88.
Феликс стоял у стены, пытаясь не слишком теребить манжеты на рукавах и тюльпан-бутоньерку (ещё оторвётся). Скоро идти в актовый зал, и по-прежнему никого даже во всём крыле – любые шаги он бы услышал тотчас же.
Китти, впрочем, как всегда, появилась бесшумно, по обыкновению в чёрном, только по случаю праздника накинула красный платок на плечи. Она прошла даже несколько мимо, будто не заметив Феликса, и только там остановилась, напряжённо оглядывая примыкавший коридор.
– Принёс?
– Да.
Китти вернулась назад, быстро приняла у него пачку поддельных грамот и спрятала под жакетом. Со стороны вообще было не понять, что она что-то там держит.
– Все уже в зале, иди к ним, – механическим жестом Китти оправила ему лацканы пиджака. – Что в самом начале?
– Революционный гимн, конечно.
Китти кивнула:
– Ну вот если до конца гимна не приду, считай, что не получилось.
Еды не было. Найденных остатков бензина хватило ещё на полканистры, но, похоже, всё, что могло предложить им заброшенное депо, – это укрытие. (И ещё старый дисковый телефон – бесполезным бонусом).
Внутри смогло засветиться несколько тусклых лампочек (больше бы, наверно, и помешало: совсем не стоило сейчас привлекать внимание снаружи). Оба автомобиля стояли под навесами, в тени строений, и заметить их случайно было, наверно, сложно. Что вовсе невозможно, никто, однако, не обещал.
Они невольно затаились, почти даже перестали разговаривать, а если говорили, то шёпотом. В этом шёпоте и сумраке сплелись надежда, что не ищут прицельно, что пройдут мимо невзрачных построек, и опасение заслышать вдруг чужой шум и скрип дверей.
Нашлись снегоход и две пары лыж. Но высовываться сейчас из укрытия казалось немыслимым. Договорились переждать время, что осталось до ночи, и тогда («если до того момента никто не придёт», – сказала Китти) попробовать разведать территорию, парами или поодиночке. Несколько механических часов вразнобой зависло между восемью и девятью.
Иногда казалось – шум машины, но нет, это только свистел ветер. Хотя никто сначала не хотел возиться – им здесь недолго, – но всё же пришлось разжечь маленькую местную печку: было холодно, даже если не снимать верхнее.
Вслед снова нависло тягостное молчание, в такт которому кивал тусклый разлитый свет. Видимо, в них оставалось прождать часы.
Сибилла неловко и широко улыбнулась не к месту:
– Я нашла там колоду карт Терры. Если мы никуда не спешим, то можно погадать на ней.
Никто не возразил на это.
Сибилла старательно перетасовала колоду, сняла и отложила около половины карт, себе же взяла верхнюю из оставшейся половины. Затем, снова тщательно перемешав, передала колоду Рамишеву.
Рамишев помешал совсем немного и, сдвинув две-три карты сверху, забрал следующую себе.
Пурпоров сделал так же, как Сибилла, но снял куда больше половины и взял карту почти из самого низа.
Феликс долго мешал колоду (ему всё не нравилось, как она ложилась), разворачивал карты веером, выбирал одну – нет, другую – нет, всё-таки первую, – снова смешивал всё и нервно тасовал.
– Можно же сколько угодно мешать, да?
– Да, – кивнула Сибилла. – Но в итоге ты всё равно должен что-нибудь выбрать.
Он остановился на секунду и крепко сжал колоду. Затем зарылся пальцами в самую глубину и погодя выцарапал оттуда карту.
Китти стояла поодаль от всех, у дверей, будто слушала что-то за ними. Когда Сибилла окликнула её, она подошла и, не тасуя, взяла первую же карту сверху. Казалось, её единственную не особо интересовал процесс.
Сибилла оглядела всех и, несколько смущаясь, проговорила:
– Теперь надо открыть карты. В той же самой последовательности, в которой их брали.
Она поколебалась, но всё же первой выложила карту на пол. Это была снежная тропа, широкая и извилистая, уходившая в ту даль, куда шёл одинокий путник. Казалось, он так и будет брести в бесконечность, пока будет петлять тропа.
– Это наша дорога и путь, – объяснила Сибилла. Тихо прибавила. – И моя. Вся, что ни остаётся.
Она глянула на Рамишева. Тот чуть было не выронил карту, но всё же положил её ровно под первой. Арену цирка с противоположных сторон освещали два факела, и канатоходец-жонглёр никак не мог решить, к какому из двоих направиться, перед тем как начинать номер.
– Это выбор, – прокомментировала Сибилла. – Между важным и важным, между необходимым и необходимым. Нам всем придётся его сделать, но тебе – в особенности.
На карте Пурпорова белел большой придорожный камень. Поверхность его была испещрена нечёткими надписями, в трещинах же пробивались молодые побеги какого-то растения.
– Это память, – сказала Сибилла. – Камень не может ничего сделать, но запоминает всё, что прошло мимо. Позже он будет свидетелем. А из скрытых до поры семян когда-то вырастет новая жизнь.
– Память – лучшее оружие? – осенило Пурпорова.
– Именно! – воскликнула Сибилла, радостная оттого, что её поняли как надо.
Феликс быстро метнул взгляд в их сторону. Ему вдруг вспомнилось, как в студенчестве, курсе на пятом, он представлял, что героически погибнет, а годы спустя кто-нибудь напишет обо всём. «Никогда не думал, что это сделаешь ты», – хотел он сказать Пурпорову, но, конечно, не сказал. Только повеяло давним, почти позабытым, которое вдруг начало сбываться.
– Теперь ты, – Сибилла смотрела на него несколько робко, но настойчиво.
– А… Да.
Феликс глубоко вдохнул ещё раз и резко выложил карту под предыдущими, накрыв её ладонью. Затем осторожно убрал руку.
Сибилла, вдруг очень заинтересовавшись, даже передвинулась со своего места и наклонилась рядом с Феликсом над картой. На рисунке неслось по кругу огромное чёртово колесо. Верхние кабинки взмывали в синеву на фоне тонких шпилей и изящных башен города, нижние же погружались к его чёрному антиподу с выбитыми стёклами, что искажённым отражением простирался вниз.
– Что это? – Феликс покосился на Сибиллу и кивнул на карту.
– Колесо, – завороженно пробормотала она. – Колесо жизни и смерти. Тебе, кажется, предстоит что-то совсем особенное.
– Что особенное?
Сибилла наконец оторвалась от карты и подняла взгляд на него:
– Понимаешь… это как будто два противоположных. Но на самом деле это один и тот же город. Один и тот же мир. Понимаешь?
Феликс понимал её, но не понимал, в чём именно здесь смысл. Он быстро окинул взглядом все выложенные карты.
– Это ведь одна история? Да?
Сибилла кивнула.
– Значит, это сюда выводит нас дорога? Но куда всё-таки? Сюда? – Феликс ткнул в верхнюю часть карты. – Или сюда?
Сибилла думала было что-то ответить, обернулась в сторону, где стояла Китти:
– Последняя карта у неё…
– Я думаю, нам пора, господа, – Китти сдвинулась и подалась к двери. – Прошло уже достаточно времени.
Феликс заметил, что она успела подсмотреть в свою карту.
– Китти, – остановил он настороженно. – Что у тебя?
– У меня? – она мельком оглянулась, будто не поняла, о чём речь.
На лице Сибиллы вдруг отразились испуг и догадка. Она быстро просмотрела оставшиеся карты, вскинула голову, чтобы что-то сказать, но наткнулась на взгляд Китти: металлический и запрещающий. И Сибилла ничего не сказала.
– Я пойду первой, – Китти приотворила дверь. – Подготовьте пока снаряжение. Пешком нельзя пройти далеко.
Снег взвивался сыпучим белым облаком из-под полозьев снегохода. Было не рассмотреть даже дорогу под собой, не то что окрестности. Последнее поэтому Феликс доверил Рамишеву, сам же полностью сосредоточился на управлении своенравным механизмом (нет, человек, я поеду в эту сторону, а не куда ты хочешь).
Разумеется, он сказал, что сможет вести эту ярко-красную нелепую конструкцию, раз уж доводилось водить похожую раньше (в подробности он вдаваться не стал, но вправду ведь довелось однажды). Как-то в зимние каникулы – Феликс тогда был в средних классах – мама за что-то обиделась на него или на отца, на них обоих, и на неделю уехала к кому-то в гости, папа же без лишних объяснений повёз Феликса за город, где они вдоволь час за часом рассекали на снегоходе. Обычно спокойный и сдержанный, отец нарезал виражи и петли, спускался с таких крутых горок, от которых закладывало в ушах и хотелось перекричать ветер, только за руль почему-то не пускал. Но капризное и упорное «дай мне порулить! дай мне порулить!» в итоге всё же возымело успех. (И пожалуй, то был единственный раз в жизни Феликса, когда подобное срабатывало).
Рамишев судорожно вцепился в его плечо.
– Что такое?
– Впереди… – пробормотал тот.
Феликс затормозил снегоход и приподнялся, чтоб рассмотреть.
– Блокпост, – шёпотом пояснил Рамишев.
Впереди и правда бродили: несколько человек за снежным взгорком. В блуждавших пятнах фонарей иногда поблёскивали бляшки на чёрной форме.
– Это не блокпост, Витик, – снисходительно бросил Феликс. – Всего-то три-четыре спеца.
– Но значит, мы не сможем обойти с этой стороны…
Феликс следил почти зачарованно, как перемещались в потёмках неровные круги света, как снег рыжел в них и вновь подёргивался сумраком, превращался в призрачно-белый. Прихотливое решение всё отчётливей созревало в голове.
– Помнишь, как мы уходили с Озёрной? – заговорщически шепнул Феликс. – Когда перекрыли проходы?
– Конечно, помню, – откликнулся Рамишев.
– Почему бы не повторить?
Тот замолчал ненадолго. Потом произнёс:
– Мне кажется, это плохая идея.
– Почему же? В тот раз мы прорвались.
– Но нас бы там не убили, – протянул Рамишев.
– Могли посадить. Тогда за такое уже сажали.
Рамишев помолчал ещё немного.
– Мы тогда были студентами…
– С возрастом сложнее, да? – он злобно сжал руль всеми пальцами.
– Не все как ты, Феликс.
– Мне тоже сложнее, – он обернулся к Рамишеву и по глазам заметил, что для того это откровение. – Да. Мне тоже.
(Те, впереди, всё глухо и отрывисто переговаривались между собой. На мгновенье захотелось выскочить к ним с криком «Двадцать восемь – это почти тридцать, чёрт вас возьми!»)
– Мне кажется, это правда очень плохая идея, – проговорил за плечом Рамишев. Да кто бы спорил. – Нас даже сейчас могут услышать, а уж на машинах…
– Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка, – пробормотал Феликс, сам в точности не решив, кому он это – Рамишеву, спецам, ситуации в целом или самому себе. Выкрутив руль, он развернул снегоход, и они помчались обратно сквозь снежную марь.
У Пурпорова и Сибиллы дела оказались не лучше. На лыжах они прошли с четверть круга или даже больше, но везде пути были перекрыты. Всё сводилось к тому же: одиночке при должном везении ещё можно проскочить, всей компании – едва ли.
Не принесли успеха и последующие попытки.
– Похоже, их нет только позади, откуда мы пришли, – заключил Пурпоров. – Наверно, ещё не успели замкнуть круг.
– Ну не отступать же нам теперь, – фыркнул Феликс.
– Знаешь, как вариант.
Он хотел уже высказать всё, что думает об этом предложении, но голос подал Рамишев:
– Если их столько здесь, то что же на входе в город. Там точно заметят две чужие машины.
– Почему не оставить их тут и не попробовать своим ходом?
– Ну… так, наверно, можно, – неуверенно пробормотал Рамишев, оглянувшись на Пурпорова, затем на Сибиллу. – Не знаю, насколько осуществимо…
Из одиночной вылазки вернулась Китти.
По её словам выходило, что позади нет ни одного спеца, потому что там те, другие – создания без образа и подобия.
– Так они уже рядом? – разом переключился Феликс.
– Кажется, скоро будут здесь.
– Тогда нам тем более надо искать путь и сейчас же!
Последние вылазки закончились так же впустую. Круг замкнулся.
Более того, это отняло добрую половину оставшихся сил, и марш-бросок до столицы теперь казался делом почти неподъёмным.
Феликс сидел, откинувшись к нагретой от печки стенке и закрыв глаза.
– Я всё-таки настаиваю, что нам надо прорываться в столицу, – проговорил он в надежде, что его слышно.
Никто не ответил.
– Дело уже не только в нас самих. Тут всё хуже и масштабнее.
Молчание.
– Я понимаю, что там все против нас, но должны мы хотя бы предупредить об этих тварях?
– Я не думаю, что там о них не знают, – глухо отозвалась Китти откуда-то от двери. Феликс открыл глаза: она полусидела на какой-то тумбе у самого выхода.
– Я не думаю, что все эти кордоны – только ради нас, – пояснила Китти.
– Ну так тем более. Почему, я повторяю, не бросить машины и не попробовать в обход, какими-то тропами, по лесам? Ну серьёзно, они же не стоят сплошным заслоном, мы можем тихо проскочить мимо. Если нужно, разделиться и двигаться по одиночке – тут не такое дело, чтобы ещё размышлять!
– Но там же очень долго идти, – подала голос Сибилла. – И сейчас холодно… Мы просто можем не дойти все.
На это Феликс хотел было ответить, но не нашёлся что, и прислонился обратно к стенке. Пурпоров обернулся к выходу:
– Ты куда?
– Попробую ещё раз, – Китти одёрнула воротник пальто и открыла дверь. – Кое-что проверю, может, сработает.
Пистолет. Пистолет она не взяла, заметил Феликс. Вероятно, выложила и просто забыла здесь, на той же тумбочке у двери, где сидела. Что ж…
Он оглянулся, компания тихо обсуждала что-то между собой и на него не смотрела. Феликс оглядел пистолет – никогда не держал он до того оружия в руках, – спрятал к себе.
Не забыть бы потом отдать, когда вернётся. И сказать, может быть, что-то в том смысле, чтоб не разбрасывалась оружием, когда вокруг неведомо кто. А может, и не сказать – там посмотрим.
Будто бы брести коридорами, бесконечными, вплетёнными в паутину давно прошедшего, о котором и память блекнет и стирается, с каждым днём, каждым часом. Старые страницы уже не хранят букв и фото, сделались ворохом пустых листов бумаги. Гирлянды цветов – гвоздики и ещё другие, тоже когда-то красные – засохли и сопрели.
В этих стенах угасала и никак не могла угаснуть последняя память.
Хотелось позвать кого-нибудь, кто объяснил бы, зачем до сих блуждать здесь, в пустых коридорах, когда они замыкают в себе всё дальше и глубже, никогда не ведя наружу. Но Китти не ждала отклика и не позвала.
Передвижный мост терялся в тумане, лишь огни проглядывали мутными расплывчатыми пятнами.
– Насколько я понимаю, причин для беспокойства уже особо нет, – он кинул краткий встревоженный взгляд на молчавший мобильник. – Небольшую заминку вполне можно было ожидать… Тоже всё не так просто-быстро, как нам подчас кажется.
Шелетов уже три часа как перестал докладываться.
– Ну и скажи пожалуйста? – Дукатов позаимствовал ручку со стола, повёл ею. – Что такого могло произойти на малюсеньком пятачке, где спецов понатыкано, как в День демократии?
– Хм… Могли как раз произойти спецы. Им-то всё равно, кто идёт.
– Лучший вариант, я считаю, – кивнул Дукатов.
– На самом деле, нет… Я всё-таки ещё рассчитывал бы на переговоры. Хватит с нас и Вислячика, – поймав настороженный взгляд, он пояснил. – В том смысле, что старая гвардия – это самый ценный резерв, вот я о чём. Что там в голове у новопришедших – никогда не знаешь.
– Подожди, так ты это всерьёз? – это заговорил стоявший у окна Вайзонов. – Ты по-прежнему считаешь, что их можно причислить к старой гвардии?
– Вот здесь, конечно, не знаю, тут, как говорят, по результатам беседы. Как развернём, что получим… Но согласимся все, в этом было бы больше плюсов, чем минусов.
– Ну а что, если они просто не станут беседовать? – против обыкновения негромко заметил Дукатов. – Если твои переговоры нахрен им не сдались?
– Тогда придётся, что делать, – он развёл руками. – Не «лучший вариант», как ты изволил выразиться… Но, с другой стороны, негласная санкция госпожи Мондалевой на то есть – по крайней мере по части Китти, Феликс всё-таки её родственник. Как там она сказала… Если кто-то постоянно вмешивается и пытается провернуть всё по-своему, возможны более кардинальные меры – так, Герман? Я ничего не путаю?
– Да, что-то вроде того, – Вайзонов не обернулся.
– Вот и чудненько… Но всё-таки, давайте дождёмся, что скажет Шелетов. Прямо предчувствую, что он пропал сейчас не просто так.
89.
Китти вернулась за полночь.
– Бесполезно, – она прошла вглубь и опустилась у печки, чтоб отогреть руки. – Наверно, они для тех существ, но не пропустят даже белки.
– Так, значит, нам не выйти? – потерянно пробормотал Рамишев. – Вообще никак?
– Если только отступить на восток. Как уже было предложено.
Феликс вскинул голову:
– Но мы ведь уже под самым Ринордийском.
– Я знаю.
– Китти, мы под Ринордийском, – он шагнул к ней.
– Прекрати истерить, пожалуйста. Голова болит.
Не оборачиваясь, она тёрла пальцами правый висок.
Феликс отступил немного назад, оглядел всю их оставшуюся компанию. Сибилла сидела, завернувшись в какую-то накидку, и шёпотом что-то рассказывала. С одной стороны от неё то и дело кивал Рамишев, с другой внимательно слушал Пурпоров, иногда норовя вставить комментарий.
– Послушайте, люди, – прервал их Феликс, – я понимаю, что это похоже на сумасшествие, но это не оно. Нам надо попробовать прорваться в город. Я могу повести вас.
Пурпоров отвлёкся от разговора и поднял голову:
– Спасибо, Феликс, мы уже прорывались по твоей инициативе сквозь горящий лес. Знаешь, как-то больше не хочется.
– Но мы же вышли тогда!
– Да, повезло. В этот раз может не повезти.
– Так говоришь, как будто нам много терять.
Пурпоров как-то против воли усмехнулся:
– Феликс, пойми правильно, при всей нашей дружбе… когда ты в очередной раз заявляешь, что кого-то куда-то поведёшь, это, как ты любишь выражаться, даже не смешно.
Он несколько раз глубоко вдохнул, в упор глядя на Пурпорова. Процедил наконец:
– Так по-твоему, мы должны уйти на восток, когда эти движутся на город? Да? Так, по-твоему, лучше и правильнее?
Китти отодвинулась от печки:
– Господа, у меня есть предложение.
Все посмотрели на неё.
– Поскольку мы всё-таки живём в демократическом государстве, – губы её дрогнули, словно она старалась не рассмеяться, – я предлагаю устроить голосование. И на основании итогов решить, куда мы двигаемся дальше.
Она обвела их ничего не выражавшим формальным взглядом.
– Кто за то, чтоб прорываться в Ринордийск?
Феликс вскинул руку.
Китти заметила, кратко кивнула.
– Кто за то, чтоб отступать на восток?
Подняли руки Пурпоров и Сибилла, секундой позже – метнувшись взглядом от Сибиллы к Феликсу и обратно – Рамишев.
Китти, быстро оглядев, кивнула и им, затем обернулась к Феликсу:
– Извини, ты в меньшинстве.
Следом как ни в чём не бывало известила:
– В таком случае этой ночью мы выдвигаемся. Просьба собрать всё необходимое и подготовить автомобили. Мы с Феликсом поедем вперёд, остальные – следом.
Она скрылась в смежном помещении.
Феликс развернулся к оставшимся. Ему хотелось сказать им ещё что-то – даже не возмутиться, а просто спросить, как так.
Но передумал. Не было больше ни малейшего желания знать как.
– Я, конечно, прошу меня извинить, – бросил он, – но вы все трусы и подонки.
Не оборачиваясь, он вышел: не о чем и разговаривать. Говорить здесь имело смысл только с одним человеком – тем, что с чего-то вздумал решить всё за них.
– Ты не можешь так сделать.
Китти чуть повела головой, но тут же снова отвернулась:
– Заметь, я даже не голосовала.
– Правильно, тебе и не было необходимости, – Феликс подступил ближе, чтоб она не делала вид, что не замечает его. – Ты ведь известный манипулятор, Китти. Я даже поспорил бы, что ты всё это подстроила.
Китти посмотрела с удивлённым любопытством – совсем лёгким.
– Разумеется. Не забывай также, что я была за рулём, а стало быть, лично и специально проложила нам такой маршрут.
– Не передёргивай, я про сейчас. А сейчас ты явно понимала, для чего и когда что делаешь. Все эти обмолвки так вовремя, внезапное голосование… и то, что ты не подняла руку, кстати, тоже.
– А почему все претензии ко мне? – Китти с невинным видом пожала плечами. – Может, спросишь у них, почему они не горят желанием бросаться вслед за тобой на амбразуру? Почему даже Рамишев, который всегда и во всём тебе поддакивал, теперь вдруг переметнулся в чужой стан? Может, тогда, наконец, дойдёт что-то.
– Какое дело до них, если я про тебя. Честное слово, Китти, ты ведёшь себя так, будто тебя саму ничего не касается!
Китти выслушала, кинула быстрый взгляд по сторонам (остальная компания уже заканчивала складываться в соседнем помещении).
– Ну, с тобой-то мы можем говорить откровенно, – она кивнула на железную дверь рядом.
За дверью была только маленькая клетушка, насквозь продуваемая ветром. Выход на улицу не закрывался полностью.
– На самом деле, всё равно куда ехать, – без интонаций заговорила Китти. – На запад или на восток – финал одинаковый, разница только во времени и конкретном способе. Там, – она указала в сторону города, – нас, скорее всего, ликвидируют свои же. Там, – в сторону полей, – подвернёмся случайно тем тварям. Или загнёмся в пустых городах, в них уже ничего нет. Шансы в обоих случаях минимальны.
Она дала время ответить, отвела взгляд.
– Поэтому я не голосовала.
– Да, чудесно, – Феликс взмахнул руками. – Шансы минимальны и там, и там, но мы всё равно прём на восток! Отличное решение.
– Так предложи что-нибудь, – впервые за разговор Китти повысила голос. – Феликс, ты всегда только возмущаешься и протестуешь. Пожалуйста, твой план – реалистичный план – как обойти кордоны и на самом деле добраться до места, – и мы едем в Ринордийск.
Она замолчала, казалось, и впрямь ожидая чего-то. Это сбивало. Когда Феликс хотел ответить, то понял, что все речи растерялись.
– Нет? – Китти подождала ещё, в уголках рта проскользнула усмешка. – Ну я так и думала.
Она отвернулась, двинулась к двери.
– Прогрею машину. Если задержишься, подсядешь к ним до первой стоянки, чтоб не жечь зря бензин.
– Никуда я не поеду, – огрызнулся Феликс.
– Как хочешь. Мне всё равно.
Почему ей всегда всё можно, с этим убийственным спокойствием и непринуждённостью, будто так и надо? Почему, когда она что-то решила, её слова могут менять под себя всё, а его нет – ни в чём, никогда?
Кто, в конце концов, дал ей такое право?
Не замечая сам, как нащупывает пистолет в кармане, Феликс быстро прошёл следом, в большое помещение.
– Китти!
Уже стоя в дверях, та обернулась.
– А, – она взглянула на пистолет, из которого он целил. – А я думала, куда он делся. Ну давай, давай. С первого раза попадёшь, надеюсь?
Оба застыли, лишь напряжённо вдыхая воздух. Китти выждала минуту.
– Псих, – она прикрыла глаза, шагнула к Феликсу. – Отдай сюда.
Отдал, понял он как в тумане. Руки сами разжали металл, и не было больше никаких сил на это.
На ходу пряча пистолет за пазуху, Китти вернулась к двери.
– Будешь ещё в кого-то так целиться, стреляй сразу. А то поймут слишком правильно.
Она вышла из помещения.
Снаружи мерцал в темноте рыхлый снег. Китти прошла под навес, села за руль и завела мотор.
Довольно всего этого здесь и сейчас. Потом объяснит, если что.
А может, уже и не понадобится объяснять.
Прождав немного, она дала по газам и уехала в ночь.
Люди сидели на ступенях и мраморных уступах, некоторые – просто на полу. Лица плавали в отсветах и полутенях факелов, обращённые друг на друга или на пустовавшее по сию пору место. Фигуры образовывали почти замкнутый круг, не хватало только одного человека. Одного игрока – ибо, судя по всему, здесь собирались играть в карты.
Среди всех Лаванда заметила Софи и передвинулась ближе к ней, как к единственной здесь хорошо знакомой персоне. Софи, впрочем, не заметила её – никто не заметил, пока она кралась за спинами, в мареве дыма и потёмок у стен.
Софи меж тем оживлённо беседовала с неким пожилым мужчиной справа от неё, обладателем неуловимого и не оседавшего в памяти облика, кроме разве что маленьких и умных серых глазок. Он, правда, всё больше молчал и только кивал с одобрением, Софи же рассказывала увлечённо, отчаянно жестикулируя. О чём они, Лаванда не смогла услышать: казалось, сам воздух гасил здесь все звуки. Она подобралась поближе, но в этот момент Софи прервала разговор и недовольно осмотрела круг.
– Когда уже начнём? – бросила она капризно. – Мы сидим без дела уже хрен знает сколько времени.
Её сосед слева (его, как и того, что справа, Лаванда вроде бы уже где-то встречала) плавно и непринуждённо развернул руку с часами.
– Осталось немного подождать, Ваше Величество. У нас ведь ещё один человек.
– Ну как всегда, – Софи наморщила нос. – Сколько её помню, никогда не могла прийти вовремя.
– Ты к ней несправедлива, Волчонок, – отозвался невзрачный человек у дальней колонны, в котором Лаванда смутно признала Андрея Кедрова. – Уж в чём-чём, а в этом её сложно было обвинить.
Софи не удостоила его ответом, и снова зал погрузился в молчание, что перемежали иногда шёпоты и далёкое невнятное шушуканье.
Факелы всколыхнулись у дальних дверей. Все взгляды, как один, метнулись к входу, и на миг наступила настоящая тишина. Кто-то появился на пороге. Сделав шаг вперёд, человек остановился между огней.
– Я здесь, господа, – сказала Китти.
Она остановилась и заглушила мотор.
В наступившей тишине остался только тихий свист. Равнина за лобовым стеклом лежала бескрайняя и пустая, ветер взрывал снежные буруны и сметал крупу в воздух. Похоже, начиналась метель.
– И стоило так гнать, чтоб приехать неизвестно куда? – с долей иронии поинтересовался призрак с заднего сидения.
Китти не ответила. Вместо этого она настойчиво вглядывалась в белеющий сумрак, будто всерьёз рассчитывала что-то увидеть.
– Если ты ищешь её, то её здесь нет, – уточнил призрак.
– Я знаю.
Время, что давалось когда-то, успело давно истечь. Здесь никого больше не было – никого, кто бы ждал или бы в чём-то нуждался.
Видимо, на этом всё.
Вспомнилось было ещё про договорённости, но тут же слегло пустым шорохом в голове. Феликс скажет, что она уже уехала, они двинутся по прямой на восток и, не обнаружив первое авто, прекрасно поедут дальше сами. Внедорожник и правда легко увезёт четверых.
Машина быстро остывала. С ней вместе начинали потихоньку неметь конечности, двигаться стало как-то незачем и лень. Лучше всего – аккуратно склониться к рулю и закрыть глаза, хочется подремать немного.
Она не сосчитала, сколько провела так в переливах дымки и песнопений ветра, когда вклинился другой – знакомый и в то же время удивительный звук. Китти подняла голову и тут же поняла, что сильно замёрзла. Звук приближался, он постукивал и дребезжал где-то в темноте. Надо было выйти и посмотреть. Китти приоткрыла дверь, вспомнила, что снаружи ещё холоднее. Подумав секунду, она потянулась к бардачку, вытащила зелёную флягу и наскоро отпила глоток. Забросив обратно, вынырнула из машины.
Хорошо бы понять для начала, где это вообще. Китти немного прошла наугад сквозь сугробы, тут сложно было что-то разглядеть. Неожиданно большой жёлтый глаз прорвался сквозь темноту и снежное марево, стук усилился, взвизгнул, и поодаль протянулся поезд во всей своей красе, огромный статный товарняк.
Теперь, когда Китти знала, где искать, ей разгляделось узкое маленькое здание станции. Поезд стоял за ней темнеющим массивом, в промежутке же разгуливали блёклые фонари в чьих-то руках.
Что это? Разве ездят сейчас по стране поезда?
Китти аккуратно приблизилась, остановилась за углом постройки, у самой стены.
Люди ходили и глухо переговаривались между собой. Мутно-жёлтые пятна фонарей бегали по вагонам.
От головы состава подошла другая фигура, бесфонарная.
– Совесть поимейте, нам ещё перед Ринордийском сутки стоять, пока воду на путях разгонят!
– Ничо, – со смешком отозвался кто-то из ходивших. – Все ждут, и ты подождёшь.
– Перед Ринордийском, – тихо повторила Китти. Казалось, её должны были услышать, но нет.
Они заглядывали, иногда забирались в вагоны и спрыгивали обратно. Забавно было думать, что она стоит всего-то в нескольких метрах от них, даже особо не прячась, а они её всё равно не видят. А вообще говоря, чего она стоит – у неё же есть пистолет. Сколько их здесь – человек пять, семь? Патронов в магазине в любом случае больше, хватит с лихвой. Она мысленно усмехнулась от осознания, что так можно сделать, что это как будто легко и просто и ничто не мешает.
Это чувство всемогущества было опасно и обманчиво. Китти понимала, оно не имеет никакого отношения к реальности. (А вот потому что не надо хлестать всякую дрянь из горла). Осторожно, стараясь не поддаваться ему, Китти легко проскользила за станцией, к другому её краю. Отсюда лучше было видно, как работают люди с фонарями. Они заскакивали не в каждый вагон, а только в те, что им нравились или казались чем-то подозрительными. Некоторые вагоны стояли открытыми, с раздвинутыми дверями, но и туда почти не заглядывали, если те выглядели пустыми.
Похоже на шанс, подумала она. Но нет, залезть сейчас и поехать самой, конечно, не вариант. Кроме того, что нечестно и просто неприлично – пока есть те, кому это гораздо нужней, – она понятия не имела, что будет делать, если в одиночку всё же доедет до столицы. Да и брошенная машина быстро привлечёт внимание и наведёт на подозрение. Нет, тут должны действовать минимум двое: один – чтоб поехать, другой – отвести машину или отвлекать, если всё же заметят.
Абсолютно понятно также, что вторым может быть только она: ни с кем другим Китти бы этого просто не допустила. С первым, впрочем, тоже совсем не гладко: кто согласится сутки ехать зимой в товарняке только ради призрачного шанса увидеть столицу и, если повезёт, с ещё более призрачными перспективами на будущее…
Состав зашипел, грохнул и медленно сдвинулся с места. Стоило передним вагонам чуть отъехать от станции, как вся громада набрала скорость и с гулом скрылась в ночи.
Хотя бы узнать всё-таки, где это, что за место. Пока не полностью стих грохот, Китти проскользнула обратно за здание станции. Она искала табличку или надпись, что угодно с названием пункта.
Что-то нашлось сбоку от закрытой двери, под толстым стеклом. Китти протянула руку и протёрла от снега рукавом, затем достала мобильник, чтоб подсветить буквы. Со стороны железной дороги сейчас не должны были заметить. «Станция «Горенки», 102 км», – сообщала надпись.
Китти широко распахнула глаза.
Горенки. Февраль.
«Как я сразу не поняла всей этой мути с картами!»
Ей вдруг стало ясно, кто согласится ехать, чего бы оно ни стоило.
– Последний, что ли? – громко донеслось от железной дороги.
– Ещё один на столицу.
– Конец смены же!
– Кончай зудеть, через час будет здесь. Потом шабаш, и следующий через неделю.
Через час. Китти быстро взглянула на наручные часы. Если не сложится теперь, дальше просто не имеет смысла: за неделю здесь обнаружат в любом случае.
Перебежками – надеясь, что её невидимость по-прежнему в силе, – она двинулась обратно к авто. Машина смирно ждала на том же месте, и Китти, проскользнув за руль, повернула ключ.
Мотор не завёлся.
Она попробовала ещё раз, аккуратно выжав педаль, – иногда так бывало.