Карибский кризис

А снизу из села доносилась музыка. Она разливалась по всем окрестностям и пропитывала собою все: дома, деревья, виноградники, облака, речку Цалу, коров, овец, кур, собак, свиней и спящих жителей моей маленькой деревни. Музыка была знакомая, ее часто передавали по нашему радиоприемнику, висящему на стене над столом. Это была народная музыка, и в ней слышалась скорбь, боль , слезы и надежда не одного конкретного народа, а всех людей живущих на моей разноцветной политической карте мира. Она была печальная и радостная одновременно. Почему-то хотелось плакать и молиться самому сильному во всей бескрайней звездной вселенной, чтобы он помог, утешил, и пожалел всех, всех, всех людей на этой потрепанной политической карте мира – старых и молодых, черных, белых и желтых, красивых и некрасивых, богатых и бедных, умных и не очень, послушных и своевольных, здоровых и больных – всех…

Это играл Бори. Он жил со своими очень старыми дедушкой и бабушкой. Отец его не вернулся с войны, а мать умерла вскоре после ее окончания. Лет ему было около двадцати пяти, он был красив и весел и, главное, очень востребован на всех свадьбах и кувдах во всех окрестных селах. Лучшего гармониста в наших краях было не сыскать. В его руках гармошка словно оживала: она плакала, рыдала, смеялась, танцевала, радовалась и даже кокетничала… Со свадеб и кувдов Бори возвращался изрядно навеселе, что очень огорчало его бабушку и дедушку, но запретить ему играть для людей они не могли. Вскоре они умерли в один год, а спустя несколько лет в середине зимы Бори нашли на окраине села в овраге замерзшим, но в обнимку со своей единственной любовью – гармошкой, а на лице его застыла счастливая умиротворенная улыбка. Наутро я проснулась совершенно счастливой. Подушка моя была почему-то вся мокрая.

Первого сентября я пошла в третий класс нашей начальной школы, где все четыре класса размещались в одной большой комнате с печкой- буржуйкой посередине. Раньше два младших класса с тремя учениками занимались в соседней комнате поменьше, но в целях экономии дров решили объединить все восемь учеников вместе. За одной партой со мной оказался второклассник, с которым мы частенько дрались на переменах и, который впоследствии стал президентом республики. Мой прежний сосед по парте, росший без матери , решил завершить свое образование и стал помогать отцу по плотницкому делу. Вместо портфеля я опять носила тряпичную сумку из старого маминого халата, но меня это ничуть не огорчало. Не знаю почему. В начале октября завершился сбор винограда. Взрослые говорили, что вино в этом году получилось как никогда вкусное. Но мне этого было не понять, поэтому я верила им на слово. Однажды в конце октября взрослые показывали друг другу газету « Правда» и радостно поздравляли друг друга, женщины даже плакали. На первой странице газеты была большая фотография. На ней был изображен улыбающийся лысый человек с высоко поднятой над лысиной шляпой с шелковой подкладкой. Его окружали еще много серьёзных и важных мужчин и все они одобрительно и подобострастно смотрели на улыбающегося в центре человека, размахивавшего шляпой с шелковой подкладкой. Прямо над фотографией крупными буквами было написано « Разрешение Карибского кризиса».

– Слава Богу, войны не будет, – сказал отец и погладил меня по голове, будто эта хорошая новость была всецело моей заслугой.

Седьмое ноября праздновали всей деревней. Над нашей школой развевался красный флаг с серпом и молотом, а над балконом красовались два плаката: «Слава КПСС» и «Миру мир». Насчет « славы» я немного сомневалась, а вот с « миром для мира» я была полностью солидарна. Праздник удался на славу: было много пирогов с сыром, картошкой, фасолью и даже капустой с орехами. Взрослые отведали вино нового урожая и остались им очень довольны, в особенности мужчины. Вечером же на площади возле родника молодежь устроила танцы. Звуки гармошки и доули разносились по всей округе до рассвета, но никто не ворчал и не возмущался. А перед самым новым годом перед нашим домом, тарахтя и дребезжа всеми своими частями, остановился знакомый голубовато-зелёный грузовик, из которого выскочил наш усатый шофёр с ослепительной улыбкой под пышными усами и вручил моей маме изумительный коричневато-желтый кожаный портфель с дв