– Ну так заведите своего.
– Засчитано, – он покачал головой, как качает искушенный знаток элитных вин, пригубив какое-нибудь «шато» бородатого года.
Образовалась пауза. Поезд проехал «Сокольники» и приближался к «Красносельской». Она полезла в телефон, как бы давая понять, что игра закончена с равным счетом, никаких пенальти.
– А знаете, Вы мне сразу приглянусь! – зашел он с другого фланга. – Глаза у вас…
– Красивые? – с ноткой раздражения поинтересовалась она.
Он отрицательно покачал головой:
– Бровей мало. Сейчас это редкость.
– Спорный комплимент!
– Я вообще парадоксальный малый! – загадочно улыбнулся он и по театральному заиграл бровями. Она впервые повнимательнее присмотрелась к нему. Лицо его было ничем не примечательно: без четко очерченных скул или волевого подбородка – просто круглое, с немного курносым носом, глубоко посаженными рыжими глазами. Разве что у подбородка виднелся едва заметный шрам. Коротко стриженный, одетый в полупальто, которое ему было тесновато. Грубоватые руки, а под ногтями грязь.
– Не, я не то что бы работяга какой, – он поймал ее взгляд. – Я, считайте, финансист. Венчурный.
– Венчурный? – она усмехнулась. – Венчурное финансирование – это высокорисковые инвестиции в высокотехнологичные перспективные компании. Если мне память не изменяет. Вы в какие технологии вкладываетесь?
Поезд подъехал к «Комсомольской». Он заерзал, было видно, что он принимает решение, но когда двери захлопнулись, облегченно вздохнул:
– Банковские… Ну, не совсем банковские… Кредитные карты, – было видно, что он подыскивает правильное слово.
– Подделывали?
– В кругах, которым не так давно я был близок, это называлось «незаконное изготовление, сбыт и подделка банковских пластиковых карт».
Она как бы уважительно покачала головой.
– … до семи лет, – он скрестил указательный и средний пальцы правой и левой руки, изображая решетку.
– Впечатляющий хэштэг, – усмехнулась она, оценив конфигурацию, а он стыдливо вжал грязные ногти в кулаки.
– А чернозем у меня, это я копал сегодня.
– Очевидно, могилу для конкурентов?
– Нет, у товарища кот помер, помогал хоронить. Сфинкса, очень старого, лет 20 ему было.
– Кошки столько не живут. Вы свой срок из его возраста вычли? На зоне год за два, так говорят? – она сунула телефон в рюкзак, надежда на поездку в одиночестве иссякла.
– А Вы язвительная. Мне это нравится… Зигмунда жалко, конечно.
– Да, тяжелая судьба у Фрейда была.
– Зигмунд – это кот. Он знаете, как Макса любил?
– А Макс – это ваш подельник?
– Нет, Макс – это мой друг закадычный, мы с ним в театральной школе учились… Так вот Зигги, когда помоложе был, на даче летом для Макса воровал из магазина еду. Тому некогда было, весь в искусстве! Особенно с вечера… Бывало, притащит Зигги курицу, сам не ест. Максу у кровати положит и сидит, караулит, когда тот глаза открыть соизволит, – он изобразил неподвижного сфинкса, сидящего в ожидании пробуждения хозяина. И неожиданно чихнул. Она не выдержала и рассмеялась.