Младший лейтенант Самохин сразу заприметил шуструю Первухину Аню, которая появилась в их полку с очередным пополнением. Санинструкторов катастрофически не хватало – поубивало. Выносить раненых с поля боя было некому. Глядя на хрупкие девичьи фигурки новеньких, становилось еще хуже – они свои сапоги еле носят, а там взрослых мужиков таскать. Хорошо, если ранение позволит хоть немного помочь санитарке. А если боец без сознания, тогда как?

Однако вскоре миниатюрная Первухина получила свою первую медаль за то, что вытащила сразу четверых. Из них одного как раз такого, без сознания. Действовала грамотно: развернула его же плащ-палатку, перекатила на нее бойца и потащила. Сначала дело шло плохо – на несколько сантиметров тело сдвинется и дальше ни с места – мешает небольшой холмик. Девушка под край палатки залезала, скрючившись, потом распрямлалась или ногами перед собой упиралась и так раз за разом протащила раненого метров пять. По вздыбленной перепаханной взрывами земле это было адовой работой, но деваться некуда, тащила, как могла и дальше, уже не соображая. Потом пошло немного легче – попался травянистый участок, брезент по ней, можно сказать, скользил. Раздался характерный визг летящей мины. Аня машинально прикрыла собой раненого, упав на него сверху. Взрыв. Обоих подбросило. От удара о землю боец очнулся. Увидев над собой девичье лицо, улыбнулся, не ожидал.

–Думал, ангел, а я того…присмотрелая, а у него лицо нашей Первухиной!

Так и доползли, она впереди тащит, а он толкается ногой, рукой подтягивается и командует:

–И раз! И два!

Вытащила «слона», как потом шутили, глядя на спасенного ею солдата, в котором было не меньше ста килограммов веса.

Тайна, известная всем

Младший лейтенант Самохин, когда встречался с Первухиной, отворачивался, делал вид, что она его не интересует. Об улыбке не могло быть и речи. Хотя с некоторых пор ему стало казаться, что как-то уж часто он стал эту Первухину встречать. Может специально на глаза ему попадается, чтобы он заметил? "Этих молодых не разберешь"– думал Самохин, хотя сам был не на много старше.

Однажды произошла неожиданная встреча. Оба вышли навстречу друг другу из-за палатки, он с одной стороны, она – с другой, нос к носу. Встали и смотрят друг на дружку, молчат. Потом один шаг влево и другой влево, один вправо и другой туда же – не могут разойтись! Послышались сдержанные смешки – значит были и зрители. Аня тут же рассерженно ткнула младшего лейтенанта в грудь и строго приказала:

–Ну! С дороги!

Самохин подчинился – сделал шаг в сторону, пропустил сердитую, а потом долго смотрел ей вслед.

Аня же решительно шагала вперед, не видя перед собой дороги. Ее щеки пылали, а душа пела. Улыбка ползла помимо воли, пришлось закусить губу, чтобы не выдать своих чувств от этой встречи.

Ни один из них понятия не имел, что все вокруг давно уже поняли – тут любовь.

На войне это чудо случалось не так уж редко. Мимолетные отношения, бывало, заканчивались, не успев начаться, после смертельного ранения одного из влюбленных. Многие ловили момент, чтобы в последний миг ни о чем таком не жалеть.

Хлебное сердечко

Аню до слез тронула история, которую ей рассказали про одну из санитарок. За ней ухаживал молодой лейтенантик, подарочки носил – то букетик, то венок сам сплетет из клевера, то сердечко слепит из хлебного мякиша и дарит со словами:

–Мое сердце, угощаю! Для тебя ничего не жалко!

Все девчонки завидовали. А счастливца гордо отворачивалась, называла лейтенанта дураком – думала, что он над ней смеется! Но подарки забирала: букетики не успевали засыхать, а внкт украшали всю палатку, включая и ту, где находились раненые. Никто не возражал – всем хотелось хоть немного погреться от этого маленького солнца на двоих.

Масла в огонь подлила одна из санитарок, постарше была, ситуацию со своими ухажерами на самотек не пускала – привечала только тех, кто одаривал чем-то ценным. Откуда что бралось, не интересовало, главное, чтобы ее чемоданчик не пустовал. Там и правда всегда можно было найти белье, чулки и даже платье с туфлями. На праздники, которые удавалось на фронте организовать, всегда блистала по сравнению с другими, кому кроме сапог да юбки с гимнастеркой надеть было нечего и все трудились над прическами, умудряясь завивать локоны.

Несмотря на то, что недостатка в поклонниках не было, красавица позавидовала чужой любви. Стала за тем лейтенантом охотиться, а он от нее ходу.

–Боишься меня? – хохотала она ему вслед.

Парень и правда уже побаивался ее – не потому, что мог не устоять, а не знал, как осадить, чтоб не обиделась, не было опыта обращения с женским полом – молоденькая санитарка была его первой любовью.

Так этот треугольник и воевал, развлекая всех событиями и переживаниями сугубо мирного толка, что на фронте ценилось особенно высоко. Но мирное развитие сюжета изменилось после одного случая.

Увидев, что «соперницу» снова одарили хлебным сердечком, которых у нее и так уже скопилось немало, завистница посмеялась:

–Кому часики и платочек, а кому хлебную корочку!

Злые слова от злого сердца, но льдинкой юную неопытную душу укололи. В следующий раз, увидев незамысловатый подарок, девушка надула губы и отрезала:

–Не нужны мне твои дурацкие подарки! Не ходи ко мне больше, не позорь.

Лейтенант оторопел. Раньше девушка просто отшучивалась, отмалчивалась, но он чувствовал, что она вот-вот ответит на чувство, а тут такое… Подошел к ней, заглянул в глаза, потом отвернулся и пошел прочь, ни разу не оглянувшись, хоть она и ждала и была готова броситься следом.

А на следующий день его принесли, положили в стороне от других раненых, достаточно было одного взгляда, чтобы понять – почему: левая сторона разворочена, видно, как бьётся сердце, не жилец… Побежали искать ту, что ему нравилась. Она, как узнала, бегом к нему. Успела и сразу упала на землю рядом, смотрит ему в глаза, руку целует… А он будто ждал ее. Увидел, что она рядом, вздохнул в последний раз и умер.

Девушке пришлось переводиться в другую часть – с ней после этого случая никто не хотел знаться. С той, разлучницы, какой спрос? А вот она… Не простили…

Аня слушала эту историю и рыдала – было жалко этих двоих. И вот теперь ей самой так нравится человек, может быть она уже его любит, а ведет себя так, будто он ее не интересует, грубит ему, толкнула даже, хотя можно было просто улыбнуться. Впрочем и он тоже мнется, только смотрит, хотя мог бы уже сделать первый шаг.

Аня Первухина не догадывалась, что историю о тех двоих ей рассказали подруги тоже не просто так.

Так они ходили вокруг да около.

А потом в Новогоднюю ночь собрались в блиндаже. Было душно, накурено, приходилось открывать полог, чтобы впустить свежий морозный воздух. Самохин сидел напротив и посматривал на Первухину все так же, невзначай. Все делали вид, что ничего такого не замечают, но ждали, что может в новогоднюю ночь между ними состоится объяснение. Когда часы пробили полночь, Самохин поднялся, взял Анину руку и что-то в нее положил, и вышел. Аня развернула сверток. Все столпились посмотреть, что же там, увидели плитку немецкого шоколада. Ого, ценный трофей, такой в магазине не купишь, добыт в бою и наверняка с риском для жизни.

–Иди за ним, глупая! Наверняка стоит и ждет, что ты выйдешь! – советовали ей подруги.

Аня отнекивалась:

–Еще подумает, что я за ним бегаю.

И не пошла. Прошел месяц. Шоколадку она прятала в своем вещмешке и не притрагивалась к ней, только любовалась и улыбалась, вспоминая ту новогоднюю ночь. Для Ани это было объяснение в любви. Только вот ответить на него она тогда при всех не решилась, а потом не было случая, полк все время наступал, не до сантиментов.

Бой шел весь день. К вечеру в санчасть принесли носилки с лейтенантом Самохиным. Он уже был мертв, истек кровью. Аня посмотрела на него. Земля ушла из-под ног, она покачнулась, но не упала, хотя удержалась с трудом. В землянку вошли. Самохина заслонили от нее, потом подняли носилки и понесли.

–Куда вы его?

–Хоронить. Надо торопиться. Ты идешь?

Аня молча пошла следом. Несколько носилок с умершими поставили на поляне в редком лесочке на краю поля. Стали присматривать место, где копать могилу.

–Может под той березой? – предложил кто-то.

–Копайте, где удобно копать, какой тут ориентир, если деревья горят! Копайте быстрее, пока все тут не полегли.

Стали опускать в яму одного за другим. Остались носилки с телом лейтенанта Самохина. Аня смотрела на все, как во сне, в отвратительном сне, который не может быть таким жестоким, не имеет права! Вот он – ее Самохин! Еще час назад она видела его живым и смотрела вслед, умоляя смерть не забирать его потому, что ей так надо было сказать ему что-то очень важное!

–Аня! – ее окликнули.

Она повернула голову.

–Пора прощаться.

Аня стояла, не решаясь ни на что. Растерялась. Потерялась.

–Будешь целовать?

Она вздрогнула. Целовать? Самохина?

Аня подошла. Лицо Самохина было спокойным и красивым. Приоткрытые губы будто звали. Затаив дыхание, она наклонилась и прикоснулась своими губами к его.

«Совсем не холодные..»

Аня осторожно погладила лицо дорогого ей человека, поправила ему волосы, наклонилась и поцеловала снова. Неожиданно ее горячая слеза упала на лицо покойного. Аня улыбнулась.

«Вот ведь.., я теперь всегда буду с тобой. Любимый».

Аня впервые целовала мужчину. До этого ни разу. Все смотрели на это прощание. Никто не прятал слез и не стыдился потому, что знали – была любовь, хорошая, настоящая, жаль, что такая короткая.

Сказка четвертая "Ловцы"

На перроне в толпе стояла девушка. Двери вагона открылись. Никто не вышел и вагон уже был под завязку. Толпа, стоявшая на перроне, уплотнилась перед открытыми дверями и люди начали один за другим всасываться в вагон. Феномен метро проявил себя в очередной раз, вместив невместимое. Девушку втиснулась одной из последних. Двери закрылись и вагон тронулся. Люди отворачивались, смотрели вниз, вверх, лишь бы не встречаться взглядом, повисали на перекладине, раскачиваясь в общем танце вперед-назад по мере того, как поезд набирал скорость или притормаживал.

Девушка тоже держалась за общую перекладину. Неудобно. Приходилось терпеть, поскольку возможности поменять руку не было – для этого ей надо развернуться всем телом, а в той адской тесноте такой пируэт исполнить было просто нереально. Она почувствовала, что до ее руки дотронулись. "Случайно" – подумала она и передвинула руку, насколько было возможно, чтобы самой не "облапать" соседа. Ее руки коснулись снова.

– "Ну вообще!"

Дальше двигать руку было некуда. Она подняла глаза, увидела, что ее рука никому не мешала, рядом пространство пустовало, зато с другой стороны подпирала рука, скорее всего та самая, что прикасалась.

– "Что за...."

Рука мужская, с перстнем на большом пальце. Перстень необычный. Гладкий темно-фиолетовый камень, в центре – крест и маленькие серебряные звездочки по кругу.

– "Масон может, или маньяк.."

Рука примечательная – ухоженная, породистая и какая-то невероятно порочная. Ей стало неприятно. По спине пробежал холодок, скользнул за пояс джинсов и там замер в ожидании.

Она стояла, опустив глаза и боролась с желанием посмотреть в отражение на хозяина перстня. Но самолюбие удерживало в положении – смотрю вниз, демонстративно и буду смотреть, хоть ты укуси меня.

Она почувствовала, как ее руки не просто на этот раз коснулись, а чья-то рука легла поверх и легонько сжала. Легонько и в тоже время уверенно. Первым отреагировало лицо. Глаза все еще были опущены вниз, а щеки уже горели. Если бы она была зверем, тот человек лишился бы руки. Вне всякого сомнения. Хотелось взять и просто откусить эту мерзкую руку вместе с перстнем и выплюнуть под ноги тому, кто осмелился коснуться ее вот так нагло и без повода с ее стороны. Ярость разлилась в голове, как раскаленная лава. Дыхание сбилось. Стало трудно дышать. Она прикрыла глаза. Вдох-выдох.

"Что ему от меня надо!" – метнулась мысль и тут же снова захлебнулась в волне ярости, которая бушевала в ней все сильнее, не имея возможности выплеснуться наружу.

"Ща взорвусь..бл...."

Она повернула голову и посмотрела прямо в лицо хозяина руки. Не в отражение. Нет. Для этого момент уже был упущен – тигрица развернулась и смотрела на того, кто тронул ее за хвост.

" Ты разве не знаешь, кто я? ..... Меня нельзя трогать, когда хочется тебе,.. разорву...."

Глаза смотрели на нее с вопросом и недоумением:

"Тебе неприятно..? Я удивлен.."

"Разорву....убери свою вонючую руку".

Вот время этого немого диалога ее рука оставалась на месте, как и та, другая, что лежала поверх ее. Только нажим ослаб. Будто хозяин никак не мог решить – что делать дальше. Убрать и признать свое поражение или оставить…? А вдруг и правда откусит…

Рука медленно сползла и осталась рядом, отодвинулась чуть дальше.

Поезд несся в тоннеле, толпа продолжала раскачиваться в такт. В толкучке все люди воспринимаются как нечто безликое, на что и обижаться то неприлично, если вдруг оно отдавит тебе ногу – не специально же! А тут она всем телом ощутила прикосновение чужого инородного тела, которое бесило ее со страшной силой. Её же тело буквально окаменело. Жило только лицо, которое продолжало пылать. Но дыхание стало ровнее. Ярость уже не душила ее, а снизилась до уровня злости.

"Поскорей бы станция…"

– Дура. Счастья своего не понимаешь. – она ощутила сначала дыхание, потом легкое касание губ к уху.

Ничего не помогало! Она прикинулась камнем, а ее все равно пытались "насиловать"!.

Поезд начал притормаживать. Вагон качнулся, толпа вместе с ним, потом назад и остановился. Девушка ловко вклинилась в поток, который вынес ее на перрон. Она развернулась, посмотрела назад и сразу увидела двоих мужчин, которые смотрели ей вслед. У того, что постарше, вид был раздраженный, как у фокусника, у которого кролик выскочил не из шляпы, а из штанины брюк и все засмеялись, а он делал вид, что так и задумано. Второй был невероятно хорош собой, такой, как ей нравится. Он встретился с ней взглядом, что-то прошептал на ухо своему спутнику, потом снова посмотрел на нее и облизнулся.

–"А вот хрен тебе!" – со злорадством подумала она.

–"Напрасно.. я буду скучать.." – ответил его взгляд.

Поезд тронулся и скрылся в темноте тоннеля вместе с искушениями. Она постояла пару секунд, раздумывая, куда идти, повернулась и пошла к эскалатору на выход. Хотелось глотнуть свежего воздуха, чтобы изгнать "мерзкое и липкое существо", которое "заползло" в нее через ухо и убеждало, что оно всегда в ней жило, а сейчас чудесным образом пробудилось. Шерсть на загривке у тигрицы вздыбилась снова, но опасность уже была в ней самой, как и враг, который успел мимикрировать, приняв образ одной из иллюзий, которая перешла в режим "ожидания".

Сказка пятая "Доспехи невесты"

Из окна дома напротив открылось окно лоджии, из которого выглянула женщина.

– «Это что?» – сказала она, заметив по другую сторону дороги у дома напротив оживление и суету. Расстояние было небольшое, но рассмотреть подробности мешали деревья. Женщина скрылась и появилась снова уже с армейским биноклем. Повозилась немного, настраивая резкость:

– Все, теперь я с вами!

И женщина стала рассматривать происходящее во всех деталях: на козырьке подъезда мельтешили разноцветные шарики, между ними через определенное расстояние свисали гирлянды из искусственных цветов, перевитых разноцветными лентами.

– Опять они – вестники смерти, бедные цветы..

Женщина не любила эти цветы за то, что они напоминали ей Перепечинское и любое другое кладбище. Нет, на кладбище женщине нравилось бывать, ходить там, прогуливаться между бесконечными рядами могил: тишина, покой, идешь по аллее и читаешь имена, поднимаешь глаза, чтобы встретиться взглядом с тем или той, чье имя и указанные на памятнике даты произвели на нее впечатление.

На каладбище у каждой могилы- своя грань между мирами, тут – свет, там – все черно-белое, как портреты.

Женщина шла, шла и про себя шептала:

– «Царствие небесное рабу божьему.. – чье имя только что прочитала и так дальше, пока не доходила до памятника со своей фамилией.

На то, чтобы прибраться, уходило не так много времени. Задерживаться не хотелось. Она знала, что там никого нет. Все – в ней самой – память и воспоминания.

Это особое место. С одной стороны полное уединение с теми, кого пришел навестить. С другой, ну какое тут уединение, когда вокруг их столько, что обойти всех и каждого не хватит года ее жизни. Говоришь с одним, а слышат все… Она и придумала – «здороваться» со всеми, войдя, как гость и, отдельно с кем-то, как это бывает, когда на многолюдном мероприятии задеваешь в толпе незнакомого или встречаешься с ним глазами, кивнёшь головой – то ли «извините», то ли «сам пошел..».

На кладбище чувство одиночества в толпе и своей неуместности переживается по-особому.

Первое время после похорон ее тянуло на Перепечино как магнитом. Она приезжала сюда в любую погоду. Особенно распирало на праздники, а на Новый Год и вовсе старалась напиться поскорее шампанским, пока не отпускало, и она проваливалась в сон в надежде, что проснется и вся эта реальность, ОТКУДА она ныряла в спасительное забытье, исчезнет и вернется то, на чем ее жизнь однажды остановилась..только не будет того ночного звонка из больницы. Этот фрагмент она «вырезала», как бракованный и начиналась другая «версия», в которой все были живы и за новогодним столом не хватало мест – приходилось сооружать скамейку из гладильной доски, которую клали на две надежные «солдатские» табуретки – наследство гарнизонной жизни семьи военных.

Со временем и это чувство прошло. Визиты на Перепечино становились все более редкими. Тем более, что каждый раз после того, как она навещала «свою», как она называла, могилу, возвращалась домой эмоционально опустошенной. Боль возвращалась и терзала, пока суетливая реальность не вытесняла воспоминания, и связь с кладбищем не обрывалась. И так до следующего раза..

Пока однажды, будто кто-то не подсказал про «Царствие небесное». Желая это, они делала, что могла, не зная, будут ли ее слова услышаны. В конце концов – это было не ее дело. Она просто поняла – это единственное, что уместно пожелать им всем. И делала это от всей души.

С тех пор, подходя к воротам Перепечино, она больше не ощущала одиночества, точнее – оно больше не причиняло боли, наоборот – стало желанным, она пряталась в него, как в норку и чувствовала себя в безопасности, среди своих. Сам факт ее фамилии на могильной плите окончательно примирил ее с этим местом.

Так незаметно для себя она стала наблюдателем, а не участником жизни, которая продолжала кипеть и пузыриться вокруг нее, не нарушая целостность ее защитного кокона. И вообще, отношения с мертвыми у нее складывались теперь как нельзя лучше. С кем-кем, а с ними у нее было полное взаимопонимание.

– У вас своя свадьба, а у меня – я и шли бы вы все в долгое сексуальное путешествие…, – с живыми она больше не церемонилась. Ей так было проще.

Ритуал посещения кладбища успокаивал. В этом неземном, почти возвышенном комфорте, который ее окружал на Перепечино, раздражали только цветы. Искусственные веночки, корзинки. Красивые, разноцветные, они превращали кладбище в нелепый балаган, царапали непроницаемую броню душевного покоя своими нежными лепестками. Так в ветреную погоду ветки деревьев скребутся и стучат в окна..

– Хрень какая, – ворчала она. – .. бедные цветы, не дают вам люди покоя, мучают за вашу красоту.

И вот сейчас снова эти цветы. Женщина подкручивала временами бинокль и жалела, что не захватила с собой сигаретный «попкорн». Зрелище могло быть интересным, сейчас с такой помпой мероприятия на дому устраивают редко.

– По-моему вы тут точно лишние. Это свадьба, насколько могу судить. А вами украшают могилы. Впрочем, один черт, – Женщина по привычке разговаривала сама с собой или, как в данном случае, с искусственными цветами, к которым у нее к тому же было особое отношение – привязка в месту.

Это и правда была свадьба.

Перед подъездом стоял припаркованный лимузин с лентами на капоте и такими же цветами. Ясно, что всем занималась одна фирма, все в одном стиле. И водитель с бабочкой.

– Дорого, богато, если бы не искусственные цветы. Все портят.

Водитель курил в тени дерева и посматривал на распахнутые двери подъезда. На крыльцо быстрым шагом вышла молодая женщина в элегантном костюме с бэйджем, подошла к водителю, что-то сказала.

– Наверное скоро появится невеста…ааа…так и есть.. идут..ну-ну, посмотрим, что там за платье..

Платье интересовало, честно говоря, больше всего. И пока оно не появилось, мысль сделала еще один виток вокруг цветочной темы:

– Тоже ведь ритуал. Свадьба. В данном случае с теми же спецветами. Символично. Тут они даже более уместны – вот уж где балаган.. Идет! Смотрим, смотрим, что тут у нас…

Невеста.

Она появилась из темноты подъезда как привидение.

–Офелия..детка, ты мероприятие, часом не перепутала?..

Было видно, что девушка стеснялась своего вида, хотя платье сидело на ней, как на манекене. А платье было, что надо.

Женщина внимательно рассматривала невесту в свой бинокль, начиная снизу по старой своей привычке – листать журнал или книгу с последней страницы, а не с начала. Она старательно подкручивала и настраивала бинокль, так, что уже можно было рассмотреть пряжку на туфле, которая то и дело шкодливо выглядывала из-под платья:

– А я! А мне.. внимание. – Пряжка исчезала, очевидно, после команды нижнего яруса юбок:

– К ноге! И сидеть. Ишь…вылезла.

Поднимаясь взглядом выше по фигуре невесты, женщина оценила и пояс.

– Стильно, очень стильно! Под старину. Оригинально! Стразы, жемчуг.. пояс – зачет. Ну, дальше то декольте! А где.. декольте? Минуточку.. где наше декольте?..

Декольте не было.

Был закрытый корсет, который переходил в лиф и.. воротник-стойку. Декольте отсутствовало в концепции наряда невесты, даже намека на него не было – все прикрыто и задрапировано.

– Не платье, а доспехи невесты. Но очень стильные. И необычные. Как и сама она.., будто не на свадьбу собиралась, а на войну. В чем подвох. Нет, в чем подвох! Невеста без декольте.. Что за свадьба. Тема сисек не раскрыта. Не формат по новым меркам. Может сзади ..дэвушька, повернись к лесу…

Невеста, будто услышав, обернулась в сторону темной пещеры подъезда, откуда недавно вышла сама. Вид сзади шокировал – открытой спины до копчика тоже не было.

– Странная невеста. Отчего же ты так смущена, милая… в чем твой секрет, если нет подвоха..а? И почему выбрала такой наряд..интересно было бы взглянуть на жениха.

Женщина отложила бинокль потому, что вспомнила – сигареты лежат на подоконнике в комнате, только руку протяни, пепельница под которую была приспособлена розетка для варенья, была здесь. Она прикурила сигарету, сделала затяжку, снова взяла в руки бинокль. Наблюдение все больше увлекало и интриговало.

За несколько секунд, пока она прикуривала, ничего не изменилось. Складывалось впечатление, будто никто из тех, кто находился у подъезда, не знал, что делать. А больше всех – невеста. Запутавшись в юбках, она пыталась их приподнять, чтобы спуститься со ступеней, но ей помешал неожиданный ветерок, который вдруг стал играть с ней, вырывать из рук ленту искрящейся органзы, накинутой в виде шарфа на плечи поверх платья.

– Сейчас бы фотографа, вот был бы снимок.. Сказочной красоты платье.. ничего пошлого. Удивительно, она как из другого мира. Настоящая невеста – воин! Всем своим платьем говорит – «Моя душа для вас закрыта и меня здесь нет». Откуда ты, девушка..и почему такая грустная?

Хотелось крикнуть через дорогу:

– Эй! Красотка! Сегодня самый счастливый день ! У тебя самое красивое в мире платье! Жених заждался ..садись в свою карету!

В этот момент девушка подняла голову, и женщина с еще большим удивлением произнесла:

– Да ты плачешь..!

Женщина смотрела теперь на невесту так, будто обнаружила, что заводная балеринка в шкатулке – живая. Только никому из присутствующих, кроме женщины в окне, это было не интересно – живая, так живая, не важно, ты – балеринка в шкатулке, значит должна плясать. Пляши!