И тысячу лет спустя. Ладога

Мирослава не понимала, о чем те говорили, продолжала сопротивляться и так сильно упираться в землю пятками, что из-под слоя снега начала показываться липкая земля, смешанная с сеном. Мужчина был слишком силен, хоть и невысок, и каждая попытка освободиться доставляла Мирославе еще большую боль. Она чуть не вывихнула себе руку!

Бруни бегал кругами вокруг хозяйки, рычал и, наконец, вцепился пастью в икру мужчины. Олег простонал от боли, но Мирославу не выпустил. Алинка пыталась отогнать пса, чтобы спасти друга, но Бруни и ее цапнул за пальцы.

– Пожалуйста, отпустите! За что?! За что?! Мой муж уже ищет меня… Он где-то рядом! Вы все сядете в тюрьму!

Олег продолжал тащить ее в сторону одной из избушек, что выглядела лучше остальных, и спорить с женщиной, пока та облизывала пальцы от крови. Пса схватили другие мужчины и прижали к земле. Один из них сел на Бруни всем своим весом и отпустил только тогда, когда Олег и Мирослава уже зашли в землянку.

– Тебе не сносить головы, если правда вскроется! Что ты упрятал ее! – причитала Алинка, все еще следуя за Олегом и Мирославой.

– Он не тронет меня, – сжав челюсти, бросил Олег и вошел в землянку, пропуская пленницу вперед. – Не посмеет! Иначе нашему перемирию придет конец! И надо бы уже! Сколько можно!

– Ты уводишь чужую рабыню! Да, у них другие боги, но неужели и ты позволил бы кому-то осквернить своих? Эта девушка принадлежит их богам, Олег! О каком перемирии ты говоришь? Как только мы вякнем, нам всем перережут глотки! Вот и все наше перемирие! Признай уже, что мы и сами их рабы!

Он хлопнул дверцей прямо перед носом своей соседки, не желая больше ее слушать, и оставил Алинку вместе с псом снаружи, который по-прежнему то скулил, то скалился, но уже никого не трогал. Как только Олег освободил Мирославу из своей сильной медвежьей хватки, она зажалась в углу и заплакала еще сильнее. У нее случился срыв.

– Пожалуйста, умоляю… не трогайте меня… Просите все, что хотите… только не трогайте. Я совсем недавно потеряла ребенка. Вам не понравится.

Ее бледное веснушчатое лицо покрылось красными пятнами. Мокрый нос и глаза опухли. Она умоляла. Мирослава забилась в угол избы, опустилась на пол и прижала к себе колени, будто это спасло бы ее от насилия. Все последние годы жизни с мужем пробежали перед ее глазами. Она думала, что уже и не так несчастна, как ей тогда казалось. Как она вообще могла быть недовольна своей жизнью?! Как она могла быть недовольна мужем, таким родным Александром?! Как она смела просить развода?! Вот и карма не заставила себя ждать!

– Саша! – она закричала так громко, что Бруни перестал скулить снаружи. – Саша!

Ее голос был больше похож на рык или на вой, и даже если бы Саша был рядом, он бы не узнал своего имени – таким отчаянным и горьким был этот крик. Однако Олег был напуган не меньше. Вытянув руки вперед, он сделал шаг навстречу незнакомке, чтобы показать, что он не опасен.

– Если будешь продолжать так верещать, то тебя тут же сыщут. Тебя и в крепости, наверное, слыхать!

Он сделал еще два шага вперед.

– Ах! – Мирослава громко воскликнула и, теряя сознание, завалилась на бок.

Олег тут же поднял ее на ноги, потряс и слегка ударил по щекам. Веки Мирославы едва дрогнули, но так и не открылись. Она была в сознании, но слишком истощена. В ушах свистело.

Олег уложил девушку на скамью и укутал. Снаружи снова донесся вой не то собаки, не то волка. Олег вовремя опомнился и запустил зверя внутрь, чтобы тот не привлекал лишнего внимания. Бруни вскочил на лавку к хозяйке и принялся лизать ее лицо. Мужчина сел на лавку напротив и тяжело вздохнул. Он смотрел на девушку и удивлялся ее красоте.

– И как такое можно отдать огню? Все боги восстанут и прогневаются… вся земля тогда станет для нас общим пожаром… Алинка говорит про их и наших богов, что похожи они… Но только я не верю, что мои боги приняли бы такую жертву… Мои боги мудры…

Он сидел так с полчаса, смотрел на незнакомку и думал о том, откуда ей было взяться в воде. Если незнакомка впрямь была рабыней и сбежала из крепости, неужели она решила утопиться? Упала ли случайно?

Минут десять погодя в избу все же вбежала Алинка. Она сообщила, что из крепости приехали всадники.

– Говорят, ты сказал Ефанде, что видел девчонку, вот и пришли по твою душу! Не гневи богов! Отдай ее! Иначе они всех нас перережут! Забыл, что было прошлой весной? Мало тебе было?

– Тише ты, Алинка! – рявкнул Олег. – Я же сказал, он не тронет меня. А значит, не тронет и моих людей. Я слишком высокую цену заплатил за нашу свободу!

– Да этот варяг только и ждет повода, чтобы перерезать нас всех! Прошу тебя, открой глаза!

– Ефанда сказала, он в Новгороде, – противился Олег. – Поехал на переговоры. Это значит, все воины сейчас с ним, а те, что остались – слабы. Они не возьмут оружие. Не сей смуту попусту.

– Так, возвращается… – вздохнула Алинка, потерявшая силы спорить с Олегом. – Сегодня-завтра возвращается, потому и надо бы ее вернуть…

Его лицо помрачнело. Брови сдвинулись.

– А что если… она и впрямь… Лада? И боги нас проверяют? Проверяют, не предали ли мы их, променяв на варяжских?

Алинка и не знала, что ответить. Что-то было в его словах. Олег приказал Алинке следить за гостьей, а сам вышел из избы, чтобы встретить всадников, прибывших из крепости за рабыней.

Мирослава приходила в себя медленно. Последний раз она так чувствовала себя в тот день, когда отходила от наркоза в больнице. Тело было неподвластно ей. От малейшего движения голова шла кругом. Она чувствовала, как долгое время над ней стояла женщина, жгла какие-то травы и говорила сама с собой шепотом, возможно, молилась или читала заговоры. Спустя час Мира осталась совсем одна в полной темноте. Хороший сон помог прийти в себя. Олег так и не вернулся.

Мирослава нащупала Бруни. Он послушно лежал в ее ногах, согревая их в мартовский холод. Она с трудом слезла с лавки, взяла тулуп, что получила в обмен от девушки, и выскользнула из избы, держа Бруни за ошейник. Во дворе стояла гробовая тишина. В окнах некоторых жилищ был свет: видимо, жгли лучины. Во дворе никого. Хороший шанс, чтобы сбежать. Пришлось дать глазам привыкнуть к кромешной тьме, чтобы хоть что-то разглядеть. Как портится человеческое зрение, привыкшее к электричеству! Она схватила один из факелов, воткнутых в хрустящий снег у деревянного идола.

– Ну и техника безопасности…

Мирослава уже подходила к воротам, ведущим из деревушки, как вдруг Бруни чего-то испугался и громко завыл. В соседней избе послышались шаги.

– Бруни! – заругалась Мирослава, пытаясь открыть засов дрожащими руками.

Щелчок. Свобода.

– Бежим, малыш!

До реки оставалось метров сто.

– Как и любые другие племена, славяне всегда строили общины рядом с источником воды. Вероятно, это все-таки была одна из тех необычных современных общин, что сохранила обычаи и язычество… Странно, что мы с Сашей упустили этот момент, когда строили свой маршрут. Не славяне, а сектанты, ей-богу! – объясняла она Бруни на ходу, будто пес мог понять хоть словечко.

Мирослава стояла на берегу Волхова. Она с опаской смотрела на реку, освещая ее факелом. Лед еще даже не начал таять, а берега можно было отличить только по пологим склонам – так сильно они были припорошены снегом.

– Как можно было провалиться под лед?.. Он же… Ладно, тут метров двести перебежать… Ты справишься.

И она справилась. Лед был твердый, плотный и абсолютно безопасный. Бруни верно бежал за хозяйкой, но посреди реки вдруг остановился, завыл и заскреб лапами по льду. Мирослава пригляделась, опустила факел и увидела ту самую прорубь, из которой ее достали. В глазах снова потемнело.

– Ко мне!

Пес продолжал скулить и скрести лед когтями так, будто там кто-то прятался.

– Бруни! Ко мне!

Мирослава перешла на тот берег и обернулась. Бруни до сих пор стоял у проруби и пристально, почти по-человечески, смотрел на хозяйку. Наконец, он сдался, медленно и, опустив голову, нехотя пошел вперед.

Тогда ей вдруг подумалось: как она могла упасть под лед, если сейчас он даже и не думал трещать под ее ногами? Она ясно помнила, как бежала за Бруни по этой самой реке, на этом самом месте, а поймав его, села рядом, чтобы пристегнуть поводок к ошейнику. Тогда-то лед вдруг и затрещал, завыл, и вода проглотила ее, как маленькую рыбешку, даже не дав возможности опомниться. Разве толстый лед ломается от веса тела так быстро? Разве не должны трещины поползти паутиной, как это бывает в фильмах, а главная героиня бежать и бежать, чтобы спасти свою жизнь?

Они шли около двадцати минут, когда Мирослава, теряясь в догадках, снова остановилась.

– Где-то здесь должна быть могила князя Олега… Пещеру тоже не могу найти… возле которой я упала…

Она пощупала свои карманы в поисках телефона.

– Ужасная привычка!

Они бродили еще полчаса вдоль реки, но ничего похожего из того, что она искала, не было. Ни домика, в котором они остановились с мужем, ни могилы Вещего Олега, ни намека на село. По ее замерзшему лицу посыпались горячие слезы. Отчаяние, обида, усталость, страх, непонимание – все чувства смешались и давили изнутри. Она горько и громко плакала, не стесняясь своих слез, ведь никто ее не мог услышать, и продолжала идти вдоль берега уверенным шагом. Тогда ей стало стыдно от самой себя. Столько дети не плачут, сколько она пролила слез за последний день.

– Не переживай, малыш, – она утерла нос рукавом своего полушубка и заметила, как неприятно он пахнет. – Через десять минут или через десять часов… река все равно приведет нас к людям. Волхов идет от Новгорода к Ладожскому озеру… Так что куда-нибудь мы точно придем! Без течения не могу определить, в какую сторону… Так, Бруни! Думай со мной! Солнце садится на западе…

Она остановилась, чтобы вспомнить, где именно было солнце, когда она была окружена сектантами.

– Там, где солнце, там и запад… по левый берег реки… Ладожское озеро находится на севере… а значит… сейчас мы идем в обратную сторону. Когда мы упали в воду, мы были недалеко от нашего домика, но когда вернулись к проруби, село словно исчезло.

Мирослава села на колени и опустила голову.

– Я что-то упускаю… Может, нас вытащили из другой проруби? Нет, невозможно… мы были под водой недолго, иначе бы… Как можно потеряться в трех соснах?! Что за топографический кретинизм! Твою мать, соберись! Так, нужно снова вернуться к проруби и начать все сначала… Я просто пошла не в ту сторону… Село же не могло исчезнуть, верно? Наверняка Саша уже вовсю ищет меня вместе с полицией.

Сердце бешено забилось в груди. Ей казалось, что оно вот-вот вырвется. Больше не было сил плакать, и ее рыдания переходили то в истерический смех, то в удушающий кашель. Хотелось домой, хотелось есть и пить, хотелось залезть в теплую постель и прижаться к мужу.

– Поехали! Поехали! Вдруг ты найдешь вдохновение! Боже! – она громко кричала в сторону леса, пародируя мужа, но даже эхо не соизволило вернуться к ней. – Саша… ты ведь был всегда прав… Я пропаду без тебя…

Вокруг не было ни единого намека на фонарь или источник света. Стояла немая, но такая оглушающая тишина. Удивительно, но российский Север не отличается суровыми зимами как Сибирь. Однако ветра здесь самые злые, мокрые, холодные и пронзающие насквозь.

Мирославе вдруг стало стыдно от того, что она винила мужа в его холодности ко всему кроме денег. Как-никак, но он впервые старался сделать хоть что-то, чтобы спасти их отношения. Нет, Александр не повез ее в Старую Ладогу ради встречи с риелтором. Это было лишь всего удачное совпадение. Он повез ее туда ради ее книги. Не иначе. Она так решила. Она так хотела думать. На том Мирослава успокоилась и смогла найти в себе силы идти дальше. Медленно. Шаг за шагом. Прислушиваясь к скрипу снега и каждому шороху и выставляя руки перед собой, чтобы никуда не упасть и не оступиться. Факел давно потух. Ее удивило, как много снега появилось в лесу за один только день. Неужели его насыпало, пока она спала в землянке? Будто март сменился декабрем.

Бруни послушно шел рядом. Казалось, ему самому было страшно и холодно. Мокрая шкурка покрылась льдом. Хвост опустился и дрожал.

Спустя пару часов Мирослава не выдержала и нашла ближайшее дерево, чтобы возле него помассировать околевшие ноги. Было сыро и жутко. Пальцы онемели от холода и сырых сапог и почти не двигались. От нервов скрутило живот. Она вдруг громко и протяжно рассмеялась. Если бы кто-то мог слышать ее в тот момент, то посчитал бы умалишенной.

– Как легко писать книжки! – не переставая смеяться, она говорила сама с собой. – Делаешь этого смелым, того красивым, а другого богатым! Пишешь так, как тебе удобно, красиво и интересно… и людям нравится, они читают. Но оказались бы они сейчас на моем месте, тогда больше не брали бы эти чертовы книги в руки… Все ложь… Ложь! А еще вот эта… ложная смелость! Я бы никогда не написала, что мой герой распустил нюни из-за того, что упал в воду и потерялся в лесу! А если бы написала – читатели бы с отвращением бы закрыли эту книгу и обвинили моего героя в трусости и тупости! Но черт возьми! Нет и нет! Это чертовски… страшно… и больно. Даже просто упасть в ледяную речную воду… страшно…

Мирослава закрыла глаза, опустилась вниз и, обняв себя за колени, прижалась к стволу березы еще сильнее. Затем она обняла Бруни.

– Держись, малыш. Согревайся. Забирай мое тепло. Уж лучше я сама замерзну.

На некоторое время она уснула от истощения. То могло стоить ей жизни, и она больше бы никогда не проснулась. Если бы не Бруни, который, защищая хозяйку, вдруг начал лаять куда-то в темноту.

Мирослава вздрогнула, осмотрелась и покрутила головой.

– Что случилось, дружок? Что там? На кого ты лаешь? Кто там?

Ей стало страшно от мысли, что она могла уснуть навсегда. Тогда она потянулась к ногам, которых больше не чувствовала. Сняла все еще влажные ботинки и принялась массировать пальцы.

Где-то вдалеке зашевелились кусты. Бруни залаял еще громче. Через несколько мгновений звук и вовсе усилился. Снег скрипел все сильнее и сильнее, а шаги становились все ближе. Мира протерла глаза и увидела тусклый круг света, приближающийся к ней. Она закричала о помощи, но изо рта вырвался лишь неуклюжий хрип. Она кричала еще и еще, пока голос, наконец, не начал прорезаться. Круг остановился на месте, а затем еще с большей скоростью начал убегать от нее.

– Пожалуйста! Стойте!

Мирослава на скорую руку обулась, побежала за светом и вскоре поняла, что кто-то намеренно бежал от нее прочь. Возможно, этот кто-то был такой же напуганный, как и она сама. Бруни следовал за хозяйкой. Свет привел их обратно к реке, и благодаря полной луне видеть стало проще. Человек, бегущий от нее, упал, выронил факел и скатился вниз по склону к реке. Это дало Мирославе время, чтобы нагнать его и перехватить свет. Бежала она как могла, даже, скорее, ковыляла, потому как больше не чувствовала пальцев на ногах. Мирослава подняла факел и аккуратно спустилась вниз, осветив себе путь.

Беглецом оказалась молодая девушка. Она была почти раздета, ее босые стопы горели от снега. Сорочка была разорвана в нескольких местах и едва прикрывала вздымающуюся от тяжелого дыхания грудь. Либо ее кто-то насиловал, либо она сбежала откуда-то, даже не успевши одеться. Увидев Мирославу, девушка немного успокоилась, засмотрелась, но держалась в стороне, изучая ее и не собираясь подходить ближе, будто зверек, загнанный охотником в угол.

– Ты… ты тоже попала в беду? – Мирослава сделала шаг навстречу, но девушка попятилась от нее и всмотрелась вдаль, за спину Миры, словно выискивая кого-то.

– За тобой кто-то гонится? Эй? Ты такая же как я? Не молчи, пожалуйста. Давай поможем друг другу. Кто эти люди? Ты знаешь их?

Вдруг беглянка соскочила с места, толкнула Миру, сбив ее с ног, и, не забрав огня, побежала прочь. Позади послышались мужские крики и лошадиное ржание. Бруни лаял как не в себя, только привлекая и направляя всадников еще больше.

Через несколько мгновений мужчины, словно молнии, подлетели к Мирославе. Не желая разговаривать, они связали ее и бросили к четвертому наезднику в сани, который был медленнее всех и как раз подоспел, когда мужчины закончили с веревками.

Бруни, защищая хозяйку, накинулся на одного из мужчин. Тот ловким движением руки достал из-за пояса нож и ткнул пса в грудь чуть выше левой лапы, ударил локтем по черепу, и пес, взвизгнув, упал на спину и скатился в овраг.

Мужчины громко говорили между собой на своем языке, и хотя Мира не понимала слов, она чувствовала, что происходит нечто неправильное. Ей настолько хотелось спать, есть и пить, что даже если это было похищение, то оно давало ей больше шансов на выживание, чем суровая ночь в лесу. Однако она не могла найти взглядом Бруни и не знала, возьмут ли мужчины его с собой, пойдет ли он рядом. Она попыталась пошевелиться, чтобы осмотреться и убедиться, что пес в порядке, но не смогла: веревки оказались слишком тугими.

Всадники развернули лошадей в обратную сторону и тронулись в путь. Один из них поравнялся с санями на минуту-другую, и Мирослава узнала мужчину из деревушки. Олег вел свою лошадь рядом и не переставал смотреть в лицо Мирославы.

– Как же так, дева? Разве я не оставил тебя в землянке в сохранности, глупая… – прошептал он, чтобы не слышали другие.

Мирослава почувствовала на себе его взгляд. Связанная, она едва могла двигаться и дышать. Однако одного ее взгляда было достаточно, чтобы Олег мог понять: она не просто боится его, он мерзок ей и отвратителен. Она не могла знать, что именно он отвел этих всадников подальше от поселения, солгал, что девушка сбежала, и заставил их выйти в лес на поиски. Олег рисковал своей головой, чтобы отвести от нее беду, которую она сама же к себе притянула, последовав за факелом, как мотылек за огнем.

– Где мой пес? Мой пес… Ты… животное… – прошипела она, но Олег, не понимая слов, только покачал головой и подстегнул лошадь. – Какие же вы все животные… будто… варвары… будто… – и тут она осеклась, не решаясь сказать вслух то, о чем подумала.

Когда Мирослава смогла отогреть ноги в санях, сил прибавилось. Она кричала и звала на помощь, звала Бруни. Она кричала еще больше, когда всадники подъезжали к знакомой крепости. Ее главная башня виделась в лунном свете. Хоть кто-то из деревни должен был услышать… Хоть кто-нибудь…

– Олег! Натяни ей мешок на голову! – еще один голос оказался ей знаком.

Глеб развернулся к брату, идущему позади, достал из тряпичной сумки на поясе мешок и кинул его Олегу. Мешок попал точно ему в руки.

– Не буду, – покачал головой Олег и с жалостью посмотрел на девушку, которая держалась за бочину саней и хрипела, пытаясь выдавить из себя еще один крик о помощи.

– Ты? Трэлл⁹? – Глеб обратился к четвертому всаднику, что был со стороны варягов, живущих в крепости, и как раз тащил сани. – Заткнешь ей рот? Нет? Какие мы все нежные! Словно бабенки!

К третьему всаднику Глеб обращаться не стал: то был один из варяжских дружинников, посланный командовать, и нарываться на него было опасно. Глеб забрал мешок у Олега, спешился, подошел к Мирославе и затолкал ей в рот кусок ткани из своего кармана. Затем последовал сам мешок. Он затянул его на шее потуже, чтобы девушке точно не хватило воздуха на крики, и она не тратила его зря.

– Всегда было интересно, отчего ты так ненавидишь женщин? Или боишься их? – вздохнул Олег, глядя на своего младшего брата, пока тот завязывал мешок. – Иль варягам теперь тебе одно удовольствие служить?

Глеб ничего не ответил, только опустил глаза, будто от стыда, сел обратно на лошадь и подстегнул ее. Уже у ворот он шепнул брату:

– Ты хоть попроси за нее немного монет, пушнины или, может, еще какого добра. Конунг наградит нас за девушку щедро. Зима холодной была. Подумай о своих людях. Ты слишком мягок, и твое большое сердце никого не прокормит. Иначе скоро все перейдут на сторону варягов, и мы вовсе без людей останемся. Я слышал, что за красивую белую рабыню можно семьдесят, а то и восемьдесят серебряных дирхамов получить!

– Конунга нет в крепости, – ответил Олег, сглотнув ком в горле. Он и не знал, что еще сказать. Не знал, как брать монеты или пушнину за девушку, которую отдает на верную смерть, отдает огню. – И я не могу продать конунгу его же рабыню.

– Завтра или послезавтра он будет здесь, – вставил четвертый всадник, варяжский раб, аккуратно вынимая девушку из саней и придерживая ее за талию. – Из Хольмгарда он привезет немало добра. Попросите, Олег. Линн была дорогой женщиной для его покойного друга. А значит, и для конунга. Я пока отведу ее к ярлу¹⁰ Харальду.

– Линн? Значит, так ее зовут? – прошептал Олег, но так тихо, что никто и не услышал его вопроса.

– Кстати, – трэлл с мягкой улыбкой на лице уже обращался к Глебу, – Здесь вы действительно получите за рабыню монет семьдесят… пять… а вот на юге их продают по две тысячи! – и сказал он это вовсе не потому, что поддерживал торговлю рабами, а потому что любил говорить о том, что знает лучше всех.

– Кажется, теперь я знаю, как разбогатеть! – отшутился Глеб. – А, Олежа! Слыхал? Нам пора самим купцами становиться! К черту этих варягов! Поедем-ка с тобой, куда глаза глядят? А?

Олег знал, что Глеб в жизни не покинул бы Ладоги. Нечто держало его здесь. И это был не старший брат. Глеб спешился, чтобы последовать за трэллом в крепость.

– Ты куда? – Олег окликнул его, с любопытством рассматривая. – Разве были еще какие-то поручения?

– Я… – Глеб обернулся на крепость, будто выигрывал время, чтобы собраться с ответом. – С нашей сестрой повидаться.

– Она уж спит в такой час… – протянул Олег и принялся ждать, какое еще оправдание найдет брат для своих странных тайных дел, по каким он часто пропадал во вражеской крепости. – Да и разве не виделся ты с ней днем?

– К чему эти вопросы, брат? – не собираясь менять своего решения, Глеб рявкнул и взялся за поводья, чтобы отвести коня в стойло.

– Уж не заделался ли ты сам варяжским другом? – Олег только слегка улыбнулся и погладил лошадь по шее. – Ты же знаешь, что бывает за предательство? И то, что от богов ничего не утаить?

– Уж не ты ли сам отдал собственную сестру в жены варягу? – последовал колкий ответ.

Олег только вздернул подбородок, улыбнулся и мягко кивнул. На этот раз он признал поражение в словесном споре.

В крепость вошли все, кроме Олега: его брат Глеб, варяжский дружинник и трэлл. Сам же Олег немного погодя помчался галопом к месту, где остался раненый пес, но не нашел ничего, кроме красных капель на снегу, ведущих к проруби, из которой и появилась таинственная дева.

– Кто ты такая?.. – прошептал Олег, наматывая круги вокруг черной дыры. Лед был крепким и безопасным.

Он спешился, чтобы напоить лошадь, провел рукой по кромке льда и нащупал кусочек шерсти, который, вероятно, зацепился, когда пса доставали…

– Или когда он прыгнул обратно, – закончил Олег свою мысль вслух.