Бесконечная игра. 6R

8. Разговор за обедом

Ресторан Форш выбрал очень хороший. Во-первых, он мог себе это позволить, во-вторых, он сегодня так развлекался, в-третьих, он шел обедать с дамой, в-четвертых, он эту даму (возможного сотрудника) проверял. Именно за подобные моменты он свою работу любил, новые люди, новые истории, что-то интересное среди рутины. В-пятых, и за кадром – дама была очень молода, хороша собой и ему понравилась.

Она вела себя спокойно и достойно. Его совсем незаметный флирт не замечала, или игнорировала. Насладившись трапезой, он стал серьезней:

– Как работник конторы, я должен Вам честно сказать, что у Вас есть все шансы сделать в выбранном ведомстве карьеру. Смелость, чёткость, принципиальность, готовность рисковать. Внешние данные и личная жизнь не помеха, хотя с ними Вы могли бы пойти и в модельный бизнес.

Шутку она оставила почти без внимания, но он понял по выражению глаз, что модельный бизнес его спутницу не интересует совсем. И комплименты она слышала не раз. Он продолжал:

– Но если посмотреть иначе, с точки зрения той самой личной жизни… у меня сын примерно такого же возраста. И мне, как отцу, где-то внутри, не очень хочется, чтобы он каждый день рисковал жизнью. Даже из благородных побуждений и на пользу людям. Я прекрасно знаю о том, что это очень ответственная и нужная работа, и что каждый ребенок вырастает и реализует свою жизненную программу, а родитель не должен мешать. Но я говорю о чувствах родителя, и если предположить, что у меня была бы дочь – я бы сказал: «да, это круто, я буду тобой гордиться», но я бы подумал про себя: «девочка, война это не женское дело. Почему тебя тянет именно туда? Почему ты готова рисковать собой и не хочешь подарить мне лет через пять – семь пару внуков. Для силы и темперамента есть другие сферы применения. Я хочу видеть тебя счастливой. Я даже понимаю, что всё можно совмещать. Но зачем начинать с такой жести, которая незаметно сведёт на нет твою женственность и нежность; неужели это правда то, о чём ты мечтаешь?»

Лейла молчала. Потом ответила:

– У меня нет отца и никто такого не подумает.

Потом молчал Форш. То, что он сказал было, может быть, не слишком профессионально, но честно.

– Что с ним случилось?

– Он разбился на машине.

– И как Вы пережили это в таком юном возрасте? Извините, что я спрашиваю. Но вы собираетесь на работу, в которой человеческие трагедии – часть работы.

– Я не знаю.

– То есть?

– Мне не верится, что он погиб.

– Вот как? Тогда в чём мотив? Вы действительно хотите работать или просто получить доступ к информационным базам, оружию, ещё чему-то? Или есть секретные материалы, и Вы надеетесь найти их?

– Нет.

– Тогда что?

– Ничего, я сознательно ищу работу в подходящей мне сфере, но доступ к базам не помешал бы.

– И зачем он Вам?

– Собрать информацию об одном человеке.

– Очень интересно, а зачем?

– Это личное.

Она жестко ставила границы. Форш решил подойти к ним поближе:

– Предлагаю раскрыть карты. Особенно, если Вы хотите работать.

– Разговор и так зашел далеко. И я думаю, я легко найду такую работу в другом месте.

– А я думаю, работа сейчас для Вас не самое главное.

И тут Форш заметил, что самообладание начало девушку подводить. Какая-то проблемка была, и она зашевелилась внутри, задетая им. Однако юная леди старалась изо всех сил оставаться спокойной. А потом спросила:

– Ведь не принципиально получить заключение именно сегодня, и не важно, какое оно будет.

– Конечно. Может пройти несколько дней.

– В таком случае, благодарю Вас за обед, – и она ушла, качнув бедрами. Только каблуки отмечали затихающим звуком удаляющиеся шаги.

Лейла. Высокая, красивая, резкая. Уверенная в себе. С секретом внутри.

9. Она очень устала

От того, что приходилось делить комнату с подругой, от нехватки денег, от неустроенности внутри и снаружи.

Лейла рано ушла из дома вслед за первой серьёзной влюбленностью, она горячо отстаивала свои права на свободу и отец сдался, Лейла выбрала место для жизни и обучения так, чтобы быть к любимому ближе, почти прекратила общаться с отцом, конечно же, хотела замуж, и не учла, что студенческие союзы часто недолговечны.

Он её бросил, ничего не объяснил, уехал, не отвечал на телефонные звонки. Лейла осталась одна. Признаться в личной трагедии было стыдно, и домой она не вернулась. Спустя время ей сказали девочки, что видели её любимого с другой, более томной и нежной.

Тогда Лейла перестала звонить на молчащий номер и уехала. Устроила себе путешествие, чтобы не страдать, а когда маленький отпуск закончился – перед ней открыла двери та самая взрослая жизнь, в которую Лейла так стремилась. Ответственная, самостоятельная, с необходимостью искать жилье и работу. Жизнь и сейчас предлагала массу перспектив и вариантов, только одного было нельзя. Вернуться домой. Так больно было понимать, что она сама несколько лет назад бросила семью ради любви, и осталась без семьи и без любви. Лейла поняла, что надеяться на мужчин глупо. Они могут уйти. Ушел к другой любимый, ушел из жизни отец. Про отца она узнала не сразу, когда его не стало – ей никто не сообщил! Она не могла даже попрощаться нормально. Они, её любимые мужчины, исчезли внезапно. Она почти ненавидела за это всех мужчин сразу и знала, что мужчины так же не могут надеяться на женщин – когда-то, совсем давно, от отца ушла её мама.

Со временем страсти внутри улеглись. Ненависть сошла на нет. Какая она была глупая. Когда Лейла поняла, что отца её нет – она осознала, насколько сильно она его любила, как бы ей сейчас хотелось просто быть рядом, беседовать за кухонным столом о жизни, пусть даже рассказать о скучных школьных оценках или о тренировках, быть хорошей девочкой и не доказывать больше, что она «большая», взрослая, самостоятельная, сильная и может позаботится о себе сама. Хотелось быть маленькой. Хотелось быть дочкой. Какая она была глупая. Тогда.

Сейчас все её подруги твердили про «замуж», парней, мужей, любовников. Почти все говорили о том, что это безумно важно. Даже Бирута, которая казалась сначала такой серьезной, самодостаточной и сильной.

Лейла знала про себя, что она сильная. И внутри, и снаружи. Именно эта сила в подростковом возрасте увела её так далеко от семьи. Сила поддерживала её в сложных ситуациях, и сейчас тоже, но эта сила предательски оставляла Лейлу одну по вечерам под одеялом.

Иногда Лейла понимала, что это подводит её «женская часть». Она эту свою часть не понимала, не принимала, особенно в последнее время, хоть и использовала. Она знала как выглядеть привлекательно и стильно, но её вера в любовь сильно пострадала. И она «закрылась». Ей казалось, что людей привлекает только внешность, и ничего серьёзного в её жизни ни с кем уже не будет. И не хотела ничего серьёзного, не хотела чувств, бурь из эмоций, подкатывающих слез. Образ женщины-воина сложился сам собой.

Нужна была работа. Используя внешние данные она по совету подруги закончила курсы подготовки стюардесс и устроилась в авиакомпанию, но там узнала много нового и о подруге, и о нюансах такой красивой и романтичной работы. Она поняла, что ей не слишком хочется улыбаться людям, которые ей не приятны. И оставлять без отпора пошлые заигрывания. Тогда она начала думать о том, чтобы пойти в полицию, или в армию, или в органы государственной безопасности, в любую силовую структуру, где возраст и физические данные будут подходящими, а улыбки не требуются.

Из нескольких заигрываний и предложений разной степени пристойности, которые произошли во время её стажировки в качестве стюардессы – одно ей запомнилось особо ярко. Мужчина с русской девочкой, летевший в бизнес-классе, рейсом из Москвы. И эта девочка не была его дочкой! Это выяснилось по регистрационным данным пассажиров. Бирута, подруга Лейлы, как на зло, несколько раз его вспоминала, хотя это было лишним. Он и без того засел в памяти, он казался сначала красивым и даже благородным. Но то, что он сделал потом – было ужасно. Он оставил свой телефон, предлагая позвонить. И обсудить какие-то варианты. Как будто она, Лейла – девица легкого поведения и с ней так можно. Ещё и не только ей он оставил телефон, а ей с подругой. Это было возмутительно. И не только ей и подруге, ещё и Райнеру, молодому и очень симпатичному стюарду. Это было уже совсем… и слишком.

Образ богача-развратника завершился и подтвердился, когда Лейла случайно увидела его второй раз, выходящим из бизнес-джета; с другой девочкой, которая не стесняясь, обнималась с ним прямо на лётном поле. И было видно, как этой малышке нравится частый самолет, и как она готова за это благодарить своего «папика». Это тоже была не дочка, и доказательства тому легко были получены с помощью пары улыбок у офицера пограничной службы.

Бирута богатого развратника не слишком осуждала, и даже сказала, что союз молодой девушки и взрослого мужчины может быть весьма крепким, потому что с возрастом к мужчинам приходят деньги, понимание жизни и женщин, опыт, и умение ценить отношения; и этим они выгодно отличаются от юнцов.

Лейле было противно. В порыве гнева, она уже давно выбросила тот листок с телефонным номером. Противно было от другого. Она не могла забыть этого мужчину. Она вспоминала его, он ей даже снился. Лейла с ужасом поймала себя на мысли, что хотела бы оказаться на месте русской девочки, которую он заботливо усаживал к окну в салоне самолёта. Или второй девушки, которую обнял, когда смотрел на Лейлу на летном поле. Мысль о том, что он её, Лейлу, заметил, что она ему понравилась, не давала покоя.

Бирута не разделяла страданий подруги, шутила и предлагала позвонить и развлечься, говорила о том, что лучше сожалеть о сделанном, чем о не сделанном, и даже о том, что хороший секс с таким интересным мужчиной, пусть даже однажды – уже отлично для коллекции воспоминаний. Лейла возмутилась, и устранила возможность позвонить окончательно. Она стерла телефонный номер в контактах подруги. Но имя из своей памяти стереть не могла.

Бирута тогда смеялась, говорила что у Лейлы слишком горячая кровь и слишком устаревшие взгляды на близкие отношения, и что нынешний век позволяет наслаждаться жизнью по полной; а Лейла расплакалась. И решила сменить работу. Она уволилась, уехала от Бируты, отправила резюме в несколько силовых структур и начала ходить по собеседованиям и комиссиям.

И никак не могла отделаться от мысли, высказанной подругой о том, что встречаться с сорокалетними иногда намного лучше, чем с молодыми.

10. Обвинение

Утро Риты было грустным. У Руслана появился Рэнди, на нее Руслан внимания теперь не обращал. Он наверху, в закрытой комнате, со своими детьми, она же Руслану теперь безразлична

Халлик, Альдо, Алиса и Хэлф уже давно сидели за столом, Аня всё приготовила к завтраку; а Руслана не было.

– Не будем ждать! – решил Томас, – небось вчера разговаривали ночью и теперь будут дрыхнуть до обеда.

– Поддерживаю, – Алиса заискивающе посмотрела на Аню. – Очень кушать хочется.

Рита чувствовала себя неуютно. Без Руслана с детьми ей было странно в компании больших мужчин. Алиса принялась за еду, Аня переживала, что нет Руслана и «всё остынет».

– Успокойся, пусть он выспится, – сказал Томас.

Вниз спустился с детьми Рэнди, Даниэлу он вёл за ручку. Мишка шёл самостоятельно. Немного смущаясь, Рэнди, поздоровался. Аня захлопотала вокруг, усадила его, деток, поинтересовалась, как чувствует себя Руслан.

Рита нервничала. Сейчас, когда Рэнди живет в одной комнате с Русланом, ей уже не прийти ночью. Если бы она помогала с этими мелкими, возможно Руслан не стал бы искать больше никого, а сейчас – шансов нет. И Рэнди умудрился с детьми подружиться, так быстро, даже с Майклом. Как? Сейчас он всегда будет жить в той комнате.

– Руслан сказал, что не будет завтракать. Хочет выспаться.

– Давно пора, – Халлик налил себе чай, посмотрел на Рэнди. Тот усаживал незнакомых ему вчера детей за стол так, как будто всегда это делал. Собственно, он это и делал раньше. Он был их братом. И угрюмый неконтактный Мишка, и застенчивая Даниэла приняли его легко и быстро.

– Ты меня вспомнил?

– Не очень.

– Это забывательный газ, Фома. Все надышались в разных дозировках. Предлагаю не париться. – Алиса придвинула к себе мёд.

– Странно как-то всё это, – произнес Халлик.

– Я вообще плохо понимаю, что у Вас происходит, – сказал Альдо.

– Не парься. Вот ты был знаком со всеми нами в прошлой жизни. И не помнишь. Тебя ведь это не очень тревожит. А они немного подзабыли, что было в этой. Неприятно, но пережить можно.

– Алиса, откуда ты это знаешь?

– Я чувствую.

– А доказательства?

– Они есть, но не знаю где.

– Очень сложно так, – вздохнул Альдо.

– Нормально. Привыкнешь. Действия в условиях частичной неопределенности. Это же всегда так, просто люди не всегда задумываются.

– Не слушай её, глупости она говорит, – сказал Халлик, – у нас футбол по расписанию, новый член в команде, почти профессионал, а вы – прошлые жизни, прошлые жизни. Алиса, не морочь никому голову!

Завтрак закончился, все, кроме Риты и Ани оделись и вышли на улицу. Хэлф остался у дома, остальные пошли гулять по берегу. Хэлф грустил с видом на море, пронаблюдав как удаляется Алиса, спорящая с Томасом и Альдо. А на него – ноль внимания.

Аня прибрала всё на кухне и ушла в магазин.

Рита грустила. Гулять она не пошла, учиться не хотелось.

Было около десяти часов с половиной, когда Руслан спустился, чуть более отдохнувший и расслабленный, чем вчера. Сказал просто «привет». Не подошёл, не обнял, не поинтересовался как она спала, как себя чувствует. Не успел он даже сесть за стол, Рита не выдержала:

– Ты меня совсем не любишь!

У дома остановилась машина. Раздался шум, быстро и резко вошли двое, в полицейской форме, следом не понимающий, что происходит Хэлф.

– Вы – Руслан?

– Да.

Полицейские были настроены очень решительно. Рите стало страшно.

– Вы обвиняетесь в совершении развратных действий в отношении несовершеннолетней, в понуждении к действиям сексуального характера, поэтому проследуйте с нами.

11. Встреча с сорокалетним

Борьба со скукой шла полным ходом; Томас Форш решил собрать побольше информации про Лейлу, и изучив принесенное досье, начал проверять данные на её отца.

Файл с фотографией из архива не открылся четыре раза, после чего компьютер завис и отказался работать. Компьютер был поручен штатному специалисту; Форш пересел за второй и ситуация повторилась. Теперь у специалиста по компьютерам было две единицы техники для ремонта. Форш решил неувиденную фотографию отложить, и занялся изучением истории гибели мистера Джейка. Описание было странным. Самоубийство. Он, якобы, врезался на машине в отдельно стоящую колонку автоматической АЗС, располагавшуюся, условно, в чистом поле. Всё взорвалось и сгорело. Описание было невнятным. Опознание провели по каким-то кускам, без экспертиз. Как? Почему нет заключений специалистов? Кто видел, что именно случилось в чистом поле рядом с АЗС? С чего взяли, что это было самоубийство? Где достоверные данные о месте работы, и всём остальном, что предшествовало смерти?

Создавалось впечатление, что кто-то недовнёс информацию в систему, или наоборот, убрал информацию. Как интересно! Даже файл с фото поврежден. Как так? Отец Лейлы был полицейский, и такие скудные сведения о нём? Что за бред? Тайна, покрытая мраком.

Выискивая данные, Форш сделал пару запросов и решил перейти к расследованию другим путём, а именно: пригласить Лейлу поужинать. Рабочий день заканчивался, да и обед получился «смазанным». Форш набрал её номер, представился и сказал, что хотел бы поговорить об её отце. Не по телефону.

Встреча состоялась; кафе он выбрал вполне демократичное, уютное, удобное для разговора. Форш хотел, чтобы Лейла расслабилась. Расслабился сам; и после ужина, пригласил её домой. Разговор их, начавшийся на улице, продолжался за едой и после, и казалось, что Лейле не принципиально, где продолжать говорить об отце – они оказались у Форша дома.

На диване, предложив ей на выбор мартини или кофе, он заключил, что вся имеющаяся информация о Лейлином отце, особенности её, количество и качество говорят о том, что ВСЁ ИНАЧЕ.

Форш попросил Лейлу описать то, из профессиональной деятельности родителя, что она помнит, и она рассказала – картинка выходила странной, не похоже было, что мистер Джейк работал в полиции.

Когда Форш предложил для обсуждения вывод о том, что всё сделано именно так, чтобы скрыть правду про жизнь её отца, и про его смерть тоже, вечер был уже неприлично поздним. Девушка рядом – привлекательной. Моральные установки – пошатнувшимися. У него. Да и мистер Джейк его интересовал только как повод к общению.

Томас Форш позволил себе лишнего, оправдывая сам себя тем, что это проверка, он к Лейле приблизился и провел рукой по плечу, жест был пограничным, мог бы быть растолкован как поддерживающий, общечеловеческий, но мог быть началом сексуальной игры.

Лейла закрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Такого Форш не ждал. Кто кого проверяет? И как? Если он пойдет «дальше» – что потом? Горячая ночь? Удар коленом в челюсть? Рапорт его начальству? От неё ждать можно было всего. Форш остановился, не убирал руку, но и не продолжал. Она не открывала глаз. Тоже мастер провокаций. А потом расстегнула одну верхнюю пуговку на своей блузке. Что это? Ей стало жарко или приглашение к продолжению? Дурацкое было положение. Он должен был сейчас же прекратить, но хотелось продолжить. Но продолжать было рискованно.

Он спросил:

– Почему вы расстегнули пуговку?

– А почему вас это смутило? – ответила Лейла.

Не хватало только вопроса «хотите поговорить об этом?»

Форш хмыкнул. Она его проверяет? Может она и не устраиваться на работу пришла, может быть ОНА его ТЕСТ? Только вот кем назначенный? Кому могло понадобиться его проверять? Форш просчитывал варианты развития событий. Она сидела молча. И расстегнула еще одну пуговку. Безумие.

Или она уже готовый спецагент, его проверка, все эти истории про отца – выдумка; но ЗАЧЕМ? Кому он понадобился? Он, взрослый мужчина, опасается продолжить то, что начал сам… почему? Боится удара в челюсть? Потерять работу за какое-нибудь моральное несоответствие занимаемой должности? Он никогда раньше не давал повода к такого рода проверкам. Да и будущих юных сотрудниц дальше столовой никуда не водил.

Эта девушка была особенная. Интересно, в мать или в отца, она такая красивая? Фото родителей у нее не сохранилось. Или сохранилось где-то? Он, по соображениям безопасности вынужден был вернуться к игре в следователей.

– Послушайте Лейла, Вы мне не рассказали. Где был ваш дом? До отъезда, где конкретно вы жили? Там может что-то быть из документов, фотографий, личных вещей и архивов?

– Нет, – не открывая глаз ответила Лейла, – Дом снимали, после того, как мы уехали, там произошла какая-то жуткая история. Точно ничего не сохранилось.

– Какая жуткая история?

– Самоубийство одного из жильцов. Не знаю. Дом пустовал; сейчас там капитальный ремонт.

– Самоубийство? В вашем доме? Чьё?

– Дом не наш.

– Чей?

– Не знаю.

– Адрес? Адрес то Вы знаете! Во всей Вашей странной истории с катастрофической нехваткой зацепок и конкретики должно быть хоть что-то настоящее. Например, адрес. Говорите!

Она назвала адрес. Форш вышел на балкон, извинившись, и позвонил другу.

– Сделай для меня одну вещь, пожалуйста! Мне нужны сведения. Проверить одну девицу. – Он рассказал про дом. – Что узнаешь, сообщи.

Вернулся.

– Два самоубийства в одной истории, и ничего не осталось – это странно. Впрочем, Вы хотели узнать ещё о каком-то человеке. Может быть назовете его имя?

Лейла задумалась. Застегнула пуговки на блузке.

– Уже поздно, я поеду домой.

– Поздно, это не страшно. Вам ведь завтра не на работу. А когда Вы действительно решите вернуться домой – я Вас провожу.

– Это лишнее.

– Отнюдь. Вы молоды, привлекательны, времена нынче не спокойные и уже поздно. Этого достаточно для того, чтобы понять, что я Вас провожу.

Лейла усмехнулась.

– Оставайтесь пока. Мы ведь чуть не оказались в объятиях друг друга, но не обсудили самое важное. А кстати, если бы я продолжал? – полюбопытствовал Форш.

– Я бы не возражала.

– Почему? Вы ведь сказали днём, что я не в вашем вкусе.

Лейла усмехнулась еще раз. Смерила Форша взглядом.

– Одна подруга моя говорила, что встречаться с сорокалетними интереснее, чем с молодыми.

– Она была права, – улыбнулся Форш. – Что толку в молодых?

– А как бы Вы говорили, если бы Вам было двадцать?

Пришла его очередь усмехнуться.

– Если бы мне было двадцать, я б давно утащил Вас в спальню. А так готов рассматривать варианты. И даже спросить еще раз: о каком человеке Вы хотели бы узнать? И зачем? Может быть это связано со странной историей Вашего отца.

– Не связано совсем. Это личное, и то, что не нужно.

– Почему же не нужно, – он присел рядом и налил себе мартини, – если что-то Вас интересует, волнует, может быть тревожит – это ТО, что потребляет Ваш ресурс. Разберитесь с этим один раз – и станет легче. Может быть, я даже смогу помочь.

– Это вряд ли.

– Почему?

– Чем Вы можете помочь?

– Собрать информацию. Поменять отношение. Что я вижу, как только я задал вопрос об этом человеке – Вы напряглись и собрались домой – напряжение – первый и очень важный сигнал. У Вас есть проблема, она мешает Вам жить.

– Не мешает.

– Себя можете обманывать, а я не верю. Любые непроработанные вещи внутри мешают людям. Это закон. Обиженный человек таскает с собой обиды, и они утяжеляют его жизнь, влияют на его мысли, поведение. Неверящий в себя человек живет в обнимку со своим неверием и так далее. Вас что-то гнетёт, может быть такое, что вызывает стыд. Например, только например, Вам стыдно в чём-то признаться, Вы убедили себя, что это Вам не важно, замаскировали переживание от окружающих, но переживание никуда не делось. Оно ходит за Вами по пятам. Каждый день. Даже сейчас оно сидит рядом с Вами.

– Я не заказывала сеанс психотерапии.

– Это зря; Вам стало бы легче. Я не навязываюсь. Если Мы встретимся в моем рабочем кабинете – я сделаю предположение о том, на сколько этот Ваш секрет может мешать работе; если Вы решите вдруг не продолжать собеседование – я вздохну, может быть с сожалением, что мы потеряли перспективного сотрудника. Переживание Ваше – решать Вам. И жить Вам.

– Уж лучше бы Вам было двадцать, тогда бы уже все закончилось… в спальне.

– Но мне в два раза больше. Вы нравитесь мне как женщина мужчине, мы немного вышли за линию отделяющую формальные отношения от неформальных, я задаю себе вопросы: Что это? Почему? Что дальше? Не помешает ли связь, если она будет, моей и Вашей карьере? Цинизм.

– И правда, – согласилась Лейла.

– Заметьте, Вы сами пришли в организацию, деятельность которой связана с тёмными сторонами человеческой жизни. Цинизма добавится.

Лейла прошлась по комнате, постояла у окна. Обернулась.

Что в её душе? За блеском черных глаз, какие трагедии и тайны?

– Вы очень красивая, – сказал Форш, – правда. Если бы мне было двадцать, двадцать пять, даже тридцать, я бы продолжал комплименты. А так я вижу, что у Вас – незаконченная внутренняя работа, связанная с тем самым секретом, с вашей историей, и добавлять к этому еще и любовную интрижку, – надо ли? Хотя я – за.