– Я была мертвой. Но я все слышала и знаю, что мой ребенок жив и он со своим отцом – ты так сказал. Ты отдал его демону? – Какому еще демону? Феодосий кроткий, произвел на меня впечатление деревенского лопуха. Лопух слишком большой? – Представив, что Феодосий где-то бредет по дороге с орущим голодным младенцем, отец Дамиан погрустнел. – Какая нелепость! – воскликнула Инес. – Ты отдал его чужой женщине и я не знаю, что хуже – отдать демону или этой обманщице? – Какая еще женщина, какой демон? Умом повредилась? Ты сама не захотела выходить за этого Феодосия. Я все сделал, чтобы вы были вместе, свел вас в том монастыре! Если бы не твое упрямство и его благородство, он мог не признавать отцовство, я был бы счастливым дедом, а твоя мать была бы счастлива баюкать этого младенца. А теперь не знаю – где, но знаю – с кем – он со своим отцом, с Феодосием. – Феодосий ему не отец! – Час от часу не легче, дочь моя. Позволь спросить – кто же отец, если не он? Инес опустила глаза. Она не хотела отвечать, зная, какой будет реакция – проклянет еще больше и тогда из этого склепа ей уже не выбраться. – Разве это важно? Ты отдал ребенка женщине, которая водила вас за нос. Я говорила, что это не послушник. Ты не поверил. Одно не могу понять – зачем она согласилась? Чужой ребенок, да еще с такими.. гм, родственниками, – Инес подумала прежде всего о демоне, думая, что Теодора в неведении – "Вот уж повезло этой самозванке", – Отец, оставим распри. Ответь – она взяла его добровольно или ты заставил? – Этот Феодосий или как ты меня уверяешь – эта женщина, необычная. Она не пыталась сбежать – я к нему, прости, я уже начинаю тебе верить – к ней, приставил охрану, но не понадобилось. Такая вот она, эта «Феодосия»… Признаю, я был слеп, когда хотел вас свести, не разглядел в ней женщину, – О том, что отец Дамиан больше смотрел в мешочек с драгоценностями, которые Теодора оставила ему в знак благодарности за приют, игумен умолчал. – Инес, ты воскресла. Это, конечно, чудо! Думаю, твоя мать будет безмерно счастлива. Но для всех ты приняла постриг и находишься в женском монастыре. Если уж ты воскресла, тебе точно надо стать монахиней. Я все устрою! – отец-настоятель еще пытался возглавить то, что не мог отменить и считал абсурдным, но свершившимся фактом. – Сначала хотел меня выдать замуж без моего желания. Отобрал ребенка. Теперь в монахини определил? Так-то ты любишь свою дочь? – Инес уже не могла и не хотела сдерживаться. К тому же её стало одолевать неудержимое чувство голода, необычного – ее мучила жажда крови. Источник находился совсем рядом – кровь текла в венах ее отца. Мысль о том, что это не чужой ей человек, останавливала, но с каждым мгновением «жажда» становилась сильнее. – Если бы ты знала, на что я пошел ради тебя… Твое монашество стало бы платой, такой, как и моя. Инес сделала несколько незаметных шагов, чтобы подобраться к отцу поближе на тот случай, если он вздумает сбежать. Она была уверена, что отец, как мужчина сможет дать ей отпор, если она не опередит его. Услышав последнюю фразу, остановилась. Любопытство перебило чувство голода. – Если есть семейная тайна, которая касается меня, самое время мне об этом сообщить. Потом может быть поздно, отец, я не шучу. Отец Дамиан взглянул на дочь и все слова, которые уже готовы были сорваться, застряли у него в горле – в неверном свете угасающей свечи он увидел, как у его дочери отрастают клыки. Верхняя губа Инес приподнялась и подрагивала от нетерпения. Игумен отшатнулся от нее и начал неистово креститься, отмахиваясь свободной рукой, потом не выдержал и закричал: – Что ты надумала? Не подходи ко мне! Изыди! – он схватил молитвослов, но не успел его открыть – Инес вцепилась ему в руку. Игумен ощутил, как его кровь потекла в окровавленный рот существа, которое еще минуту назад было его Инес. С каждым глотком его тело слабело, сознание все больше путалось. С кровью из него высасывали саму жизнь. Мысль, что ему предстоит умереть от зубов собственной дочери, показалась ужасной, но она придала сил. Свободной рукой он нащупал молитвенник, замахнулся и со всей силы ударил углом кованного переплета в висок монстру. То ли Инес не ожидала, что жертва будет сопротивляться, то ли молитвенник «не понравился», но она выпустила руку отца, скрипнула зубами и вознамерилась вцепиться в другое место. Раздался душераздирающий скрежет заржавевших дверных петель. Инес обернулась. Отец с ужасом смотрел на ее окровавленный рот и обезумевшие глаза. В следующее мгновение пламя свечи, которое и так еле теплилось, вспыхнуло в последний раз и погасло – сквозняк сделал свое дело- склеп погрузился во мрак. В тесном помещении началась возня. На игумена навалилось что-то тяжелое. Он оказался на коленях, больно ударившись о каменные плиты, но тут же вскочил и начал хаотично отбиваться молитвословом, который стал его оружием. В голове билась отчаянная мысль – не дать приблизиться к себе. Один из ударов, кажется, достиг цели – молитвослов своим острым углом угодил во что-то мягкое. Раздался вскрик и голос принадлежал не Инес. Игумен на мгновение замешкался и тут же сам получил удар, но не сильный, поскольку били тоже наугад. Он отлетел в сторону, ударился головой о стену и на короткое время выбыл из битвы. Раздался испуганный женский голос: – Ай! Меня укусили! – на этот раз отцу Дамиану голос показался знакомым. Определить более точно не смог – мешало волнение. По сопению, ударам и звукам падающих тел невозможно было определить число участников. Учитывая то, что бились, определенно, с Инес, больше не с кем – игумен молился, чтобы у его спасителей хватило сил справиться с ней. Судя по тому, что она еще кого-то покусала, сдаваться Инес не собиралась. Игумен подтянул к себе ноги – их уже оттоптали – таращился в темноту и неистово молился. – Адская тварь! Да как ты посмела! – голос тоже был женский. Вслед за этим зазвучали слова заклинания – игумен их узнал – они были из древнего фолианта, одного их тех, что обычно хранились в монастырских библиотеках, как бесценное наследие далеких предков. В его монастыре такой книги не было – библиотека хранила в основном книги по астрономии и медицине – алхимия и ей подобное собирали в женских монастырях. Игумен часто задумывался над этим и пришел к выводу, что таким образом выражалась природная склонность женщин к ведьмовству или монахини старались не допустить распространение опасных знаний. Логика подсказала, что сейчас заклинание используют по делу – чтобы усмирить Инес. Несмотря на то, что она на него напала, отец не мог воспринимать ее иначе, как свою дочь. Если ее завернули, значит в том была и его вина – он, игумен, не успел помочь своей дочери, не отмолил ее грехи и сам едва не стал жертвой. Поделом. Не зная, как подействовало заклинание, настоятель не очень верил в спасение – Инес буквально обезумела и могла расправиться не только с ним – помнил, что выпитая кровь такие существа делает невероятно сильными. Утешало одно – он умрет не один, а если выживет, будет кому разделить непомерный груз этой страшной тайны. Звуки борьбы стали утихать. Игумен с замирание сердца ждал, чувствуя себя агнцем на заклании. – Надо поспешить, пока сюда не набежали. Мы так шумели, что мертвых могли разбудить, не то, что ленивых монахов, – голос не Инес. Настоятель с облегчением выдохнул. – «Сколько же их? Как они нашли сюда дорогу? – угроза смерти миновала и в игумене снова "заговорил" настоятель, который был весьма недоволен тем, как монастырская братия следила за тем, чтобы посторонние, да еще женского пола, не бродили, где не следует. – Похоже, монахи и послушники и правда спали, если до сих пор никто ничего не услышал! Меня могли уже прикончить и труп обнаружили бы в лучшем случае, к обедне!" – его возмущению не было предела. Он снова попытался вспомнить, кому принадлежал один из голосов, до боли знакомый, но его вновь отвлекли самым грубым образом – накинули на голову мешок и потащили за собой. Он не сопротивлялся. Не без усилий обуздав свой гнев, старался идти осторожно, чтобы не упасть. Он искренне надеялся, что у него еще будет время со всем разобраться. И вместе с тем его не покидало чувство вины – Инес следовало похоронить сразу, не испытывать судьбу. Один раз он уже сделал ошибку – выпросил ее у смерти. Второй раз ему нечего было предложить – Инес все могла взять сама.

Глава 20.

Отец Дамиан чувствовал боль в укушенной руке. Он осознал, что был на волосок от гибели. Пока его тащили по коридорам подземелья, он вспоминал все, что знал и слышал о воскресших и кровососущих. Перебрав все варианты, остановился на самом неприятном, с его точки зрения, поскольку был уверен, что его дочь стала гентакубом. О них он вычитал в одной из тех книг, что хранились в секретном хранилище монастыря – читать их было страшно, но интересно. И вот подтверждение, что все, что там было написано – не выдумка. Обстоятельства проверяли на крепость рассудок и веру отца Дамиана, заставляя вспоминать все, что он об этом узнал. Эти существа были безжалостны – они не испытывали ни к кому привязанности. В книгах сообщалось, что гентакубы используют охотнее всего кровных родственников, в качестве «еды». Гентакуб поселялся поблизости или в самой семье и "питался" до тех пор, пока не изводил последнего в роду. Это «сожительство» могло растянуться на сотню лет – гентакуб маскировал свое присутствие, а тех, кто о нем знал, держал в постоянно страхе. В «стаде» поддерживался строгий баланс – никаких лишних смертей, чтобы не лишиться источника еды и убежища – гентакубы во многом сохраняли свои прежние привычки и меняли образ жизни в крайнем случае. Чем больше игумен об этом думал, тем ему становилось страшнее. Он уже проклинал себя, что не послушал жену и не похоронил дочь сразу, тянул. Впереди мелькнул отблеск факела, значит скоро выход. Отцу Дамиану разжали зубы и что-то влили. Он ощутил горький вкус и тут же провалился в "сон", хотя тело продолжало бодрствовать. Изабо запаслась зельем заранее, как знала, что может понадобиться. Предварительно и сама приняла, но другое – оно сделало ее сильнее и выносливее. В итоге пригодились оба – нести на себе тело Инес, обездвиженное заклинанием, было проще простого. Из темноты показались фигуры – посыльные демона. Мать Изабо окликнула их. – Отнесите тело, сами знаете куда. А мы пойдем своей дорогой. Изабо даже не запыхалась, в отличие от Кларисы, хотя отец Дамиан, которого она только подгоняла, шел сам – само приключение вымотало ее до предела. Игумен, на которого еще действовало зелье матушки Изабо, оставался ко всему безучастным. – Он спит? – спросила Клариса, когда они наконец дошли до кельи отца Дамиана. – Не волнуйтесь, ничего с ним не случится. Несколько капель зелья, дошел и ни разу не споткнулся. Проснется, подумает, что ему все привиделось. Думаю, что так будет лучше, чем вам пришлось бы объясняться с ним. – Что теперь будет с Инес? Те люди, что забрали ее, не внушают доверия. – «Не удивительно», – согласилась с ней Изабо. – Но что-либо менять уже поздно". Изабо представила, как удивится демон, когда поймет, что Инес некоторым образом «жива». Ей пришлось немало потрудиться, чтобы «внушить» своей спутнице, Кларисе, что ее покусали крысы… – Инес похоронят, это все, что вам нужно знать. Вы же этого хотели? Вам надо заняться собой – укусы крыс чреваты, можно подхватить заразу, давайте, я вам прижгу рану. Куда вас укусили? Клариса показала шею. – Близко к лицу. Закройте глаза, я еще чуточку "поколдую", для вас это не опасно, а вот "испорченную" кровь оздоровит. Клариса беспрекословно повиновалась – смертельная усталость давала себя знать. Дождавшись, когда женщина закроет глаза, Изабо уколола себе палец, поднесла к ранкам и стряхнула в них по несколько капель своей крови. Клариса ойкнула. Послышалось шипение и на месте укусов вспенились розоватые шапочки – кровь васИлисы, как чудодейственный эликсир, очищал кровь, подпорченную гентакубом. Как ни странно, Инес не причинила ей особого вреда. Разве что Клариса немного ослабла и была в шоке от испуга. Матушка Изабо предположила, что Инес намеренно сохранила ей жизнь. Кларисе отводилась роль «жертвы», которая должна была питать гентакуба долгое время, а не погибнуть от одного укуса. Убедившись, что Кларисе больше ничего не угрожает, Изабо снова попыталась "окликнуть" Теодору. Как и во все предыдущие попытки, ей ответила тишина. Хотя пару раз до этого она ясно слышала детский смех. Ребенок хоть и был мал, почувствовал "слежку" и "спрятался" сам и Теодору накрыл защитным куполом – магия простая, но и ей надо было учиться долгое время. Ребенок демона владел этим искусством с рождения. – «Растет малыш, – вздохнула Изабо. – Надо поспешить, пока он не начал командовать нами, кто знает, что он Теодоре насоветует. Она еще не окрепла, может оступиться», – игуменья знала – если это случится, Теодора покатится вниз еще быстрее и остановить процесс саморазрушения будет не под силу даже ей. Она посмотрела на измученное бессонницей и переживаниями лицо Кларисы. – Вам надо принять все, как есть и жить надеждой, что дитя Инес в безопасности и не унаследует пороков матери, – сказала игуменья, подумав про его отца – но тут уж она ничего не могла – на все воля Бога. – Если могила Инес будет в доступном месте, вы об этом узнаете. В противном случае, сохраните ее в своей памяти. Советую вам отдохнуть – вы еле живая. У вас была сложная ночь и день будет не легче. Вас что-то еще беспокоит? – спросила мать Изабо, собираясь уходить. – Да. Есть кое-что. Мне показалось, что, когда дверь открылась, каменное ложе было пустым. Разве тело не должно было лежать там? – В самом деле? Вам так показалось? А я сразу увидела, что покойница там, где и должна. Это у вас от переутомления. Отдохните и не бередите себе душу ненужными предположениями. Инес мертва. Сделайте так, как предлагал игумен – объявите всем, что ваша дочь тайно приняла постриг. Судьба ее ребенка в руках бога, уповайте на него. И не забывайте промывать целебным настоем рану, я вам его пришлю – укусы крыс заживают плохо, придется прятать шею под воротником. Лишние расспросы ни к чему. – Вы правы, – Клариса с осторожностью потрогала шею. – Еще скажут, что покусал вампир, у нас народ, сами знаете какой – предрассудки уживаются с верой, как одно и то же. Матушка Изабо кивнула потому, что знала по себе – так и есть и дело не в дремучести верующих, а в убедительности доказательств, которые темная сторона предоставит по первому требованию. Ей не терпелось закончить этот разговор. Столько всего произошло за последнее время, а она не видела веренице проблем, которые предстояло решать. Вместо погребения – новый запутанный клубок в руках и не знаешь, за какую нить потянуть. Почему Инес вернули и не подумали о том, что она станет одним из созданий? Ее намеренно или случайно обратили в гентакуба? С вампиром или суккубом было бы проще. На секунду Изабо показалось, что так неловко «воскресить» мог только дилетант, новичок. Но у кого могла быть такая сила? О ребенке она не подумала – он же еще младенец, мог "подсматривать, прятаться", но не воскрешать! Перед тем, как уйти, она решила подбодрить Кларису. – А у вас есть характер, – комплимент игуменьи был искренним – без помощи Кларисы у нее бы ничего не получилось – только она знала дорогу и в склепе, несмотря на непредвиденные обстоятельства, самообладания не потеряла. – Из вас получилась бы неплохая игуменья – хладнокровие, милосердие и ум – три кита, на которых держится управление женской общиной. – Моей семье это не помогло, – ответила Клариса, хотя и была польщена. Сколько жила на свете, а таких отзывов о себе от мужа не слышала. Добрые слова были очень кстати. Сомнение, что она допустила ошибку, позволив "выкрасть" из монастыря тело покойной дочери, наконец ушло. Обещание, что она когда-нибудь увидит своего внука, стало для нее путеводной звездой – ради этого она пошла на безрассудный поступок, а значит и жалеть было не о чем. – Буду ждать от вас вестей. Если понадобиться мое участие еще в каком-то приключении, зовите. От моей семьи почти ничего не осталось. Отец Инес найдет утешение в своих молитвах, как и раньше, когда прятался за ними от семейных проблем. А что делать мне? – Жить и уповать на мудрость Создателя. Только не живите надеждой. Это может вас иссушить и отобрать последние силы. Может статься, что они вам еще понадобятся. – Да будет так, мать Изабо, помолитесь за меня. И за Инес… – Скажу вам то, что может вас задеть, но выслушайте. Попросив меня о молитве, вы хотите тем самым переложить ответственность на меня. Я не отказываюсь и постараюсь. Но боюсь, что моих молитв недостаточно. Научитесь молиться сами. Пока ваша душа страдает, у вас может получиться. Молитва сработает, если будет омыта слезами вашей души. Прощайте.

Глава 21.

Теодора, устроившись в корнях старого тутового дерева, крепко спала – усталость так ее измотала, что не найди они этого дерева, которое их приютило, она уснула бы прямо на обочине. Младенец уже выспался, потянулся и начал высвобождать себе руки, чтобы откинуть с лица уголок платка, который закрывал обзор, а на самом деле защищал его личико от солнца и ветра. Он еще раз потянулся, с наслаждением втянул воздух, будто глотнул его и заулыбался. Ребенок деловито распеленался, понюхал и недовольно сморщился. Он все это старался делать аккуратно, чтобы не разбудить Теодору. Голозадый и серьезный карапуз сел рядом с ней стал изучать – осмотрел ее лицо, брови, потрогал волосы, погладил по щеке. Теодора почувствовала прикосновение и открыла глаза. -Ты? Как ты выбрался? – она смотрела на младенца почти с испугом. – «Это же ребенок демона, что удивляться? Как бы он не придушил меня и не покусал, пока я сплю». Ребенок почмокал губами, демонстративно сунул в рот палец и начал сосать, не сводя с Теодоры глаз. – Хочешь есть? Что же мне делать? Ведь у меня нет молока. Теодора осмотрела себя и дотронулась до креста, единственно ценной вещи, которая была при ней – остальное осталось в монастыре. – Нам пора, – сказала она младенцу и начала заворачивать его снова. Он не мешал ей. Но когда она попыталась закрыть ему личико, решительно запротестовал, откинув ткань и строго посмотрел на нее. Теодора оставила лицо открытым, пусть смотрит, если хочет. *** Дорога в город заняла около часа. Разыскав рынок, Теодора первым делом прошла туда, где торговали молоком. У одной из молочниц, которая показалась ей не такой суровой, тихо спросила, показывая свой крест: -Сколько молока ты мне дашь взамен этого? Увидев крест, торговка оживилась – по виду он был дорогим. Осмотрев женщину с младенцем, торговка прикинула, что можно выгодно обменять молоко на вещь, о ценности которой, похоже, эта оборванка не подозревала – за такой крест можно было кормить ее ребенка недели две и самой накупить лепешек. – Кувшин, – сказала она, недовольно оттопырив нижнюю губу. – Целый кувшин! – Один кувшин? – А тебе десять надо? Ты собираешься кормить ребенка или купать в молоке? – Хорошо, не кричите. Я отдам вам крест, а вы пообещайте мне каждый день давать по пять стаканов молока. Я буду приходить сюда ежедневно. – И сколько ты собираешься ходить сюда? – торговка поняла, что женщина не даст себя одурачить. Названное количество молока было значительным, а его стоимость сопоставима с тем, что можно было за крест выручить. В любом случае, сделка была выгодной. – Неделю. Торговка согласилась, схватила крест и дала Теодоре молока, как она и просила. Отойдя в сторону, Теодора скрутила из платка подобие детской соски, опустила один конец в кувшин, другой поднесла ко рту младенца. Он сразу понял, что надо делать и зачмокал, прикрыв от удовольствия глаза. Теодора смотрела на него, а у самой в животе раздавалось урчание – пустой желудок напоминал о том, что тоже хочет есть. Но о себе Теодора не подумала. Ребенок открыл глаза, он тоже услышала «музыку», внимательно на нее посмотрел и продолжил свое дело. По пути на рынок Теодора приметила развалины сарая и решила, что это сгодится в качестве временного жилья, пока ребенок немного не окрепнет, а она не придумает, что делать дальше. – Здесь мы будем с тобой жить. Хоть какая крыша над головой. Главное, что у нас теперь есть для тебя молоко! Теодора опустила глаза и остолбенела – у нее под ногами валялась серебряная монета. – Вот удача! Я смогу купить себе лепешек! Счастье за сегодня улыбнулось нам дважды! *** Неделя полетела быстро. Найденной монеты хватило ненадолго. Дошло до того, что однажды Теодоре пришлось чуть ли не подраться с мальчишками, которые бегали по рынку, хватали с прилавков еду, какая попадалась и сбегали, а потом, прятались в укромном месте, делили добычу и ели. Один из них обронил рыбу – она выскользнула у него из рук. Серебристая кефаль валялась в пыли у самых ног Теодоры. Она не растерялась, наклонилась, схватила рыбу и прижала к себе. – А ну, отдай! Это наше! – Ваше? Что-то вы не похожи на торговцев. Вы ее украли! – Вот еще! Отдай! Или мы заберем ее силой. Теодора прикинула, что мальчишки вполне могут лишить ее еды, которая досталась ей пусть и таким не очень честным способом. Но рыба и так была краденная. Она прищурила один глаз и сказала: – Раз так, давайте поступим мудро. – Это как? – Очень просто – мы поделим рыбу – одну половину вам, другую мне. Мальчишки посовещались и решили, что такой вариант подойдет. Драться со взрослой женщиной им тоже не хотелось – по ее виду, она была голодна не меньше их и билась бы по-настоящему. – Мы согласны. Как будем делить? – Вот так, – Теодора разломила рыбу на две примерно равные части. – А теперь кинем жребий, кому что достанется. Теодоре достался хвост и большая часть икры, которая находилась в рыбьем брюхе. Мальчишки скривились, но договор есть договор. На том и разошлись. Теодора собралась съесть рыбу сырой – развести огонь было нечем. Но не успела она начать, как снова заметила что-то подозрительно интересное в углу сарая. Теодора удивилась бы меньше, если бы снова нашла деньги – на этот раз развалины одарили ее сосудом, доверху наполненным «греческим огнем». Теодора умела им пользоваться потому, что много раз наблюдала, как слуги его готовили, смешивая расплавленную серу, деготь, голубиный помет и что-то еще. Все это заливали кислотой, закупоривали в стеклянный сосуд и клали в печь. Зелье томилось там дней двадцать, а когда его вынимали, греческий огонь был готов. В него окунали факелы, которые буквально вспыхивали от одной искры. – Видимо, осталось от прежних хозяев или кто-то это украл и спрятал. Теперь это наше и у нас с тобой будет огонь! – Теодора была счастлива, что смогла решить сразу несколько проблем – пожарить рыбу и согреться – ночи были прохладными, она боялась, что ребенок, может заболеть. Теперь можно было об этом не думать. Ребенок наблюдал за Теодорой и заливался от смеха. – Чему ты смеешься? А, я кажется, знаю – тебе так же весело, как и мне – наши желания исполняются, как в сказке! В жизни такое случается не часто. Обычно все наоборот. Нам просто очень повезло. Спи, малыш, завтра будет новый день и новые чудеса. Спи… Теодора не заметила, как снова заснула первой. А малыш, как и в предыдущие ночи, до утра всматривался в темноту, не идет ли кто – сторожил. Когда Теодора просыпалась, буквально за секунду до того, как она открывала глаза, ребенок смыкал свои отяжелевшие веки и погружался в сон, совсем не детский и беззаботный. Так засыпают вымотанные до предела взрослые – сон приходит не сразу, а подкрадывается осторожно, будто не верит, что в нем есть нужда и его прогонят, как назойливого пса, чтоб не мешал. Теодоре приходилось ждать его пробуждения намного дольше, чем раньше. Она удивлялась – какой же он соня, но секрета такой чрезмерной сонливости так и не разгадала. Наконец настал последний день, когда Теодора должна была получить последний стакан молока. Ребенок поел. – Ну вот, что дальше, ума не приложу. Больше мне продать нечего. Разве что себя. Теодоре пришло на ум то, что приходило многим в таком же безвыходном положении. Эта мысль не шокировала ее, напротив, сейчас грех ей казался возможностью выжить. Побираться и есть помои она могла, но как накормить этим ребенка? Теодора стала присматривать, где в этом городе могло быть подобное заведение. Младенец смотрел на нее и сосал палец. -Ты голодный? Потерпи, скоро у тебя будет еда каждый день. Я еще молодая, только вот вымою лицо и разберу свои волосы. Расчески у меня нет и лент тоже, но они пышные и вьются, это мужчинам нравится. Эх, что добру пропадать, – Теодора в сердцах ударила себя в грудь и вскрикнула от боли – что-то царапнуло ее и это что-то было под ее рубахой. – «Что там?» – удивилась она – ведь крест был уже продан. Теодора решила, что это соломинка или травинка, которая случайно попала под одежду, когда они спали в сарае на ворохе старой соломы. Теодора полезла рукой себе за пазуху и нащупала цепочку. Потянув за нее, вытащила крест. – Но как…Зевс всемогущий…, – Теодора была христианкой, но в этот момент у нее вырвалось обращение к древнему богу – в его существование она была готова поверить быстрее, чем в то, что крест снова был у нее. Она услышала заливистый смех. Младенец даже покраснел от натуги, не имея навыка справляться с приступами такого веселья, закашлялся. Теодора похлопала его по спине. – Ты снова надо мной смеешься? Будто что-то понимаешь? Ребенок пожевал губками и улыбнулся. – Хочешь сказать, что ты все знаешь? Может это ты все устроил? – предположение было абсурдным, Теодора это понимала, сказала просто так, не зная, как объяснить странное поведение ребенка. Но он в ответ поднял маленький пальчик и показал им в сторону рынка. – Хочешь сказать, что ты стащил крест у торговки? – спросила Теодора, не отводя от ребенка глаз. От предположения, что ее нелепая догадка может быть правдой, у Теодоры перехватило дыхание. – Нет, это все неправда. Я сплю. Нет никакого креста. Малыш, не шути так со мной. Ты сводишь меня с ума! Ребенок покрутил головой, сунул палец в рот и занялся любимым делом – начал его сосать. Теодора так и осталась стоять, пытаясь совладать с собой и не растерять, как она думала, остатки своего разума. Этого она боялась больше всего…