Конечно, перспектива остаться с ней в одном помещении дольше пятнадцати минут меня не радовала. Но ведь это было необязательно. Можно было просто разогреть еду, позвать ее и уйти по своим делам. В конце-то концов, она девочка большая и справится без меня. А мне лишний раз проверять свои нервы не хотелось. Да, дорога, битье груши, холодный душ – всё это меня успокоило, и все посторонние мысли отошли на второй план. Только вот проверять, вернутся они или нет, желания не было. Лимит общения с сестрой на сегодня исчерпан.
Поэтому я наспех перекусил бутербродом и, позвав сестру ужинать, отправился к себе. Как только услышал шаги в противоположной стороне, быстро принял душ, немного покопался в Сети и решил, что пора. На кухне всё было убрано, сестра в порядке, скорее всего, в своей комнате. Теперь с чистой совестью можно было ехать.
Всю дорогу до центральной площади города я думал о том, что неправильно поступил, оставив сестру дома одну и даже не поужинав с ней. Но, как обычно бывает, успокоил себя тем, что ничего случиться просто не может. На горизонте появилась блондинка с шикарными ногами. Пора было переключиться и потушить огонечек совести. Тем более что у него не было причин разгораться.
Всегда поражался тому, как девушки способны копировать поведение друг друга и быть такими предсказуемыми. Этот невинный взгляд из-под полуопущенных ресниц, нервное прикосновение к распущенным волосам – локонам, челке. Господи, да в твою невинность я всё равно не поверю! Не стоит так стараться. Мы оба прекрасно понимаем, чем закончится вечер, так зачем тратить столько времени на разговорную прелюдию? Поразить меня своими «мозгами» всё равно не удастся.
– Ты меня совсем не слушаешь.
Вот. Теперь надула губки. Тошнит-то меня как от этого! Сейчас будет хмуриться, нервно подпрыгивать на сиденье, хватать меня за руку или еще что-нибудь в этом духе.
– Зато я знаю, чего ты сейчас хочешь.
Не раздумывая, начинаю ее целовать. Да, я буду тебя целовать, я займусь с тобой сексом на этом самом склоне с видом заходящего солнца. Как же всё шаблонно происходит! Но именно так все они любят: романтика. Во времена Шекспира, возможно, она и была актуальна, но не сейчас. Прав был Фрейд, когда говорил, что миром правят секс и деньги. И у руля тот, у кого этого предостаточно. А чего только стоят его теории сексуальности! Спасибо, Фрейд. Удовлетворение этих потребностей приносит немало приятных мгновений.
Интересно, каковы на вкус губы сестры? Уж точно не маслянистые от этой раздражающей красной помады. Интересно, а волосы какие на ощупь? Наверное, мягкие, не такие пережженные горячими укладками и килограммами краски или литрами перекиси. Тут даже салоны красоты не помогут, только исключительные меры.
– Да, малыш, ты знаешь, чего хочет девушка. Может, к тебе?
Ну нет, у меня на сегодня другие планы. Секса в палатке уже не хочется, домой я всё равно тебя не потащу. Много чести.
– А как же романтика? Закат, обрыв, речка. Не правда ли, за окном красивая и романтичная обстановка? Может, продолжим там, снаружи? Ты же не против?
Да, детка, вижу огонек в твоем взгляде. Это именно то, что тебе сейчас нужно. Ты как кошка, как гулящая кошка. И на самом-то деле тебе всё равно, что там за окном. Но твое шаблонное мышление говорит о том, что парень-романтик – это круто. Уже рисуешь в голове картинки, как будешь рассказывать своим подругам, чем ты занималась прошлой ночью. Вернее, с кем и где. Будешь описывать подробности, чтобы они завидовали.
– Даже не подумала бы, что ты романтик. Но твое предложение мне очень нравится. Ты знаешь не только чего хочет девушка, но и как ей угодить. Хороший мальчик.
Да уж, я хороший мальчик. Тянется за поцелуем. Эти раздражающие розовые ногти на шее совсем не заводят. Надо всё как-то заканчивать.
– Думаю, пришла пора познакомиться с капотом машины поближе.
Первая половина недели прошла «в темпе марша». Бокс, работа, бокс, работа, девочки. Говорят, если посадить человека в комнату и удовлетворять все его естественные потребности – в еде, воде и чистоте, он всё равно заработает истерию от бесконтрольно повторяющихся действий. Попробуй-ка посидеть в четырех стенах, имея только кровать и не видя живого существа! Работа, работа и еще раз работа. Вот один из недостатков «удаленки»: она всегда тебя находит, и разумного оправдания для того, чтобы не делать ее, нет. Отец привил чувство ответственности, поэтому я не мог игнорировать нарастающий завал.
Мне казалось, что я сам близок к состоянию истерии. Да, потребность в общении удовлетворялась, но однообразие доконало. Может, диван передвинуть в другое место? Всё смена обстановки.
Сестра хоть и не маячила перед глазами, но ее присутствие чувствовалось, в какой бы комнате я ни находился. Это было очень странным. Из своей комнаты она выходила только поесть и на задний двор под вечер – порисовать. Погода в конце концов установилась, и смело можно было заявить: на дворе лето. Днем была жуткая жара, и вечера были очень теплыми. Сестра вовсю использовала выпавшую возможность и проводила много времени на улице.
Когда я первый раз увидел ее на скамейке с улыбкой на лице, во мне словно что-то дрогнуло. Я в первый раз за много лет видел ее улыбку. Такую же простую и искреннюю, как раньше. Она просто сидела, улыбалась и водила карандашом или кистью по бумаге. На белом листе появлялись линии, которые складывались в картинку. В окно мне не было видно, что она рисовала, оставалось это предполагать. Постепенно белое полотно окрашивалось в разные цвета. Иногда она рисовала только одним карандашом. Один раз – красками на холсте. В голову непроизвольно просочились мысли о молоке на полу. Как и белое полотно, оно могло окраситься в разные оттенки розового. Интересно, а какие цвета предпочитает она? Почему-то мне казалось, что это нежные, пастельные тона. Только вот я давно понял: творческие личности очень непредсказуемы. И оттенки там могут оказаться совершенно неожиданные.
Теперь каждый вечер, когда сестра выходила на задний двор, садилась на лавочку и принималась рисовать, в мою голову лезли мысли о молоке. И как только они заполняли сознание, я сразу старался переключиться на работу или шел в душ. Меня отвлекал и белый лист, и белый кафель, и раскраска на сайте, и цвет полотенца, который так походил на запекшуюся кровь. Но постепенно все раздражающие факторы отходили на задний план, и можно было не думать.
Как и вчера, душ привел мои мысли в порядок, я смог успокоиться и настроиться на сон. По крайней мере, я больше не думал о молоке.
Пришло время начать бегать по утрам и записаться в зал. Именно этого мне сейчас не хватало. Той боли в мышцах, когда они забиты до предела и горят, а на следующий день – легкой боли при движении. Бокс уже перестал выполнять эту функцию. Мышцы привыкли, нужна встряска.
Да, надо подумать об этом. Я без проблем смогу заснуть, пока в голове крутятся мысли о тренировках и о том, как их наиболее эффективно выстроить. Не знаю, кому что помогает заснуть, а мне хорошо помогает отправиться в объятия Морфея планирование. Неважно, буду я планировать свои тренировки, завтрашний день, новые инвестиции, поход в магазин. Главное – выстраивать цепочку действий и рисовать в голове подробные картинки.
Уже на грани сна я почувствовал, как ко мне кто-то жмется. Может, показалось? Я повернулся на другой бок и увидел сестру. Шок? Нет. Удивление? Да.
– Ты что тут делаешь?
Молчит и смотрит на меня своими голубыми глазами. Из-за темноты они кажутся не такими светлыми, они насыщенного синего цвета. Нет, в ее взгляде нет никакой поволоки, вызова, похоти. Не то что у вечерней девицы. Взгляд никакой. Он пустой. Не понять, что за мысли крутятся в этой белокурой головке. Интересно, когда она улыбается, ее глаза остаются такими же безжизненными? Тяжело представить на ее лице улыбку, вот так, вблизи. Когда она рисует, ее глаз не видно, видно только, как преображается ее лицо.
– Это моя комната, а не твоя. Иди к себе. У меня сегодня был не самый легкий день. Иди спи.
Без сил опускаюсь на подушку. Начинает болеть голова. Только этого мне сейчас не хватало! Нужно быть терпеливым, ведь моя сестра не как все, она шизоид. И главное – не срываться сейчас на нее, за это меня никто по головке не погладит. Вдруг у нее что-то случилось? Наверное, она сказала бы об этом. Только вот со мной она не говорит. Единственные слова были сказаны в первый день.
– Иди уже. Я спать хочу.
Не хочу смотреть ни на нее, ни на то, что она собирается делать. Отворачиваюсь и начинаю ждать ее ухода, прислушиваясь к ее движениям. Молча прижимается ко мне. Волна раздражения накатывает на меня. Она должна была встать и уйти. Но надо держать себя в руках. Может, ее что-то испугало? Откуда мне знать, что у сумасшедших в голове? Может, проще не трогать ее? Успокоится и сама уйдет? А то вдруг это только ухудшит ее состояние, ляпнет что-нибудь врачу, и тогда проблем не оберешься. Первое впечатление и так произвел не самое хорошее. Просто поступлю, как советовал доктор. А он говорил что-то про то, что действия шизоидов не поддаются логике, они живут в своем мире и им нужны близкие люди. Я же не могу знать, может, «в ее мире» что-нибудь случилось, и она пришла за защитой? Может, она и к родителям вот так просто приходит? Надо будет спросить у матери. А сейчас оставлю всё как есть.
– Хорошо, спи здесь. Но не прижимайся ко мне и не мешай спать. Я устал.
Отворачивается от меня и сворачивается клубочком. Тишина. Даже не слышу, как она дышит. А дышит ли вообще? Стараюсь прислушаться к тельцу, лежащему рядом со мной. Всё равно в ответ ни звука. И почему-то я совсем не хочу нарушать тишину. Может, и хорошо, что она пришла сюда и легла спать. Проявляет так свое доверие? Спина к спине. Раньше люди так воевали, проявляя доверие к товарищу. Будем считать, что это небольшой шаг вперед. И что же я такого особенного сделал, чем заслужил ее «доверие»?
Надо будет спросить у доктора, нормально это или нет. Чёрт, не хочу об этом думать! Хотя о ком тут можно думать, как не о сестре, что так одиноко лежит на половинке дивана? Скукожилась. Наверное, мерзнет. Прохладный воздух сочится через открытое окно – я всегда любил прохладу. Кондиционера в этой комнате не было, поэтому приходилось открывать окно. Днем, что открывай, что нет, от духоты не спасает, а вечером и ночью приходит долгожданная прохлада.
Может, прикрыть? Тогда я не смогу уснуть точно. Молча укутываю ее одеялом. В ответ тишина. Даже не пошевелилась. Уснула?
– Спишь?
Спит? Или я правда подумал, что она скажет мне хоть слово?
Тишина.
Молоко. Почему я не могу на него смотреть и не вспоминать случай на кухне? Сейчас молоко окрасится в шоколадный цвет протеина. А могло ведь стать бледно-розовым от крови. И какой был бы тогда вкус? Чувствую, становлюсь помешанным. Везде мне мерещится это молоко. Покупая его в магазине, делая кашу, добавляя его в кофе, я сразу вспоминаю мой первый день пребывания в доме родителей, первое утро. Оно теперь преследует меня постоянно.
– Ну ты, конечно, сегодня дал на тренировке! Это из-за тех новых цыпочек? Согласен, они ничё так, можно и приударить. Какая из них тебе приглянулась? И чего ты такой напряженный?
Я не смог точно вспомнить, на каких новеньких он мне показывал в зале, но там точно была светловолосая. Стоило увидеть ее длинные светлые волосы, как у меня в голове сработал очередной переключатель. Полезли мысли о другой светловолосой девушке, которая в этот момент может сидеть на солнышке и рисовать. На лице у нее легкая улыбка, взгляд прикован к листу бумаги. Картина в голове вырисовывалась очень четкая, и было ощущение, что передо мной не тренажеры, а кухня и окно. И снова кровь начала закипать, и уже было всё равно, кто рядом и что происходит вокруг. Поэтому точно сказать, что там были за девочки, было весьма сложно. Вся энергия уходила на тренировку, чем больше усилий я прикладывал, тем легче становилось, и образ сестры на заднем дворе в лучах летнего солнца постепенно мерк.
– Да, они и вправду хороши. Я бы взял себе ту светловолосую.
Не говорить же ему, что, ко всему прочему, мне надо было выпустить весь пар, всё напряжение, которое копилось во мне, пока каждую ночь, после двенадцати, приходила сестра и молча, по-хозяйски, ложилась в мою постель, укрывалась моим одеялом и спала. Первые две ночи она просто лежала рядом, но после осмелела и начала прижиматься всё теснее и теснее. Просыпался я раньше и видел, как она непроизвольно ночью закидывала на меня то руку, то ногу. Я всегда старался осторожно высвободиться, чтобы не разбудить ее, и спускался варить себе кофе с корицей. Кофе, сваренный в турке, был не таким вкусным, как у мамы, он обычно имел горьковатый вкус. Скорее всего, я его передерживал, но уследить за ходом времени было очень сложно: в голове несся нескончаемый поток мыслей. Кофемашиной пользоваться не хотелось.
Первый час после моего пробуждения проходил в тишине и в копаниях в самом себе. Я на автомате брал свой ежедневник, записывая дела, которые нужно сделать за день. Они сводились к тренировкам, работе и свободному времени вечером. И каждое утро я заполнял поля «События» и «Благодарность» за прошлый день. Непроизвольно я записывал туда приход сестры ко мне в полночь и выздоровление отца. Даже когда мозг говорил, что не такие события нужно записывать в свой деловой ежедневник, ремарка про сестру непроизвольно появлялась в конце. Вечером, перечитывая написанное, я всегда задавался вопросом: «Какого чёрта это стало событием, приравненным к росту процентов годовых?»
Радовало, что запись с благодарностью оставалась про отца. С каждым днем ему становилось лучше. Два дня назад мы разговаривали по скайпу с родителями. В первый раз за всё время отец нам показался. Он был в маске и исхудавший, но глаза были живыми и веселыми. Это радовало. Даже сестра это заметила и сказала пару слов в поддержку. Мама очень радовалась тому, что у нас всё хорошо. Я не стал ее переубеждать. Ведь я сам не мог понять: то, что происходит, – хорошо или плохо? Это просто как-то по-другому. Может, неправильно. А может, и правильно. Будь сестре лет семь-восемь, это было бы правильно. Однозначно я рассказал бы об этом родителям. Ведь тогда это означало бы, что она мне доверилась, что она меня не боится. А если бы у меня не возникало таких странных мыслей относительно своей сестры и я не представлял бы ее обнаженной, считал бы я и тогда это правильным? И смог бы в таком случае всё рассказать? Ведь в моей голове не было бы мыслей, что меня могут застать за чем-то постыдным и «неправильным». В первое совместное утро я решил молчать. И это мне удавалось. Только вот, когда мать или отец спрашивали, как дела, мне хотелось обо всём написать, рассказать. Но что-то всегда останавливало.
С доктором я попытался поговорить на эту тему, правда, весьма расплывчато. Спросил, как моя сестра может выражать свое доверие ко мне. Ответ был неопределенным и сводился к тому, что она не будет убегать из комнаты, когда я там, начнет говорить со мной односложными фразами, а высшей степенью доверия станут картины, нарисованные ею, которые я пока не видел. Весь наш разговор я старался сконцентрировать на этом слове. Доверие. Что это слово, в принципе, значило для меня? Мог ли я сам определить границы данного понятия? Может, поэтому главной темой разговора с доктором стала проблема доверия. Но к концу нашего разговора я так и не смог дать определение этому слову. Может, со мной надо было говорить об этом дольше и вдалбливать в мою голову данное понятие, как делают в школах и институтах?
Он уделил мне только минут десять – пятнадцать после консультации с моей сестрой, но главное, что не стал задавать лишних вопросов и даже чему-то своему улыбнулся. Сказал, что я на правильном пути и что мне весьма полезно больше времени проводить с сестрой и расширять «круг ее интересов». Вот только впускать ее в «свой круг интересов» было весьма и весьма опасно, особенно в круг интересов «по Фрейду».
– Я заметил, что ты только на светленьких заглядываешься. А вот фигурка у рыженькой лучше.
– У каждого свой эталон красоты.
Объяснять, почему меня вдруг привлекла тощая блондинка, совсем не хотелось. Поэтому я предпочел молча изучать девицу со спины. Длинные пепельные волосы. Не совсем такой цвет, как мне хотелось, но тоже пойдет. Выглядят вполне ухоженными, живыми, приближены к оригиналу. Мне это нравится.
– Как говорится, о вкусах не спорят.
Хоть в этом мы похожи. Только вот мой «вкус» теперь под контролем одной светловолосой девушки. Если бы не она, не сомневаюсь, что оценил бы прелести рыженькой, уверен, она в моём вкусе, но вот цвет волос! Меня он приковывает к себе намного сильнее. Раньше я не делал никаких разграничений по цвету волос. Все девушки в этом плане были одинаковы. Но в одно утро всё поменялось. А может, не в одно утро. Тяжело сейчас что-то говорить, но мои мысли стали слишком шаблонными. Они все посвящены длинноногим блондинкам. Я прямо как подросток, зацикленный на общественных стереотипах.
– Планы на вечер есть?
– А у тебя есть предложения?
Каким будет предложение, я почти не сомневался. Зря, что ли, он столько времени пожирал глазами ту рыженькую, не поспевая расхваливать ее прелести? Думаю, в своих мыслях он ее давно раздел и даже больше. Да я и сам часто так делал.
– Почему бы нам не пригласить этих девочек ко мне в гости? Что скажешь? Думаю, скучать мы не будем. Раз твой дом для любых гостей под запретом, то можно и ко мне. У меня не такие хоромы, но нам же главное не это.
О да! Скучать нам не придется. Одна извращенная голова – это нечто, а когда их две и более? Тут безграничный полёт фантазии. Главное, что он отстал с просьбой устроить вечеринку у меня дома. Хотя как отстал, думаю, это только на время.
– Почему бы и нет? Сегодня суббота, можно и отдохнуть. Планов на вечер нет. Только помни: блондинка – моя, делиться не буду.
Представлять друга на блондинке, даже чужой блондинке, было не очень приятно. Лучше предупредить сразу, чтобы не возникло недопонимания.
– Ну всё, братан, договорились. Их я беру на себя, а тебя жду вечером к восьми.
– Давай, до вечера.
Смотрю, как за другом закрывается дверь раздевалки. Да, чего не сделаешь, чтобы не свихнуться.
Глава 4
Неужели я старею? На часах без пятнадцати двенадцать, и я еду домой на заднем сиденье такси. Или мне просто не хочется думать о реальной причине, которая должна через пятнадцать минут лечь на мой диван? Во всяком случае, факт остается фактом. Скоро я буду дома.
– Можно немного прибавить? За скорость доплачу.
Таксист поворачивается в мою сторону и улыбается. Деньги ему явно лишними не будут. Да и кто откажется от легких денег?
– Любой каприз за ваши деньги.
Вот уж точно, за деньги доступен любой каприз. Девочки оказались весьма сговорчивы, и мы с ними неплохо развлеклись. Возможно, даже повторим. И почему же я сломя голову начал собираться, когда увидел на часах 11:22? Интересно, мое объяснение, что «дома больная сестра», прозвучало убедительно? Моя блондиночка и правда оказалась весьма хороша, и я взял ее номерок. Пару раз я с ней точно еще встречусь. У нее были такие же голубые глаза, живые голубые глаза. Только если присмотреться, можно увидеть на радужке черные точки, которых нет у моей сестры. Ее глаза «чище». Но если недоступен оригинал, можно воспользоваться и моделью. Какое же там определение модели? Модель – прообраз реального объекта? Тот, кто давал такое определение, не представлял, насколько точным оно будет. Интересно, он знал, что его понятие в таком контексте будет применяться к живому существу, к девушке?
– Мы на месте. С вас триста и плюс за срочность двести.
Молча сую купюру и выхожу. На часах 23:56. Успеваю. У меня есть еще четыре минуты.
Уже двадцать минут первого. Лежу и смотрю в потолок. Сестры всё еще нет. Странно. Обычно в это время она уже сворачивается калачиком и засыпает под боком. Может, у себя уснула? Да нет. Не может такого быть. Она всегда приходит, всегда ровно в двенадцать. Никогда не опаздывала.
Как же раздражает это ожидание! Тем более если ждешь непонятно чего и непонятно для чего. Во время такого ожидания минуты можно смело приравнивать к часам. Только потом не стоит удивляться, что так быстро постарел. Нужно было быть более спокойным и «незаморочистым».
Может, самому сходить и посмотреть, где она?
Встаю. Так. Теперь нужно придумать для себя стоящее оправдание. Зачем мне сейчас выходить из комнаты, пересекать коридор и стучаться в дверь?
Моя сестра может быть больна. Может, у нее болит живот или температура. А может, она упала, рассекла коленку – и теперь у нее идет кровь. Ведь уехал я рано, не видел, чем она занималась. Вдруг она порезалась, пока готовила ужин? Или еще что-нибудь в этом духе?
Сегодня должна была прийти домработница, если бы что-нибудь случилось днем, она бы мне сообщила. Тогда я зря беспокоюсь? Только вечер длинный, случиться могло всякое.
Чёрт! Проще уже сходить. Искать повод, если просто хочешь сходить? Может, проще признаться, что хочешь этого и всё? Перед кем я тут собираюсь оправдываться? Кроме меня и сестры, в доме никого нет.
Быстрым и широким шагом пересекаю коридор и без стука заваливаюсь в комнату.
Ничего из того, что я себе придумал, не случилось: ни крови, ни скрученности на кровати от боли. Моя сестра сидела на широком подоконнике, обложенная подушками и укрытая пледом, и читала. Да, вот так просто сидела и читала. Бледный свет от бра делал ее волосы золотистыми, а кожу – смуглой. Она внимательно смотрела на страницы книги и не сразу заметила меня, дав мне время насладиться ее видом. Да. Признаюсь. Я наслаждался ее видом. И когда она на меня посмотрела, я вздрогнул. В первый раз за всё время ее глаза были живыми, они выражали эмоции. Только вот понять какие, с такого расстояния казалось нереальным. А может, это просто мое воображение? Или это свет от бра? С чего вдруг на ее лице появился проблеск эмоций? Эмоции направлены на меня или это впечатление от книги?
– Ты почему не спишь? На часы смотрела?
Молчит.
– Кажется, пора ложиться спать. Ты так не считаешь?
Молчит. Пристально смотрит и молчит. Причем с каждой минутой взгляд становится всё более и более «мертвым».
– Может, ты уже уберешь книгу и ляжешь спать?
Молчит. Просто смотрит и молчит. А ведь, если подумать, какие у меня аргументы? Время? Ей не десять, может и позже ложиться. Хочет читать? Пусть читает. Не пьет же тут и не курит, наркотики рядом не лежат.
– Иди спать.
Я продолжаю гнуть свое. Не могу отступиться. Я хочу, чтобы она меня послушала. Хочу, чтобы пошла спать. Молча встает, не спеша убирает книгу на полку, выключает бра и ложится в кровать. В свою кровать. Не могу понять, что заставило меня впасть в ступор. То, что она меня послушалась, или то, что легла в свою кровать. Она не прошла мимо меня и не пошла в мою комнату. Она легла спать в свою кровать. Легла в чём была, не переодеваясь. Просто легла, укрылась одеялом и отвернусь.
Не знаю, сколько я стоял, но всё же смог взять себя в руки. И правда, почему она, в конце-то концов, должна была идти спать ко мне? Да, может, потому, что всю неделю она ложилась со мной, а сейчас, ничего не говоря, легла к себе в кровать. Хотя она и не говорила, почему ложилась ко мне. Так что я не вправе что-то от нее требовать. Может, у нее была череда кошмаров, а вчера она закончилась?
Разворачиваюсь и иду к себе, не забыв на прощание хлопнуть дверью. Да что же это? Меня переполняет злость. Чёрт! Ничего не могу с собой поделать. Приятная нега после качественного секса испарилась. О том, чтобы лечь спать, даже речи идти не может. Мне нужно выплеснуть куда-то свою злость. И лучший способ – это груша. Отец, сколько я себя помню, любил побить грушу после тяжелого дня, и потому на теплой террасе у нас была парочка. Он выплескивал всё на нее, чтобы даже случайно не наговорить своей семье лишнего, не сорваться. И когда весь негатив уходил, у него просто не оставалось сил на такие глупости. Да, это то, что мне сейчас поможет.
Не знаю, сколько я тут пробыл, но вот я уже без сил сижу возле двери, костяшки красные, руки и ноги ноют. Стало так спокойно. Сил не осталось даже просто думать. Теперь можно в душ и спать. Груша забрала не только всю мою злость, но и, кажется, все остальные эмоции. Безучастность. Именно это я сейчас чувствую. Такое чувство, что, даже если сейчас разразится атомная война, я просто лягу спать. Мне будет всё равно.
Поднимаюсь и молча подхожу к окну посмотреть на убывающую луну. Красиво. Ночь ясная, видны звёзды. В городе такая картина – редкость, обычно звезд не видно совсем. Небо для крупного города – это сплошное черное пятно. Для жителей мегаполисов существуют другие огни, которые привлекают их намного сильнее, чем свечение далеких звезд. И никакие бомбы с неба не падают. Значит, можно спать спокойно. Войны не предвидится.
Прикрываю глаза, чтобы поглубже вдохнуть прохладный воздух через открытое окно. Чувствую, как разгоряченной кожи касаются прохладные пальцы и осторожно проводят по шраму, от поясницы и выше. Этот шрам я получил, когда в одиннадцать лет решил научиться кататься на скейте. Неудачно упал, и вот результат. Но разве шрамы не украшают мужчину? А от этих пальчиков тело покрывается мурашками, и пульс, который только пару минут назад восстановился, снова начинает зашкаливать. Теперь осталось понять, что страшнее: атомная война или эти пальчики на коже? Они пугают. Я знаю, кому они принадлежат. И меня пугает моя реакция на них. Она не должна быть такой. Нужно развернуться и убрать ее руки. Но я стою и боюсь пошевелиться, пока пальцы двигаются вниз.
– Почему не спишь?
Пальцы замирают, не завершив свой обратный путь. Но через несколько мгновений продолжают его.
– Иди спи, уже поздно.
Пальцы исчезают. Слышу, как она идет к двери. Не могу пошевелиться из-за этого звука. В голове возникает картина, как сестра ее достигает и исчезает. Тишина. Именно она заполняет собой всё свободное пространство. Как только она начинает давить, разворачиваюсь и плетусь к себе в комнату. Слушать тишину выше моих сил, которых осталось, только чтобы дойти до своего дивана.
Когда я, разгоряченный, выбегал из комнаты сестры, мне этот лестничный пролет не показался таким большим. Сейчас же он никак не хотел заканчиваться, коридор был слишком длинным. В какой-то момент для меня всё стало «слишком». Слишком неправильным. И от этого «слишком» начинало тошнить. Даже ручка двери была слишком тугая.
Не заметить сюрприз на своем диване сложно. Как и предыдущую неделю, сестра лежит, свернувшись клубочком и укрывшись одеялом. Ложусь рядом, забыв о желании сходить в душ, и, наверное, в первый раз за всё время обнимаю ее сам. Думать о том, почему она вернулась, не хочется. Мне достаточно того, что она тут, лежит под боком, как и в прошлые ночи.
Утро принесло с собой боль во всём теле и пустой диван. Сестры не было. Интересно, когда она успела улизнуть? Обычно я просыпался первый. Часы тишины с утра остались, те часы, которые я научился ценить с недавнего времени. Пока все спят, никто не тревожит звонками, сообщениями, я старался всё время посвятить себе, своим планам. С приездом сюда ничего не поменялось. Только рядом со мной спала сестра, и первые минуты, пока еще не обремененные дневными проблемами, казались нереальными. Сейчас же рядом никто не сопел. И некоторое волшебство прошедших дней исчезло, стоило исчезнуть ей. И я упустил этот момент. Так устал вчера вечером, что спал как убитый?
Вчера я так и не дошел до душа. Надо освежиться и идти готовить завтрак. Привычная овсянка с сухофруктами, медом и орехами. Всё, что в детстве не любил, полюбил сейчас. Или пришло понимание слов «польза» и «качество питания»?
Тренировки, как дневная, так и вечерняя, да еще и ночная, на мне сказались. Ломит, тянет абсолютно во всём теле. Это просто сумасшествие! Больше не стоит давать организму такие нагрузки, неизвестно, сколько он будет восстанавливаться. А теперь остается передвигаться по комнате и чувствовать каждую мышцу. Ведь всё тело изъявило желание напомнить о вчерашнем сумасшествии.
Но что было ночью? Не зря люди говорят, что решения нужно принимать на свежую и трезвую голову, а ночью люди творят самые необдуманные поступки. Дернуло же меня пойти к ней в комнату! Зачем я вообще поплелся к ней? И что меня так взбесило? Меня всё это не должно волновать. Или хоть не под таким углом. Как старший брат, я должен волноваться, где она и с кем ночует. Но умом же я понимал, что ночует она у себя, причем одна. Даже гипотетически там никого не могло оказаться. Кроме меня. И я там оказался, как по взмаху волшебной палочки. Именно этот факт безумно бесил.
С такими не очень веселыми мыслями, которые меня не отпускали и в душе, плетусь на кухню. Уже одиннадцать часов. Да, это даже не второй завтрак, пока готовишь, уже будет полноценный обед. Чувствую боль в спине, когда тянусь за хлопьями.
– И мне. Приготовь и мне.
Мне послышалось? Голос перекочевал из головы в реальность? Разворачиваюсь и вижу перед собой сестру. Светлые волосы собраны в хвост, чистое лицо без намека на макияж, голубые глаза, длинные ноги в свободных белых домашних штанах и черная футболка, которая подчеркивает каждый изгиб ее тела. Эта футболка явно перекочевала из гардероба прошлых лет: на размер, а то и на два она была ей мала.
– Приготовить тебе? Ты голодна? Тоже хочешь кашу?
Молча кивает. И этот взгляд. Снова пустой. Она что, по-другому совсем смотреть не умеет? Я начинаю понемногу привыкать к ее взгляду, но вчера, я уверен, он был другим, более живым, в нём были эмоции. Или это всё освещение виновато?
– Да, сейчас. Садись, налью тебе сока. Я только начал, пока еще ничего не готово.
Бесшумно садится за стол. Интересно, давно она встала? Совсем за это время не ела? Обычно она спускалась на завтрак, делала тосты с шоколадной пастой, брала фрукты и уходила к себе. Иногда, правда, ела бутерброды с ветчиной и сыром, но это было редкостью. Скорее всего, она была сладкоежкой. Утренней сладкоежкой. За обедом, ужином она сладости почему-то не ела. Может, ее на сладкое тянет только по утрам? Может, это ее особенность?
– Держи.
Ставлю перед ней стакан своего любимого апельсинового сока. С детства любил только этот сок. Интересно, а она его вообще пьет? Чёрт! Может, она его совсем не любит. Надо было спросить. Да и ладно, если бы не нравился, не пила бы. А так вон сидит, понемногу пьет, пока я управляюсь с сухофруктами и орехами. Да и какой сок я смогу ей еще предложить? В холодильнике, правда, есть еще яблоки, можно сделать свежевыжатый яблочный. Но уже поздно. Теперь пусть будет так, как есть. Надо всё же спросить у нее, какой сок ей нравится больше. Как ее брат, я проявлю себя с наилучшей стороны, проявлю заботу. Да, сделаю так. Может, это даже будет шагом к сближению.