Отец всплеснул руками и еле сдержался, чтобы не назвать дочь нехорошим, но подходящим случаю словом. Судя по тому, как смотрели на нее соседи, мнение было единодушным.

– Теперь понимаете, папенька (тятенька) , почему я не рассказывала? Вы бы на меня вот так волком смотрели!

– Дура! Что ж ты натворила! Черт бы тебя побрал, неразумную, непутевую! Зачем же ты из дома мужа своего ушла?

– Архип застращал, сказал, что ему надоело по овинам шастать, проще мне у него под боком быть…

– Ты себя то слышишь? Евдокия! Али умом тронулась? Такое унижение стерпела!

– Осуждения боялась… и Архипа…

– Ты о чем?

– Обещался, если уйду, вилами меня покалечит, ноги проткнет, чтоб никуда сбежать не могла…

Семену передали разговор не весь. Опасались, что сорвет голову ему и кончит этого подлеца Архипа только так и в самом деле на каторгу отправится из-за такого никчемного негодяя. Составили план, как быть. Первым делом решили увести Евдокию назад домой. Семен вызвался идти сам.

– Может дома дождешься?

– Уж нет, моя жена, мне и забирать.

И в карман что-то прячет.

– Никак пистоль? – с опаской спросил тесть.

Семен отмолчался, но карман поправил, чтобы не выпирало.

Пришли к дому Архипа. Семен сам окликнул жену. Она выбежала на крыльцо и кинулась к нему. Повисла и рыдает. Он сначала стоял, как столб, потом похлопал ее по спине, и обнял.

– Ну, будет тебе, идем домой, нечего тебе тут.

– А вещи?

– Оставь этому, пусть подавится ими или найдет себе подходящую бабу, которая сама к нему пойдет, а не будет чужих жен умыкать и неволить. Ведь неволил он тебя, правду мне сказали?

– Правда, но..

– Замолчи, хватит уже меня мучить. Сказала одно слово и все. Идем домой.

Не успели они отойти и десятка метров, как летит за ними Архип с вилами наперевес и орет дурным голосом:

– Вернись! Ты моя! Я, я ейный муж!

Семен еле успел повернуться, выхватил то, что у него было в кармане и выстрелил. Да промазал. Но этого хватило, чтобы Архип остановился и замер с вилами, как "нептун". Рот раззявил и смотрит на пистолет. Испугался.

– Иди назад, Архип, не гневи меня. А Бог с тобой потом разберется.

– Отдай мне ее! Зачем она тебе? Порченная! Мной порченная!

– Так и ты не свежее яблочко с ветки рвал. Иди, миром прошу.

Архип сделал вид, что уходит, а потом снова, едва Семен повернулся к нему спиной, бросился вперед. Но служба не прошла для Семена даром – он будто ждал этого, поднял руку и стрельнул. На этот раз попал Архипу в ногу. Тот с разбегу покатился кубарем, да и наткнулся на свои же вилы, непонятно как…

Семена оправдали. Свидетелями выступила вся деревня. И характеристика с места службы пришла лучше некуда. Никакого упоминания о подлоге документов в личном деле не было. Не к чему придраться.

Архипа схоронили, Семен могилу с другими копал, считал себя виноватым… такие вот русские люди, обиду забывают, когда спор с обидчиком рассуживает сама смерть.

А донос тот, как оказалось, Настатья-то и написала. От нее у Семена в юности секретов не было, взял, да поделился по глупости. И Архипа к Евдокии подослала, убедила, что она на него уже давно посматривает и если в этот раз останется сено метать, то наверняка для того, чтобы с Архипом остаться… Желаемое выдала за действительное. На поминках Семену сама во всем призналась, не вытерпела, совесть замучила, и увидела, что ее уловки не помогли, а еще хуже сделали, человек погиб, можно сказать по ее вине, из-за зависти и ревности.

Любимая игрушка кардинала

-Вы не смеете ко мне прикасаться! – Это еще почему? – французский солдат, разгоряченный перспективой приятного общения с дамой на секунду замешкался.

Уж очень убедительной показалась ему эта женщина в своих словах. Кто знает, о чем она предупреждала? За время службы чего только не рассказывали. Будто бы под платьем знатных итальянских дам, которых удавалось поймать в укромном уголке их замков, скрывались ужасные тайны. Например, все тело от пояса и до кончиков пальцев было покрыто мокнущими язвами и они заразны. Пышные юбки все это скрывали, но не объясняли почему те позволяли себе иметь близкие отношения с мужчинами, следы пребывания которых в домах были буквально повсюду – одежда в шкафах, предметы туалета и т.д. Возможно, это была мера предосторожности, чтобы отпугнуть не в меру ретивых соискателей изысканных ласк?

Никто толком ничего не знал, но страх подцепить «нехорошую болезнь» смущал. Так и сейчас – вот же она, немолодая, но прехорошенькая и явно многоопытная, судя по лицу и особенно, по глазам. А они у Ванноцци Борджиа говорили о многом. О том, что она Борджиа, успела сообщить перепуганная служанка, которую повалили на каменный пол в роскошном холле дворца и отдали должное не ее красоте – страшна как смертный грех, то ее молодости. Дожидаться своего череда солдат не стал и отправился на поиски той самой Ванноцци.

– «Где же она может быть? В таком огромном дворце спрятаться можно где угодно. А что, если в подземелье? Тут оно наверняка есть» – и солдат отправился на поиски хозяйки и сразу забрел в нужное место – в винный погрею. Женщина была там.

Увидев испуганные, но горевшие ненавистью и презрением, глаза, солдат усмехнулся:

– Синьора, вы нашли не самое удачное место. Я беру вас в плен. Следуйте за мной.

Ванноцца послушно пошла за ним, надеясь, что ей удастся избежать насилия. Крики своей служанки она слышала. Преданная ей девушка на время отвлекла ворвавшихся в дом французских солдат и поплатилась за это. Ванноцца дала себе слово, что если ее не тронут, она щедро вознаградит несчастную.

– Здесь есть другой выход? – спросил солдат, прислушавшись к возбужденным голосам, которые все еще доносились со стороны кухни, через которую надо было пройти.Ванноцца покачала головой.

– Жаль. Я хотел вам помочь.

Ванноцца, которая и так была взволнована до крайности, не сразу поняла смысл сказанного, а когда до нее дошло, притянула солдата к себе за рукав и прижалась к нему грудью. Молодой мужчина был ошарашен таким поворотом и решил, что дама готова к общению прямо здесь. Ванноцци с ужасом услышала его голос, который призывал сотоварищей присоединиться.

– Дурак! Я хотела другое!

Все, что было потом, Ванноцци вспоминала, как кошмарный сон. Она уже лежала на каменных плитах недалеко от своей служанки, но не сдавалась и выкрикнула ту фразу, с которой эта история началась.О, если бы на ее теле был хоть один прыщик или ранка, она могла бы избежать горькой участи своей служанки. Она боролась даже когда юбки ее платья уже громоздились беспорядочным ворохом у нее перед носом.

– Вы посягнули на собственность Папы Римского! Я Борджиа!

В этих словах была полу правда, до которой солдатам не было дела. Вот если бы нехорошая болезнь…

Это был, пожалуй, самый несчастливый день в жизни Ванноцци. До этого момента ей необычайно везло, даже когда ей, как любовнице, давали отставку, променяв на более молодую…Ванноцци деи Каттанеи попалась на глаза молодому кардиналу Родриго Борджиа, когда ему было 34, а ей 25.

Обаяние свежести юной неискушенной девицы осталось в прошлом. К этому времени она уже успела постичь науку любви с другим кардиналом, а до него еще с другим аристократом, которых в общей сложности набралось бы несколько десятков.Иногда Ванноцци одаривала своей любовью сразу нескольких. Никто не имел ничего против – отношения как начинались, так и заканчивались. При этом надо сказать, что куртизанкой ее никто не смел назвать – репутация ее покровителей была превыше всего.Имя Ванноцци деи Каттанеи в официальные списки куртизанок того времени так и не было включено, об этом позаботились.Инноченцо Франкуччи. Картина в галерее Боргезе.

С Родриго ее жизнь изменилась. Он начал с того, что отвадил всех остальных от ее дома, подарил ей дворец и переселил свою возлюбленную туда, закрыв двери на ключ, который имелся только у него и доверенных ему людей. Будущий Папа Римский не собирался делать из своих отношений всеобщее достояние. О том, что происходило за этими дверями, слухи просаливались на протяжении пятнадцати лет – ровно столько длилась их связь.Заключить официальный брак Родриго не мог по определению. Но близкие отношения с незамужней дамой бросали тень на его путь к папской тиаре.

Родриго внял совету опытных людей и подыскал Ванноцци мужа среди административных служащих подотчетного ему округа. Доменико Дзанноццо ди Риньяно, не смея отказать, сочетался законным браком с любовницей своего церковного начальника и почти сразу же стал «отцом». Первый ребенок Ванноцци и Родриго, которого назвали Джованни появился на свет в 1474 году. Молодоженам кардинал сделал щедрый подарок – особняк, в котором они поселились. Супружеское счастье Доменико, который ходил по этому дому на полусогнутых, продлилось недолго, умер через год.Молодая вдова вскоре забеременела снова. Поиски супруга №2 завершились полюбовным соглашением с неким Антонио да Бреша. Что с ним случилось, куда и когда он пропал, история умалчивает. Видимо, не задалось. Поговаривали, что всему виной его желание воспользоваться своим супружеским правом. Получилось или нет, неизвестно и спросить не у кого – Антонио исчез, а Ванноцци вскоре разродилась вторым ребенком, в 1475. Мальчика назвали Чезаре.

В супружестве Ванноцци наступила пауза, которая продлилась до1480-го, когда она снова забеременела. С мужем №3 поладили все. Ванноцци Джорджио делла Кроче понравился тем, что всегда был рядом, когда любовник отсутствовал, занятый своими важными делами. Родриго Борджиа особенно не переживал, считая, что апостольскому секретарю папы Сикста IV можно доверять.Третий и, пожалуй, самый любимый ребенок, родился в доме, который принадлежал законному мужу Ванноцции – Джорджио делла Кроче. Будучи близким к верхам, он сумел сколотить изрядное состояние и мог себе позволить поселить свою жену с ее детьми (чай не чужие) в собственном доме. Чудесный особняк располагался на Эсквилинском холме рядом с церковью Сан-Пьетро-ин-Винколи.

Надо сказать, что в этом доме его обитатели действительно были счастливы.Несмотря на ложь, которая их окружала, они испытывали друг к другу искреннюю симпатию. Девочка, которую назвали Лукреция, стала центром притяжения, покоряя своей ангельской внешностью и безупречностью происхождения. Джорджио делла Кроче свое место знал, начальство уважал и относился к ребенку со всей душой.Все хорошее имеет свойство заканчиваться…

В 1481 году у Внноцци и Родриго родился четвертый и последний совместный ребенок, мальчика нарекли Джоффе. По этому случаю Папа Римский сделал для своего любимого кардинала подарок, издав буллу. Согласно ей все четверо были объявлены «племянниками» Родриго Борджиа.Ванноцци была счастлива – ее дети получили официальное признание и могли теперь рассчитывать на покровительство будущего Папы. В том, что это рано или поздно случится, она не сомневалась никогда, верила в счастливую звезду, свою и Родриго, которого успела полюбить, родить ему детей и стать единственной женщиной, с которой он был близок так долго. Но любовь, в отличие от преданности и дружбы, не может длиться вечно. Родриго к Ванноцци остыл и загорелся страстью к молодой и прекрасной Джулии Фарнезе.

Ванноцци, разумеется, об этом узнала. И, чтобы пробудить ревность в остывшем сердце Родриго, открыла двери своей спальни для мужа, Джорджио. Он от приглашения не отказался. Ванноцци была приятно удивлена его страстью. Она уже забыла, как это. В последние годы Родриго относился к ней с нежность, теплотой, но дарил ей мужские ласки нечасто и они оставляли чувство голода и обиды. Джорджио помог ей пережить трудное время. Благодаря ему Ванноцци не сошла с ума от ревности и вскоре забеременела. В 1482 году появился на свет их сын Оттавио делла Кроче.

А потом случилось ужасное. Во время обеда, на котором присутствовали многие церковные сановники, муж и сын почувствовали себя плохо и вскоре оба скончались в муках. О том, что налицо все признаки отравления, шептались, но подтвердить эту причину смерти никто не осмелился. Ванноцци осталась в 44 года вдовой и без любовника.К ее великому удивлению бывший не бросил ее в беде и великодушно подыскал четвертого мужа. В 1486 году Ванноцци выходит замуж за Карло Канале. Ее жизнь, казалось, налаживается снова. Карло к своему супружеству, которому, конечно же, знал, цену, отнесся серьезно. Недаром он был не только богатым аристократом из Мантуи, еще известен как ученый, прекрасно знал поэзию и пользовался многолетним доверием кардинала Франческо Гонзага, будучи его казначеем.

Родриго, занятый своей любовницей, мало интересовался тем, как складывались отношения у его бывшей любовницы с ее новым мужем. А там все было очень даже неплохо. Карло не набивался жене в «любовники», понимая, что это должно быть добровольным желанием. И начал «брать крепость», зайдя со стороны детей. Вскоре Ванноцци убедилась, что у ее детей, оказывается, есть не только высокородный «дядя» Борджиа, но и настоящий отец.

Карло подружился с пасынками и возился с Лукрецией с утра до вечера, обучая поэзии, латыни, греческому и другим искусствам, в которых она научилась разбираться не хуже него. Девочка все впитывала, как губка, готовясь занять свое место в истории.Ванноцци надела свое самое красивое и соблазнительное ночное одеяние и сама отправилась к мужу, чтобы вознаградить его. Благодарность была принята. Карло не подкачал и вскоре Ванноцци поняла – она беременна. Их совместный ребенок, мальчик, которого назвали Джованни, родился 1488 году в прекрасном дворце на площади Бранка, который Карло купил специально для нее.

В отличие от своего бывшего любовника, Ванноцци не забывала о том, что их связывает и все чаще в документах просила поставить свою подпись (писать не умела), где она Борджиа.Дела Карло тоже пошли в гору. Он получил новую должность и его доход увеличился в разы.Тучи начали сгущаться незадолго до 1492 года, который для Ванноцци стал поворотным в ее судьбе.

Папа Римский Александр VI БорджиаРодриго, наконец, получил свою долгожданную тиару. И первое, чем он занялся, это устройством будущего своих детей. Ничего не придумал лучше, как отлучить их от матери, поскольку она видите ли счастлива со своим мужем и мало внимания уделяет его детям. Ложь. Но кто поверит женщине в ее споре с наместником бога на земле? Вопрос был решен и Ванноцци отодвинули на второй, а потом и на третий планы.Когда Борджиа в папской мантии выдавал замуж свою дочь за одного из Сфорца, Ванноцци на торжество не пригласили, а сама она прийти не посмела. Это была пощечина и глубокая обида, которая вывела ее из себя.

Гнев Ванноцци был силен настолько, что она не побоялась последствий – явилась в дом, где жила ее дочь и расцарапала лицо кузине Папы, Адриане де Мила, которая провинилась многим: была свекровью ее "сменщицы", новой любовницы Родриго, Джулии Фарнезе, жила вместе с ее дочерью и занималась ее образованием, настраивая против матери. Но самым большим преступлением Адрианы было то, что именно она свела Родриго с Фарнезе!Ванноцци прорвалась к Адриане в спальню, повалила ее на кровать и стала душить подушкой. Если бы не подоспевшая прислуга, которая решила наконец дать отпор самой Ванноцци Борджиа, как она представилась, Адриане пришел бы конец. А так отделалась царапинами на лице и парой вырванных клоков волос.Ванноцци наказывать не стали, все же мать Лукреции. Но знатные дома перед ней закрыли двери и она оказалась в изоляции.

Ванноцци страдала и сожалела, что рядом нет ее дорогого Карло, который скончался так же внезапно, как и предыдущий супруг, оставив ее без своей защиты. Он бы посоветовал ей, как быть и возможно, удержал бы от необдуманного шага. Убить Адриану было плохой идеей, Ванноцци это поняла сразу. Но сделать ничего с обрушившимися на ее голову последствия уже не могла.

Судьба окончательно отвернулась от нее в 1494 году. Французы вторглись в Италию и блистательная Ванноцци, которой исполнилось 52 года, стала солдатским трофеем. Выжила чудом. Насилие длилось не один день, пока ее мучители не заметили, что их дама не то, что не царапается и не кусается – она еле дышит и исходит кровью. Солдаты покинули особняк разоренным и оскверненным. Ванноцци радовало одно – что Карло не видит этого кошмара, не дожил. И очень сожалела, что там не было Родриго – это все он, это его вина, что с ней сделали! Упреки несправедливые, но о какой справедливости могла идти речь, когда она лишилась всего.***Остаток жизни Ванноцци провела в уединении, она никого не хотела видеть и не желала, чтобы видели ее. Испытания не пощадили Ванноцци. От ее красоты ничего не осталось. Сердце было разбито.

Она умерла глубокой осенью 1518 года в 78 лет. Ее похороны удивили всех – многие уже забыли, кто такая Ванноцци и вспомнили уже после ее смерти. По размаху и роскоши похоронный обряд и процессию можно было сравнить с кардинальскими. Это была последняя дать прошлому, отданная Борджиа, который прощался со своим прошлым, где он был не только молод, но и по-настоящему счастлив, благодаря ей.

Жена двух палачей

Женщина вписала свое имя в историю тем, что дважды предпочла выйти замуж за представителя самой одиозной профессии своего, и не только своего, времени. Ее звали Мехтельда.

Особого выбора в женихах у нее не было, как и приданного, которым можно было бы заинтересовать потенциального претендента. Мехтельда старалась быть навиду и не пропускала ни одного городского мероприятия, где можно было себя показать. Как и большинство горожан, она предпочитала зрелищные развлечения.

В средневековой Европе казни преступников были наиболее посещаемыми. Народ, от мала до велика, сбегался на площадь перед городской тюрьмой и толпился там в ожидании того, зачем отложили все свои дела и пришли.

Мехтельда старалась пробраться поближе, чтобы не пропустить момента, когда палач начнет свои приготовления, а преступник будет предаваться раскаянию и молить о помиловании. Палач был человеком известным не только в Неймегене, где Мехтельда жила. Его прозвище, Криворукий Альберт, приводило в трепет всех жителей герцогства Гелдер в испанских Нидерландан.

Врожденное увечье не помешало выбору профессии, которая Альберта кормила, обеспечивая регулярными заказами, поступавшими из разных городов герцогства.

Издержкой профессии было то, что у каждого палача имелась своя специализация. Суды выносили приговоры. Чтобы выполнить их, происходили нередкие замены. Палачи сами обращались за помощью к своим помощникам и коллегам, делегировали полномочия за определенный процент от общей стоимости заказа. Это важное обстоятельство стало для Мехтельды судьбоносным.

Криворукий Альберт давно заприметил крупную, полноватую, с озорным вздернутым носом и ищущими лукавыми глазами девушку. Судя по ее поведению, как она смотрела по сторонам, толкалась среди мужчин, пришедших поглазеть на то, как он, Криворукий Альберт будет вершить правосудие, дама искала себе жениха.

Сам он еще не был женат, несмотря на свой возраст уже за тридцать. Не то, чтобы он был убежденным холостяком, нет, девушки посимпатичнее его избегали, а те, кому было все равно, чем он зарабатывает на жизнь, не нравились ему. Бойкая девица была ничего, немного крупновата для женщины, но Альберт это не считал недостатком, скорее наоборот, «будет за что подержаться и супружескую постель не надо будет зимой проглаживать утюгом – такая согреет и тело и душу. И на такую никто особенно не позарится". Альберт знал за собой слабость – не терпел насмешек и не желала стать рогоносцем, например.

Мехтельда заметила на себе взгляды Криворукого Альберта и сразу поняла, что это шанс. Профессия будущего мужа ее не смущала. Она видела в этом стабильный заработок, с учетом пенсии, когда тот отойдет от дел – уже навела справки. Однажды он сделал ей знак рукой, мол, иди туда и кивнул головой в сторону местного паба.

Мехтельда не заставила себя уговаривать, подхватила свои юбки и пошагала, стараясь не испачкаться в пыли, поднятой сотнями ног любопытных зевак.

Свадьбу Криворукий Альберт и Мехтельда отпраздновала в узком кругу, с единственным гостем. Оба были сиротами, знакомых и друзей не было ни у одного, ни у другого. В качестве гостя Альберт позвал своего коллегу, палача из Арнема, который принял приглашение потому, что его самого никуда больше не приглашали.

Вскоре Альберт получил заказ и стал собираться в городок Грав-сюр-Мёз. Мехтельда заметила, что муж задумчив и несобран, все у него валится из рук.

– Ты не болен? Что с тобой? Сам на себя не похож, – спросила она, укладывая в ящик его инструменты, предварительно все перетерев, проверив крепость веревки, чем, как правило, Криворукий Альберт пользовался в соответствии со своей специализацией.

– Как бы мне не подложили свинью.

– Ты будешь казнить свинью? Что она натворила?

Воскликнула Мехтельда не просто так. Случаи наказания и даже казни «провинившихся» животных уже случались. У народа это вызывало больше смеха и шуток в адрес правосудия. Власть же настаивала, что закон един для всех.

– Кое-что похуже. Мне шепнули, что приговоренных трое.

– Это же замечательно!

– Да, но их приговорили не к тому, в чем я силен.

Мехтельда все поняла сразу. Кто-то решил подсидеть Криворукого Альберта. Потому подсунули ему заказ, с которым он точно не справится.

Что бывает с несправившимся палачом, видела своими глазами, как негодующая толпа набросилась на неумеху и наказала за «издевательство над тем, кому была положена последняя милость – быстрая смерть» – жена едва смогла опознать.

– Что же делать?

Мехтельда была готова разрыдаться от обиды. Только все стало в их семейной жизни налаживаться и вот на тебе.

– Если откажусь, меня лишат лицензии. Если соглашусь, опозорюсь и толпа…

– А что если попросить твоего друга?

– Какого друга?

– Ну как же, того, из Арнема!

После свадьбы Альберт Арнема больше не видел. Обратиться к нему с такой просьбой не считал себя вправе потому, что в подобной просьбе он в свое время ему отказал, сослался на занятость. Приглашая его на свадьбу, Альберт хотел таким образом извиниться и покаяться за отказ. Приглашение было принято. Но означало ли это, что он прощен? В этом Альберт не был уверен и с мольбой в голосе попросил:

– Может ты его попросишь? Тебе он не откажет, я в этом уверен. Он был рад, что его позвали на свадьбу, а ты, как невеста, оказала ему хороший прием.

– Так больше некого было обхаживать! Он единственный гость!

– Это единственный шанс! Если откажет, тогда готовься к худшему.

Мехтельда привела себя в порядок, надела лучшее платье и сделала вид, что направилась в Арнем. А сама велела отвезти ее Грав-сюр-Мёз. Прево городка, пригласивший палача по совету «доброжелателей», Криворукого Альберта никогда не видел. Раз так, решила Мехтельда, она попробует мужа заменить. Сколько раз наблюдала за его работой и за другими, уж как-нибудь справится. Сила в руках есть, а в профессии ее мужа, это главное, почти.

То, что она задумала, было авантюрой. Но, если дело выгорит, все деньги останутся в семье, а Мехтельда вырастит в глазах своего мужа, которого уважала за власть над «жизнью и смертью» и успела по-своему полюбить.

Не доезжая до города, она обреза свои волосы, переоделась в мужское и заявилась к прево, который уже беспокоился и хотел подать жалобу на палача, которого ему присоветовали – ненадежный.

Прево осмотрел фигуру палача, с удовлетворением отметил его внушительные габариты, но удивился круглому, безусому и безбородому лицу. Закрались сомнения.

– «Мне сказали, что палач опытный. Откуда опыт у этого юнца?»

Мехтельда насупилась, грубо и бесцеремонно откашлялась прямо под ноги прево, подбоченилась и стала выглядеть старше. Прево стушевался.

– Мы вас заждались. Преступники готовы.

Мехтельда деловито разложила инструменты для казни, демонстративно провела пальцем по лезвию, показывая качество заточки (договорилась с кузнецом за немалую сумму, которую заплатила ему из своих сбережений).

– Давайте первого сюда,– скомандовала она, поигрывая топором.

Решимость Мехтельды, которую она испытывала в этот момент, удивляла ее саму. Ставки были настолько высоки, что риск обмишуриться казался ей небесной карой, которую она не заслужила. Ведь она спасала репутацию своего мужа. Это ли не благое дело? Кто ее за такое осудит? К тому же она не видела особых трудностей, в том, что предстояло сделать. Подумаешь… Вот Альберт бы точно не справился, в этом она была уверена.

Прево посматривал на башню с часами в ожидании, когда стрелки сойдутся на 12 и с первым боем курантов первый преступник «получит по заслугам». Оставалось меньше минуты, когда к прево приблизился неизвестный и шепнул:

– Остановите казнь. Палач ненастоящий. Это женщина, вы что не видите?

Прево озарило. Конечно, он видел, что что-то не так!

– Стойте! – закричал он и топор замер, так и не опустившись.

Толпа заволновалась. Мехтельда в растерянности озиралась по сторонам.

– Снимите свой сюртук, обнажите грудь, – приказал прево. – Я получил анонимное предупреждение и должен убедиться, что не стал жертвой коварного обмана.

Мехтельда прислонила топор к плахе и в нерешительности стояла, не зная, что ей делать. Прево дал знак и один из его помощников направила к ней, чтобы заставить разоблачиться перед всем народом, который, узнав, в чем обвиняют палача, гудел как потревоженное осиное гнездо.

– Только попробуй, – пригрозила Мехтельда и схватилась снова за топор. Тем временем к прево подошел еще один шептун и сообщил нечто новое. Брови прево поползли вверх.

– Оставьте ее, его! Отойдите! Казнь откладывается до выяснения обстоятельств! Расходитесь!

Разъяренная толпа, чувствуя себя одураченной, требовала наказать самозванку и «отмыть ее грех в ближайшем водоеме» с камнем на шее, предварительно как следует поучить кулаками. Прево, зная уже, что это жена настоящего палача, постарался избежать скандала и тем более убийства, приказал разогнать толпу, а самозванку выпроводить поскорее из города и отправить назад к мужу, пусть он «занимается ее воспитанием».

Остриженная Мехтельда вернулась в Неймеген.

– Что с твоими волосами? Что случилось? – спросил Альберт, потрясенный видом жены, которая явно была напугана и смотрела на него со страхом. Уж не стала ли она жертвой насилия? Если это сделал тот, на чью помощь он рассчитывал, Альбер своими руками прикончит похотливого лиходея.

Мехтельда разрыдалась и обо всем рассказала. Альберт молча выслушал, встал и вышел из комнаты. Она услышала, как хлопнула входная дверь. В ту ночь Альберт дома не ночевал. На следующий день пришел и приказал ей перейти со своими вещами в соседнюю комнату, оставив спальню ему. Мехтельда молча повиновалась, считая,что легко отделалась. Она надеялась, что Альберт, если не отмутузил ее, все же испытывает к ней нежные чувства и со временем забудет про свою обиду, простит и все будет, как прежде. Увы. Слух о том, что произошло в Грав-сюр-Мёз дошел и до Неймегена. Криворукого Альберта подняли на смех вместе с его женой. Палач, который стал ассоциироваться с такой неприглядной историей, уже не внушал никому ни уважения, ни почтения, ни страха. Не палач, а клоун. Не выдержав такого, Альберт наложил на себя руки, воспользовавшись привычной веревкой.

Говорят, он совсем не мучился, покончил с насмешками разом и ушел, не простив свою предприимчивую, но глупую жену.

Мехтельда Альберта похоронила. Всех насмешников послала куда подальше, да еще пригрозила, что смеется тот, кто смеется последним. И уехала из Неймегена. Вернулась через пол года не одна, а с новым мужем, тем самым палачом из Арнема. Узнав о печальном опыте своего преемника, этот палач пол года тренировался, пока не достиг совершенства во всех видах казни. Стал этаким универсалом.

– Я же вам обещала? – усмехалась Мехтельда. – Трепещите и не дай вам бог попасть в руки моего дорогого мужа.