Мать Изабо улыбнулась, когда увидела, что рядом с Теодорой, которая так искренне помолилась за другого, появился бесплотный ангел, невидимый Теодоре и обнял ее.

– «Почему не хочешь показаться ей?»

– «Чтобы не притупить ее инстинкт самосохранения – будет думать, что страхуют, ослабеет. Неверие в нас – не страшно. Лишь бы в Него верила».

– «Она уже убедилась, что демон реален. Сегодня помолилась. Предчувствие Бога уже в ее душе».

– «Это и твоя заслуга, Изабо. Тобой очень довольны», – ангел исчез.

–Твоя молитва услышана. Да будет тебе дано то, о чем просишь, Теодора.

Игуменья произнесла эти слова. В ту же секунду дверь в келью распахнулась от мощного удара. Теодора едва успела заслонить Изабо собой, давая ей возможность скрыться. На пороге стоял отец Дамиан. Его глаза горели огнем ярости и горя.

– Негодный человек. Кого ты прячешь за своей спиной? – Теодора отошла в сторону, надеясь, что там уже никого нет. – Будь проклят день, когда я впустил тебя в нашу обитель! Ты погубил мою дочь! – игумен сам верил в то, что говорил, забыв – послушник войти-то вошел, но остался по его личному разрешению. Но тогда – Если не хочешь сгинуть прямо здесь, забирай этого младенца и покинь стены монастыря немедленно!

Теодора не могла промолвить ни слова:

– «Я разве об этом просила?»

Матушка Изабо, которая намеренно задержалась, но успела стать невидимой, прошептала:

– «Пока мы тут с тобой постигали таинство молитвы, Инес умерла родами и была избавлена от искушений, боли, страданий, как ты и просила. Младенец жив и здоров, что очень странно. Нет времени выяснять, почему так. Раньше все умирали. Для этого ребенка сделали исключение. Что ж, Ему виднее. Теодора, ты признаешь младенца и будешь о нем заботиться. Считай, что это твое послушание». – Сказать, что ребенок наказание за грехи, Изабо не решилась.

– О чем ты говоришь? – Теодора была в ужасе от такой перспективы и воскликнула вслух. – Это же сын дьявола!

– Какого еще дьявола? – прорычал настоятель, безутешный отец почившей роженицы. – Еще смеешь богохульствовать в святом доме? Забирай плод своего греха и убирайся! Мою дочь будут оплакивать и похоронят как девственницу в другом монастыре – все будут думать, что она тайно приняла постриг. Это единственное, что я могу еще для нее сделать. А ты уходи, пока я не передумал.

Теодоре ничего не оставалось делать, как собраться и ждать, когда вынесут младенца. За Феодосием пришли:

– Настоятель разрешил тебе перед тем, как покинуть стены монастыря, в последний раз посмотреть на ту, кто приняла безвременную смерть из-за тебя. Младенец там, можешь его забрать.

Такова была последняя милость безутешного отца по отношению к Феодосию, которого монастырь обчистил полностью и теперь лишал крыши над головой, да еще перекладывал ответственность за судьбу незаконнорожденного. И все же милость была – требовалось сохранить тайну – не убив «плод греха», можно было сделать только так – убрать с глаз долой подальше, но под надежной защитой. Настоятель был уверен, что Феодосий его отец и сумеет позаботиться о свое ребенке:

– «Мы никогда не сможем его признать, не сумеем объяснить его присутствие в нашем доме и смерть Инес! Все поймут, как эти события связаны. Я не могу из-за этого лишиться сана и всего, что у нас есть».

Решение было принято заранее, причем, на всех уровнях. Инес, выносив под сердцем младенца, зачатого от демона, умерла, как и все подружки демонов, в которых проросло его семя. Такова природа демона – посеянное им, прорастало смертью.

Пути Господни неисповедимы. Ангелы, которые рождению живого младенца были удивлены не меньше Изабо, приступили к своим привычным обязанностям – стали готовить душу Инес к ее последнему путешествию по реке Лете. Челн уже ждал.

Тело несчастной Инес еще не сняли со станка для родов – специального приспособления из дерева, в тисках которого она провела последние часы своей жизни. При виде бледного лица, искусанных губ роженицы, Теодора не выдержала и разрыдалась.

– «Она не заслужила такой смерти!»

Голос Изабо снова все поставил на место:

– «Заслужила и ты это знаешь лучше, чем кто-либо. Зато теперь ее душа очистилась страданиями, надеюсь, она у Бога, отдыхает, отогревается. Видишь, твоя молитва оказалась действенной».

– «Почему ты так уверена, что именно моя молитва все так устроила?» – возмутилась Теодора. Перед лицом смерти ей совсем не хотелось лавров похвалы, да еще за такое – разве она думала, что этим все кончится?

– «Не знаю, почему ты так сердишься. Теперь у тебя есть опыт молитвы. Будешь знать, что слышат те из них, в которых просишь не для себя. Ты спасла Инес! Поверь мне. Я знаю, о чем говорю. Ты смогла в свое время улизнуть, а она нет – она понесла от дьявола, не забывай. Закрой ей глаза, бери младенца и уходи, пока дед и бабка не опомнились, что это единственное, что у них осталось на память от дочери и не отобрали младенца. Ребенка надо спрятать. Я помогу. Действуй, пока не поздно. Настоящий отец скоро будет здесь».

***

– Он уже ушел? – отец Дамиан не сразу прервал свою молитву, когда к нему зашли сообщить о том, что приказание исполнено – Феодосия (Теодору) из монастыря изгнали.

– Его келья пуста.

– Что он взял с собой?

Казалось бы – вопрос странный, если учесть, что никакого имущества у послушника, как правило, не имелось. О том, что у Инес родился младенец и Феодосий должен был забрать его с собой, старались скрыть, а тем, кто что-то пронюхал, уже приготовились заморочить головы. Этим сейчас отец Инес и занимался, аккуратно подбирая слова.

– Н-ничего! – ответил молодой монах, заикаясь, – если не считать…

– Я спрашиваю – ЧТО он взял с собой? – голос игумена звучал сурово и обещал непонятливому кару, если не последует верный ответ. В монастыре все были сообразительными, игумен в этом убедился.

– Ничего! Феодосий ушел и взял с собой «ничего»!

Настоятель уже было вздохнул с облегчением, но услышал продолжение:

– И его руки не были пусты.

Выругавшись про себя, игумен, который к тому времени отвернулся и смотрел в окно в надежде увидеть Феодосия и лично убедиться, что он покинул монастырь, развернулся к своему собеседнику и уставился на него, как голодный кот на единственную мышь в пустом амбаре.

– … потому, что это всего лишь видимость – прошипел он, – его руки не были пусты, как и его душа. Там была наша милость к нему. Ты же это хотел сказать?

Судя по виду начальства, второго шанса на неверный ответ у молодого и такого упёртого монаха не было. Справедливость требовала правды, а разум шептал свое:

– «Тебе надоело жить?» – монах тут же опустил глаза и начал молиться.

Отец Дамиан присоединился к нему, выждал, и убедившись, что перспектива скорой смерти в одной из ниш подземелья дошла до сознания этого несчастного в полной мере, отпустил с миром.

– Ступай, сын мой и впредь не путай злой умысел с провидением. Если злоумышленник уносит из монастыря то, что ему принадлежит, сообщай сразу. Бывают случаи, когда монастырь по воле бога, конечно, избавляется от того, что ему может навредить. Понимаешь, о чем я? Ну и славно, ступай! В освободившуюся келью пока никого не пускай, хочу ее осмотреть.

Отец Дамиан вернулся к окну и понял, что успел вовремя. По тропинке со стороны хозяйственных построек, как он и распорядился, шел Феодосий. Еще немного и он скроется из виду. Мысль о том, что Феодосий уносит и ребенка, кольнула его. Но он быстро подавил это чувство:

– «Ребенок – плод греха, не может оставаться в стенах монастыря. Это немыслимо», – чтобы не передумать, настоятель отошел от окна и начал разбирать бумаге у себя на столе. Ему попалась дарственная, которую Феодосий подписал на все свое имущество.

– «Глупец и гордец, потерявший все…»

Укол в сердце вновь дал знать, что не все в рассуждениях правильно. Но с этими попытками бога поговорить с одним из своих сынов игумен научился справляться. Перекрестился, чтобы избавиться от наваждения, прочитал соответствующую молитву и "продолжил служить Господу" дальше…

Глава 17.

Теодора шла, не чувствуя под собой ног. Младенец, которого она прижимала к себе, вел себя тихо. Она несколько раз останавливалась, чтобы посмотреть – жив ли. В самый первый раз, откинув краешек холщовой ткани, в которую ребенок был завернут, Теодора даже испугалась, наткнувшись на его взгляд. Темные глазки смотрели заинтересованно, будто спрашивали:

– «И куда мы теперь?» – не «она», а именно «мы» – у Теодоры было ясное ощущение, что младенец ее узнавал. Но самое поразительное было не в этом – он смотрел на нее, как на свою мать.

– Что уставился?

Младенец в ответ заулыбался беззубым ртом.

– Хоть это у тебя нормальное, – Теодора не удивилась бы, увидев у ребенка полный рот зубов – с таким то взглядом.. – Спи давай, мне еще надо думать, чем тебя кормить. У меня опыта нет, а помощников вокруг, сам видишь, – пожаловалась она и аккуратно закрыла личико уголком. Через секунду приподняла его снова – младенец спал, посапывая и сосал палец, который держал во рту. Теодора изумилась еще больше – ее приказание было исполнено в точности – мало того, что спит, еще и не ждет скорой кормежки – справляется своими силами.

– Вот и хорошо, вот и правильно, – похвалила Теодора и пошла дальше. Дорога уже не казалась ей такой тяжелой, как прежде. И не потому, что камни под ногами стали мельче – она уже не чувствовала себя одинокой и отвергнутой всеми – какое же тут одиночество, когда у тебя на попечении целый ребенок, да еще такой чудной.

***

Тело Инес перенесли в одну из комнат в подвале монастыря и заперли на ключ.

– Мы должны ее тело предать земле! Что ты ее там держишь? Надеешься на чудо, что она оживет? – мать Инес, Клариса, рыдала непрерывно, пытаясь добиться от отца Инес хоть какого-то ответа. Отец Дамиан хранил молчание, только смотрел на бывшую жену с печалью, которую и она бы заметила, если бы присмотрелась. Но рассмотреть детали окружающего мира, который ей казался жестоким, а теперь еще и несправедливым, мешали эмоции. Она во всем винила своего мужа. Если бы Георг не стал священником, а прожил бы свою жизнь в миру вместе с семьей, все было бы иначе. Положение и достаток, которые принес новый статус, со временем утратил свою ценность для нее. Знатной и состоятельной женщине захотелось простого человеческого тепла, а его-то и не было. Инес была непутевой дочерью, но своей, плоть от плоти – весомый аргумент для заботы о детях, когда другие не работали. Зато теперь не было ничего. О младенце настоятель запретил думать под страхом смерти.

– Ты обещал, что похоронишь ее, как девственницу. Передумал? Или тебе что-то мешает?

– Да! – это было сказано с такой горечью, что женщина в испуге отшатнулась.

– Да, – повторил он. – Я знаю, кем была моя дочь при жизни. Сам не святой. Но пойти на такое кощунство не могу. Ты права – хотел! Но не смог. Что делать, не знаю. Возможно, она навсегда там и останется.

– В подземелье? Ты обезумел… Это же твоя дочь!

– Там нашли своё упокоение более праведные, – эти слова игумен произносил, когда уже уходил.

– Безумец! – выкрикнула вслед Клариса.

***

Демон стоял и задумчиво взирал на стены Махерат, думая о том, как войти. В женский он попадал через своих преданных подвижниц, которые даже в монашеском одеянии, став «христовыми невестами» умудрялись хранить "верность" ему.

От привычки нарушать клятвы в верности и предавать избавляли не стены монастыря, а искреннее желание и чистая молитва, не важно, где, хоть в поле. Силы воздуха, воды и небес помогали одолеть внутреннего врага и то не сразу.

Демон безошибочно вычислял тех, кто надеялся от собственной порочности укрыться в монастыре и заводил с ними знакомство. Сначала ненавязчиво, чтобы не спугнуть, потом все настойчивее. И, наконец припирал в углу, сбросив маску приличия, но не на сатанинскую и ужасную. Демон превращался в юношу с выразительными карими глазами, длинными ресницами и чувственными губами, которые улыбались ласково, а кончик алого языка обещал неземное. Именно в таком облике он предстал перед Инес, не оставив ей шанса.

Матушка Изабо своим появлением серьезно усложнила демону жизнь, срывая одну охоту за другой. Демон ненавидел ее, но тронуть не смел. Эта война за души велась по строгим правилам. Человек должен был сделать выбор сам. Но его можно было подтолкнуть в ту или иную сторону. Изабо и демон занимались перетягиванием каната в течение доброй сотни лет и уже успели друг к другу привыкнуть.

Теодору демон считал своей неудачей и винил в этом Изабо, зная, что без нее тут не обошлось, иначе почему следы Теодоры обрывались поблизости ее монастыря. Он «обследовал» монастырь снизу доверху, но никаких следов беглянки не обнаружил – матушка Изабо знала, как его обхитрить, хоть это и было непросто.

Махерат изначально представлял для демона место, куда он не мог проникнуть потому, что натыкался на запретный знак в виде креста, перевитого терновыми ветками. Это амулет появлялся из ниоткуда без предупреждения после того, как его вымаливали непрерывно долгие годы. В мужском монастыре Махерат такой амулет был. Матушка Изабо, как и отец Дамиан, о такой «защите» лишь мечтали – в их монастырях часто случались распри, молитва прерывалась, приходилось начинать все сначала и так из года в год.

Когда Теодора решилась на безумный шаг – спрятаться в мужском монастыре, ей надо было спросить совета у матушки Изабо – та бы отправила ее в Махерат. Но Теодора следовало путем, которым её вела судьба.

После того, как Теодора покинула монастырь отца Дамиана и отправилась с младенцем на поиски нового пристанища, мать Изабо прилагала все усилия, чтобы "привести" ее в Махерат. Надежнее "гнездышка", где навязанный Теодоре "птенец" должен был вырасти, не найти. Все портил демон, который после смерти Инес, вдруг стал сентиментален – его неудержимо тянуло туда, где они зачали младенца.

Изабо знала, что рано или поздно она увидит его под стенами Махерат. Неимоверными усилиями ей удавалось сбивать демона со следа.

Увидев демона, как она и предвидела, мать Изабо не стала прятаться и пошла на рискованный шаг, показавшись демону.

– Тебе туда не попасть, – сказала мать Изабо так, будто встретила демона совершенно случайно.

Демон обернулся, увидел её, проворчал недовольно:

– Ты? Что тебе от меня надо? Твоё стадо не здесь или на грешок потянуло?

– Тебе туда не попасть, – повторила она и присела рядом, давая понять, что хочет поговорить. Все это было крайне необычно – демон поразмыслил и присел рядом.

– Зачем она тебе? Живых мало?

– Ты про кого? – демон не терял бдительности и не сразу понял, о ком она говорила – об Инес или о Теодоре?

– О твоей последней жертве, Инес.

– Тоже мне жертва, она казалась мне вполне довольной. Мужчины в таком не ошибаются.

– Ты не мужчина, – фыркнула Изабо. Демон обиделся, но спорить не стал. Игуменья поняла, что сказанное задело ее собеседника. Значит она на верном пути…

– Почему не стал опровергать? – она упорно тянула тигра за хвост.

– Какой смысл? Что я тебе этим докажу? Что у меня есть сама знаешь что. Тебе его показать?

– Да ну тебя, как мальчишка.

Демон хмыкнул, ему понравилось, как Изабо отреагировала на его предложение – вроде не хамила, а отказала и настаивать не хочется. Он посмотрел на нее с одобрением.

– Сколько мы с тобой уже ходим вокруг да около? Как ниточка с иголочкой – куда я, туда и ты. Чего притащилась сюда? Посочувствовать?

– Смотри, иголочка, не уколись! Меня удивили твои попытки. Подумала, может ты забыл? Амулет не убрать, а тот, кто может, не станет – не для того дарил.

– Подбодрила. Чем еще порадуешь?

– Не было такой цели. А кое о чем напомнить могу. Всех грешников не спасу, знаю. Тех, что ты забрал или заберешь, оплакивать не перестану и буду за них молиться. Инес была не из моих. Её душа уже далеко. Так чего же ты здесь вынюхиваешь?

Демон насторожился и на вопрос не ответил, но, пользуясь случаем, задал свой вопрос, который его интересовал, пожалуй, больше, чем Инес.

– Если ты про младенца, которого она родила, то мне самому любопытно – почему он жив и что с ним собираются делать. Может быть это не мой? – демон усмехнулся, будто нерадивый папаша "сомневался".

Изабо с усмешкой посмотрела на демона:

– Раньше ты девок редко оставлял с таким подарком. Почему сейчас решился на новое "жертвоприношение"? Или это очередная попытка "продолжиться" в людях? Ты же их всегда презирал!

Демон смутился. Не потому, что игуменья угадала – он сам не мог ответить на тот же вопрос и даже не успел его сформулировать – интуиции хватило прийти сюда, чтобы упереться в то, что имело название – «невозможное». Мысль, чтобы продолжить себя в людях, ему в голову не приходила до того момента, как это глубоко подсознательное желание не озвучила эта «ведьма» в монашеском одеянии.

– Шел бы ты по своим делам, – сказала строгим голосом Изабо. – Ловец душ.

–Это моя работа, – огрызнулся демон.

– Твоя работа – соблазнять, но не награждать своим семенем, тем более, что толку в этом никакого.

Демон вдруг стало неприятно, что он обсуждает интимные для себя вещи с какой-то монахиней. Прицепилась к нему, ходит за ним, вынюхивает. Вот и сейчас они встретились у стен этого неприступного монастыря? Что у нее тут за дело, если только она не следила именно за ним?

– А ты непростая игуменья, – прорычал он с угрозой.

– И ты не простой бес. Ты – демон. Твой поступок тебя не красит – только глупый лис может передушить всех кур в курятнике, вместо того, чтобы забрать одну. За что ты так поступил с Инес?

– Не много ли на себя взяла, монахиня?

– Сколько смогла. А ты? Молчишь? Вот и я о том. Думай, демон, думай.

В словах Изабо, которая открыто лезла не в свои дела, звучало приглашение к сделке – демон чуял это за версту и решил поторговаться.

– Если я тебя правильно понял, тебе от меня что-то нужно. Но ты до конца не будешь откровенна. Потому говоришь загадками. Попробую разгадать. Твое беспокойство связано с младенцем. Ты нашла меня, чтобы что-то предложить. Я прав? Я соглашусь на любые твои условия, если ты выполнишь две мои просьбы. Заметь – не условия, а просьбы.

– Какие?

– Дать мне возможность похоронить Инес, она упокоится, как и подобает подружке демона. Повод для таких почестей есть – наш ребенок выжил. И еще. Я хочу увидеть этого младенца.

– Хорошо. Ты займешься похоронами той, кого погубил. Сделаешь доброе дело – ее родители скоро друг друга возненавидят, споря о том, как поступить с ее телом. Приходи к стенам монастыря завтра после полуночи. Ребенка увидишь в том случае, если он сам этого захочет. Ждать придется долго, если не передумаешь.

Демон призадумался. Он предположил, что мать Изабо приготовила западню, но какую – не разгадал и кивнул в знак того, что условия приняты. Демон положился на будущее – монахиня не бессмертна в отличие от него, а желания младенца пока в расчет брать не стоило. И все же, его не покидало ощущение, что история его взаимоотношений с этой матушкой Изабо только начинается. Монахиня была довольна встречей потому, что Махерат демона больше не интересовал.

Глава 18.

Родители покойной Инес готовы были на крайности, лишь бы каждый мог настоять на своем. Отец Дамиан хотел оставить тело дочери в подземелье. Не только для того, чтобы сохранить тайну. В нем проснулись отцовские чувства, и жажда видеть дочь даже в таком состоянии. Не сумев быть ей нужным при жизни, игумен взялся отмаливать грешную душу своей дочери и хоть так унять боль, которая раздирала отцовское сердце. Каждую ночь он спускался один в подземелье, закрывался в пещере, где на каменном возвышении лежало тело Инес, опускался на колени и молился о ее душе. Чтобы не возбуждать подозрения и не выдать себя, он брал с собой не факел, а несколько свечей. В этот раз торопился и взял только одну. Игумен, как обычно спустился в Инес, проверил, хорошо ли запер за собой дверь и приступил к молитве. Все шло, как обычно. Свеча потрескивала, распространяла в сыром подземелье легкий аромат воска, что было очень кстати – прошло уже довольно времени и тело покойной претерпевало естественные изменения. На нежном лице под мраморной бледностью проступали темные пятна, и сама кожа начала съеживаться, будто усыхала. Черты лица заострились. Отец Дамиан прочитал очередную литанию (молитву) и присел рядом с телом дочери, чтобы передохнуть. Его рука случайно коснулась края ее одежды. Игумен отдернул руку, встал и отошел в дальний угол, где из стены выдавался уступ, на котором можно было сидеть. Свеча осталась возле Инес. Игумен смотрел на покойницу издалека. В какой-то момент ему показалось, что ее лицо изменилось – бледность и безобразные пятна смерти пропали, щеки и подбородок порозовели. – «Это свеча», – подумал игумен и прикрыл глаза, ему захотелось вздремнуть, ночь была длинная, он хотел побыть с телом до утра, чтобы потом сразу пойти на утреннюю литургию и вместе со всеми провести обряд «заочного погребения», как поступали с теми, кто принял монашество и для мира перестал существовать. Исчезновение Инес эта легенда объясняла наилучшим образом. К такому решению он пришел накануне и сообщил жене. – Что ты сделаешь с телом? – испугалась Клариса, представив, как тело ее несчастной дочери будут замуровывать в одну из ниш мрачного подземелья монастыря. – Ничего из того, о чем подумала ты, – ответил настоятель. – Тайно вынесем тело и похороним нашу Инес, хоть у себя в саду. Там мы сможем предаваться печали сколько захотим. Ты довольна? – В саду? – А что? Там та же земля, что и везде. Прах к праху. Посадишь в том месте свои любимые розы, будешь за ними ухаживать и каждый раз вспоминать об утрате. Со временем твоя боль утихнет. От горя тоже устаешь, если тебе о нем напоминают ежечасно или видишь в окно могилы. В нашем положении это будет лучшее решение. Если Инес похоронить в другом месте, подальше отсюда, мы не сможем бывать там часто, не вызвав лишних вопросов. – А что мы скажем остальным? Куда пропала Инес? – Об этом я уже подумал. Договорюсь, есть знакомая настоятельница женского монастыря. Она подтвердит, что среди послушниц есть наша дочь, которая «приняла постриг» и живет там под новым именем. – Она согласится? -Я смогу ее убедить. У них тоже есть, что скрывать. Монастырские стены скрывают множество тайн. Одной будет больше. *** Тело покойницы портилось. Матушка Изабо торопилась отдать ее демону, чтобы тот успокоился, заодно можно было избавиться от тела, которое всем «мешало». Обещание насчет встречи с ребенком откладывалось на неопределенное время. Теодору ждали в Махерат под видом послушника Феодосия, которому поручили присматривать, якобы за его собственным ребенком, прижитым на стороне. В будущем мать Изабо надеялась пристроить ребенка Инес в дом к его же бабке, матери Инес, Кларисе. Теодора со временем могла стать монахиней и если уж решится на постриг, то ей уже не придется прятаться под чужим именем – в монастыре матушки Изабо для нее всегда найдется место. Она сплела сложную паутину взаимных обязательств и ожиданий. Укладывая все это в своей голове, сокрушалась: – "Не запутаться бы…" *** Помимо подготовки убежища для Теодоры, матушка Изабо намеревалась уничтожить колдовской родник, возле которого был зачал ребенок Инес – на всякий случай, чтобы не тянуло туда. Это оказалось не так просто. Пришлось обойти окрестности и найти то самое растение, которое своим ядом отравляло воду «нечистой, греховной магией». Уничтожив цикуту, игуменья не смогла очистить почву и камни, которые успели напитаться дурной «силой». Место оставалось проклятым. Настоятель Махерат знал о ее изысканиях, но не препятствовал – не хотел связывать. О матушке Изабо говаривали разное. И никто не мог точно сказать, кто ей покровительствует. Полагали, что это очень влиятельные силы. Но вот насколько..? Игумен решил, что эти силы всяко не выше Бога и попросил пригласить назойливую монахиню к нему на разговор. Изабо пришлось выслушать немало претензий по поводу того, что она вторглась не в свой монастырь, но со своим уставом и стала наводить порядки. На это она ответила: – Скажите спасибо, что я не ославила Махерат на всю округу – вы же знали, что у вас под боком творится нехорошее и ничего не сделали. Наверняка извлекали из этого свою выгоду. Знаю я таких – раскорячатся между верой в чудеса, которые от Бога и колдовством и думают, что это одно и то же. Хотя знают, что это и есть та дверь, сквозь которую демон находит путь к доверчивым людям. А в Махерат не дверь, а целый пролом в стене! Не то, что один демон, весь ад может пожаловать сюда! Что толку в вашем талисмане, если вы оставляете такие лазейки? Неуважение к статусу, отец-настоятель, вот что я вам скажу. – Откуда вы узнали о том, что у нас «нечистый» родник? – спросил игумен, понимая, что его прижали к стене и будут что-то требовать. – В женских монастырях нет привычки скрывать такие вещи, предпочитают добиваться чудес молитвой и послушанием, а не водицей сомнительного происхождения, – матушка Изабо дала понять, что раскрывать своих информаторов не намерена. Пришлось удовлетвориться таким ответом. Настоятель знаменитого Махерат был посрамлен и решил не спускать дерзости, проворчал в ответ: – Увы, за «христовыми невестами», особенно теми, кто утратил свою невинность, надо полагать, сражаясь с демонами-искусителями, нам не угнаться. – Вы что-то сказали, святой отец? – матушке Изабо намек не понравился – слишком грубо, но обидно потому, что во многом справедливо. Пускаться в объяснения по поводу того, почему монахинь так называют, не стала – сам знает – это и есть сознательное отречение от мирского, символ. Обычно добродушное лицо матушки Изабо стало жестким. Настоятель взглянул на нее и понял, что пора заканчивать спор – он знал, что неправ, но ответить то надо! – Вам послышалась, матушка Изабо. Благодарю вас, что помогаете нам избавиться от скверны и сохранить нашу репутацию. Мы ваши должники. Теперь Изабо не сомневалась, что лучше Махерат места не найти – настоятель пойдет на любые ее условия. Осталось ему объявить о том, что у него будут гости и они задержатся на неопределенное время, а затем привести в Махерат Теодору и ребенка. *** Сон окончательно сморил отца Дамиана, который коротал ночь у тела дочери. Он пробудился от стука – звук был едва слышен, но и сон – неглубоким. – Кто здесь? – голос игумена дрожал от волнения и страха, который овладел им, как только он понял, что свеча вот-вот погаснет и он останется в полной темноте наедине с телом покойной дочери. – Отец… Только сейчас он рассмотрел, что покойница не лежала, а уже сидела на своем ложе и смотрела в его сторону. Она не предпринимала попыток встать. Ее взгляд был осмысленным и печальным. Инес была, как живая. -Инес. Ты же умерла! -Да. Мою душу не приняли. -Не приняли? Как это? – с точки зрения своего статуса, игумен задавал нелепые вопросы. Но кто из духовенства знает больше, чем сами умершие? Инес смотрела на отца с чувством явного превосходства. Ей нужны были ответы. Вопросы отца показались ей неуместными и даже глупыми. – Меня вернули, челн, в котором я плыла, почти достиг другого берега… Где мой ребенок? Ведь он у меня родился – ты не будешь это отрицать?. Непутевая дочь по-твоему не могла родить ничего стоящего, ты ведь так думал? Игумен надеялся, что успеет отмолить Инес. Случилось непредвиденное и это, по мнению игумена, не могло быть делом рук Бога – Инес далеко не праведница. Семейные разборки измотали и опустошили его. Дочь создала ему такие проблемы, которые он не мог разрешить при ее жизни, и как оказалось, и после смерти тоже. То, что с ним происходило сейчас, казалось невероятным, он смотрел на свою дочь, говорил с ней, а сам искал разумные объяснения. И каждый раз натыкался на глухую стену. Небеса были глухи, а реальность заключалась в том, что он один на один в монастырском склепе с воскресшей дочерью.