Междустрочья. Ринордийский цикл. Книга между второй и третьей

Где-то за окном, вдалеке отсюда раздалось первое грохотанье фейерверка.

Лунев положил руку на плечо Машеньки. Она отвлеклась от взвившихся звуков, что готовились прянуть сейчас с высоты, и вскинула взгляд – чуть испуганно, но скорее просто с вопросом.

– Я люблю тебя, – сказал он.

Наверно, это называется так.

Глубокие ультрамариновые и пурпурные искры разлетались в небе гигантскими шарами. Совсем мелкие там, наверху, они росли, будто бы тяжелели и надвигались угрожающими гроздьями, готовые обрушиться с высоты на головы. Но, не достигая земли, гасли.

Окрестность озарялась их цветами – одним за другим, по очерёдности, – в промежутках же наступала непривычная после вспышек темнота. Тогда делалось неясно, кто и что теперь вокруг, кто бродит и шепчется за спиной, что за чёрные крылья осенили площадку и всех, кто на ней. А потом снова разрывался цветной шар, и отсвет его падал на землю и стены зданий, на лица, обращённые к небосводу.

В одну из вспышек он заметил, что Георга нет рядом. Мечеслав завертел головой по сторонам: было бы глупо вот так потеряться в толпе.

Нет, Георг был здесь, чуть подальше – у одной из тумб, что огораживали площадку. Он настойчиво звонил кому-то, раз за разом набирая, по-видимому, один и тот же номер. По лицу его вместе с переменчивым светом блуждала тревога.

– Георг? – он подошёл совсем близко, потому что тот зажимал второе ухо рукой и не слышал. – Что случилось?

– До Машеньки не могу дозвониться, – пробормотал Георг. – Не берёт трубку.

Не вполне понимая, в чём дело, Мечеслав нахмурился и пожал плечами:

– Но с ней же этот Лунев? Наверно, всё нормально.

Георг поднял голову, взглянул на него, будто только сейчас увидел. Тихо проговорил:

– У меня плохое предчувствие.

Потом, словно уловив что-то, приобернулся в сторону площадки. Мечеслав поглядел туда же: Ника стояла поодаль и смотрела на них сосредоточенно и спокойно, разве что чуть более напряжённо, чем обычно. Она куталась в плащ, несмотря на довольно тёплый вечер, – возможно, ей действительно было не слишком хорошо – но на этом всё. Следующий шар разлетелся золотыми искрами, и огненное зарево высветило на мгновенье линию скулы, ветер трепал завиток у виска. Ника примирительно прикрыла глаза на секунду, затем развернулась в профиль – как бы пытаясь сохранить в зоне видимости и их двоих, и вспышки фейерверка в небе.

Будто не поддерживай она одна своими мыслями, своим присутствием весь праздник и огни в вышине – они опадут и погаснут. И тогда сгустится полная тьма.

На дне котлована было тихо, лишь поскрипывала едва слышно земля вокруг – или это только казалось…

– Ну так что?

Мартин, подпирающий ограду спусковой платформы, развёл руками:

– До начала той недели они всё равно будут решать. Или ты предлагаешь спуститься туда самим?

– Почему нет.

– Знаешь что, – взвился Мартин, – у тебя уже крыша поехала с этими твоими пещерами и катакомбами. Если не откатят сейчас всё назад, спустимся, куда денемся. Что так рвёшься-то?

– Да ты только рад будешь, если откатят, – проворчал Мечеслав.

– Мне, положим, всё равно. Жду любого внятного ответа. А вот ты, похоже, забыл, что мы метро строим, а не копаемся в своё удовольствие.

– Я помню про метро, – Мечеслав примирительно воздел руки. – Но неужели… Неужели тебе самому не хочется посмотреть, куда эта лестница?

– Ты знаешь, нет, – Мартин покачал головой.

– Там были люди, – Мечеслав присел рядом, на край платформы. – Кто-то же прорубил эти ступеньки. Говорят, туда, под землю, сбегали во времена Виктора, – он перешёл почти на шёпот, заглядывая в глаза напарнику. Должен же он согласиться сейчас, так или иначе. – Они жили там, внизу.

– Жили? – Мартин с любопытством взглянул на него.

– Говорят.

– Погоди, покажу кое-что…

Он выпрямился, поискал по карманам, затем с видом фокусника, чей трюк удался, выхватил и подбросил на ладони что-то маленькое.

– Видел?

– Что это? – не понял Мечеслав.

– Кости.

– Чьи?

Мартин как-то странно усмехнулся:

– Ну, может, и животных, конечно, я не специалист…

Он замолк и в упор уставился на Мечеслава – кажется, не собираясь говорить ничего более.

– Ну, даже если так, – Мечеслав посмотрел на осколки, ещё раз оглянулся на вход в штольню. – Чем это мешает спуститься.

– Тааак. Ладно, – Мартин метнулся к штольне, затормозил на полпути. – Вставай тогда и пошли. Ты был там хоть раз, в самом конце? Не у заграждений, я имею в виду, а там, у самой лестницы? Нет? Ну так идём, покажу, – и, видя, что Мечеслав медлит, потащил его за руку. – Давай, давай, пошли.

Миновав короткий тоннель, они остановились у входа в пещеру. Укрепления здесь заканчивались, дальше со всех сторон нависала только нетронутая порода. Оттуда, из черноты доносился тонкий, чуть слышный свист – ветер?

Мартин сунул ему в руку фонарь.

– Вот сюда вставай, – он протащил Мечеслава за ограждения, сам чуть подался в сторону, освобождая ему место. – Ну как? Ничего не навевает?

Да он не на шутку напуган, с удивлением понял Мечеслав. Потому и встал вот так в сторонке и фонарь отдал потому же.

Мечеслав всмотрелся в раскрытый зев пещеры. Света хватало совсем ненамного, дальше всё тонуло в черноте. Оттуда несло холодом и сыростью.

– А что это должно навевать? – поинтересовался он.

– Это могила, – проговорил Мартин. – Большая общая могила. И у меня нет ни малейшего желания её разделять.

Через секунду его голос донёсся уже сверху, от входа в штольню, и куда более уверенно:

– Но ты как хочешь!

Засмотревшись в черноту, Мечеслав не сразу смог оторваться от неё и заметить, что напарник уже не рядом.

– Мартин! – кинул он вслед. – Ну что ты как девочка!

Ответа не последовало. Бесполезно: если уж Мартин упрётся, его бронепоездом не сдвинешь.

Он вздохнул, поднял фонарь. В свете выступили ступеньки, ведущие вниз, в глубины.

Похоже, и в самом деле придётся идти одному.

Фонарь оказался тяжелее, чем ему думалось. И идти пришлось дольше.

Ступени стлались под ногами – всё ниже, и ниже, и ниже, бесконечная исщерблённая дорожка. Пятно света порой задевало стены, и тогда было видно, как их поело время. Сто лет или, может быть, больше – пятьсот, целая тысяча… Разум не хотел думать о таких величинах.

С какого-то момента на стенах начали появляться рисунки – лица людей, очертания предметов… Они были выведены неяркой, но, видно, очень въедливой краской, раз до сих пор сохранили свою чёткость. Рыжеватый, голубоватый, белый… Да это же колода Терры, вдруг понял Мечеслав. Некоторые изображения были хорошо узнаваемы: например, танцовщица, жрица огня, изогнувшаяся между двух колонн храма. Другие он видел впервые – наверно, это из тех, неизвестных карт, ведь часть колоды по легенде была утеряна. Он остановился на минуту перед рисунком: темноволосая королева сидела на высоком торжественном троне, плечи её укутывала мантия из крысиных шкурок. Ещё чуть дальше – но туда лишь краешком добрался свет фонаря – Часовая башня обрушивалась с высоты на большой прозрачный шар с контурами материков на хрупкой поверхности.

Странно было видеть их: никем не виденные прежде, возможно – как часто думалось – и вовсе не существовавшие в действительности. На протяжении веков они смотрели с этих стен в своём первозданном виде, как-то помимо наземных легенд и хроник, сами для себя – с тех пор как мастер, чьё имя не донесла история, начертал их здесь.

Где-то выше, в отдалении не очень громко, но различимо пророкотало. Он замер и прислушался, но звук уже затих.

Хотелось бы надеяться, что это не обвал. Потому что если там, наверху, завалило вход, то ведь сюда могут и не прокопаться. И случись так, случись что-то с ним тут, в подземельях, никто к нему не придёт и не поможет – некому. Только глухая земля и пустые тоннели.

Впервые он задумался о том, что может умереть. Не где-нибудь там, в абстрактном будущем, а здесь, сейчас – на полном серьёзе.

Думать об этом было неприятно, ещё неприятнее – что, возможно, уже ничего нельзя сделать. Поскольку других вариантов не оставалось, он снова поднял фонарь и продолжил спуск.

Рисунки теперь стали темнее, смотрелись менее отчётливо. Может быть, воздух на глубине не шёл им на пользу. А может, это фонарь светил слабее. Они ведь шли уже, наверно, несколько часов кряду…

Наверху, на изгибе свода промелькнул ещё один, гигантский, рисунок – черношёрстный зверь обвивал себя длинным тонким хвостом, – но тут Мечеслав всё же споткнулся и выронил фонарь. Тот со звоном и грохотом скатился по оставшимся ступенькам и откатился прочь по ровному полу внизу. Мечеслав рванулся следом: лампа по-прежнему светила, хотя совсем слабо. В этом свете ещё увиделось, как фонарь накрыла мохнатая чёрная лапа – или это была бахрома шали? – а потом всё погасло.

И почти сразу же включилось другое свечение. Нездешнее, оно не было из мира людей – призрачное, зеленоватое, в нём отчётливо проступали дальние очертания пещеры и хоровод теней не стенах, бесконечное шествие древнего торжественного обряда. Откуда шло свечение – из глубин других пещер или из какого-то ещё, невидимого глазу источника, – этого было не понять. Да, пожалуй, и не требовалось этого понимать.

Ведь он уже оказывался здесь. Но только Мечеслав успел подумать, как кто-то произнёс без слов:

Ну что, всё-таки пришёл? Что увидеть хотел?

Мечеслав вздрогнул и завертел головой. Странный это был голос… Нет, это не был голос, ни звука не прозвучало в воздухе, но кто-то всё же говорил: то ли мужчина, то ли женщина, а может, и вовсе диковинный неслыханный зверь.

«С-себе на уме пришёл, – прошелестели тени. – Он с-себе на уме…»

Он подался назад – наверно, совсем не следовало тревожить обитателей этих недр, – но лестницы не было за ним. Исчезла куда-то.

«Пришшёл подсмотреть…»

«Пришшёл выведать…»

«Разболтааает…»

Да ладно вам, – прервал голос, и в нём проблеснула ирония. – Он фонарь удержать не смог.

Что-то скользнуло к Мечеславу – что-то тёмное, изящное, довольно большое, но ускользающее от взора.

Было бы забавно, приди ты на век позже, – шерстяное кольцо обвило его, не касаясь, вернулось на место. – Ну, так что ты принёс?

– Принёс? – повторил Мечеслав.

Что-нибудь интересное или вкусное. Ну хотя бы красивое, – оно помолчало. – Как? Ты ничего не принёс? Зачем тогда пришёл? Мне сожрать тебя, как бабочку?

– Как бабочку не надо, – поспешно вставил Мечеслав. На всякий случай уточнил. – И вообще не надо, если можно.

Беззвучный смех прокатился по пещере, заметался в нишах и выступах свода. Тени зашипели и двинулись было к Мечеславу, но тут же прянули обратно, стоило голосу заговорить.

Допустим, я скажу, что можно. Но зачем же ты пришёл сюда? Не полениться преодолеть столько ступенек, пройти лестницу до конца… Никто не будет заниматься этим просто так, без цели, ничего не ожидая в финале. Кого ты думал здесь встретить?

– Тебя, – ответил Мечеслав. Он понял, с кем говорит.

Меня, – повторил голос, как бы оценивая ответ и смакуя его на вкус.

И как тебе… – оно чуть усмехнулось. – Как тебе я?

Грациозно выгнувшись, оно стояло в нескольких шагах от Мечеслава – прекрасно зная, что он его не видит. Только рябь в воздухе обещала порой дать слегка разглядеть, но не выполняла обещание.

Никак, – после долгого обоюдного молчания констатировало оно.

– Я не знаю, – пробормотал он только. – Я всё пытался понять и искал, много – я всегда ищу, и вот сейчас я помню, как тебя зовут, но кто ты… Нет, я не знаю, кто ты.

Зато я прекрасно знаю, кто ты.

Голос чуть заметно переменился – от него повеяло мглистым холодом. Тот, кто этим голосом обладал, легко обогнул Мечеслава, остановился у него за спиной. Этого не было видно: лишь слегка сдавило затылок, и ещё, если прислушаться, можно было уловить покалывающий запах духов, тёмный и тёплый.

Просто человек – глупый, слабенький человечек – как все люди. Разве мог он что-то здесь разузнать, когда и захотеть чего-то толком не может. Впрочем, не худший из людей, даже получше многих… только что очень наивный. Невозможно прямо-таки наивный.

Оно обогнуло Мечеслава с другой стороны, слегка задев его бахромой, и теперь с расстояния большого шага поглядывало искоса.

Так что? Всё ещё хочешь увидеть?

Тени уходили в анфилады бесконечными вереницами и, казалось, тихо пели. Красивое и печальное это песнопение разливалось под сводами пещер, хотя ухо не слышало его. Где-то там, в далёких коридорах, за зеленоватым свечением должен был завершиться их важный ритуал – обряд и представление века.

Мечеслав невольно повёл плечами: пробрало морозцем.

– А я могу отказаться?

Это лучшее, что ты можешь сделать. Ты и так в этот раз зашёл слишком далеко.

– И что, ты меня отпустишь?

Отпущу. Зачем ты мне здесь. Лестница прямо за тобой, два шага назад.

Мечеслав попятился и действительно почти сразу обнаружил лестницу, её старые стёртые ступеньки. И как не мог найти её раньше…

Он начал было подниматься, но на второй или третьей ступеньке остановился и неуверенно оглянулся.

Ну, что ещё?

– Там, наверху может быть обвал, – пробормотал он.

Нет там обвала.

– Он, наверно, случится, пока я буду подниматься. Да?

Что-то вроде беззвучного смешка заискрилось в потёмках.

Думаешь, я специально даю тебе уйти, чтоб в последний момент перекрыть дорогу?

– Как вариант, – предположил Мечеслав.

Если меня сильно разозлить, я перегрызаю горло. А удерживать насильно – не в моих привычках. Особенно когда речь о таких дурачках, как ты.

Что-то слегка покачивалось вместе с воздухом подземелья и, казалось, могло вот-вот сойтись в силуэт – или это рябило в глазах от уходящих теней?..

Иди, на поверхности тебя уже ждут. Фонарь, если не возражаешь, оставлю себе. На память о встрече.

– Но… – он только вспомнил о фонаре. – Там темно… Боюсь, без света я заблужусь.

Заблудишься, идя по прямой? – голос насмешливо фыркнул. – Хотя да, от людей всего можно ожидать, – насмешка его вмиг сменилась серьёзностью. – Не заблудишься. Я дам тебе проводников.

И тут же миллионы огоньков выплыли из глубин, будто много-много маленьких свечек вспыхнуло вдруг в ночи. Снова и снова появлялись они из-под низких сводов пещер и один за другим уходили наверх, мимо старых выщербленных ступеней, мимо хмурых, расписанных краской стен, и нарисованные лица провожали их нарисованными глазами.

– Кто они? – спросил Мечеслав.

Поверь, тебе лучше не знать.

Те, что на самом верху, терялись из вида, и на место их приходили другие – целая река, бесконечный поток плывущих огней, всё выше и выше, наверно, к самому небу.

Просто иди. Всё с тобой будет нормально.

Сдержанная отстранённая печаль колыхнулась в темноте, скользнула напоследок лапкой по плечу и оставила Мечеслава.

Осторожно он двинулся по лестнице, несколько раз ещё оглянулся со ступенек, но там, внизу, было уже ничего не различить. Тогда он стал смотреть наверх.

И, пока он шёл, безмолвные и неназванные огоньки по обе стороны освещали ему путь.

Он сидел на кровати, застланной клетчатым шерстяным пледом.

Тихий субботний день разливался снаружи. С улицы через приоткрытое окно доносилась музыка.

В этом районе всегда было спокойно.

В который раз лениво, совсем неумело подумалось, сон или нет. Если бы он помнил, как проснулся…

Если бы он помнил хотя бы остаток того дня: ведь добрался же он как-то от Железнистой долины до общежития, коль был сейчас здесь. Вспоминалось, но очень смутно… Кажется, ехал на трамвае. И, возможно, даже снова видел ту девушку с чёрными пружинками-волосами. Нет, не ту. Просто похожую, но абсолютно обычную человеческую девушку – наверно, одну из горожанок.

Или и это тоже приснилось?

Надо бы спросить Мартина. По крайней мере, предшествующий их разговор он должен помнить, если тот был взаправду.

Но чем-то не нравилась эта затея, чем-то отталкивала от себя. Будто кто-то, легонько хлопнув по плечу, говорил: «Брось. Не надо».

Под окном проехала машина, остановилась неподалёку, у соседнего подъезда. Хлопнули её двери, слышно было, что наружу высыпало много людей, раздались их громкие и недовольные голоса. Он вслушался было, чтобы понять, о чём они, но в этот же момент зазвонил телефон.

Мечеслав снял трубку.

– Да?

И с облегчением – сам не зная отчего – услышал голос Мартина.

– С северо-запада отзвонились, – сказал тот. – Собрались, видать, пораньше. Решили всё закрывать.

– Что – «всё»? – не сразу сообразил Мечеслав.

– Весь проект. Не будем ничего прокладывать, короче.

– Аа…

– Сказали, ландшафт неподходящий, будем прорываться – может всё поехать и рухнуть в тартарары.

– Вот как.

– Ну, это они так сказали, – повторил Мартин. – Что там на деле, и какие у них причины… Ну, ты сам понимаешь.

От последних слов повеяло мгновенно пробежавшим холодком, и Мечеслав не смог озвучить вопрос. Пока он соображал, как бы половчее уточнить, что имелось в виду и кто из них что понимает (или думает, что понимает), Мартин крикнул:

– Алло, алло! Слава!

– Да-да, я здесь. Просто задумался.

– Я надеюсь, ты не собираешься подбивать рабочих на забастовку, чтоб нам разрешили копаться дальше?

В голосе Мартина послышались хорошо знакомые язвительные нотки, и от этого почему-то сразу стало легче.

– Не настолько же у меня поехала крыша, – улыбнулся Мечеслав.

– Вот и чудненько, – протянул Мартин. – Тем более нас перебрасывают на другой проект.

– Обоих на один?

– Ну естественно!

Естественно, М и М, неразлучная парочка… Мечеслав снова невольно улыбнулся.

– А что за проект такой? Не сказали?

– У нас же, на северо-западе. В подробности не посвящали пока, тоже что-то очень важное, даже поважнее метро. Прямо-таки просили выдвигаться первым поездом, все издержки, сказали, берут на себя.

– Даже так…

Наверно, молчание затянулось, потому что Мартин вновь повысил голос:

– Алло, Слава! Точно нормально всё?

– Да, конечно. Когда поезд?

Утром воскресенья на вокзале было хоть и людно, но спокойно, без лишней суеты. Кто-то, услышав, что объявили его поезд, шёл к платформам, другие тихо переговаривались здесь, за высокими круглыми столиками небольшого кафе.

Мечеслав уже взял билет, но отправляться предстояло только вечером. Его же теперь охватила чуть капризная созерцательная ленца, свойственная человеку, от которого ничего более не требуется. Поэтому, прихватив по пути газету, он стоял у одного из крайних столиков – тех, что почти на улице, – и не спеша допивал кофе в маленькой чашке из нержавейки. Пожалуй, сам кофе не очень, бывает и получше, но ему понравилось, как сделана эта чашка: крепче, чем из стекла или фарфора, и удобнее, чем пластиковый стаканчик. К тому же почти не нагревается. Мечеслав развернул газету.

На первых полосах было всё больше про всяких важных персон на верхах. Вот, пожалуйста – отстранили председателя парламента, по-честному, большинством голосов. Сказали, что не справляется. Взамен, правда, никого не выбрали, потому что так и не смогли договориться, только устроили драку, после чего часть ушла выражать свой протест на крышу, другая же часть объявила себя серьёзными людьми, которые решают проблемы внутри помещения. Мечеслав даже усмехнулся, хотя мало что понимал во всём этом: как дети, право слово.

Он отлистал газету ближе к концу. Так, а что это у нас тут пишут под старой фотографией с дирижаблем? Никак ещё один проект масштаба субмарины А-114…

Точно: как раз на северо-западе планируют наладить производство дирижаблей. Пока готово несколько пробных моделей, но если всё пойдёт как надо, то они будут поставлены на поток, а это откроет новую веху в деле воздухоплавания. Уж не на этот ли проект собираются перебросить их с Мартином? Едва ли, конечно, но если вдруг так… то так было бы просто чудесно. Автор статьи – неведомый собрат Мечеслава по духу – считал, что с распространением самолётов и хеликоптеров дирижабли вовсе не стали случайной страницей истории и могут по праву занимать свою, совершенно особую нишу. Вот, например…

Он погрузился в чтение и даже забыл про кофе, но тут звонкий голос окликнул его:

– Дядя Слава!

Он сбился, поднял голову.

– Машенька! – светловолосая девушка подлетела к нему, он обнял её одной рукой. – Ты здесь откуда? Проводить пришла?

Та смущённо кивнула.

– Папа сказал, вы уезжаете сегодня.

– Да вот, приходится, – улыбнулся Мечеслав. – Труба зовёт.

Думал он в это время о том, при каких обстоятельствах они с братом виделись последний раз: о фейерверке, Нике и том загадочном телефонном неразговоре.

– Как ты? Всё нормально? – осведомился он. (Осторожнее. Не лезть, куда не надо).

– Да, всё хорошо, – вид у неё и вправду был радостный. Даже как-то уж слишком сияли глаза. Он не стал спрашивать почему. (Возможно, стоило лучше спросить Георга, он-то должен знать, если что, но Георга тут не было).

– А что сам папа? – поинтересовался Мечеслав. – Не захотел прийти?

– Он работает, – несколько виновато ответила Машенька.

– В воскресенье?

Она кивнула:

– Он сказал, у них там что-то срочное и очень много, нужно всё успеть до понедельника.

– Ясно…

Чего и следовало ожидать от Георга, – подумал он без всякого удивления. Всё-таки загонит себя когда-нибудь. Вспомнилось вдруг, что надо было у него спросить ещё про что-то, тоже очень важное, но что… Абсолютно вылетело из головы.

– Передай, чтоб берёг себя, – проговорил он только и тихо рассмеялся. – Он вам ещё понадобится.

Машенька улыбнулась:

– Хорошо!

Когда она, случайно взглянув на вокзальные часы, заторопилась, наскоро распрощалась и собралась идти, Мечеслав пробормотал:

– И ты тоже.

Машенька обернулась:

– Что?

– Береги себя. Тоже.

Она распахнула глаза в каком-то совсем детском удивлении, медленно кивнула:

– Хорошо, дядя Слава.

Он проследовал за ней взглядом. Миновав кирпичную арку («Приветствуем сюда входящих»), Машенька делалась всё меньше и меньше, почти уже кукольной, пока не скрылась наконец среди толпящихся у придорожной остановки.

Тогда только Мечеслав отвернулся и оглядел почти пустой столик. Допил из нержавейки кофе.

Теперь и у меня плохое предчувствие, – подумалось ему.

Впрочем, кому какое дело до предчувствий.

Несколько часов оставалось до отправления поезда, и Мечеслав сидел в своей – почти уже не своей – комнате общежития. Все вещи были сложены, и всё, что можно убрать, – убрано, и помещение стало теперь непривычно пустым. Только горел ещё настольный светильник (Мечеслав не стал в последний раз зажигать люстру, когда стемнело), да «Энциклопедия истории Ринордийска» была открыта на случайной странице: надо же занять чем-то оставшееся время. Откуда-то из-за стены, может быть, с верхнего этажа, доносилась лёгкая, чуть меланхоличная мелодия пианино. Красивый женский голос подпевал ей.

Выцветшие слова на жёлтых страницах мелькали перед глазами:

«…Так же, как и бабочка, свеча или просто маленький огонёк увязывается поверьями с символикой души и вообще человеческой жизни – с той разницей, что свечка символизирует всё лучшее, всё самое яркое, что есть в этой душе, то, чем она живёт и к чему стремится. В этом контексте становятся понятны образы потухшей свечи и негаснущего пламени. Не так легко объяснить традицию «ночной реки» – обряд, представляющийся в виде миллионов отдельных…»

Внезапные хлопанье и трепет сбоку отвлекли его. Большая сероватая бабочка забилась под абажуром лампы. Кажется, она не могла выбраться. Мечеслав мигом вскочил.

– Дурочка!

Он погасил светильник, через секунду включил верхний свет и поискал взглядом бабочку. Она была здесь же, на столе, ещё живая, но, видимо, сказался жар лампы: бабочка неловко ползла по столу, то в одном, то в другом направлении, и даже не пыталась взлететь. Впрочем, повреждений заметно не было. Может, придёт в себя потихоньку…

Мечеслав кинул взгляд на часы: уже почти пора выходить. Но не оставлять же её тут, в пустой комнате, где и еды нет.

Прикинув, что брать за крылья её не стоит, Мечеслав накрыл бабочку ладонью и аккуратно отодвинул к краю стола, где осторожно просунул снизу вторую ладонь.

Решив, наверно, что попала в западню, она забилась в узком замкнутом пространстве. Мечеслав даже испугался, что она переломает себе крылья.

– Тише ты, – проговорил он. – Я тебя выпустить хочу.

К счастью, окно было незаперто, оставалось только подвинуть створку локтем. Он высунул руки наружу и вскинул кверху, одновременно раскрыв ладони.

Бабочка выпорхнула – наверно, свежий вечерний воздух привёл её в чувство – и резво помчалась прочь, туда, где за силуэтами деревьев и домов алела полоска заката.

Мечеслав улыбнулся вслед. Ему вдруг стало легко и спокойно – будто так же, как он отпустил бабочку, отпускали сейчас и его самого.

Вдалеке послышался паровозный гудок.

ноябрь 2015 – март 2016