– Как же ты… как же ты жил всё это время, зная правду?
Ричи откинулся на локти, запрокинув голову и прикрыв глаза, на его губах так и осталась блуждать легкая улыбка.
– Да нормально. Было странно поначалу, но потом я привык. Я знал, что мы оба умерли в тот день. Знал с тех пор, как открыл глаза в автобусе до Торонто. И еще я знал, что ты не помнишь меня. Ну и что? – склонив голову в бок, он посмотрел на меня. Его глаза лучились привычным теплым светом, озаряющим все вокруг, и мое сердце невольно сжалось. – Ты не помнил, но помнил я. Хотя я до конца не верил, что ты меня забыл, пока сам не убедился. Но я мог помнить и за двоих. Я обещал не оставлять тебя. Обещал быть рядом. Я и был.
Он замолчал ненадолго, снова прикрыв глаза, и я отвернулся. На глаза наворачивались слезы, чувство вины давило на плечи непомерным грузом.
– Я часто думал о том, надолго ли мы здесь. Что мы здесь делаем. Потом понял, что в этой реальности, или чем бы это ни было, нас держишь ты. И я думал, что всё дело в Моргане. Но когда у ублюдка поехала крыша, и его упекли за решетку, внезапно оказалось, что не он главная причина. А потом как-то ночью я услышал, как ты зовешь меня по имени. Как раньше. Только ты называл меня вторым именем.
Я это помнил. Теперь помнил.
– Ты кричал: «Не умирай, Джо, пожалуйста, не умирай». Когда твое сознание отключалось во сне, ты всё продолжал жить в огне.
– Но почему ты не сказал? – тихо спросил я.
– Потому что ты должен был сам. Я не знаю, почему. К тому же ты больше не хотел пробираться через тернии прошлого, а мне было все равно в каком из миров быть рядом.
Снова повисла тишина. С Ричи она никогда не была тягостной, мы могли молчать ночи напролет, и это было прекрасно. Но именно сейчас я хотел говорить. Если мы сейчас исчезнем, то я бы хотел заполнить эти мгновения нашими голосами.
Голосами, которые помнят друг друга.
– Ты сказал, что у меня не было собаки.
– В этой реальности не было. Подумай, после того, что случилось, ты видел хоть одного пса? Здесь или в Торонто?
Я честно задумался. И не вспомнил. Не было собачников по утрам и вечерам, покорно идущих за своими хвостатыми друзьями, ничья довольная морда не выглядывала из проезжающей машины, никто не лаял под окнами посреди ночи. Почему?
– Для тебя потеря пса была большим ударом. Поэтому ты убрал их из этого мира, также, как и память обо мне.
Я обернулся к нему, но тут же отвернулся. На моих щеках блестели слезы.
– Джо… Твоя мама…
Его мать, Аманда Бейкер, которая была женщиной, заменившей мне мою собственную мать. Которая была рядом всегда, даже здесь, после нашей смерти. Женщина, которую я похоронил в Торонто.
– Она умерла. Здесь по крайней мере. И мы с тобой ходили к ней, ты даже притащил альбом с ее фотками, – его голос дрогнул, но лишь слегка. – Что она говорила тебе перед смертью?
– Что… что у нее был сын. Добрый и отзывчивый мальчик. И что… что я похож на него. Она сказала, что он погиб, несчастный случай…
Я замолчал, не договорив. Аманда говорила, что ее жизнь разрушилась после смерти сына. Наша соседка Аманда, которая постоянно задерживала автобус, чтобы я успел в колледж, когда опаздывал.
Аманда, которая оставила мне квартиру.
Это не укладывалось в голове. Я знал только то, что и в ее смерти виноват я. Я был той раковой опухолью, забравшей ее сына, а потом и ее жизнь.
– Я тебе уже говорил. Я верю, что она жива. Там, где нас больше нет, – послышался тихий голос Ричи.
Он сел рядом, привычно толкнув меня плечом в плечо, и я улыбнулся сквозь слезы.
– Она была чудесной…
– Да. Такой она и была, – эхом откликнулся Ричи.
В тишине ночи сзади дома скрипнула ветка. Я закрыл глаза, глубоко вздохнув. Я не имел понятия, откуда я знал, но знал, что отец повесился на ней.
– Копы сказали, середина октября… Как раз, когда ты уезжал.
– Я сказал тебе, что умер отец, но не говорил, чей. Я приезжал проститься за тебя, – ответил Ричи, сразу же поняв, о чем я говорю.
Он чувствовал меня так же, как и раньше. Как чувствовал меня всегда.
С неба всё-таки начал накрапывать мелкий дождик, как будто бы оно все же решилось, но пока еще не совсем уверено в своем решении. Шорох капель об асфальт и плитку уютно заполнил маленький пяточок земли, который было видно.
– А Эмили? Она тоже умерла?
– Не думаю. Она была скорее твоей связью с прошлым, с тем миром, где ты испытал боль и старался очистить его от нее. Эмили была точно такой, какой ты ее помнил. Думаю, она выполнила свою задачу и пропала из твоей жизни. На этот раз окончательно.
Я задумался. К Эмили у меня были смешанные чувства. Она вызывала отвращение и жалость, я и понимал, и не понимал ее. И я был бы рад больше никогда ее не увидеть. Но Ричи был прав, она помогла мне. По-своему, но помогла. И я был ей благодарен.
– А как же ребята? Лола и остальные? Они же тоже были рядом, почти всё время.
Ричи сел, посмотрев на меня. Он несколько секунд вглядывался в мое лицо, ища что-то, а потом качнул головой.
– Ты разве еще не понял? Они – это ты.
Я вскинул голову, глядя, как в свете прокравшейся меж туч Луны, появляется моя шестерка. Ребята улыбались мне, как и все это время, мы все были рядом.
И я понимал.
Лола, мой полный антипод, человек, который может позволить себе всё то, чего никогда не позволял себе я, села рядом, просто положив голову на мое плечо. Том присел на ступеньку ниже, подкурив две сигареты и одну протянув мне привычным жестом. Моим привычным жестом. Он и был мной, а я был им.
Алекс Томас Брайн. Это был я.
Джей-Джей, улыбнувшись своей ослепительной улыбкой, вскочил на качели, стоявшие в нашем дворе много лет назад, когда я был еще ребенком. Я так и качался на них, как сейчас Джей, этот солнечный парень, не познавший еще горя, свесив вниз голову, до тех пор, пока не приходил отец.
Юпитер только головой покачал, глядя на него. Как всегда собранный, уверенный в себе, он все эти два года был моим гласом разума, всегда знающий, как будет лучше, и не разменивающийся на сантименты. Теперь я знал его настоящее имя. Он кивнул мне с понимающей полуулыбкой на губах, и я кивнул ему в ответ.
И две моих подружки-лесбиянки, Лилия и Роза. Красивые цветы, которые я любил и ненавидел. Они ассоциировались с удовольствием, похотью и развратом, а еще с бездной, которая затягивает и погружает в пучины мрака. Цветы моего выпускного, стоящие на сцене, цветы, распускающиеся в номере отеля Митчелла Моргана.
Девчонки, тихо хихикая, легонько раскачивали смеющегося Джея.
Всё, что было во мне, что оставалось в моей душе, воплотилось в них. Я был не в состоянии вытерпеть эту боль, которая жгла изнутри, как последний вздох моей жизни. И я разделил её на нас семерых. Мне было бы безумно жаль их потерять, но я знал, что они всегда будут со мной.
Дождь усиливался вместе с моими слезами, смех Джея и Лилии с Розой сливался с ним в единую какофонию. Луна спряталась в покрывале неба, снова укрыв тенью двор. Больше я не видел своих ребят. Лола, мягко отстранившись, невесомо поцеловала в меня в висок и отошла туда, где мелькал огонек сигареты Юпитера. Я чувствовал только, что Том все еще рядом со мной. Но Том и так был рядом всегда.
– Пойдем, Алекс. Тебе нужно отдохнуть.
Голос Ричи укутал меня теплотой. Он взял меня за руку, потянув за собой, и в этот раз я пошел за ним. Мы вошли в дом, отдающий запахом гари, тоски и печали. В темноте ночи я видел знакомые очертания гостиной, слышал тихий храп своего пса из моей комнаты. Тиканье старых маминых часов.
Ричи потянул меня за собой, и я, держась за его ладонь, ступил на лестницу. Мы поднялись наверх и зашли в мою комнату, закрыв за собой дверь. В гулкой тишине зевнул пес.
Друг толкнул меня на кровать и сам лег рядом. Его тепло окутывало мое холодное тело, замерзшее под дождем. На ноги опустилась привычная тяжесть, слегка щекоча шерстью лодыжки. А я вцепился в Ричи, не в силах подавить рвущееся изнутри рыдание.
Я был так рад, что он рядом, я был так виноват перед ним.
– Прости меня, Джо… прости меня… я не хотел, чтобы все вышло так. Я никогда не хотел, чтобы ты погиб по моей вине, – срывающимся голосом шептал я в темноту.
Но в этот раз я знал, чувствовал каждой клеточкой, что меня слышат. Меня слушают.
– Ты не виноват, Ал. Никогда не был. Ты конечно конченный придурок, раз решил, что лучшим выходом в твоей ситуации будет спалить себя вместе с домом, но ты не виноват в моей смерти. Мы же обещали, что всегда будем рядом, будем защищать друг друга. Помнишь?
– Помню.
Теперь я помнил. Помнил и не собирался больше забывать. Неважно, в этом мире, в следующем, в преисподней, но больше я не забуду. Никогда.
– Мне так не хватало тебя, – тихо сказал я.
Ричи едва слышно рассмеялся.
– Мне тебя тоже. Но мы провели вместе полтора года. И это было здорово. Я хотел попросить у тебя прощения, Ал.
Это было так внезапно, что крик, рвущийся из моей груди, вырвался удивленным вздохом. Это я должен был просить прощения, возможно до конца света.
– За что? – выдохнул я.
– За то, что оставил тебя. Позволил думать, что ты поступаешь правильно. Позволил считать, что ты остался один. Дал влипнуть в такие неприятности и не вытянул тебя силком из них, когда ты отнекивался от моей помощи. Простишь, братишка?
Я не сразу нашелся с ответом. Завис на несколько долгих секунд, а потом обнял друга за плечи. Как обнимал когда-то в детстве, когда мы были братьями, когда кроме нас не было больше ничего важного.
– Конечно, я тебя прощаю, идиот. И ты… ты меня тоже прости за то, что отталкивал тебя все эти годы. Я без тебя потерялся в черно-белом мире.
– Сам ты идиот, – добродушно поддел Ричи. – Я никогда не был в обиде. Только ты тоже должен простить себя, Алекс. В конце концов, сейчас мы снова рядом. И будем рядом всегда. Я обещаю.
Я вздохнул, улыбнувшись. Тепло, мягко, радостно. Как не улыбался очень и очень давно. Я снова, как и много лет назад, вдруг почувствовал царапину на своей руке, кровь, выступившую на ладони. Не задумываясь о том, что делаю, я взял руку Ричи, чувствуя на ней такой же порез.
– Обещаю, – эхом повторил я.
За окном сверкнула молния, осветив комнату, выхватив всполохом света лицо Ричи. Его глаза блестели, ловя отблески неба, треснувшего на части.
– Спи, Ал. Спи. Всё будет хорошо. Теперь точно всё будет хорошо, – сказал он легким тоном, словно и правда нет никаких проблем в этом мире, а завтра будет новый день.
И я, убаюканный его голосом, позволил темноте захватить меня в объятия. Но теперь я не падал в ее жуткую бездну, а мягко покачивался в ласковом бархате, сулящем мне новый рассвет.
Глава 25
– Не забудь, сегодня в пять конференция в «Джонс Дей». Тебе обязательно нужно встретиться с профессором Миллегером.
– Я помню, мам, – отзываюсь я.
Уже минут 10 я просто пытаюсь выйти из дома, но мать ходит за мной попятам с блокнотом, в котором – мое расписание. Маразм.
– В два часа тебе нужно заехать на фирму к отцу. Он представит тебя Джорджу Ли. Будь с ним любезен, этот человек может помочь тебе в будущей работе.
– Я помню, мам.
Да сколько уже можно?
А действительно, сколько…
Я резко застыл посреди коридора каменным изваянием. Где-то я всё это уже видел и слышал.
Я скользнул взглядом по нашей прихожей, по аккуратно и педантично расставленной обуви. Медленно обернувшись, посмотрел на мать.
– Мама… – вырвался из моих губ тихий шепот.
Она подняла глаза, уставившись на меня с недоумением, а потом и с опасением, когда заметила, как на моем лице расползается глупая улыбка.
Поддавшись порыву, я притянул ее к себе, крепко обняв.
– Как же я рад тебя видеть.
И это было правдой.
Воспоминания бешеным калейдоскопом мелькали перед глазами. Я не понимал, что происходит, но моя мать стояла передо мной. Живая. Теплая. Такая привычно надменная.
Отпустив ее, я заглянул в гостиную, встретившись глазами с таким же, как и у матери, недоуменным взглядом отца.
Из кухни лениво вышел лабрадор, зевнув во всю ширину пасти. На моих глазах заблестели слезы. Я бросился к нему, упав на колени и обняв за шею, путаясь пальцами в рыжей шерсти, чувствуя его теплое дыхание у своего уха. Вот он был рад внезапному вниманию, весело помахивая хвостом. Я еле заставил себя расцепить руки. Еще успею наобниматься с ним, а пока что были более важные дела.
Обернувшись, я снова наткнулся на ошалевший взгляд матери, стоявшей в дверях, все еще сжимающей блокнот. Я подошел к ней, светясь улыбкой, мягко достал блокнот из ее ладоней, пробежавшись глазами по строчкам.
– Ты знаешь, мам, я тут подумал, к черту эту конференцию. И профессора этого, пожалуй, туда же. А Джорджу Ли плевать и на меня, и на отца, и на всё, кроме собственной лощеной задницы.
Мать, охнув, прикрыла рот ладонью. Я слышал, как встает отец, явно готовясь выдать целую тираду в мой адрес. Но это не имело никакого значения.
Снова притянув мать к себе, я поцеловал ее в щеку. А потом и в другую.
– Береги себя, мамочка. Ты мне нужна здоровая, ладно, – я улыбнулся, глядя, как внезапно она зарделась. Как появилась на ее лице непривычная робкая улыбка, а в глазах застыло удивление.
– Папочка, а ты тем более. Мы, если что, всегда будем рядом. Мы же семья, – я говорил совершенно искренне, возможно впервые за всю жизнь.
Отец с оглушенным видом опустился обратно в кресло, словно его ноги подкосились. Может быть не я один когда-то считал, что наша семья лишь для вида. Возможно, моим родителям тоже нужно было дать уверенность, что они нужны мне.
Жаль, я не замечал этого раньше, погрязнув в саможалении. Но больше этого не повторится.
Не удержавшись, я снова потрепал пса по голове и вылетел в коридор.
Впрыгнув в кроссовки, в теории, оставленные мне для занятий спортом, я накинул на себя куртку, зажав блокнот в зубах.
– Я буду поздно сегодня, ужинайте без меня. До вечера, мама, папа, – крикнул я и скрылся за дверью, не дожидаясь ответа.
Выбросив блокнот в ближайшую урну, я помчался в колледж.
Я добежал до остановки, по дороге передумав ехать на автобусе, когда заметил знакомую фигуру.
– Алекс! Алекс, беги быстрее, а то уедет сейчас!
– Боже мой… – вырвалось у меня.
Замерев на пару мгновений, я бросился к этой чудесной женщине, которая стояла, поставив ногу на ступеньку автобуса, не давая ему уехать. Чтобы я не опоздал.
Она никогда не переставала заботиться обо мне, ни единой секунды моей жизни. Всегда незримо была рядом, поддерживая там, где не могли поддержать мои родители. Она была моей крестной феей. Моей второй матерью, любившей меня так же сильно, как и собственного сына.
Сорвавшись с места, я подбежал к ней, но вместо того, чтобы залезть в автобус, я подхватил ее на руки, отстранив от тут же рванувшего прочь транспорта, а когда она снова коснулась ногами земли, крепко обнял.
– Ох, Алекс, да что это с тобой сегодня? – засмеявшись, спросила она, но, не задумавшись, обняла меня в ответ.
И я почувствовал в ее объятиях грусть и легкую тоску, отдающую запахом лаванды. Эта невероятная женщина скучала по мне, но ни одним жестом никогда этого не показала. На мои глаза снова навернулись слезы, а сердце сжалось от нежности и благодарности, переполнявшей меня.
– Простите меня, Аманда, простите за всё, если я когда-то Вас обижал. А я обижал, знаю, не спорьте. Просто хочу сказать, что больше этого никогда не повторится, – я слегка отстранился, заглянув в ее всепонимающие глаза, и улыбнулся. – Вы не будете против, если я загляну сегодня вечером на ужин? Мы с Ричи могли бы даже что-нибудь приготовить для Вас?
Ее глаза неожиданно озарились, она за секунду словно помолодела на несколько лет. И пусть в ее глазах, как и в моих, заблестели слезы, но лицо озарила искренняя счастливая улыбка.
– Конечно, сынок, с радостью. Буду Вас ждать. Ой, что же, надо же тогда убраться, – сразу захлопотала она.
Я еще раз крепко обнял ее, оборвав бешеный поток слов, и, отстранившись, помчался дальше, махнув ей на прощание.
Я бежал по улицам, не останавливаясь, и память подкидывала воспоминания о том, как я ходил здесь на работу к Моргану, как в кафе по другой улице мы с Эмили пили кофе. А в кафе напротив мы пили с ней кофе, когда я сводил Моргана с ума. Вот по той дальней улице мы с Джеем бегали наперегонки, а еще чуть дальше обсуждали с Лолой прелести пирсинга.
Я всё это помнил. И я был рад этой памяти, я не хотел забывать ни минуты, ни секунды. Потому что вся боль, которую я пережил, страх, через который я прошел, дарили ощущение полета. Я был счастлив.
И как я мог не замечать этого раньше?
Но, пройдя через всё, что со мной было, побывав по ту сторону жизни, я наконец это понял. И я, не переставая, благодарил небо за подаренный шанс.
Заблудившись в своих мыслях, я налетел на кого-то. Вокруг разлетелась куча листочков, а я с удивлением уставился на женщину, сидевшую у моих ног.
– Извините меня, – тут же сказал я, подняв ее, и присел, собирая листы.
Она, улыбнувшись, сделала то же самое. Ее цветастое платье развевалось на ветру, и я подумал, как ее спасает от ветра эта легкая кофточка на плечах.
Вручив ей собранные листы, я стянул с себя куртку и накинул на ее плечи.
Она удивленно посмотрела на меня, но промолчала, только ее глаза блеснули за стеклами цветных очков.
– Спасибо большое! – радостно сказала она, и я улыбнулся.
– Пожалуйста!
И она рассмеялась, беззаботно, легко.
– А ты молодец. Многие бы ответили: «Не за что».
Я только пожал плечами.
– Вы меня поблагодарили, и я ответил благодарностью. Берегите себя и одевайтесь теплее. Всего доброго!
Я махнул ей рукой и побежал дальше.
А женщина еще долго с улыбкой смотрела мне вслед слегка задумчивым взглядом.
– Надо же. Как разноцветный карандаш в упаковке с простыми. Надеюсь, его глаза и дальше будут так светиться, как сейчас, – тихо сказала она пролетавшему мимо ветру.
Он что-то ответил ей, и она, кивнув своим мыслям, пошла дальше.
***
Я влетел в колледж, почти выбив дверь. Коридоры кишели студентами, то тут, то там слышались привычные разговоры о преподавателях, о парах, о не сделанных рефератах.
Я окинул взглядом всех ребят и улыбнулся. Как здорово было видеть эту простую жизнь. Как было здорово знать, что она у меня такая же простая.
Но в данный момент меня не волновали ребята. Меня интересовал один конкретный человек.
Промчавшись по коридору, едва не уронив пару людей, я взлетел по лестнице на третий этаж, где у нашей группы должна была быть лекция. Удивительно, что я помнил это, а с другой стороны, я ведь вчера изучал расписание, верно?
Меня словно вело шестое чувство, и оно не ошиблось. Открыв дверь, я сразу же увидел вдали знакомую фигуру и, не задумавшись, рванул к ней. В ушах яро свистел ветер, улыбка сползала на скулы от скорости, с которой я бежал. Трое парней, идущих впереди, быстро приближались.
– Ричи!!! – заорал я во всю мощь легких.
Кажется, весь колледж содрогнулся. По крайней мере, два парня точно вздрогнули. А мой друг лишь спокойно обернулся, чтобы в следующий момент упасть на пол вместе со мной.
Я замер на долгую минуту, стараясь перевести дыхание, Ричи молча похлопывал меня по плечу. Приподнявшись, я заглянул в его глаза, ловя за коричневой линзой знакомые голубые всполохи, и неожиданно рассмеялся. Ричи подхватил мой смех.
Мы валялись посреди коридора юридического колледжа под недоуменными взглядами одногруппников и смеялись. Смеялись так легко, так звонко и чисто, словно снова были пятилетними детьми, играющими в песочнице.
– Я тут подумал… – всё еще посмеиваясь, протянул я, – а не сходить ли нам в кино вместо этих нудных пар? А вечером к тебе махнем, я твою маму предупредил.
Я глянул на друга, на его лице была та самая теплая улыбка, согревающая даже в самые холодные дни, заставляющая улыбаться, даже в самые дерьмовые моменты.
– Что скажешь?
Ричи приподнялся на локтях, не вставая. Да и как бы он встал, я все еще сидел на нем.
– Я не против. Выбирай фильм. Только, чур, не ужастик. Пожалуй, хватит ужастиков с нас обоих, – тихо ответил он.
Его улыбка отразилась на моем лице. Я кивнул, протянув ему руку. И когда старые шрамы на наших ладонях соприкоснулись, я понял, что черная полоса в моей жизни наконец-то закончилась. Теперь все будет хорошо. Точно будет.
И я ни за что не собирался упускать этот чудесный шанс, дарованный мне кем-то: самой судьбой, дьяволом или богом. Шанс, дающий мне право на счастье.
Этот шанс начать жизнь заново.
Эпилог
Через полтора месяца мы с Ричи забрали документы из колледжа.
Конечно, мои родители были не в восторге, но на удивление и разбора полетов устраивать не стали.
Я сказал, что буду подавать документы в университет искусств, лелея детскую мечту стать художником. Отец еще поворчал пару дней насчет представительности, но стоило мне сказать, что, когда я прославлюсь, я посвящу ему свою лучшую работу, как он внезапно заткнулся. Лишь иногда застывал, оторвав взгляд от бумаг, а на его лице появлялась совершенно новая для него, но так ему подходящая легкая улыбка.
Мама неожиданно увлеклась готовкой, соскребая с памяти все рецепты, которые знала. Получалось у нее пока неважно, но я верил, что у нее будет получаться лучше и лучше. Во всяком случае, я, не уставая, хвалил ее блюда.
А спустя еще год мы с Ричи переехали в Торонто.
Сняли квартиру в знакомом районе, подали документы в учебные заведения, устроились на работу. Вскоре в квартире появилась приставка и телевизор, хотя мы все равно чаще гуляли.
Блуждая по улицам и паркам, я не переставал искать взглядом Лолу и компанию. Я всё ждал, что вот сейчас из-за куста на меня выпрыгнет Джей, тут же послышится смех Лилии с Розой. Том предложит сигаретку, а Лола с Юпитером, иронично изогнув брови, будут поджидать на лавочке.
Я думал, что эта привычка пройдет еще не скоро, но, впрочем, это было даже неплохо. Ричи тоже это видел, но ничего не говорил.
Лабрадора мы тоже перевезли с собой, и теперь этот рыжий счастливый засранец в любое время дня и ночи тянул нас к озеру. И пока он барахтался в воде, мы валялись на берегу, обсуждая всё, что угодно, говоря обо всём на свете, не в силах наговориться.
Довольно быстро мы перевезли в Канаду и Аманду. Она сразу же влюбилась в Торонто, без устали обходила все его переулки, с радостью гуляла с нами, да и просто была счастлива.
И я был до безумия рад видеть это счастье в ее глазах, больше не замутненное застаревшей болью и потаенной печалью.
Пару раз к нам даже приезжали мои родители, погостить. Нет, они остались такими же чопорными и сухими, точно также сходили с ума, плавая среди законов и кодексов, но что-то неуловимо в них всё же изменилось.
Как ни странно, но я любил их. И чувствовал, что эта любовь взаимна, пусть и проявляется у нас по-разному. Мне всего лишь потребовалось открыть им свое сердце.
И каждую ночь, ложась спать в уютной тишине своей комнаты под мерное сопение пса, я проводил пальцами по старому шраму на ладони.
Теперь это уже была не детская клятва дружить. Это было обещание жить и помнить, нерушимая клятва, связавшая жизнь и смерть, память и забвение. И я помнил.
Я помнил, что у меня есть своя большая семья, ради которой стоит жить. Я важен. Я нужен. И есть те, кто живет ради меня.
И больше я не забуду об этом.
Обещаю.