– Он сказал, что он ваш, – растерянно произнесла Юля. – Сидел на дорожке. Я его и взяла.
Сева захохотал, Олег смутился, а Гера произнёс:
– Незабываемое будет путешествие!
Деревня, до которой мы в конце-концов добрались выглядела прилично. Дорог только нет. Так, направления. Но мы и не стремились в деревню. Поставили палатки недалеко от леса, развели костёр. Сева, по меткому выражению Олега, «впал в праведность» и принялся размышлять о том, разрешено ли здесь разведение костров. Сева всегда стремился жить по правилам, но мы исправно толкали его на узкую тропинку непослушания. Ничего серьёзного, но в мелочах-то можно и нарушить, если никому не вредить.
Гера считал, что деревня заброшена. Его удивляло то, что к нам никто не заявился, не полюбопытствовал, что за люди жгут костры и живут в палатках. Позже выяснилось, что местный народ на редкость нелюбопытен. Жителям хватило свидетельства двух мальчишек, которые, проявив чудеса маскировки, рассмотрели нас, прячась за кустами и доложили обо всём всем интересующимся.
На второй вечер к нам пришла Валя. Крупная, похожая на небольшого медведя, она потопталась в стороне, глядя на нашу компанию у огня. Потом решительно шагнула вперёд, перевернула стоявшее тут же ведро и села сверху.
– Капец ведру, – чуть слышно произнёс Сева.
– Валя! – гостья протянула руку. – Живу здесь, на Третьей центральной.
– Занятно, – усмехнулся Гера. – Всегда думал, что центральная может быть только одна.
– У нас семь.
– И все центральные?
– Все.
– Ужас!
Валя вытерла руку о кофту, ужасную серую кофту крупной вязки с огромными безобразными пуговицами.
– Вы из Москвы? – спросила она.
– Оттуда, – ответил Гера. Он любил представляться москвичом, несмотря на то, что жил, как и все мы, в Подмосковье.
– Вы-то мне и нужны! – обрадовалась Валя. – Пойдёмте!
– Так и начинаются фильмы ужасов, – сострил Олег.
Она жила в небольшом домике, который правильней было бы назвать избой: бревенчатые стены, резные наличники. Валя привела нас в сени и остановилась.
– Я живу с мужем, – произнесла она. – С Юрой. Он очень хороший. Ему надо помочь.
Только тогда я сумела её разглядеть: круглое некрасивое лицо без грамма косметики, жидкий хвостик на голове, гребёнка в волосах. Точно такая была у моей бабушки много лет назад.
«Кто же на тебя позарился», – промелькнуло в голове, и мне сразу стало стыдно от подобных мыслей. Из дома раздавались детские голоса.
– Мальчики пришли, – пояснила Валя. – Они очень уважают Юру. Он для них авторитет. Они часто к нам ходят. Деревенские.
Я долго потом хранила в памяти тот момент вначале горького непонимания, а после озарения и такой душевной боли, что никаким пластырем не заклеишь. Сначала я увидела мальчишек, человек пять или шесть. Они сгрудились на узком диванчике у стены.
– Здрасьте! – крикнул один из них, остальные повторили громким эхом.
Впереди стол с включённым монитором, а перед ним инвалидное кресло, компактное, в чём-то даже стильное, современное. Кресло развернулось, и я вздрогнула, увидев сидящего в нём человека. Позади взвизгнула Юля.
– Офигеть! – раздался голос Олега.
– Это ничего. Это физиология. Условный рефлекс при виде чего-то уродливого и отталкивающего. Неосознанный процесс. Хуже, когда осознанно.
Голос, хриплый и дрожащий, принадлежал мужчине в инвалидном кресле, болезненно худому, изогнувшемуся в неестественной позе.
– Это мой Юра, – ласково сказала Валя. Она подошла к нему, положила руки ему на плечи и улыбнулась.
– Я его украла. Из дома инвалидов. Я там сиделкой работала. Не хотела, чтобы он там был.
– Сейчас денег просить начнёт, на лечение, – шепнул мне в самое ухо Гера. – Плавали-знаем.
Кажется, Валя услышала его фразу.
– ДЦП, – сказала она. – Не лечится.
Позже у костра мы обсуждали то, что рассказала нам Валя. Гера сомневался в том, что она украла своего мужа. Сошлись на том, что он, как взрослый и дееспособный человек, просто согласился переехать. Имеет право.
– С остальным тоже враньё, – решил Сева. – Какой из него писатель? У него только одна рука шевелится. Он ей книгу написал? За которую премию дали?
– С этим как раз понятно, – пояснил Гера. – Одной рукой и напечатал, а премию дали, потому что своё несчастное детство описывал. Представляю, какая там слёзовыжималка!
– И за это ему подарили компьютер и современное инвалидное кресло, – задумчиво произнёс Сергеев.
– Что? Завидно? – усмехнулся Олег. – Был бы ты таким же кривым, тебе бы тоже денег отвалили за жалостливые стишки.
– Не говори так, – попросила Юля.
– Как так? Правда жизни, милая!
Юля засопела и отвернулась, а Сергеев уставился на меня долгим немигающим взглядом, словно спрашивая, а что я-то обо всём этом думаю. Я отвернулась. В словах Геры и Олега мне слышалось презрение. Попробовали бы они своими прямыми руками хоть что-то написать! Но я никогда не спорила с Герой. Сергеев тоже молчал. А Юля не выдержала, вскочила с места и начала кричать, что мы все бездушные идиоты, самонадеянные и напыщенные.
– О, какие ты слова знаешь, милая! – усмехнулся Олег. – Не ожидал!
Юля сникла, засопела обиженно и отсела подальше, прижимая к груди пухлую папку.
– Чего ты с ней носишься? – сказал Гера. – Брось в костёр и все дела! Всё равно эта писанина никого не заинтересует.
Юля ещё сильнее вцепилась в папку. Я сидела рядом и видела как от напряжения побелели костяшки её пальцев. Папку передала Валя. Сообщила, что ходила в клуб распечатывать и заплатила кучу денег.
Сева закатил глаза и прошептал что-то вроде «Карта памяти, люди! Двадцать первый век же!»
К счастью, Валя его не услышала. Добавила только, что это новая книга Юры, что её нужно отнести в издательство в Москве.