Междустрочья. Ринордийский цикл. Книга между второй и третьей

Он огляделся по сторонам, не заметил свидетелей и расположился в одном из маленьких кресел на осях вертушки. Она немного замедлилась, но продолжила вращаться.

Терновольская, Магда Терновольская… Вот о чём он думал со вчерашнего вечера и, пожалуй, целую ночь, то засыпая, то вновь открывая глаза, чтобы понять, что очередная фантасмагория была лишь во сне.

Сколько бы Мечеслав не пытался припомнить поточнее, он не смог бы сказать, сколько лет ей на вид, даже примерно. А если бы не знал имени, то, возможно, в некоторые бы минуты сомневался, женщина перед ним, мужчина или неведомый диковинный зверь, лишь слегка похожий на человека. Хотя, когда Терновольская не играла, она, безусловно, была женщиной – и даже скорее красивой, чем нет. Мечеслав с Машенькой видели её в антракте – там, где фойе наполнилось шёлковым шорохом подолов и пряным душным ароматом. Терновольская стояла в углу, у ширмы, и о чём-то говорила с пожилым господином в очках, быть может, режиссёром – запросто так говорила, будто не была знаменем и не умирала взаправду несколько минут назад. (Там возле них расхаживала ещё одна особа в осенних тонах, с взбитыми рыжеватыми волосами, рассыпавшимися по плечам… Она ещё так хитренько взглянула на Мечеслава, будто знала его). Терновольская же только улыбалась, слушая своего собеседника, чуть рассеянно, но ловя и схватывая всё необходимое – как схватила налету бабочку.

А так, что он помнит… Длинные чёрные пружинки кудрей (где-то он уже видел точно такие же), Летенцию в отсветах пламени… А, и, конечно, ускользающая улыбка: «вы же не думаете, господа, что мы это по-настоящему?» Хотя, возможно, это и было самым настоящим, куда более настоящим, чем многое другое, что кочует с тобой ото дня ко дню.

«Разве ты не слышишь приближенья чёрных крыл?»

Блеск отразился от окна и сверкнул вспышкой. Пока Мечеслав жмурился от неё и не мог ни на что смотреть, откуда-то из щелей между домов налетел, зашумел в кустарнике ветер. Карусель скрипнула громче и остановилась.

Мечеслав подождал немного, не возобновится ли кружение, но оно не возобновилось. Он слез с сиденья, оглядел ещё раз вертушку в поисках неожиданных или испорченных деталей, из-за которых она двигалась сама по себе, ничего похожего не обнаружил. Что ж…

Оставим тайну тайне.

Уже покидая двор, он уловил знакомый шелест: невидимка вновь выслеживал его, но успел спрятаться за угол ближайшего дома, когда Мечеслав обернулся.

На провод села большая тёмная птица, за ней – вторая. Провод чуть покачался под ними, но вскоре затих.

Ветер в этом городе странный… Будто живой и чего-то ждёт.

Лампа отбрасывала жёлтый полукруг на стену и часть стола, этого вполне хватало, чтобы читать, не включая верхний свет. Мечеслав искал в энциклопедии про ринордийские катакомбы, он слышал о них что-то краем уха, но вместо этого завяз в разговоре императора Виктора IV с присланным гонцом по фамилии Пешиков.

«– Я же сказал, чтобы они были белыми.

– Но получились красные, Ваше Величество.

– Я же сказал. Чтобы они были белые.

– Наверно, это от крови, Ваше Величество.

– Я всё ещё хорошо отношусь к вам, господин Пешиков. Не повторяйте клеветы».

Речь шла о сотне воздушных шаров, которые должны были взмыть в небо в праздник Великого стояния. Имел ли место сей разговор на самом деле, история умалчивала, да и энциклопедия тоже. Но в легенде это осталось.

Мечеслав оторвался от затянувшей его страницы, он же хотел найти про катакомбы. Неужели нет ничего внятного?

Упоминания о них были разбросаны: немножко здесь, немножко там… Не помог даже алфавитный указатель. Но если они и вправду когда-то существовали – во времена ли Виктора IV, как утверждают слухи, или же в более ранние годы, – если было когда-нибудь хоть что-то отдалённо похожее, то вполне может быть, что именно катакомбы они с Мартином и нашли. Ведь лестница там точно была.

А если так… Если так…

Становилось даже немного не по себе от такой мысли. Всё равно как найти один из древних уничтожающих амулетов – мел или кирпич… Держать его в руке и знать, что вот он, настоящий, легенды не врали.

Одна из птиц хрипло крикнула и тяжело поднялась в воздух. От толчка провод закачался с новой силой. Вторая птица улетать не стала, только крикнула куда более тонким и ломким голосом, закачавшись вместе с проводом.

Мечеслав бегло перелистал страницы наугад, взгляд зацепился за угловатое, не очень ровное изображение чудовища-мантикоры, льва с лицом человека. «Мантикора была избрана активистами Нового времени в качестве символа власти слепой, уничтожающей, власти ради власти…» – успел прочитать он, но тут птица вскрикнула повторно, совсем уж надрывно и рухнула с провода вниз.

Мечеслав отвлёкся, поглядел на качающийся провод, затем подошёл к окну. На лужайке у дома никого и ничего не было.

Наверно, ему показалось: птица просто прянула вниз и улетела, резко сменив направление. Птицы, кажется, умеют так делать.

(Пожалуй, только чуть сложнее вышло бы убедить себя, что птица изначально была одна, а вторая ему почудилась).

В этом городе и впрямь странный ветер: кричит и поёт на все голоса.

Наконец их позвали: вход расчистили достаточно, чтоб можно было, чуть нагнувшись, пройти взрослому человеку.

Мечеслав спешил как мог, но всё равно опоздал: Мартин был уже на месте (вечное соревнование М и М, в котором никто не одерживал победу надолго).

– Я тебе ещё в седьмом часу звонил, глухая тетеря, – беззлобно осклабился Мартин. Мечеслав только отмахнулся: он торопился спуститься и теперь-то посмотреть.

Вход в пещеру хорошо укрепили: к аркам добавились теперь деревянные щиты и ограждения. Мечеслав по наклонной спустился до конца штольни, кинул взгляд вниз, покуда хватало света.

Да, там абсолютно точно ступени, ему не показалось в первый раз.

– Ну что? Увиделся со своей пещерой драгоценной? – Мартин неожиданно возник за правым плечом.

– Это ведь ступеньки. Ступеньки, так?

– Ну, положим.

– Ты не думаешь, что это могут быть катакомбы?

Мартин скептически приподнял брови, склонил голову набок:

– Я вообще не настолько уверен, что есть какие-то катакомбы.

– Но ступени? Ступени сделаны людьми? Что скажешь?

Мартин помолчал с минуту, всё так же скептически окидывая взглядом путь под землю.

– Не поручился бы. На самом деле, много вариантов.

Подождав испытующе, не добавит ли чего, Мечеслав озвучил:

– Но какой вероятнее?

– Я бы ни один не исключал. Может, и люди, может, само так получилось.

«Ну как так – само!» – хотелось воскликнуть, но он удержался: Мартину всё же видней, это его область (хотя в том, что ступени сделали люди, Мечеслав не сомневался ни на секунду).

Они выбрались из штольни, но перед тем, как подняться наверх, Мечеслав приостановился. Он никогда до того не рассматривал внимательно стенки котлована – всю эту землю, почву, сквозь которую они прорывались, дабы обеспечить всем лучшее будущее. Здесь действительно хватало песчаника: он залегал слоями, отдельные его обломки покоились на дне котлована. А ведь, по сути, – подумалось ему вдруг, – это много-много маленьких жизней, что пресеклись здесь когда-то, задолго до того, как сюда пришли они. Стенки почти отвесно уходили вверх, и там, далеко, синело высокое летнее небо. Мартин, стоявший у подъёмника, ожидал, пока Мечеслав подойдёт тоже.

– Местные нервничать начинают, – негромко проговорил он, когда Мечеслав поравнялся с ним. – Говорят, зря это всё затеяли, с раскопками.

– Местные? Рабочие или ещё какие-то?

– Они. Вроде как нехорошо может быть… Потревожим кого не надо. Всё это типа шуточки между делом, но я-то вижу, что их и впрямь пугает.

– Ты уж сам ли в это не поверил? – усмехнулся Мечеслав.

– Скорее нет, – Мартин пристально окинул взглядом площадку, когда подъёмник почти донёс их. – Тут, конечно, и старуха своё дело сделала… Пришла, накаркала.

– Какая старуха? – не понял Мечеслав.

– Предсказательница эта сумасшедшая. Она ж ровно перед тем явилась, как обвал случился, не помнишь? Совпадение, понятно, но… Знаешь, воздействует.

– А, старуха, точно… Я и забыл, как она приходила, – тот день снова всплыл в памяти, всплыло и другое. – Слушай, а та девочка, которая при ней была… Её здесь не видели?

Мартин рассмеялся:

– Я знал, что младшая тебе глянется больше.

– Не болтай ерунды, – рассердился Мечеслав. – Она просто искала меня, потому и спрашиваю.

– Ну раз уж сама искала, то грех не воспользоваться, – тот продолжал смеяться.

– Она малолетка, ну! – он с внушением посмотрел на Мартина. И, чтоб сменить тему, добавил. – Ты меня лучше со своей приятельницей познакомь. Тем более если, говоришь, она тебе не пассия.

– А познакомлю, – неожиданно серьёзно ответил Мартин. – Вот знаешь, просто так познакомлю. Вы чем-то очень похожи.

– Ну вот, это здесь.

Он замешкался на секунду перед порогом, но вслед за Мартином вступил в незнакомую квартиру.

Свет везде был притушен, только из-за дверей одной комнаты доносилось сияние – неяркое, будто бы в дымке. Казалось, здесь никто никого особо не ждал, но Мартин запросто подошёл и приоткрыл дверь. Оглянулся на Мечеслава:

– Идём, чего ты?

Сияние оказалось сиянием от камина – не настоящего, но очень искусной имитации: приглушённый свет лился из-за тонкой полупрозрачной ширмы, пятна его трепетали на досках пола и мебели вокруг, будто от настоящего огня, и даже, казалось, слегка веяло теплом (наверно, за ширмой замаскировался обогреватель). Женщина сидела перед камином в глубоком уютном кресле, взгляд её рассеянно блуждал в пространстве, а руки безмятежно покоились на подлокотниках. Огромный чёрный пёс – заострённые уши, мохнатый белый воротник – лежал у её ног. При виде людей он поднял длинную морду и глухо зарычал.

– Спокойно, свои, – хозяйка опустила руку, слегка погладила голову пса.

– Вечер, Мелисса, – весело кинул ей Мартин и прошёл мимо вглубь комнаты.

Женщина слегка кивнула ему:

– А это, я так понимаю, Слава? – она с интересом посмотрела на Мечеслава.

– Он самый, мой напарник. Познакомь, говорит, со своей приятельницей, а то одних малолеток норовят подсунуть.

– Неправда, не было такого! – он вспыхнул и с яростью воззрился на Мартина, пока Мелисса звонко рассмеялась, прикрыв рот кончиками пальцев. Мартин же, стоя чуть поодаль, сложил руки на груди и усмехался с видом «ну и что ты мне сейчас сделаешь?»

Мечеслав вновь повернулся к хозяйке дома:

– Такого правда не было. Я просто… просто хотел познакомиться с вами, чисто по-человечески…

– Да-да, прекрасно вас понимаю, – заверила Мелисса, успокаивающе подняв руку. – Это Мартин вечно норовит всё свести… Я вас понимаю, я сама такая же.

И, будто сейчас только вспомнив о чём-то важном, протянула ладонь для рукопожатия.

– Мелисса Таубанская. Рада знакомству.

Мелисса Таубанская… Пожалуй, где-то он уже слышал это имя, хотя на лицо она не казалась знакомой. Странное это было лицо – зыбкое, переменчивое в отблесках света… Волосы с ближней стороны высвечивались, с дальней – тонули в тенях.

– Вы ведь тоже с северо-запада? – спросила она. – Чувствуется отголосок тех мест.

– А вы там бывали? – удивился он.

Мелисса задумчиво улыбнулась:

– Я жила там одно время, – она повела взглядом, остановилась на двух белых чашках с золотистым ободком. – Берите кофе. Здесь на двоих, но Мартин его не пьёт.

– Гадость, – ответил Мартин из угла.

– Так северо-запад… – неторопливо, будто припоминая, продолжила Мелисса, когда Мечеслав устроился на небольшом кресле рядом. – Небоскрёбы, километры трясины, отделённость… Эти болота как будто побуждают тянуться вверх, не правда ли?

– Пожалуй, – кивнул Мечеслав. Колебания света наводили странные чары полуяви-полусна. – Ночами я иногда смотрел со своего балкона в небо и представлял, как когда-нибудь мы полетим туда, к звёздам.

Мелисса удовлетворённо кивнула и прикрыла глаза:

– К вершинам, к звёздам… В самый космос. Пусть кажется, что ты один, – это не так, с тобой сотни и тысячи, и всё, что имеет смысл, – это дотянуться до той, главной цели наверху. Это и в вас ведь есть. Так?

Кофе непривычно обжёг язык и глотку. Мечеслав подождал, чтоб не закашляться, спросил:

– Спирт?

– Коньяк. Самую малость.

– Что ж ты сразу не сказала, – Мартин подал голос из своего угла.

– Обойдёшься, – беззлобно кинула Мелисса. – Я, впрочем, больше люблю с мятой… Да, стремление ввысь – в этом весь северо-запад. Ринордийск – он совсем другой. Это… как бы объяснить… Вы видели когда-нибудь на сцене Магду Терновольскую?

– Да, совсем недавно, – с воодушевлением подхватил он.

– Тогда вы должны понимать, о чём я… Это игра ради игры, эффект ради эффекта. Жертва и тот, кто наоборот, в одном лице. Тысячи лиц, тысячи масок – в каждую следующую секунду он немного другой. И всё равно – всё тот же самый.

Она замолчала, и все замолчали. Только отсвет искусственного камина проблеснул в большом круглом глазе пса.

– Наверно, я понимаю, о чём вы, – медленно проговорил Мечеслав. – Тут бывают странные вещи… Сталкиваюсь и всё пытаюсь вникнуть в них, понять, почему так, а не иначе. Иногда кажется, что отгадки совсем рядом, но каждый раз… – он развёл руками. – Каждый раз ускользает и меняется. А потом и вовсе забываешь, что это было.

Мелисса кивнула:

– Ринордийск неодинаков с разными людьми. Кого-то подпускает ближе, кого-то годами держит на расстоянии. Есть люди, у которых как будто особая связь с городом: они чувствуют его здесь, изнутри, – она легко провела по шёлковым складкам своего халата. – Они в своём роде живые воплощения Ринордийска, его маленькие двойники. И когда городу плохо, им плохо тоже.

– Неужто вы один из двойников? – улыбнулся он.

– Нет, конечно. Это отнюдь не про меня, – повертев в ладонях белую чашку, Мелисса задумчиво вглядывалась в непрозрачную чёрную жижу, будто там можно было что-то увидеть или хотя бы одним глазком подсмотреть. – С тех пор, как поселилась в Ринордийске, я на самом деле занимаюсь тем же, чем вы.

– Тоже строите метро? – пошутил Мечеслав.

– Нет… Хотя заканчивала инженерный в своё время. Я поэт.

– Ах вот что…

Он вспомнил, где мог встречать имя Таубанской – да наверняка там и встречал. В журналах, в литературных колонках: все эти отзывы о «новых молодых» авторах: «Конечно, местами заметны и подражания – к примеру, Мелиссе Таубанской…»

– Но по сути мы заняты одним и тем же, – она склонила голову набок, полутени пробежали по её прядям – светлым или тёмным. – Поисками вслепую. Какой-то правды – большущей, важнейшей в мире правды, в небе или под землей, где только она есть. Псы могли бы найти дорогу в темноте, но мы… Мы вынуждены пользоваться только своими догадками и построениями и тыкаться наугад.

Мартин, стоявший до того поодаль с видом «взрослые люди, какую чушь несут оба», вставил:

– Не туда тыкаешься потому что.

Чуть улыбнувшись, Мелисса воздела руку:

– Да-да, твоё мнение мне известно.

– Какое мнение? – не понял Мечеслав.

– О браке и семье как способе излечения от бредовых идей, – она предупреждающе кивнула на Мартина. – Он это не о себе, так, абстрактно.

– Да мне-то нафига? – фыркнул Мартин. – О тебе забочусь.

– Думается, для подобной твоей заботы найдётся объект более подходящий, – ответила она с улыбкой, но смотрела при этом на Мечеслава. – Поэзия, как и любое другое призвание, – это прежде всего служение, посвящение себя без остатка одному делу, одной идее… Это, если хотите, вроде жречества. А у весталок нет семей.

– Многие этим не заморачиваются, – усмехнулся Мартин.

– Можно, конечно, не заморачиваться… – Мелисса по-прежнему глядела на Мечеслава. – Но человек, которому не повезло быть рядом, всегда будет на вторых ролях, только после призвания, а это, думается, оскорбительно для любого, – она покачала головой. – Кто ищет в глубинах, должен быть готов идти один.

В левом её глазу теперь тоже отражалось пламя – правый было не рассмотреть из-за потёмок.

– Вы не допили, – спокойно заметила она в следующую минуту (или спросила?), кивнув на чашку.

– Слишком много коньяка, – Мечеслав виновато улыбнулся.

– Да, я тоже часто не допиваю до дна, – задумчиво протянула Мелисса. – Иногда ведь это лучше – не доходить до самого конца. А ведь вам, Слава, повезло больше.

– В чём? – он даже встрепенулся, когда она неожиданно обратилась к нему по имени.

– В отличие от меня, вас Ринордийск не держит. Поэтому при желании вы всегда сможете уйти, чтоб искать что-то другое, где-то ещё – где захотите. И когда захотите.

– Ну и как она тебе? – спросил Мартин, без особого даже интереса, а скорее с интонацией «ну вот, а ты ожидал чего-то особенного?»

– Мне больше всего интересно, как вообще вы с ней пересеклись.

На вопрос Мартина не так уж хотелось отвечать (хотя тот наверняка и проводить вызвался для нескольких минут приватного разговора).

– Давнее дело, – Мартин отмахнулся. – Мы ещё по северо-западу знакомы, в столице она позже обосновалась. Да и на северо-запад тоже откуда-то приехала, кажется… Думаешь, она всегда такая была, не от мира сего? – он вдруг серьёзно посмотрел на Мечеслава. – На инженерном участвовала в проекте мультимодального телесигнала – который передавал бы запахи, температуру… Помнишь, были одно время такие идеи?

– Помню, – кивнул Мечеслав. – Лет десять назад.

– Вот. Она этим всерьёз занималась, пока вся их команда не развалилась. И ещё чем-то другим, сейчас не вспомню. Правда, и тогда уже была со странностями, – Мартин усмехнулся. – Говорила, что чего-то главного во всём этом – что мы делаем – всё равно нет и что пока не найдёт его, не успокоится.

Мечеславу хотелось повозражать: неясные устремления Таубанской были ему чем-то близки и сродственны, хоть и не во всём понятны. Но тут вечернюю тишину прервал отдалённый нарастающий крик:

– Ман-ти-ко-ра! Ман-ти-ко-ра!

Они остановились, чтобы всмотреться в компанию, кучкующуюся у старых синих елей.

– Ман-ти-ко-ра! Ман-ти-ко-ра!

Те стояли кружком, выбрасывая какие-то жесты внутрь, к центру круга, и скандировали всё громче и громче, впадая в раж.

Мечеслав прищурился, поморгал, но понятнее ему не стало.

– Что они делают? – спросил он.

Мартин скептично пожал плечами:

– Вызывают.

– Мантикору?

Круг несколько расширился: кто-то остался в центре, но что точно там происходило, отсюда было не разобрать; вставшие же по краям теперь усиленно аплодировали.

– Ман-ти-ко-ра! Ман-ти-ко-ра!

– Соскучились, – кивнул Мартин (они уже отдалялись от ёлок и компании). – Одни девы вокруг.

«Разве ты не слышишь приближенья чёрных крыл?» – пронеслось в голове.

Ника оставила печенье на столе и, кинув на Мечеслава и Георга оценивающий взгляд, оставила их тоже. Но они всё равно вышли на балкон: было жарко, а там хоть чуть-чуть продувало ветерком.

– А Машенька?.. – вспомнил вдруг Мечеслав.

– Гуляет, – Георг сдержанно, чуть смущённо улыбнулся в бороду. – Алексей её вытащил. В парк.

– В кои-то веки?

– Ага… – Георг кивнул, но всё равно, казалось, что-то его тревожило. Мечеслав покосился на него, пытаясь понять, думает ли брат примерно о том же, о чём он сам, сейчас, или тревога эта обусловлена какими-то иными причинами.

– Что за человек этот Алексей? – спросил он. Взгляд между тем по привычке обрисовывал линии домов и мелких построек внизу. Полосатый козырёк летней кафешки, красная роза в окне почти напротив – ах нет, это какой-то другой цветок…

– Нет, он хороший человек, хороший, – торопливо закивал Георг. – А странности… Они, конечно, у всех свои есть.

«И тогда уже была со своими странностями, – и тут же. – Это прежде всего служение, посвящение себя без остатка одному делу, одной идее».

– Георг, – он настойчиво попытался отловить взгляд брата. – Ты помни, что он поэт. Это… понимаешь, это особый коленкор людей. Они могут быть талантливыми, великими и вообще замечательными. Но нам, с нашей обычной человеческой жизнью, подчас лучше не связываться с ними слишком тесно.

– Ну, это не мне решать, а Машеньке… – протянул Георг, обозревая мельком окрестность.

– Ты ей так передай хотя бы. Не в плане отговаривать, просто… Чтобы была в курсе.

– Это да, это да, – пробормотал тот, по-прежнему не встречаясь взглядом с Мечеславом.

Он подождал, не скажет ли брат чего-то ещё, потом снова стал смотреть на притихшую летнюю улочку. На веранде кафешки сидело, кажется, несколько человек, вообще же было пустынно. Жара…

Георг явно размышлял над чем-то – над чем-то ещё, что, возможно, беспокоило даже больше. Озвучивать это он, по всей видимости, не собирался.

– Такая неуверенность тебе совсем не идёт, – попытался пошутить Мечеслав.

– Неуверенность? – Георг удивлённо вскинул голову. – А, ты, наверно, имеешь в виду… Я просто задумался.

– Ну да!

– Ну хорошо, есть одна вещь… Ладно, неважно. Это по работе.

– Так рассказывай.

Вот теперь он взглянул действительно неуверенно. Хотел было сказать что-то, сбился, повозил пальцем по балконному бортику и наконец заговорил, негромко и быстро:

– Послушай… Бывают у тебя такие моменты, когда кажется, что вот сейчас чуть-чуть заглянул в будущее, одним только глазком?

– Ты пообщался с предсказательницей? – улыбнулся Мечеслав. – Или сам в себе обнаружил пророческие способности?

– Нет, мои способности тут никак не причастны, – пробормотал Георг. – Это просто… бумажка, документ для архива. В общем, ничего выдающегося. По крайней мере, хотелось бы так думать.

– Ну и что за бумажка?

– Бумажка… – Георг нахмурился, бросил на Мечеслава быстрый взгляд. – Ладно, ты мой брат, в конце концов. Я тебе покажу.

Он исчез за дверью. Мечеслав не успел ничего спросить, и теперь оставалось только опираться на бортик и бесцельно рассматривать людей, что иногда проходили внизу.

Он насчитал двоих и ещё одну парочку, когда Георг снова появился в дверях балкона.

– Зайди лучше в кухню, – сказал он. – Тут уже не так жарко.

Мечеслав последовал за ним, переступил высокий порог. Георг убедился, что он вошёл, и только тогда принялся расправлять на столе какую-то бумагу.

– Вот. Можешь взглянуть.

Он приблизился посмотреть, что представляет собой бумага. Похоже на некий государственный указ – с гербом вверху страницы, с печатью и подписями. В чём, однако, дело и почему это так важно… Мечеслав перечитал дважды, но тут было мало понятного.

– И что это? – он вопросительно посмотрел на Георга.

– Не понимаешь? – тот внимательно глядел на него. Потом вернулся к бумаге и подчеркнул пальцем несколько отдельных строк. – Получается, что при любых неустранимых разногласиях или – или – особых обстоятельствах, требующих вмешательства, весь контроль переходит к одному человеку. Вот к нему, – Георг ткнул в фамилию в тексте.

– Что за особые обстоятельства?

– А это, Слава, может быть всё что угодно. Расплывчатая формулировка, – Георг озабоченно просмотрел текст ещё раз, пробормотал тихо. – Что-нибудь подогнать – это быстренько делается, легко так. Вот и конституцию же подгоняют, – он кивнул на бумагу. – Особо нигде не освещали, насколько я слышал… В архив пришла тихо копия – больше нигде ничего.

– А ты её вот так запросто домой притащил? – с укоризной проговорил Мечеслав.

– Нет, сама она лежит там, где ей положено лежать. Это я скопировал себе.

– Это разве разрешается?

– Нет.

Мечеслав улыбнулся, изумлённо покачал головой:

– Ты меня удивляешь всё больше и больше, – протянул он. – С каких пор ты стал вмешиваться в дела политические?

– Ты меня знаешь, я не лезу во всё это, – Георг отмахнулся. – Тут просто… Понимаешь, я вдруг подумал… так, представилось, что если это действительно во что-то выльется – не сейчас, года через три-четыре, – а я буду знать тогда, что видел же, видел этот документ, что я уже тогда подумал, что так будет, что это не сейчас неожиданно началось… Случись всё так – я же не смогу себе простить, что видел, держал в руках и даже не сделал копии и что теперь не доказать, что он вообще был, ещё тогда.

– Хочешь сказать, у нас срочно восстановится монархия? – Мечеслав рассмеялся.

– Я ничего не хочу сказать. Вполне возможно, это просто ещё одна бумажка, которая осядет в архиве и больше никак не проявит себя, – сейчас каждый день выходят указы, многие из них весьма странны. И если так, это было бы лучше всего.

– А что иначе?

– Иначе, думаю, заменят чем-то более солидным со временем. Чтоб однозначнее, без всяких там «неустранимых разногласий». А это, – он кивнул на бумагу, – возможно, и ликвидируют вообще.

Мечеслав усмехнулся:

– Я и не знал, что мой брат – латентный искатель компромата.

– Я и сам не знал, – нахмурился Георг. – Всё когда-то начинается впервые.

На столе задержалась белая тополиная пушинка – видимо, прилетела с балкона. Мечеслав задумчиво смахнул её.

– Если б мы жили во времена царя Гурголика, – заговорил он, – я бы сказал, что всё это для тебя плохо кончится.

– Ну, это вряд ли… – пробормотал Георг. И даже усмехнулся, но как-то не очень весело.

Посмотрев на него немного, Мечеслав кивнул на бумагу:

– Тебе лично это надо?

– Мне – нет. Всё, что сейчас надо мне лично, это нормально выспаться и желательно в отпуск до конца лета. Лучше – куда-нибудь за город. Но знаешь… Некоторые вещи сильнее нас. Ты видел когда-нибудь, как бабочки бьются о горящую лампу? Они ведь гибнут от этого. Но всё равно зачем-то туда летят. Так и мы иногда, как эти бабочки: знаем, что не надо, но всё равно идём… как будто что-то непреодолимо нас туда тянет.

Георг помолчал какое-то время, в глубокой задумчивости глядя сквозь пространство, потом, будто очнувшись, поспешно сложил документ.

– Думаю, ты понимаешь, что я тебе ничего не показывал, – проговорил он негромко.

– Без проблем. Семье тоже не покажешь?

– Зачем бы? Машенька всё равно ничего не поймёт в этом, только тревожить её без смысла…

– Ника?

– У Ники отличный слух. Думаю, она и так прекрасно нас слышала, – Георг кивнул на открытую дверь кухни.

Слышала Ника или нет, она ничем не показала этого, когда провожала Мечеслава до порога. Только взгляд – в который раз уже Мечеслав замечал его – взгляд существа в целом мирного, но которое будет защищать то, что ему дорого, не на жизнь, а на смерть.

Он пытался что-то ещё найти про катакомбы – теперь уже просто бегло листая страницы и ловя взглядом всё похожее.

Катакомбы. Ка…

«Карканье ворон традиционно предвещает беду. В примерах фольклора…»

Странно, но слова на листах энциклопедии рассыпа́лись, он никак не мог сосредоточиться на них. Никогда Мечеслав не помнил за собой такого.

Взбрело же ему копировать этот чёртов указ. Ладно, глупости, зачем об этом…

«Карты Терры (колода Терры) – одинакового размера миниатюры, изображающие людей разного статуса и рода занятий, а также отдельные сцены из их жизни, – известны со времён…»

Он не стал дочитывать, лишь скользнул взглядом по изображениям: император – недвижный каменный исполин на огромном троне; колдун, рисующий пламенные письмена прямо по воздуху…

Мечеслав прикрыл глаза и на минуту отложил энциклопедию.

«Если бы мы жили во времена царя Гурголика…»

Так, ну хватит. Ещё Виктора IV вспомнить, для пущей реалистичности.

А ведь точно. Мечеслав открыл глаза и с новым воодушевлением принялся листать страницы. Ведь с «императором-победителем» как раз и связывает катакомбы одна из версий, там и надо смотреть.

На этот раз ему повезло больше: про катакомбы быстро нашлось. Мечеслав с интересом погрузился в чтение.

Викторские тюрьмы охранялись на ура, и сбежать оттуда было практически невозможно. Однако, видимо, народная молва не любит невозможностей, и нескольким узникам (числом десять или пятнадцать) приписали не только попытку бегства, но и благополучное исчезновение из поля зрения императора и его верных прислужников. Говорили, что после некоторых приключений эти люди укрылись под землёй.

Всё это, конечно, мало похоже на правду. Но если только предположить, что кто-то из беглецов мог действительно уйти в пещеры, забраться так далеко, где не найдёт ни один человек… Ведь, если так, они могли жить там годами, своей тайной, для всех невидимой жизнью; может, даже обустроить там отдельный, подземный мирок – дома, улицы… подземные корабли для подземных рек.

Нет, ну это его, конечно, занесло, – Мечеслав усмехнулся. Однако вряд ли бы стали столько говорить о том, чего в природе никогда не существовало, ни в каком виде. Он пролистал немного вперёд, вчитался в зацепивший взгляд абзац.

«Фотографии ринордийских катакомб были сделаны И. Ларсеном, однако позже снимки оказались повреждены, и первоначальное изображение утратило всякую чёткость. Впоследствии фото были утеряны. Свидетельства же тех, кто видел снимки до повреждения, сильно разнятся между собой.

Из века в век всевозможные ясновидцы и предсказатели уделяли катакомбам повышенное внимание, приписывая им особую важность и даже роковое значение в жизни столицы…»

Следующий абзац, вдвое больше предыдущего, был полностью посвящён тому, каким пережитком является вера в ясновидцев и предсказателей и с какой лёгкостью можно разоблачить случаи их предвидения. Мечеслав уже знал подобные вставные абзацы наизусть и не стал дочитывать этот.

Кстати, а ведь Сибилла.

Если всё же приведётся увидеться с ней – может, она что-то знает о Железнистой долине и о пещерах под землёй?

– Нужна отмашка от собрания, – сказал Мартин.

– Была же уже!

– Тогда не знали, что здесь подземелья.

Одна мысль о том, что отмашки может не быть, повергала в бессильную ярость, будто отнимают нечто невыразимо ценное.

– И что теперь? – только спросил Мечеслав.

– Сказали ждать. До того, как будет их решение.

– С такими проволочками мы никогда не закончим, – проворчал он.

– Я тебе сказал как есть, – Мартин пожал плечами. – Должны собраться на выходных, после Дня стояния, тогда будет ясно окончательно.

– Что им не нравится, – пробормотал Мечеслав и неожиданно для себя взорвался. – Что им, чёрт возьми, не нравится? Они боятся, что своды укреплять надо будет? Так нам бы по-любому пришлось укреплять свод и стенки, только ещё и прорываться туда сначала. Или так не хотят отходить от плана? Это не собрание, это сборище бюрократов, которым, кроме своих бумажек с печатями, ничего не важно! Для них революции не наступило, они не знают, что сейчас Новое время и всё должно решаться совершенно по-другому!

– Вот им позвони и скажи, – оборвал Мартин. – Мне-то ты нафига это вещаешь?

Глаза его отсвечивали знакомым зеленоватым блеском: верный признак, что его что-то злит не на шутку, не стоит провоцировать дальше. Мечеслав заставил себя замолчать: ссориться им сейчас из-за далёких людей в собрании было бы довольно глупо.

– Ну, дожидайтесь тогда, пока отмахнут, – он сам махнул рукой и отошёл, оставив Мартина и всю рабочую братию. Никто из них не виноват в том, что снова придётся простаивать, даже собрание не виновато, – на самом деле он понимал это. У них какие-то свои согласования, свои договорённости – со столицей и кто знает с кем ещё. Но как же всё-таки глупо, глупо…