– Да, ничего не скажешь, у моего отца странные друзья.
Мы быстренько разбросались по домам. Дима сразу пошел спать, а я, зайдя в квартиру, обнаружила какую-то незнакомую девицу у себя в комнате, которая рассматривала мои диски. Из соседней комнаты раздавался смех моих родителей и еще чей-то. Велась бурная беседа.
– А-а… Вообще-то, я никогда не мечтала, придя вечером домой, увидеть у себя в комнате незнакомую девушку. Вот увидеть симпатичного парня с букетом тюльпанов и готовым ужином – да. Ну, если бы ты была хотя бы с ужином, а не с моими дисками, я бы, может, и обрадовалась. И кто же ты, незнакомка?
– Я рада, что тебе нравятся парни. Мечта хорошая. А парни нравятся такие, как Backstreet Boys и Eminem? – рассматривая мои диски, сказала она.
– Да, такие. Кто ты? Как тебя зовут?
– Меня зовут Маша. Моя мама работает с твоей мамой. И они решили нас познакомить. Они в соседней комнате разговаривают.
– Это я слышу. Живенько беседуют. Ну, рада знакомству. Я Ника – наверное, ты знаешь. Интересно, с моей мамой не работает ли случайно мама Энрике Иглесиаса, например?
– Нет, к сожалению. Я бы сама познакомилась с его мамой и с ним. А тебе он нравится?
– Не очень. Просто это было первое имя, которое пришло мне в голову.
– Да?! Но он такой сексуальный. Хотела бы я с ним переспать.
– Понятно… Может, мы все-таки пойдем чего-нибудь поедим? И мне нужно поздороваться с твоими и моими родителями.
Я познакомилась с Машиными родителями. На вид довольно-таки милые люди. Мы пошли на кухню. Я взяла себе салат, а Маша сказала, что хочет овсяную кашу. Меня этот выбор очень удивил, ведь в холодильнике было много продуктов. Благо, каша – тоже.
– Ты хочешь кашу, потому что ты Маша? Или ты на диете?
– Нет, я не на диете. С кашей у меня связаны приятные воспоминания.
– Ничего себе! Я думаю, что у большинства жителей нашей страны каша вызывает далеко не самые приятные воспоминания. Я бы сказала, что она вызывает грусть. По крайней мере, у меня – точно. Потому как наша семья ела кашу тогда, когда дома не было ничего, кроме нее. Не было денег на другие продукты. Да и сахара тоже не было. Ужасные времена. Мне тогда было лет десять. Или кашу едят, когда проблемы с желудком. Но чтобы вот так сейчас, имея набитый холодильник вкусностями, есть кашу и искренне кайфовать? Ты меня удивляешь! Что же в ней кайфового?
– Овсяная каша по цвету и по вкусу напоминает мне сперму.
Я сейчас искренне пожалела о том, что в этот момент ела.
– Ты знаешь, хоть я и худая, но я много ем, особенно по вечерам. И от этого сложно отучиться. Но ты меня за секунду этой репликой отучила. Я думаю, что и завтра поесть не получится – ассоциации будут возникать неаппетитные.
– Ну почему? Это же так классно. Есть и вспоминать!
– А ты, кроме каши, что-нибудь еще ешь?
– Конечно! Но кашу больше всего. Я люблю сексуальные продукты. Например, бананы…
– Хорошо, хорошо. Как там учеба у тебя, оценки? Любишь ли ты рисовать, собирать пазлы, прыгать на скакалке?..
– Меня удивляют твои вопросы?!
– Я просто хочу съехать с этой темы.
– Тебе не нравятся темы о сексе?
– Не в тот момент, когда я ем. Просто я очень хочу есть! И когда ты уйдешь, я думаю, что нормально, без ассоциаций я поесть не смогу.
– Ладно, не будем о продуктах. Просто я обычно не говорю ни о чем, кроме секса.
– Хорошо, я сейчас поем и мы обсудим волнующие тебя вопросы. Не против?
– Идет.
Я постаралась что-то съесть, но аппетит таки пропал. К тому же в эту минуту у Маши зазвонил телефон, она достала его из кармана. На телефоне висел брелок – мягкая игрушка в виде члена, и прежде чем ответить на звонок, она его поцеловала. Со стороны это выглядело вполне дебильно. Она разговаривала с кем-то по телефону минут пять, очень сильно смеялась, затем, улыбаясь, положила трубку.
– Ты, Ник, даже не представляешь… Такая смешная ситуация! Короче, вчера мы все бухали на хате у моей подруги. Было человек десять. Ну, и мы так набухались… Короче, мега. А когда проснулись утром, короче, у всех волосы были заблеванные. Короче, моя подруга до сих пор отмыться не может. А я отмылась. Волосы чистые, видишь!
– Дай Бог здоровья создателям той марки шампуня, которая тебя отчистила. Скажи мне название марки, я найду их почтовый адрес и напишу письмо с благодарностью. И спасибо тебе, что вымыла голову, а не приперлась ко мне «такая».
– Ну, это же все нормально. Это последствия хорошего гульбаса. Главное, что было супер. А что, у тебя такого не случается?
– Нет, и случиться не может. Потому что я слишком сильно себя люблю. А валяться угашенной и облеванной по собственной воле – отвратно. Как после этого можно спокойно смотреть на себя в зеркало и продолжать себя уважать.
– Ты какая-то скучная! Это же молодость! По-другому никак! Короче, я не понимаю, как по-другому можно веселиться. Вот как ты проводишь свое время?
– Думаю, ты не поймешь, поэтому рассказывать не стану. Твое «веселье» называется словом «блядство», причем тупоблядство. Пользы от него никакой в будущем не будет. Ну, а «молодость» твоя называется «распущенностью», и от возраста она никак не зависит. Это либо есть, либо этого нет. Может, мы лучше пойдем присоединимся к беседе наших родителей? Посидим вместе с ними?
– Ну, давай…
Мы сели вместе с родителями за стол. Они разговаривали о скучных рабочих вещах. Меня о чем-то спрашивали, я что-то отвечала, но все же это было во сто раз лучше, чем находиться под словесным водопадом кристальной безмозглости Марии. Вскоре они от нас ушли. Надеюсь, больше не придут. Никогда, надеюсь. Вы знаете, дурость гнусных, испорченных людей умеет катастрофически утомлять, поэтому сразу после того, как дверь нашей квартиры захлопнулась за нашими «гостями», я пожелала спокойной ночи родителям и пошла в свою комнату, так толком ничего и не поев. Перед сном я подумала о том, как сложно парням найти нормальную девушку. Посочувствовала Димке, порадовалась за себя, что я не парень, и уснула.
Глава 8
Воскресенье. И мы идем в ресторан. Дорогой ресторан. Эмилия Константиновна устраивает какой-то праздник. Посмотрим, что грядет сегодня.
– Дима, умоляю, укради что-нибудь! Стань вором!
– Ника, что за бред?
– Говорят, на воре и шапка горит. Поговорка такая. Я мечтаю о том, что с твоей шапочкой что-то нехорошее случится. Уж очень она отстойная. Вот сейчас твое туловище красиво, а башка как у пугала, потому что шапочкой «обернута».
– Давайте вы не будете спорить. Мы просто зайдем в ресторан, и проблема с шапочкой сама собой решится,– сказала Динэль.
– Вы ее бросите в печь и она сгорит? Вы злые.
– Нет, Дима, я просто надеюсь, что ты ее снимешь. В помещении тепло, как-никак. Это же логично.
– Ты гений и логик, женщина – ДИНОзаврик в свитере, извините, в платье-свитере и бусиках. Потрясно выглядишь!
– Спасибо, Ник.
– Я замерзла. Задвигаемся внутрь.
– Я бы удивилась, если бы ты не замерзла – пришлепать в осенних сапогах зимой, Лиса!
– Дина, я же не виновата, что в магазинах зимой скидка на осенние вещи. И вообще, они симпатичные, мне идут.
– Идут-то идут, но главное, что ты в них идти можешь. Все, заваливаем. Я даже при входе готов снять шапочку.
Когда мы вошли в ресторан, нас встретила Эмилия Константиновна. И вручила нам флажки с фотографией своей дочери Лизы.
– Сегодня великий день! Моя дочка участвует в конкурсе красоты «Мисс-зима». Поддержите ее и меня – машите флажками. Я же сюда столько денег бахнула!
– Хорошо, Эмилия Константиновна,– сказала Лиса и схватила флажки.– А зачем вашей дочери конкурс красоты? Ей же пять лет только.
– Это не столько ей нужен конкурс, сколько мне. Я ведь ее родила. Она мой жизненный проект. В кого же мне еще деньги вкладывать?!
И Эмилия Константиновна побежала договариваться с репортерами, чтобы те побольше, получше и покрупнее снимали на камеру ее дочь.
– Как хорошо, что у нее нет собак и кошек! – сказала Дина.
– Почему?
– Потому что, Дима, я животных люблю, а детей не очень. Пусть лучше над дочкой своей издевается, чем над собаками с котами.
– А мне жалко ее Лизу. Думаю, в будущем Эмилия все будет за нее решать. Вот помню, когда она к нам домой пришла, я как раз докрасила батарею в своей комнате. А батарея у меня в красный цвет покрашена. Так она зашла и говорит: «Ника! Ника! Ты что! Твои родители знают, что ты портишь вещи?!» Она схватилась за сердце, я принесла ей «Корвалол». И потом она мне минут тридцать рассказывала о том, что батареи должны быть белыми, тюль тоже, двери коричневыми или белыми. И т. д. Она не воспринимает новые интересные вещи, явления. Она не понимает, что такое творчество, креатив! Не повезет дочери, если она вырастет творческим человеком.
– Да, Ника. Я согласна с тобой. Посмотрите, какой темный ресторан!
– В смысле мрачный, Лис.
– Все какое-то серо-коричневое… Дорого, но серьезно и скучно. Я бы не стал проводить здесь конкурс красоты. Вообще любой конкурс. Грустная обстановка. Это я вам как фотограф говорю.
– Знаешь, Дима, я бы для детей не стала проводить эти дурацкие конкурсы красоты. Это все бред. Только у Фионы со Шреком дети страшные. А «судить» остальных детей…
– Вот именно – «судить», Ник. Хорошее слово. Действо, сродни приговору для ребенка. Вот посмотри, как малые стоят плачут, боятся, на сцену выходить не хотят! А родители подталкивают. Мол, столько денег вбухали. Иди, уделай других! Только пока сами дети уделываются, а кто не уделывается, тот потом, подрастая, становится гнидой, которая жутко сильно переоценивает свои способности. Гнидой, любящей себя и ненавидящей других. Типа: мы самые лучшие, потому что у родителей много денег.
– Да, Дина, ты права. Словом, вывод один: все эти конкурсы – исключительно ради взрослых. И должны они называться «Мерка понтов»,– сказала я.
Мы сели за столик. Немного поели, немного «поболели» за Лизу, которая читала стишата и танцевала, но больше посочувствовали ей. Каждый раз перед выходом на сцену она забивалась под стол и сильно плакала. Ей явно не нравилось то, что происходило. Лизу было действительно жалко.
Просидев три часа в мрачном ресторане с не менее мрачными мыслями, мы пошли домой. Перед этим купили своим родителям маленькие подарки за то, что они нам не искалечили жизнь и предоставили полную свободу. Которая нас, кажется, не испортила, а даже чуть украсила.
Глава 9
Сегодня в универе нам лекцию читала Holly Dolly. Подача материала – это набор несвязанных между собой слов. Что-то вроде:
– Как бы это очень сложное произведение такое… ну… там такая ситуация непонятная. Вы потом как бы читать его будете. Вот…
Название этого «сложного, непонятного» произведения Holly Dolly сказала очень тихо – никто не услышал, поэтому все шушукались и переспрашивали, о чем идет речь. Как ТАКОЕ может учить? Ее спасает только одно: она незлая, безобидная. А вот вторая наша по литературе – Больной Хомячок – так я ее называю: похожа на захиревшую маленькую жопатую скотинку. Эту уже ничто не спасет. Даже дешевая красная помада. Эта помада делает ее только хуже (хотя, казалось бы, куда хуже), потому что остается на зубах! Как можно говорить, что причиной вашего отсутствия на лекции может стать… только смерть близких. И справочку о смерти в деканат принесете – отчитаетесь. Бездушная тварь! Да для нее и литература, литературное произведение – просто набор букв! И только! Мои мысли прервал звонок.
– Лиса, не у тебя телефон звонит?
– Нет, Ник, похоже, в твоей сумке.
– Да, у меня. SMSка от Димы. Сейчас прочитаю. «Здоров. Правда, я не здоров, оказывается. Я в больнице. Сегодня никого не пустят. Приходите послезавтра». Ничего себе! Лис, с ним же вчера все более-менее было в порядке.
Угораздило же меня заболеть! Причем серьезно, как я понимаю. Теперь долго буду валяться в больнице. А все из-за Нади. И чувствовал же, когда стоял в парке и ждал ее на морозе: надежда на то, что Надежда окажется нормальной, во мне угасала. Вернее, замерзала. И подтверждением этому является практически «эксклюзивное» заболевание, которое досталось мне, не менее эксклюзивному санитару мегаполиса! Этой болезнью редко болеют. А мне вот «повезло»! Мононуклеоз инфекционный. Передается воздушно-капельным путем. Болезнь, которая вылилась в инфекционное заболевание крови, печени и т. д. Температура доходила до 39,4. Кошмар! Хочется спать, спать, спать…
Через дней пять, когда мне стало относительно лучше, ко мне пустили ненадолго Нику, Лису и Динэль.
– Приветище! Ну, радуйся! Надежда умирает последней! – злобно пошутила Динэль.
– Не смешно.
– Конечно, Дим, не смешно. Я хочу тебе донести message: мы твою Надю видели здесь. Конечно, никто не умрет. Это понятно. Потому что «на воле», то бишь за пределами больницы, тебя ждут никому ненужные девушки, которых только ты, санитар, должен спасти от одиночества.
– Дина, я уже одну такую спас. И что в итоге? Я круто захирел!
– Мы разговаривали с лечащим врачом. Сказал, через недели две-три выпишут. И даже разрешил над тобой немного поиздеваться. Естественно, в целях повышения «морального иммунитета». А твоя Fast Надя… Я же говорила, fast food не полезен. Но в этой ситуации есть и плюс…
– Плюс в том, что я с ней все-таки переспал? Для заражения хватило бы всего лишь дыхания, кашля, поцелуя. А я вообще… перевыполнил план, так сказать. В этом плюс, Ника?
– Ого! Вот мы и нашли уже целых два плюса. Мой плюс был, вообще-то, в том, что ты не будешь ходить в универ, такой тебе ненавистный.
– Ну, тогда у меня есть и третий плюс,– сказала Дина.– Мы видели здесь брата Нади. Наверное, с такой же болезнью. В соседней палате лежит.
– Это не брат. Это ее парень, как оказалось. Просто она мне недавно SMSку прислала, что заболела, не может встретиться. Извинялась, что не звонила, и за то, если я тоже заболел. Потому как ее «брат», который был с ней тогда в магазине, оказался вовсе не братом. И у него тоже мононуклеоз, а у нее вдобавок – сексомания. Потому так тогда и накинулась на меня. Вот такие вот дела…
– Ничего, главное, что выздоровеете все,– ответили мы хором.
Я действительно провалялся в больнице три недели. Вспоминать не хочу – было хреновато. Отец не знал, что я заболел именно благодаря своим похождениям. Если бы знал, то в больнице я пробыл бы всего лишь день. Убил бы он меня! О похождениях знала мама. Она очень переживала, что я выбираю черт-те что. Знала мое прозвище. Об этом сообщила мне, когда разговаривала со мной в больнице. Я сказал, шутя, что, может, мне лучше стоит подрабатывать здесь санитаром, а не валяться просто так. На что она ответила: «Нет, тебе не нужно быть каким-то санитаром какой-то больницы! Ты ведь у нас выше… выше больницы! Санитар мегаполиса. После случая с Надей я согласна с Никой полностью». Именно поэтому мама решила втихаря от папы записать меня к психологу. Может, он поможет мне не выбирать то, что я обычно выбираю. И сегодня первый сеанс. Идти не хотел, признаюсь честно.
Кабинет симпатичный, в теплых тонах. Правда, психолог что-то молод очень, чуть старше меня. И такой… ботанистого вида. Пиджачок ужасненький какой-то на нем… ну, да ладно, впрочем.
– Здравствуйте, меня зовут Петр Константинович. В чем ваша проблема?
– Моя проблема в том, что я послушный сын, как оказалось.
– Слушаться своих родителей – в этом нет ничего постыдного. Правда, думать надо иногда самому. Вы об этой проблеме хотите поговорить?
– Нет. Послушный сын – потому что пришел сюда. Это я так пошутить хотел. Как вижу, не вышло. У меня нет проблем, я не знаю, о чем говорить. Поэтому давайте молча посидим с вами, а матери скажем, что проблемы все решены, что я все понял, осознал.
– Проблемы есть у каждого. Их просто нужно найти.
– Ну, это вы говорите как психолог. Это вам нужно их найти, чтобы работать. А простым смертным лучше их не искать, а если нашли, забыть.
– Молодой человек, перестаньте! Давайте по сути. Мне звонила ваша мама перед приемом и сказала, что у вас проблема все же есть: в выборе девушек.
– Мне просто пока не повезло.
– Каков ваш идеал девушки?
– Без прибабаха.
– Лаконично. То есть вам многого не надо. Вот в чем корень ваших проблем.
– Да нет у меня ни корня, ни проблем! Вы хоть и молодо выглядите, но, судя по тому, что вам «надо много», вы с девушками общались в веке девятнадцатом!
– Ладно… давайте вы мне расскажете о вашей первой девушке. Я имею в виду о той, с которой у вас были более-менее серьезные отношения.
– Ну… ладно. Мою первую девушку звали Лена. Она училась со мной в одном классе. Мне она никогда не нравилась. Очень высокая. Наверное, мне не нравилась ее «высота», потому что я среднего роста. Она для меня была как Эйфелева башня. Что-то нависающее, высокое, нескладное. Слава Богу, не железная, конечно. Или какая там эта башня? Ну, неважно. Французы сначала не понимали красоты, а если не красоты, так уникальности Эйфелевой башни. Вообще-то, и в Лене не было никакой красоты, как и в башне, и я ее тоже не понимал. Собственно говоря, и «хаял» я Лену, как французы башенку-то. Но со временем французы «оценили» башню. Так и я оценил Лену. В Лене не было ни красоты, ни уникальности. Хотя нет, вру! Уникальность была. До девятого класса она умудрилась переспать практически со всеми парнями в нашем классе. Остался я, и еще два затыча, в смысле ботана. Меня очень сильно раздражал ее цвет волос – красный. Не рыжий, а красный! Ну, наверное, не столько цвет, сколько вечная недокрашенность ее волос. В общем, она как-то разговорилась со мной. Точнее, разговорила меня. Мы о чем-то болтали, и в конце нашей беседы она сказала мне, что недавно рассталась со своим парнем и ей грустно, скучно, одиноко и все такое. Она меня попросила ей помочь – переспать с ней. Я же нормальный «девятиклассный» парень. Конечно, я согласился. На следующий день мама мне в школу дала пятнадцать гривен, как всегда. Эти пятнадцать гривен ушли на булочку, жетон, розу и презервативы. По тем недалеким временам это все было реально купить за пятнадцать гривен. Это была самая умная трата пятнадцати гривен в моей жизни. Короче, Лена меня «осчастливила». И у нас в классе осталось только два ботана, затыча, которых она еще «не успела». В целом мы с ней провстречались месяц. Она меня бросила. Надоел, наверное. А к тому же, как я сказал ранее, у нас в классе еще «два ожидающих счастья» имелись. Имелись в классе, но не имелись у Лены. Вот и все. Такие вот дела.
– А… ну… Видимо, в первых отношениях и кроется проблема ваших нынешних взаимоотношений. Вернее, их отсутствия. Время нашего сеанса истекает, к сожалению. Я жду вас завтра в это же время.
– Спасибо. Ждите. Только я не приду. Я все усвоил, осознал. Даже больше, чем надо. Понял, что пиджачок вам все-таки не идет. До свидания.
Мой первый и, надеюсь, последний сеанс у психолога продлился пятнадцать минут. Но заплатил я, как за час… Вышел на улицу и понял: все же неплохо, что сходил на прием к психологу. Я ведь люблю поговорить. А тут посидел, поболтал, вспомнил Лену. Вернее, не столько ее, сколько те времена, когда можно было гульнуть на пятнадцать гривен.
По дороге домой решил заглянуть в литературное кафе. Очень хотелось какао. Да и книжечку какую, может, пригляну. Взял себе булочку, какао и А. Довженко «Щоденник», плюс сборник произведений Винниченко. То есть взял четыре хорошие вещи. Довженко я хотел еще раз перечитать. Уж больно много там умных и саркастичных фраз. Читал я эту книгу с год назад. Брал в библиотеке. Понравилась. А Винниченко просто шикарный! Но не успел открыть «Щоденник», как ко мне подсела какая-то девушка. Кстати, симпатичная.
– Ти читаєш Довженка?! Нічого собі! Клас. Ти вже мені подобаєшся, бо обрав таку книгу. Висновок: ідіотом ти не можеш бути. Мене звуть Інга. Будьмо знайомі. У тебе очі якісь сумні. Що трапилось?
– Привет… В смысле – «привіт»!
– Ти говориш російською, і це нормально для мене. Якою мовою ти радієш або сумуєш? Тобто думаєш якою мовою?
– Я говорю всегда по-русски. Но украинский я тоже хорошо знаю. Тому для мене це не проблема. Давай спілкуватися українською.
– Поки ми будемо вирішувати, якою мовою вести бесіду, пройде забагато часу – і ця бесіда не відбудеться взагалі. Мені важливо, щоб ти казав від душі, від серця. Бо мені дуже хочеться поспілкуватися з хлопцем «в оригіналі», який читає Довженка.
– В таком случае не будем терять времени. Меня зовут Дима. Мне двадцать, я программист. Глаза грустными были? Да, это правда. По дороге в кафе я размышлял о том, как сложно найти умную девушку-собеседницу. У меня есть, конечно, остроумная сестра. Но она же сестра… то есть не девушка. А тут так внезапно нагрянула ты… Умные, не лишенные сердца, что самое главное, посыпались на меня слова. Мои глаза перестали быть грустными?
– Еге ж! Я молодець! Дякую за твій комплімент. І якщо додати мій комплімент собі, що я молодець, то виходить два. Отже, сьогодні просто свято. Мені двадцять три роки. Граю на бандурі в гурті «Сексуальна бандура». Тільки не смійся. Хоча… краще смійся, тільки не лякайся. Я знаю, що назва дурбецальська. Навіть якось неприємно її вимовляти.
– Тогда почему так группу назвали?
– Розумієш, у нас дуже добрі, позитивні пісні. І я вважаю, що досить непогані тексти. Є і російські, й українські. Розумієш, просто не хочеться, щоб усе це пропало. Хочеться грати, співати, нести людям позитив. А дурна назва приваблює увагу. І саме завдяки їй, чи частково їй, ми граємо зараз багато концертів. Про нас починають говорити. І говорити не тільки про назву, а й про музику цікаву, як на мене. А назва – це такий собі піар-хід.
– Ты не расстраивайся. Главное, что вы сейчас раскрутитесь. А потом можно и название поменять. Я, к сожалению, не знаю ваших песен…
– Тоді можна я тобі заспіваю трохи? Буду майже шепотіти, обіцяю. Ми все ж таки в кафе.
– Буду только рад.
– Пройде і це? Промине, промайне
Цяткою в мороці вічнім?..
Свічку постав. Пригадай і мене
Ніччю, короткою ніччю.
Онде твій порух руки (ще люблю!),
Он твоє свідчення тайне…
Тінь свою в ноги тобі постелю,
Взнаєш чи ні – не спитаю.
Щемно милуюсь, торкнутись боюсь —
Стиха молюсь (не минуло!).
В ніч повернусь – ніби порох займусь,—
Жодна душа не почула…
– Ничего себе! Это же замечательно! Ну, теперь я за тебя, за вас не боюсь. Глупостей вы точно не наделаете. Можете вашу группу как угодно называть. Здесь содержание любое название затмит. Я не большой любитель поэзии, признаюсь честно. Больше люблю прозу, но это даже меня пробило. Ты просто чудесна.
– Дякую дуже. Справді приємно, що сподобалось. Може, я більше не буду засмічувати свою голову неприємними мені думками про назву. І шкода, що не можу далі спілкуватися з тобою – хлопець за мною приїхав. Бачу його авто. Не сумуй. Все буде добре.
– Жаль. Спасибо за такой небудничный разговор. И за прекрасный литературный украинский язык.
– Дякую. Я сама ненавиджу суржик. Бувай. Молодець, що читаєш! Молодець, що Довженка та Винниченка. Ще раз бувай.
Э-э-эх! Ушла… Вот так всегда: поговорят с тобой нормальные – и сразу бросят, «не подняв». В смысле – толком не пообщавшись. Я пришел домой и сразу завалился спать. Правда, перед сном подумал, почему меня передернуло, когда Инга сказала, что играет на бандуре. В словосочетании «сексуальная бандура» меня смутило именно существительное, а не прилагательное. Я подумал: «Как? Что за бред? Она играет на бандуре?! Это же идиотство! В этой Инге явно что-то не так. Эффектная, стильная – и выбрала бандуру. На фига?» Но после беседы с Ингой мне стало как-то стыдно за мои первоначальные мысли. Знаю, что у многих моих знакомых была бы точно такая же реакция отторжения при слове «бандура». И это неправильно, это стыдно. Потому что реакция отторжения должна быть при словах: «Я работаю служанкой, нянечкой, официанткой, уборщицей в Америке, Германии и т. д.» Или вот наша соседка ВОСХИЩАЕТСЯ, что дочь ее подруги работает проституткой за границей. Говорит, молодец – маме помогает, деньги присылает. Вот что должно быть стыдно – быть дерьмом. На меня очень сильно повлиял разговор с Ингой. И, засыпая, я решил: только выдастся свободное время – обязательно схожу послушать игру на бандуре. Как бы это глупо и немодно ни было для кого-то.
Глава 10
– Поздравляю себя с тем, что твоя работа, Дмитрий, по заклейке стены в туалете Динэль дисками уничтожена водой. Ха!
– Злорадствуй, Ник, злорадствуй! Хотя, чего же радоваться? Злиться – понимаю, радоваться – нет.
– Как это нет? Ты ведь полезешь опять и снова все сооружать, возводить. Твои волосистые ручонки будут вымазаны клеем, рожица перекосоежена от усталости и отчасти от бессмысленности данных действий. Но для тебя все равно это какая-никакая развлекуха.
– Ника права. Твоя мама нам сегодня даже пирог принесла. Это благодарность мне за то, что у меня все прорвало. В смысле, что ты отошел наконец-то (вынужденно, конечно) от компьютера и физически будешь что-то делать,– сказала Дина.
– Видишь, твоя мама готова заслать тебя куда угодно и даже платить за твою ссылку. Пусть пирогами, но платить. Вот как она рада, что ты хоть на чуть-чуть прекратил общение с компьютером, пусть даже дорогим и новым.
– Между прочим, Ника, если бы не мой недешевый новый железный друг, я бы не познакомился с Ирой. А она очень интересный и серьезный собеседник.
– Ты уже опять успел с кем-то замутить?
– Не замутить, Дин, а переписываться.
– И кто она такая? Что, действительно приятный человечек? – спросила я.
– Ну… по крайней мере, она серьезная, как мне показалось.
– Ага. Если тебе интересно (относительно, конечно) и если это серьезно, то вывод напрашивается один: она мужик.
– С чего такой вывод, Ник?
– С того, что интересно тебе может быть только тогда, когда собеседник слушает твой рассказ о новой системе Windows, ну, и все такое. А серьезная она, потому что слушает это. Значит – не она, а он. И этот он – тоже программист.
– Ничего не понял. Ну, да ладно. Она Ира, и учится она на социолога. Мы еще с ней пока не виделись. А переписываемся два месяца почти.
– Понятно все. В таком случае подожди еще встречи года два, как минимум. Он-она должна-должен успеть сделать операцию по смене пола.
– Ника, ну почему ты не веришь, что по Интернету можно познакомиться с нормальным человеком?
– Сколько ей лет?
– Девятнадцать.
– Какой нормальный, без комплексов человек будет в такие годы сутками сидеть в Интернете?
– Я же сижу!
– А я про нормальных сейчас говорю! Ты санитар мегаполиса! Тебе сам Бог велел не вылезать из сети. Поэтому нормальная тебя в свои сети не затянет.
– Чего это я ненормальный?
– Дина, объясни ему, я устала!