подумал бы, что ты хочешь меня усыпить. Уж очень неприятный вид у нашей гостьи.
– Дима, не начинай!
– А чего ты светишься? Радуешься, что теперь голуби не будут гадить на балкон хотя бы часик? Ведь наша гостья недолго у нас просидит. И не радуйся заранее, не надо. Вот она уйдет – и голуби втройне засрут нам балкончик. Пока они в состоянии аффекта, а потом их прорвет! Я сам чуть не обделался, когда ее увидел.
– Дима, что за глупость?
– Да неприятная она. Но если тебе нравится называть ее глупостью, то называй ее так. Кто это?
– Девушка.
– Да? А я думал – фикус! Вижу, что особь женского пола. Подробнее об этом объекте, пожалуйста. И вообще, называй ее лучше глупостью, чем девушкой, а то я в гея могу превратиться! Давай, мама, четко еще раз: «Кто это?»
– Саша. Она будет создавать с тобой компьютерную программу, которую надо сделать для нашего папы. Помнишь?
– Конечно, помню. А ты, мама, не забудь напомнить нашему папе просмотреть фильм «Горбатая гора». И на обложке я наклейку такую сделаю с надписью: «Смотри, отец, как оно бывает, когда сын знакомится с такими Сашами! Подумай и познакомь не с уродиной, а то стану геем». Сколько ей лет? Она уже в том возрасте, когда не отвечают на такие вопросы? Ей под пятьдесят?
– Дурак! Ей двадцать три. Она программист, как и ты.
– Да, правы были врачи, когда говорили о вреде компьютера. Но чтобы настолько…
– Перестань. Не ерничай. Она ответственный человек. Хорошая девушка. Иди, знакомься.
– О! Я раскусил тебя, мать! Вот чего ты светишься: понимаешь, что лучше выглядишь, чем она, в два раза, хотя в два раза ее и старше! Тогда я предлагаю подарить ей крем для лица с изображением Геннадия Малахова. Это, наверное, первый крем в мире, на коробочке которого изображено лысое ушастое мужское лицо. Подарить Саше этот крем и сказать: «Ты достойная замена Малахову. Смело можешь украшать своим личиком такую коробочку. Разницы никто и не заметит».
– Иди!
– Все-все! Ладно. Иду знакомиться.
– Привет.
– Здравствуйте,– ответила официально Саша.
– Это я вам «Здравствуйте» хотел сначала сказать. Припасть к вашим стопам и прошептать: «Легенда наша»,– после чего сфотографироваться на память для детей, внуков…
Мама меня в этот момент сильно ущипнула. Видать, прочитала мои мысли. Поняла, что я хотел сказать: вы легенда, героиня, звезда, долгожительница наша. Воспитать столько детей, внуков, правнуков. Это же вас недавно по телевизору показывали?! Это же вам сто девять лет! Книга рекордов Гинесса явилась к нам. Ура троекратное! Можно было еще нарвать бумажек и засыпать клочками Сашу. Эффектно. Типа дождик, заменитель хлопушки. Вскоре я успокоился. Надо же ей что-то сказать.
– А… меня Дима зовут. Будем вместе работать. Ура! Троекратное ура!
– Меня зовут Александра. Можем на ты?
– Можем.
– Как учишься, Дима?
– Нормально.
– А оценки у тебя какие?
– Да… разные. Это заигрывание со мной такое? Интересный подход… Как говорил Хазанов: «У-у… ты какая!» Помнишь? Классный монолог.
– Нет, не помню. Я редко смотрю телевизор. А Хазанов – это шутки. А шутки – это пустословие.
– О Господи! И почему я не песик, которого надо усыпить? Мама!
– Я не понимаю, при чем здесь песик? У вас есть собака, Наталья Владимировна?
– Лучше бы у нас Наталья Владимировна была собакой! Тогда я был бы песиком! А это сейчас лучше, чем быть Димой.
– Дима, перестань. Саша, Дима просто так у нас иногда шутит. Не воспринимай всерьез его слова. У нас нет собаки. Это он глупости говорит,– сказала мама.
– Да, Саша, у нас действительно нет собаки. К сожалению… моему… большому. А если бы у нас была собака, то я бы пошел ее выгуливать. Ей бы сейчас сильно-сильно, очень-очень приспичило бы гулять. Я просто в этом уверен!
– Почему? – спросила Саша.
– Да так… это я опять и снова шучу. Отчасти шучу. Просто я хотел бы быть Малышом из «Карлсона». А так я не Малыш, нет Карлсона, нет собаки. Есть только Фрекен Бок.
– Где? – спросила удивленно Саша.
– Это Дима говорит о перчатках «Фрекен Бок», резиновые, для мытья посуды. Он шутит.
– А… понятно. Перчатки – это хорошо, это правильно. Кожу рук портить нельзя.
«А тебе, Саш, чего бояться?! Ты же и так не красавица! Ишь, руки она портить не хочет! Руки твои неиспорченные тебя не спасут и не украсят уже. Все! Finita la komedia… Ох, вспомнил. Меня осенило! Она похожа на бабушку, то есть на Granny из диснеевского мультика. У Granny еще кот был, который все время пытался сожрать птичку Twitty. Granny всегда гоняла кота за это»,– думал я про себя, глядя на Сашу.
– Саша, а у тебя птичка дома есть?
– Нет.
– Жаль, а то бы совпало.
– Что совпало?
– Да так. Ничего.
Мы выпили чай и съели пирожные или, как говорят продавщицы, «пироженные». Мама в меня буквально запихивала их, чтобы я снова ненароком в Сашин адрес чего-нибудь поганенького не сболтнул. После чаепития мы с Сашей пошли ко мне в комнату. Это был первый (и, надеюсь, последний) раз, когда я шел в свою комнату с девушкой и не думал о сексе с ней. Хотя… нет. Вру! Я думал. Вернее, думал о том, что, если вдруг Саша окажется маньячкой и станет кидаться на меня в порыве страсти, молить о сексе,– куда бы я сбежал или забился? Я думал о собственной безопасности. Я думал о том, что прыгать из окна не хотелось бы: все-таки четвертый этаж! Но с другой стороны, лучше выпрыгнуть – можешь и выжить, если повезет. А вот после секса с ней жить точно не захочется. В лучшем случае, если после секса с ней я не закончу жизнь самоубийством, то стану геем.
Так, а если не выбрасываться из окна, то… может запихнуть свое пухленькое тельце под кровать? Во всяком случае мама дома. Она спасет. Я же ее сын. Материнский инстинкт должен сработать. Хотя… не факт! Я ведь не помыл утром посуду после себя.
Саша зашла в мою комнату, и ее староочкастую рожицу перекосило.
– Комната яркая. Дима, это как-то не так, неправильно.
– Тебе не нравится?
– Честно? Нет.
– Ну, и слава Богу! Я в безопасности.
– Что?
– Говорю, что компьютер хороший, новый, антивирусы все настроены. Все в безопасности.
– Было бы странно, если бы все было по-другому. Ты же программист. Так… ты мне и не ответил толком, какие у тебя оценки в универе.
– Разные. Я же сказал. Есть хорошие и есть плохие. Не все предметы нужны ведь! Свой предмет я знаю.
– Это плохо, что тебе не все предметы нужны! Ты неответственный.
– Да, я такой. И еще у меня, помимо этого, куча других недостатков.
Про себя я молил: «Откажись ты от совместной работы со мной».
– Ничего. Я тебя исправлю.
– Тогда удачи тебе в твоем нелегком труде.
– А что это у тебя за пустые блистеры от таблеток валяются на столе? Ты пьешь таблетки?
– Это противозачаточные.
– Что?!
– Шутка. Успокойся. Просто у меня голова болит… часто… очень… всегда почти. Анальгетики это.
– Ничего страшного, что болит. Такое бывает. Но почему кусочки упаковки из-под таблеток валяются? Одни – на столе, другие – на тумбочке, третьи – на полу. Я заметила.
– Да, это действительно так. Знаешь, я боюсь заблудиться в квартире. Все-таки три комнаты. Вот и разбрасываю.
– Правда?!
– Да. Я, как Гензель и Гретэль. Сказка детская такая. У нас тоже есть что-то похожее. «Морозко», например. Так вот, в сказке отец отвез своих детей в лес на погибель, потому что так мачеха приказала. И эти дети, Гензель и Гретель, чтобы найти потом обратную дорогу, дорогу домой, по пути бросали камешки, хлеб. А я вместо камешек и хлеба бросаю кусочки пустых блистеров или кусочки упаковки из-под таблеток, чтобы найти входную-выходную дверь. А то мама заведет меня на кухню, заставит мыть посуду или убирать в шкафу, а я не найду выход и останусь в царстве плохо вымытой – недовымытой посуды. Я боюсь этого.
– Ты олигофрен?!
– Нет. Олигофрены больше о своем думают, а я вот о твоем.
– О чем моем?
– О том, что ты шуток не понимаешь!
– Дима, ты больной?
– Да. У меня вегето-сосудистая дистония. Могу медкарту показать. Ладно… Все. Не буду я шутить. Постараюсь, по крайней мере. Сейчас я все уберу. Знаю. Виноват, что разбрасываю. Все дома меня за это ругают.
– Шутки – это пустословие. Я уже говорила тебе об этом. А нам нужно мыслить и работать рационально и продуктивно, а не заниматься пустословием. И быстрее, убирай это все!
Я убрал. Молча сел. Она сидела за компьютером и ваяла новую программу. Я не хотел ей помогать. Просто смотрел на нее. Даже, не смотрел, а рассматривал. Из-под ее клетчатой юбки-клеш выглядывал примерно пятикилограммовый батончик (вернее, батончище) «Докторской» колбасы, обтянутый прозрачной пленочкой. Да… ножка твоя, в колготку помещенная, глазик мой подслеповатенький никак не радует. Как она на Granny из мультфильма похожа! Просто двойник…
– О чем ты задумался?
– Ты меня в детство возвратила.
– Каким образом?
– Да мультфильм вспомнил один…
– Я особо не смотрела мультфильмы в детстве. А сейчас тем более.
– Я так и понял. Могла бы и не говорить.
– И ты мог бы не говорить вообще и не мешать работать!
Боже, какая она противная. Просто омерзительная личность! А я еще сначала немного каяться стал. Мол, вдруг она по виду мерзкая, а внутри… а душа у нее прекрасна. А и нет! Душонка полностью рожице соответствует. А я дебил! Это же все равно, что идти в ресторан с названием «Сковородка» и надеяться, что там тебе реально еду будут подавать не в старой бабушкиной сковороде, а в изысканной фарфоровой посуде. Или это все равно, что зайти в магазин типа «дизайнерской харьковской» одежды и надеяться найти там что-то неблестящее и без страз. Саша… я бы не сказал, что она страшная. Нет, вовсе нет. Просто у нее правильные, до тошноты правильные, даже какие-то официальные черты лица. Староофициальные. Наверное, в этом вся мерзость. Вот до того, как она начала говорить, я хаял ее лицо, но на одежду внимания не обращал. А сейчас меня не оторвешь! Так и сыплется, льется поток мерзословья. Вот говняк, говнячок у нее на голове завернут в заколочку – гулька накручена. И помадка у нас на губешках присутствует. Говнячок и помадка – разгул! Просто рекламный слоган какой-то выходит: «Фривольно, дерзко! И добавь немного блядства с помощью говнячка и помадки! Адже ти цього варта!»