Я просто хочу, чтобы ты ПОМНИЛ…

В хоре я пела несколько лет. Наш школьный хор начал выигрывать один конкурс за другим. Районный, городской, областной. Обо мне заговорили. На меня стали приходить смотреть какие-то серьезного вида дяденьки и тетеньки. Меня вместе с хором собирались отправлять на какой то конкурс в Москву. Но все закончилось внезапно.

Мама ни на секунду не переставала пытаться спасти моего брата от наркотиков. Она любила его, пыталась помочь и верила, что ей это удастся. Она нашла врача за много тысяч километров, в другом городе, на другом конце страны.

Мы быстро собрались и переехали в тот город, имея с собой только самый минимум необходимых вещей. На тот момент мне было 12 лет. Новый город и новая школа оказались хуже предыдущей. Но мое пение снова меня спасло. Только вот к моему великому сожалению, к моей бессловесности и забитости у меня добавилась еще одна проблема. У меня начал явно проявляться очень некрасивый большой нос с горбинкой. Результат то ли генов каких-то далеких предков по линии мамы или папы, то ли отработка Кармы, то ли последствия травмы, когда в один день, лет в восемь, я упала и сильно ударилась переносицей о край гитары. Не важно откуда он взялся, этот жуткий нос, но он был и выглядел почти точно таким же, как рисуют в карикатурах о ведьмах. Словно маленькой Алле не хватало слез, унижений и издевательств, и ей дали еще уродство, чтобы ранить больнее. Или убить.

Вот день один из многих. Обычный день.

Я вижу себя в школе, сидящей на полу, окруженной мальчишками сверстниками.

– Уродина! Пошла вон отсюда! Страшная уродина!!!

Они пинают меня ногами и плюют на меня. Я почему-то вместо ненависти к ним испытываю жгучую жалость!

Долго, очень долго ко мне обращались не иначе как «эй, уродина!» Все изменилось когда мне исполнилось девятнадцать лет. Пластическая хирургия в то время существовала только в одном городе в стране. В Москве. Мы с мамой поехали туда, и там мне сделали пластическую операцию. Я никогда не забуду имени этого хирурга. Игорь Вульф. Из гадкого утенка в одночасье я превратилась в красавицу. Но еще много лет после этого, каждый раз, когда мне говорили «ну какая же ты красивая!», в глубине души я не верила. Мне еще долго казалось, что надо мной просто хотят поиздеваться. И что я все так же уродлива, как и была раньше.

Однако наш переезд в другой город и найденный мамой врач для Алексея совершили чудо. Моему брату удалось, как это тогда говорили, «спрыгнуть» с наркотиков.

Самым тяжелым был первый год, и мне страшно вспоминать, каким он был для меня. Ведь в самые тяжелые моменты борьбы моего брата со своими демонами рядом всегда оказывалась я. Были приступы ярости и приступы боли, горя и отчаяния. Были и попытки свести с жизнью счеты. Все это было. И всегда я была рядом. Всегда. Я стала для него каким-то подобием Ангела Хранителя.

Пожалуй, время, когда мой брат уходил от наркотиков, было даже пострашнее, чем мое детство, но я была рядом. Перевязывала ему раны, готовила еду, исполняла какие-то немыслимые просьбы, боясь даже дышать. Мне в голову летели тарелки и чашки и все, что могло попасться ему под руку в приступе гнева или боли. Мне не разрешалось выходить из дому, иметь подруг. О каждом своем шаге я должна была отчитываться, трясясь за каждое сказанное слово. Даже когда он меня не бил, он умел чисто психологически держать меня в таком ужасе, что иногда казалось, что лучше бы бил.

И опять же. В самые страшные моменты моего детства и юности, в самые ЖУТКИЕ МОМЕНТЫ, а их было много, на этой земле меня держали те ГЛАЗА.

Но… хотите честно? Были и такие мгновения, когда я стояла на крыше нашей девятиэтажки с одним желанием. Шагнуть вниз. Лишь бы только это все закончилось. Совсем закончилось. Кромешный ад дома. Побои и издевательства в школе. Иногда мне казалось, что сил нет. Их просто больше нет. И все, что я хочу, – это не жить. Но меня всегда держали его глаза… Начиная с пяти лет и все последующие годы во сне я видела их постоянно.

Нет, это не происходило каждый день. Но каждые несколько месяцев этот сон обязательно случался.

Так я и жила. Изо дня в день. Из года в год…

* * *

– Изо дня в день. Из года в год… – рыжеволосая Жанна опустила очередной листок книги и встревоженно посмотрела на Хана.

Он сидел спиной к ней за большим письменным столом перед монитором, который был бы совершенно не заметен в воздухе, так, слегка голубоватое свечение, если бы не быстро сменяющиеся на нем фотографии маленькой девочки с испуганным лицом, некрасивым большим носом и кудрявой черноволосой головкой, втянутой в худенькие плечики.

Не поворачиваясь, он глухо спросил:

– Скажи, это было необходимо? Вот это все, это было реально необходимо? Вы не могли помочь ей, дать другую семью, других родителей, или хотя бы избавить ее от мучений, причиняемых братом? Я все понимаю, конечно, душа, собственный выбор и все такое… Но это бесчеловечно, нет? Ты же помнишь, меня тогда здесь не было, но ты или Элена, или еще кто-то, кто наблюдал с вами… В крайнем случае эту миссию можно было перенести на следующую жизнь. Да? Вы же могли, например, забрать ребенка? Она стояла на крыше дома. Она хотела. Вы не…

– Это исключено. У нас совсем не осталось времени. – голос холодный и спокойный, как бы вымороженный.

Женщина с белыми волосами вошла в кабинет, «растопив» стену с книжными полками, и подошла к Хану. Стена невозмутимо затянулась, почти не потревожив книги: они слегка вздрогнули, покачнулись, и удержали равновесие. Кажется, перекосился томик Грина. Но этого никто не заметил.

– Вы же знаете, что я с самого начала была против этого решения. Но Лала сама понимала, что надо торопиться. И взяла испытания семи последующих жизней, уместив их в одну. Она знала, что выдержит.

Жанна отложила прочитанные листы в сторону и тихо сказала:

– Мы сами не ожидали. Но были не вправе прервать эту жизнь. Однако мы помогали. Косвенно. Мы поддерживали ее, как только могли. Нашли врача для брата. Помогли с музыкой. Снизили болевой порог. Удержали на крыше от последнего шага. Хотя это было вмешательством. Но мы решили, что сделаем это незаметно.

– Заметили? – заинтересовался Хан. Напряженное выражение не сошло с его лица, но голос уже не был таким злым и сдавленным.

Первый раз на лице женщины с белыми волосами появилась тень улыбки, или это просто показалось?

– Темные – нет. Судьба девочке была выбрана идеально. Они ее в этот период вообще не видели. Не заслуживала внимания. Хранители – да, конечно. Но они тоже понимали, что мы можем не успеть, если потеряем ее в теперешнем воплощении. Боль, испытания, страхи и их преодоление, трудности и борьба с ними – все это позволяет душе сделать необыкновенный скачок на пути роста и совершенствования. Отработать карму и приступить к исполнению своего предназначения.

Поэтому я ограничилась легким наказанием – заточением на Потерянной Земле в Облачном доме.

– Неожиданно. – голос Хана потеплел. – Навсегда?

– Нет, до ее сорокалетия, до третьего преодоления и начала написания романа. – кажется, Снежная Королева на миг улыбнулась. Потом ее лицо опять стало жестким. – Не отвлекайтесь. Теперь ей как никогда понадобится наша помощь. Ее заметили Темные. Она уже слишком открылась.

– Почему?

– Потому что она еще не все помнит. Блокировка памяти. Обязательное условие воплощения и способ защиты, – это объяснение прозвучало из уст Жанны. – Ой, ребята! А кто видел мой мольберт?

Ее голос вдруг прозвучал совершенно по-другому. Беззаботно и радостно.

Объяснение не замедлило появиться: на пороге возникла Птица с корзинкой морошки. Она улыбается.

– Твой мольберт остался в комнате с горами, облаками и камнепадами. Я ничего не пропустила?

Хан подошел к ней, взял корзинку, посмотрел в окно, увидел невысокий лес, сопки, огромные гранитные валуны и белесое светящееся летнее небо. Бросил в рот пару ягод, зажмурился, обнял Птицу за плечи и сказал:

– Ничего особого. Все еще только начинается.

Маленькие радости

Но было еще кое-что, что помогало мне в моей борьбе за выживание.

Красивая сказочная страна. Индия.

Начиная с раннего детства я ее полюбила всей душой!

Когда мне было около семи лет, мама повела меня в первый раз на индийский фильм. Почти три часа, пока шел этот фильм, я просидела как в трансе, потому что… Потому что все мне было там ЗНАКОМО.

И вот именно с того самого момента, как я увидела этот фильм, у меня появилась боль в груди. Я конечно не знала и знать не могла, откуда она. Ответ на этот вопрос я узнала только пять лет назад. Я всю свою жизнь прожила с этой давящей болью в груди. Бесчисленные кардиограммы ничего не давали. Никакие врачи не могли сказать, почему она у меня есть. Но откуда им было знать. Выйдя из кинотеатра, я сказала маме… «Мама… Послушай… Это… Там в кино… Это… Дом… Понимаешь?

Мой дом… ДОМ, МАМА!» Но моя мама как тогда, так и сейчас, если я говорю что-то ей непонятное, обрывает меня фразой «делом лучше займись».

С тех пор, если только у меня была такая возможность, я не пропускала ни одного индийского фильма. Билеты в кино тогда были дешевые. При любой возможности я смотрела их по множеству раз. Дома я заматывалась в занавески, скатерти, куски ткани и во все, что мне только попадалось под руку, имитируя сари.

Я читала все, что могла найти об Индии, в школьной библиотеке, собирала и коллекционировала любую информацию об этой стране! Я не могла сама себе это никак объяснить! Я непонятным образом запоминала песни из фильмов, абсолютно не зная языка. Когда я пела их, люди поражались и восхищались, и это приносило мне несказанную радость.

Еще одна страна манила меня силой, которую объяснить было невозможно… Египет. Часто во сне я видела Пирамиды, когда они были еще гладкими и блестели на солнце. Но сейчас речь не об этом…

Я не могла понять почему меня ДАВИТ такая дикая тоска по этой стране. По Индии. Почему я с легкостью запоминаю песни из фильмов. Почему мне все там кажется знакомым. Теперь-то я знаю, почему. Но тогда я не знала. Да и не могла знать.

Так шли годы. Я нигде и никогда не переставала его искать. Того мальчика с удивительными знакомыми глазами. Я настолько привыкла всматриваться в лица людей вокруг меня, что будь-то улица, школа, университет, кинотеатр или пляж, по-другому я уже просто не могла. Я искала и ждала его! Я была уверена, что я его найду! Боги! Да разве могла я даже предположить, кем он окажется…

В 15 лет мне, кроме его глаз, начали снится другие сны. ЕГО ПРИКОСНОВЕНИЯ. Он нежно, кончиками пальцев, обводил контур моего лица, моих губ, и эти ощущения во сне были настолько сильными, настолько реальными, что я просыпалась ВСЕ ЕЩЕ ЧУВСТВУЯ их… Это привело к тому, что до 21 года я не позволяла ни одному мужчине ко мне прикасаться. Мне абсолютно не нравились ничьи прикосновения. И это при моей-то врожденной чувственности! Я искала моего мужчину, и в душе я всегда знала, что все, что есть во мне, принадлежит ему! Святые хранители! Да разве я могла знать, где он и кто он! А если бы знала? Если бы ЗНАЛА? Я сейчас часто задаю себе этот вопрос. Если бы я знала, кто он и где? Была бы моя жизнь другой? Прожила бы я ее по-другому? Не знаю…

В 15 лет произошло в моей жизни еще одно событие, которое привнесло немного света и радости в мой ежедневный черный мир.

Искусство снова пришло мне на помощь. А произошло это так.

Я стояла на остановке и ждала автобуса. Я заметила, что на меня пристально смотрит какая-то молодая и очень красивая девушка. Через несколько минут она подошла ко мне и заговорила. Она спросила меня, не хочу ли я стать участницей Цыганского ансамбля. Это очень знаменитый в крае ансамбль. Целая театральная группа. С музыкантами, костюмами, декорациями и тому подобное.

Она говорила, что там я буду петь и танцевать (как выяснилось, петь я умею, а танцевать, мол, меня научат). Это очень красиво и очень интересно. Она рассказала мне, что они часто разъезжают по краю с гастролями и выступают в разных городах. Все, что она говорила, было для меня как сказка, как нереальный фильм, который я смотрю со стороны, но и были в ее речи слова, которые повергли меня в шок. От таких слов не знаешь, то ли плакать тебе, а то ли смеяться. А может, плакать и смеяться одновременно.

– Ты понимаешь, – сказала она, – у тебя очень интересное, необычное лицо! Этот твой огромный, крючковатый нос! Ты такая… (она на миг замолчала) такая… Ну. Некрасивая! Не обижайся пожалуйста, я думаю, ты об этом прекрасно знаешь. Ну так вот, ты такая некрасивая, что это делает тебя необычной и очень интересной. У нас там танцуют девочки очень красивые! А ты будешь там как «изюминка»! Понимаешь? Ну как, пойдешь?

Я прекрасно понимала, что она хотела сказать «страшная» или даже «уродливая», но в последний момент она смягчила это до «некрасивая».

Я ей сказала, что подумаю… Я такая страшная, что среди красивых девочек я буду хорошо смотреться! Заманчивое предложение, ничего не скажешь!… Но спустя три дня я все-таки поехала туда. Сцена манила меня со страшной непреодолимой силой! Я была согласна быть пугалом среди красавиц, лишь бы только меня допустили до нее! Я так же страстно хотела научиться танцевать в цыганских юбках в два клеша! Страшная? Ну и ладно! Этого-то я не могу изменить! Но петь-то я умела! И этого у меня было не отнять! И я решилась и поехала на одну из репетиций по адресу, который мне дала девушка на остановке.

Цыганская музыка была мне хорошо знакома с детства. Ее очень любила и любит моя мама. Когда я была совсем малышкой, в стране гремел цыганский театр «Ромэн», и когда он приезжал на гастроли в наш город, мы с мамой обязательно ходили на все концерты. Был даже такой случай, когда мне было всего 6 лет. После концерта я увидела на улице руководителя этого театра, Николая Сличенко. Я подбежала прямо к нему и сказала:

– Дядя Коля Сличенко! Если я спою тебе, ты возьмешь меня в свой ансамбль?

И я запела! Запела все, что только знала цыганского, естественно, безбожно перевирая слова! На его красивом лице было искреннее удивление и восхищение. Я это понимала даже тогда! Когда я закончила петь, он взял меня на руки и сказал.

– Ты пока еще очень маленькая! Давай мы сделаем так! Ты вырастешь, закончишь школу, и приезжай ко мне в Москву! Тогда и поговорим…

И я пообещала что приеду! Мне было 6 лет…

И вот теперь мне 15, и я шла на репетицию цыганского ансамбля. Еще издалека я услышала чарующие звуки скрипок и гитар. Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, я увидела молодого парня, который виртуозно играл на гитаре и также пел совершенно волшебным голосом какую-то цыганскую песню. Увидев меня, он почему-то улыбнулся. Искренне улыбнулся и продолжал петь. Как оказалось позже, он был старшим сыном женщины, которая основала этот ансамбль и руководила им. У нее было совершенно удивительное имя. Заррина Амановна. Парня же звали Забар, как героя из фильма «Табор уходит в небо».

Среди девочек участниц и танцовщиц, а так же как и среди взрослых женщин (многие из девочек были их дочерьми) моя внешность вызвала недоумение и откровенный смех… Ну как же! Ведь это же удивительно: такая уродина возомнила о себе, что и она может выйти на сцену!

Но к моему удивлению, у руководительницы было насчет меня другое мнение. Она увидела во мне нечто, что она тогда называла «манерность». Я думаю это то, что сейчас называют «харизма». Конечно, всерьез меня не воспринял никто. Но среди девочек-красавиц нашлась одна ангельская душа 14 лет от роду, имя которой было Альбина. Она и решила научить меня всем танцам. И вы не поверите! Научила!

Я была просто одержима идеей научиться хорошо танцевать. Я приходила на репетиции за два-три часа до начала, когда там еще не было совершенно никого. Я танцевала, танцевала и танцевала, отрабатывая, оттачивая каждое движение. Поначалу не получалось вообще ничего. Потом начало получаться, но плохо. Потом чуть получше, средненько, так себе, потом лучше и лучше. То, что я часами репетировала сама, никто не знал. И вот в один день, несколько месяцев спустя, меня поставили танцевать вместо заболевшей девочки на репетиции. И хотя никто от меня ничего не ожидал, я вдруг очень гармонично влилась в общий танец и общую картинку. На лице Заррины Амановны было искреннее удивление и потрясающая искристая улыбка, на лицах же остальных не читалось ничего хорошего. Кончилось все это тем, что когда заболевшая девочка вернулась, меня решили оставить в танце. Хоть это мало кому понравилось, так решила руководительница, и возражения не принимались. В танце, если честно, я не имела ни отточенной техники, ни той гибкости, которая была у более красивых и талантливых, но люди в зале чаще реагировали именно на меня! Забар как-то сказал своей матери:

– Знаешь, мама, я не знаю, как это объяснить, но когда она танцует в группе девочек, смотреть почему-то хочется только на нее. Она завораживает, притягивает! Остальные и красивее ее, и танцуют лучше, но смотришь почему-то только на нее! Почему?

Мама улыбнулась и ответила ему:

– Потому что в ней есть то, чего нет у других. Магия!

Потом улыбнулась и добавила:

– Ты еще не поймешь!

Этот разговор передал мне сам Забар, когда я, не выдержав насмешек и словесных уколов других девочек и их мам, тихонько плакала в каком-то углу в пустом помещении. Вечный угол. Мой спаситель. Мой друг и защитник. Моя маленькая планета, где можно было стать невидимой и хотя бы выплакаться и опять начать дышать, наглотавшись обид.

Концерты давались часто, и раз за разом люди реагировали на меня все теплее. Я начинала нравиться зрителю. Глядя на все это, руководитель ансамбля совершает немыслимое. Она дает мне СОЛО! И не просто Соло! А соло цыганки КРАСАВИЦЫ!!! Понимаете? Роль легендарной красавицы она дает МНЕ!

Я сначала наотрез отказываюсь! Это же невозможно! Но на одной из репетиций, когда вся группа присутствует, она просит девочку, которая танцует это соло сесть, и в середину круга просит встать меня… Меня! О, ужас! О, восторг! Вокруг меня только насмешливые лица? Или так кажется маленькой одинокой Алле? Через много лет я узнала, что Забар был, оказывается, в меня влюблен, но тогда я бы все равно в это не поверила. Я привыкла быть нелюбимой!

Во мне что-то поднимается и подступает к горлу. Страх? Слезы? Гордость? Я медленно встаю со своего места. Беру шаль, набрасываю ее на плечи и становлюсь в центр круга. Звучит музыка. Звучат вступительные слова: «О ее красоте только на скрипке можно было сыграть! Да и то только тому, кто эту скрипку, как свою душу знает!» Звучит скрипка, и я бросаю шаль в воздух!

Я не помню как я дотанцевала этот танец до конца! Не помню, и все!

Но когда я подняла глаза на лица, только несколько минут назад смотревшие на меня с неприязнью и снисходительным смехом, я увидела недоумение и удивление. Вокруг меня стояла гробовая тишина. Наконец раздался голос руководителя…

– Этот танец будет танцевать только она! Всегда! И Возражений никаких быть не может!

Надо ли говорить, что меня не полюбили за такую оценку руководителя ансамбля, а когда выяснилось, что я еще могу петь на хинди песни из популярных индийских фильмов, то две из них включили в репертуар наших концертов. Я не могу передать никакими словами восторга людей, которые видели и слышали молоденькую некрасивую девушку, поющую на хинди. Люди любили индийские фильмы! Меня после выступления иногда окружала целая толпа. Люди не верили что это не запись, а я пою это сама своим голосом! И я пела им. Они просили петь еще и еще. И на их лицах не было ни насмешек, ни отвращения из-за моего лица с огромным крючковатым носом. На их лицах была радость, восхищение и счастливые улыбки. О, великая сила Искусства! Искусство делает тебя красивым, каким бы ты ни был внешне. Особенно если ты делаешь это от всего сердца, от всей души.

Несколько месяцев спустя, мой брат попал на один из концертов и увидел меня на сцене. Это невероятным образом облегчило мою жизнь! Он стал намного мягче, и отпускал меня без возражений на репетиции и концерты. Ну и что, что когда девчонки собирались вместе, я где-то в уголочке сидела одна с книжкой. Мое одиночество и «изгойство», если и было мне в тягость, то совсем немного. Я с детства привыкла к этому. Но каждый раз, выходя на сцену, я думала об этих глазах. Иногда мне в голову приходила мысль: а вдруг он там? Вдруг он там сейчас, в зале, и смотрит на меня? И я танцевала… Танцевала для того, кто был от меня так далеко, что я даже представить себе этого не могла. Он был очень далеко… Очень. Но ведь я этого не знала и знать не могла! О Моя странная судьба.