Лекарство

****

Семь вечера, а я до сих пор не готова к отъезду. На самом деле, мне и готовить-то нечего. Поэтому когда Мирилин стучится в дверь, я тяну до последнего, пока ее медно-красная голова не просовывается в щелочку.

– Выезжаем через полчаса.

На кровать опускается походный рюкзак. Судя по звуку, тяжелый.

– Снаряжение и тренировочный костюм. И еще, – она опускает на подушку вязаный дымчато-синий шарф, – думаю, тебе пригодится.

Когда я спускаюсь, на подъездной площадке уже настоящий ажиотаж. Не меньше сотни стражей, если не больше. Кто-то загружает дорожные сумки и защитные чехлы в багажники двух внедорожников. Кто-то проверяет упругость колес, решая, нужно ли их подкачать, пока другие наблюдают за разворачивающимся шествием со стороны. Мне требуется пара минут, чтоб понять – здесь все. Все сиринити, живущие в поместье. Молодые, старики, дети. Даже те, кто, как видно по оттенку кожи, нечасто покидает свою комнату. Неужели они пришли проводить нас? Невероятно. Некоторые подходят ко мне, пожимают руку, желают удачного пути. Другие – молча кивают вслед. Некоторых я уже видела. Например, Пейшенс – девушку с волосами цвета вишни. Такая хмурая, надменная и вечно недовольная. Ее взгляд трудно не заметить. Будто кирпичом по голове. Прямо как у Блэквуда. Они, случайно, не дальние родственники? Хотя вряд ли на двоих в семье хватило бы столько яда. Замечаю точеную фигурку Мирилин. Она в багажнике внедорожника, загружает здоровенный баул, который подает ей Личи. Направляюсь к ней, но Блэквуд перерезает мне дорогу. Проходит мимо, закидывает сумку в багажник. Делает вид, что меня здесь нет. Будто почувствовал, что я о нем думала. Ну и ладно. Так даже лучше, лишь бы не бросался на меня с кинжалом. Иногда я все же чувствую на себе тяжесть его взора. Холодного, колкого, ржавого, как крышка консервной банки, отсыревшая под проливным дождем. Так смотрят на человека, приговоренного к пожизненному за убийства детишек или на дождевого червя. Хотя последнее более точно подходит. А в академии еще говорят, что я чокнутая. Бросаю свой рюкзак на общую кучу, когда слышу шаги позади.

– Это тебе.

Маленькая темноволосая девочка протягивает мне что-то в раскрытой ладони.

– Мне он приносит удачу и тебе принесет.

Камень в виде полумесяца. Странный амулет, но если он действительно удачливый, он мне понадобится. Не успеваю и рта открыть, как за ее спиной вырастает Марена.

– Кити, не доставай Сильвер. У нее и так забот хватает.

Она подталкивает малышку в спину, и та растворяется в толпе.

– Это ваша сестра?

– Так заметно?

Губы Марены расплываются в самодовольной ухмылке. Видимо, мысль, что у нее есть не только противный брат-близнец, но и младшая сестренка, ей приятна. Вещи загружены, автомобили готовы к отъезду. Но только я собираюсь забраться в салон, как Мирилин тычет в меня в бок локтем. Показывает куда-то в сторону. При виде приближающейся седоволосой фигуры я отступаю от машины.

– Alors, c’est le temps⁷. Надеюсь, ты готова к превратностям, уготовленным для вас судьбой.

Руки Кристиана, бледные, массивные, словно каменные глыбы, опускаются на мои плечи.

– Не стоит страшиться.

– Я и не боюсь.

Он улыбается. Видимо, тоже чувствует, как мои вены бешено пульсируют под его ладонями.

– Страх – это нормальная реакция. Не стоит его стыдиться, но и отрешаться не нужно. Его нужно просто принять. Как бы ты ни отрицала, это путешествие важно не только для нас, но и для тебя. Оно изменит твою жизнь.

– Надеюсь.

– В тебе живет неутомимая доблесть, Сильвер. Об этом свидетельствует не только твои повадки, но и твой выбор. Пускай этот дар помогает тебе.

Не знаю, что ответить, поэтому просто киваю. Такого откровения я точно не ожидала. Можно подумать, он действительно за меня переживает. Стук дверцы, скрип оседающего снега – машина трогается с места. Наблюдаю, как тает в темноте силуэт поместья точно рисунок на запотевшем стекле. В груди медленно затягивается узел, словно легкие свернулись подобно закрывающемуся с приходом ночи цветку. У меня дурное предчувствие. Не знаю, что ждет меня там, за тысячи километров от цивилизации и прав ли Кристиан насчет моего происхождения. Но в одном, думаю, он не ошибается – это путешествие изменит мою жизнь.

Часть II.

Глава 4. Дорога в никуда

Я человек довольно скучный. У меня мало друзей, даже знакомых можно сосчитать по пальцам. Я не увлекаюсь джампингом, дайвингом, оригами. Не хожу на вечеринки, да и вообще редко хожу дальше своей улицы. Мои увлечения просты, интересы однообразны, времяпровождение – неизменно. И даже то, что я считаю весельем, другой посчитает прожиганием времени. И как, спросите вы, такой человек может быть носителем самой редкой группы крови в мире? Разве «редкий» не синоним «уникального»? Особый состав, особая кровь, особый человек. Но нет. Это не я. Определенно не я.

– Странная палатка.

Уилл обходит вокруг сооружение на металлическом каркасе, больше напоминающее побитого слона, чем место для ночлега.

– У меня было мало опыта в подобных вещах.

Неудивительно. Последний раз я собирала палатку в летнем лагере лет в двенадцать.

– Ничего. Опыт строится на

ошибках.

– Судя по этому сооружению,

твой опыт будет бесценным.

Это Лим. Вижу его возле капота внедорожника. С ним Марена и Скретч. Выгружают экипировку. Мне не нравится, что с ними Скретч. Надеюсь, он не будет грубить, как при нашей последней встрече. Не понимаю, зачем все эти крюки, палки и веревки. Уилл объясняет: чтоб добраться до границы, придется в буквальном смысле перейти через горы, поэтому снаряжение как никогда кстати. Наверное, я должна их поблагодарить, что все продумали, но, честно говоря, пока не хочется. Перед отъездом Кристиан провел небольшой инструктаж. По его словам, лекарством владела некая Тара – провидица сиринити. По несчастливому стечению обстоятельств, она вместе с группой стражей оказалась в ловушке при облаве на врата и была заперта на Другой стороне. Наша задача – добраться до стены, открыть врата и отыскать Тару (вернее, ее останки). Найдем ее, а вместе с ней и лекарство. Все просто, но почему-то мне это не нравится. Кстати, стражей, которые не успели перебраться за стену, сиринити называют падшими. Иронично, правда?

Если бы я знала, что придется подниматься в горы, потратила последние дни на что-то полезнее экскурсии по окрестностям. На пробежку или зарядку. Хотя это вряд ли что-то изменило. Я не занималась спортом со дня окончания курса физкультуры в старшей школе. Поэтому сейчас моя физическая форма оставляет желать лучшего. Икры тяжелеют, сухожилия натягиваются стальной проволокой, царапая кожу, что уже говорить об одышке. А ведь это только начало пути. Надеюсь, дальше будет легче. Тщетно.

С каждым шагом воздух все сильнее ударяет в грудь. Природа решила, что выступы даются нам слишком легко и накалила обстановку, пустив в глаза снегопад. Теперь я понимаю, что чувствуют альпинисты, покоряя Эверест, хотя им еще сложнее. В конце концов, это всего лишь Блу-Маунтинс.

Вечер. Настало время искать место для ночлега, а я уже еле волочу ноги. Усталость – слишком слабое слово, чтоб выразить все, что творится в моем теле. Во рту пересохло, легкие раздулись, как наполненный водой воздушный шар, мышцы натянулись и натирают, как наждачная бумага. Организм протестует против такой нагрузки, и я его прекрасно понимаю. Нечего было прогуливать тренировки мисс «я-лучше-посижу-на-лавке-запасных». Костер зажжен, палатки расставлены, и я с чистой совестью могу завалиться на спальный мешок. Все тянет настолько, что даже есть неохота. Но я все же заставляю себя поужинать со всеми. Ко вкусу походных пайков придется долго привыкать. Конечно, это не так плохо, как стряпня Изи, но и далеко не картофель фри. Как-то раз она хотела удивить нас с Майклом рецептом супа из морепродуктов, который увидела в передаче «Кто-нибудь, покормите Фила». Тогда я два дня провела над бортиком унитаза, а Майкл и все три. После этого я до сих пор не могу смотреть на моллюсков.

Все остальные к консервам неприязни не питают. Наоборот, едят живо и с аппетитом, будто с детства только этим и питались. Меня удивляет, что Блэквуда с нами нет. Любитель покомандовать и не следит за процессом трапезы? Не похоже на него. Немного порыскав глазами, нахожу его в тени, вдали от костра и ото всех. Словно и вовсе не с нами.

– А почему Блэквуд с нами не садится?

Лим с Мареной переглядываются. Уилл перестает есть, а Скретч бросает на меня такой взгляд исподлобья, что у меня комок поперек горла встает.

– Члены Верховного Совета никогда не садятся за стол со стражами, – объясняет Лим.

– Это тоже правило?

– Нет, но так не принято.

– Просто это как-то… не по-человечески.

– У нас здесь не посиделки у костра вожатых, – огрызается Скретч, – в бою нет места взаимной приязни и состраданию. Хотя зная Верховного Жреца, вряд ли в поместье найдется человек, проникнувшийся к нему симпатией. И перестань называть его по фамилии, если не хочешь, чтоб тебе влетело.

Пропускаю его комментарий мимо ушей. Не наступит того дня, когда мой язык повернется назвать Блэквуда «сиром». Уж лучше вообще онеметь. Марена с Мирилин о чем-то болтают. Позже к ним присоединяются Лим, Гарсия и даже Скретч. Но я их не слушаю, потому что никак не могу выкинуть слова Марены из головы. Странные у них традиции. Верхушка ужинает отдельно от простых служивых как аристократия. Мысль об этом должна рождать отвращение, но этого не происходит. При виде Блэквуда, сидящего вдали, как изгой, вся неприязнь к нему куда-то испаряется. Когда все тебя боятся настолько, что даже едят отдельно, это скорее грустно, чем отвратительно. Даже сестра не подходит, чтоб составить хоть какой-то отголосок компании. Конечно, он сам виноват в подобном отношении, но все же.

Двенадцать человек, один костер, три палатки. Лим, Сэт, Уилл, Шрадрик – в первой. Блэквуд, Скретч, Раквелл и Тори – во второй. Гарсия, Мирилин, Марена и я – в третьей. Мысль о сне в спальном мешке не внушает особой радости, но к концу вечера мне становится все равно где, когда и как. Лишь бы занять горизонтальное положение и дать спине отдохнуть. Проснувшись посреди ночи, вдруг обнаруживаю, что настало утро. Как так? Но я только закрыла глаза, а снаружи уже стрелой пролетают огарки костра и складываются рюкзаки. Кое-как выползаю из палатки, разминаю затекшие руки-ноги, замечаю Уилла с Мареной. Они выкладывают оружие на землю.

– Разве за стеной до сих пор остались моровы?

– Это уж вряд ли. Сто лет ведь уже прошло.

– Тогда зачем вам так много оружия?

Уилл смотрит на Марену, словно она обязана ответить вместо него, затем потирает затылок и нерешительно говорит:

– Всякое может случиться.

– А почему вы не пользуетесь пистолетами или ружьями? Они ведь практичнее.

– Насчет практичности можно поспорить, – Скретч вырастает из ниоткуда и обходит меня кругом. – Огнестрельное оружие нуждается в постоянной перезарядке, а на Другой стороне не так много провианта. Как только патроны закончатся, оружие бесполезно. К тому же перезарядка требует времени, которое в схватке с моровом может стоить жизни. Поэтому мы предпочитаем клинки, старые и надежные, – он останавливается, тыча мне в лицо длинное острие ножа. – Так что держи свой кинжал наготове, Двенадцатая. Он тебе пригодится.

С его губ так и не сходит ухмылка. Будто мое незнание приносит ему буквальное физическое удовольствие. Больше со Скретчем я предпочитаю не общаться, чтобы не тешить его самолюбие. Если он, конечно, сам не заговорит. Тогда у меня нет выбора. Не могу же я и его до конца путешествия игнорировать. Хватит с меня одного мрачного типа.

Подъем. Снова взбираемся вверх по заснеженным склонам. Верховный Жрец впереди, остальные нестройной колонной за ним. Замечаю, что только у Блэквуда есть компас, который он всегда держит при себе, будто какую-то особую ценность. По ходу разговора Уилл называет Блэквуда коннетаблем⁸, и я не без удивления для себя открываю, что он занимает не одну, а сразу две высокие должности: в Верховном Совете или Верхориате, как его называют стражи, и воинстве сиринити. Неплохо для того, кто способен выжечь твои внутренности одним только взглядом. Не знаю, зачем понадобилось лезть на самую вершину гор и как это поможет выйти к границе, но вопросов не задаю, особенно тех, ответы на которые предпочитаю не знать. Ветер дует, как на севере, пробирает до самых косточек, заставляя меня то и дело оборачиваться на хруст за спиной. Наверное, ветки не выдерживают.

В целом все не так плохо. Бóльшая часть группы относится ко мне дружески (кроме Гарсии, которая почти ни с кем не общается), а вот со Скретчем приходится нелегк, не говоря уже о Блэквуде, который меня на дух не переносит. И не меня одну. Человеческий род ему противен в целом. Один раз после привала Раквелл складывал рюкзак и забыл метательную звездочку (сюрикэн, как мне позже объяснил Уилл). И вот что ему сказал Блэквуд:

– Оружие – сущность сиринити. Тем, кто не умеет с ним обращаться, не место в отряде.

Я тогда еще долго метала в него укоризненные взгляды.

– Можно было и повежливее.

На лице Мирилин мелькает кривая ухмылка.

– Можно подумать, ему известно, что это. Он Верховный Жрец и не должен заморачиваться такими мелочами.

Ее голос отдает металлом, будто она не о родственнике говорит, а об отъявленном разбойнике.

– Ты не одобряешь того, что твой брат Верховный Жрец?

Слово «брат» вызывает у нее странную реакцию. Если бы словом можно было дать пощечину, уверена, на ее щеке остался бы алый след.

– Это не мне решать.

– Зачем он тогда с нами пошел? Уверена, в поместье есть и другие лидеры.

– Есть, но только один из них был на Другой стороне.

Блэквуд бывал за стеной? Моему удивлению нет предела. Я-то думала он здесь по приказу Кристиана. Оказывается, он единственный, кто знает дорогу. Сколько же ему лет? Как он еще не рассыпался в прах. Ну почему из всех в поместье это должен быть именно он? Будто судьба насмехается надо мной, сталкивая нас спинами друг к другу.

– В любом случае я не могу ничего изменить.

Необычно слышать подобное от единственного человека, способного повлиять на Блэквуда. Способного, но не желающего. Похоже, ей вообще плевать. Это странно. Он ведь ее семья как-никак. Как бы сильно я ни ссорилась с Эми, она останется моей сестрой. Другой у меня нет и не будет как бы сильно ни было мое желание. Пока одна мысль тянет за собой другую, я изрядно отстаю от группы. С трудом могу разглядеть спину Уилла. Пытаюсь их догнать, но что-то не дает мне покоя. Мирилин. Я не видела, как она меня обгоняла. Решаю повернуть назад и проверить, когда за первым же холмом вижу ее, скрюченную на снегу. Тело занемело, ладонь судорожно вцепилась в куртку.

– О боже… Помогите! Сюда!

Впереди лишь размытые силуэты. Слишком далеко.

– Мирилин, ты меня слышишь?

Ее кисть дрожит, пальцы скрутило в болезненном спазме. Горло сжимается, выдавливая сиплый хрип. Она не может дышать!

– Скажи, мне что делать?

Рука тянется по земле, словно пытается мне что-то показать. Прослеживаю за ее взглядом и понимаю, чего она хочет. Сумочка! Она висит на краю обрыва. Наверное, там шприцы. Бегу к ней, но сбавляю скорость. Так скользко. Одно неловкое движение, и я могу оказаться на дне оврага. Аккуратно ползу к краю, тянусь к кожаному ремню. Почти, еще чуть-чуть. Нога соскальзывает. Сумка катится вниз, а я еле успеваю удержаться на краю. Черт! Бегу обратно к Мирилин и нахожу ее изнывающей в конвульсиях. У нее судороги! Она хватает ртом воздух, но тот бесследно испаряется. Что же делать? Она ведь задохнется! Стоило только над ней склониться, как что-то откидывает меня в сторону. Блэквуд появляется из ниоткуда, вытаскивает из кожаного футляра вытянутый металлический предмет, похожий на ручку с длинным шипом. Шприц для инъекций, соображаю я. О нем рассказывал Кристиан. Он действует быстро, как машина, механизм, который оттачивался годами. Закатывает рукав, вонзает иглу, и багровая жидкость испаряется из ампулы. Минута, и рот Мирилин вдыхает воздух. Она дышит! Слава богу!

– Что ты сделала?

Не успеваю стряхнуть снег с куртки, как руки Блэквуда впиваются в нее.

– Ничего.

– Что ты сделала?

– Я ничего не делала! Я пыталась ей помочь!

– О любой опасности сообщать мне! Никогда не пытаться решить проблему самостоятельно. Это ясно?

– Я просто…

– Я спрашиваю, это ясно?

– Да! Я… поняла.

Собираюсь извиниться, но Блэквуд даже слушать ничего не хочет. Просто уходит, а я еще долго не могу поверить в то, что видела. Ее взгляд, раскрытый в немом крике рот, перекошенная челюсть. Такое лицо бывает у человека на грани смерти. Застывшее, серое, как воск старой, выгоревшей свечи. Она не боялась боли. Она боялась умереть и, похоже, не без причины. Теперь я знаю, что собой представляет приступ сангвинаров, и с уверенностью могу сказать: ничего ужаснее в жизни я еще не видела.

****

Мы разбиваем лагерь, хоть это и не входило в наши планы. Блэквуд предусматривал устроиться на вершине горы до наступления темноты, но из-за непредвиденной задержки придется остановиться прямо здесь. Зверский холод, разыгравшийся к ночи, выбивает меня из сил. Ложусь спать, даже не ужиная, хотя и проголодалась. Не столько из-за усталости, сколько из-за нежелания встречаться с коннетаблем. Увидеть еще раз этот взгляд, разделывающий меня на кусочки без ножа? Нет, спасибо. Одного раза на сегодня хватит. Позже что-нибудь перехвачу. Утро встречает нас снежным ливнем. Когда мы собираем вещи, замечаю одну странную вещь – замшевую кобуру со шприцами на подушке Мирилин. Еще вчера ее не было. Она сказала, что это, наверное, запасная порция Лима или Уилла, хотя те даже не поняли, когда она спросила.

Наивысшая точка скал достигнута, теперь курс вниз. Погода меняется, как только мы начинаем спуск. Чем больше мы углубляемся внутрь скалы, тем слабее становится вой ветра. Горы накрывают нас с головой, подарив недолгую, но такую блаженную передышку. Так было, пока мы не вышли к ущелью глубиной не меньше километра. Вид небывалой пропасти под ногами заставляет картинку перед глазами расплыться, как кусочек масла на солнце. Не стоит даже представлять, что будет, если кто-либо из нас свалится вниз. Перебраться на другую сторону можно через подвесную переправу, но я сомневаюсь, что это реально. Мост выглядит не просто старым, а допотопным. Доски прогнили, сдвинулись, местами провалились. Ни у одного человека язык не повернется назвать эту затею безопасной. Но Блэквуда это не смущает, и, так как другого перехода поблизости нет, деваться некуда.

Я буквально перебегаю на другую сторону. Так быстро, что на последней доске спотыкаюсь и чуть не кувырком вываливаюсь на землю. К счастью, этого никто не замечает, потому что внимание всех направлено на Лима. Пока я пыталась не упасть лицом в грязь, стражи уже разложили рюкзаки и сели вокруг костра. Правда, что они делают и зачем Лиму горстка камней, я не понимаю. Вначале мне кажется, что он просчитывает маршрут или что-то в этом роде, но когда спина Гарсии отодвигается, я понимаю – к путешествию это не имеет никакого отношения.

– … ни одного. Кто следующий?

Скретч бросает в центр пригоршню булыжников.

– Пять.

– Ха, – хмыкает Лим, растягивая губы в насмешливой ухмылке, – твои пять с моей восьмеркой и рядом не стояли. Но так и быть. Ставка принята.

Гарсия мнется на месте.

– Я… У меня три.

Ее рука тянется к центру, но не успевает разжаться, как Скретч подается вперед.

– Кого ты пытаешься надурить?

– Я… я не вру. У меня трое!

– Ты и одного завалить не сможешь. Уж лучше сиди и помалкивай, раз поставить нечего.

Гарсия оседает, как сдутый шарик. Пятеро, трое… интересно, о чем они говорят? И причем здесь камни?

– Это какая-то игра?

– Вроде того, – кивает Лим. – Мы называем ее Дрогни.

– Можно с вами?

Скретч взрывается заливистым смехом.

– Понимаешь, – Лим неловко потирает шею, – для игры важно, сколько моровов ты погубила. Это твое ставочное число. А поскольку на твоем счете ни одного, тебе и нечего ставить.

– А в чем смысл игры?

Этот вопрос заставляет его воодушевиться. Видимо, игра ему по душе.

– Правила придумали мы сами. Каждый из игроков ставит на кон сумму убитых им моровов за последнюю неделю. В качестве фишек мы используем камни, так как они всегда под рукой. Ставки принимает ведущий (кстати, это я) и скидывает в банк, – он указывает на кучку гальки в центре. – Затем бросается жребий. Для подачи используется горстка палок, количество которой равно количеству игроков. Ведущий чертит круг на земле, перемешивает прутья и высыпает в центр. Число пруток, попавших в центре указывает на победителя.

Разговор о истреблении моровов выводит меня из колеи. Понимаю, они монстры, но жалко их убивать, когда можно вылечить. Правда, не всех. Уилл рассказывал мне, что есть моровы, которые перенесли обращение с минимальными потерями и те, кто полностью потерял человечность и всякую связь с живым миром. Таких стражи называют дикими. Их уже не спасти.

– А что, если у нескольких игроков одинаковое количество убитых?

– Тогда начинается самая интересная часть игры – поединок. Участники с одинаковым числом должны сразиться друг с другом, чтоб отвоевать право на победу. Победителем объявляется лучший боец.

Сражаться друг против друга? Это же варварство. Даже если выпадет борьба со Скретчем, который не нравится большей части компании. Он ведь свой и драться с ним было бы в некотором роде предательством. Но, видимо, для стражей это достойное развлечение. Что ж, хлеба и зрелищ.

– Сейчас увидишь, – Лим засчитывает ставки Тори и Уилла, который, оказывается, убил на прошлой неделе аж пять моровов (браво, Уилл).

– Ставки приняты, переходим к жребию.

Лим чертит на земле дугу прутиком. Затем ломает его на восемь частей (Мирилин, Гарсия, Блэквуд и я не участвуем), трясет в зажатых руках и разжимает. Три ветки выпадают за пределы земляного кольца, пять – остаются внутри. Выигрышное число – пять. Сегодня это число поставило три участника – Скретч, Раквелл и Уилл. Значит…

– Три участника будут сражаться в честном бою. Да начнется турнир!

Боевая тройка становится стойку и по сигналу ведущего начинается зрелище. Первым атакует Уилл. Хочет застать Скретча врасплох, но тот уклоняется и набрасывается на Раквелла. Два клинка встречаются в воздухе клубком искр. Раквелл хорошо держит защиту, но Скретч гораздо сильнее. Каждый его удар отодвигает противника на пару сантиметров. Удар справа, и тот оседает, слева – падает на колено, сверху – роняет оружие. Лим подает сигнал – один игрок выбыл. Осталось двое. С таким же запалом Скретч бросается на Уилла. Чувствую, как напрягаются мои плечи. Взмах кинжала – мимо, выпад – металл о металл. Уилл отлично держит позицию и по силе удара не уступает Скретчу. Боковой выпад, переворот, вихрь лезвием. Переживание нарастает с каждым скрежетом железа. Поворот – и лезвие Скретча отрезает прядь серых волос, оставляя на щеке Уилла царапину. Сама не замечаю, как оказываюсь на ногах. Внутри все сжимается. Только сейчас понимаю, как сильно я переживаю за Уилла и за то, что с ним может сделать Скретч. Знаю, он его не убьет, но ранить может. Это же Скретч. Он может и руку отрезать, списав это на неловкость противника. Волнение усиливается, когда рука Уилла дрожит под напором клинка и вспыхивает пороховой бочкой, как только тот чуть не оступается.

– Давай, Уилл. Ты сможешь!

Клинок Скретча врезается в рукоять кортика Уилла, но момент, когда из моего рта вырывается клич, становится роковым. Скретч пользуется секундным промедлением Уилла, выбивает оружие на землю и сбивает с ног. Уилл не успевает сориентироваться, как в его горло упирается сверкающее лезвие.

– И наш победитель, – Лим подходит к Скретчу и вздымает его руку, – Скретч Пендлтон!

Жиденькие аплодисменты дают понять, что никто особо не рад такой победе. Думаю, не одна я болела за Уилла. И нужно было закричать? Чего я только переживала. Это ведь не настоящее сражение, а игра. Но почему-то мне казалось, если Уилл оступится, Скретч снесет его голову с плеч. Хвала богам, этого не произошло.

– Извини, что отвлекла.

На лице Уилла расцветает довольная улыбка. Видимо, царапина на лице его не сильно волнует.

– Приятно знать, что у меня есть болельщики.

– Правда, слегка импульсивные и не всегда вдумчивые. Но ведь это в…

– … всего лишь игра.

Каждый раз, когда он так делает, меня охватывает чувство, что мы похожи и мыслим одинаково. Не нужно даже объяснять. Это так странно. Мы ведь только неделю как знакомы.

– Ты полегче с ним, ладно?

– С кем?

Прослеживаю за его взглядом и тут же понимаю, о ком идет речь. Блэквуд. Следит за нами со своего темного угла, как хищник, выслеживающий свою жертву.

– Может, тебя это не сильно утешит, но он так со всеми.

– Ты прав. Не утешает.

Он стряхивает грязь с колен.

– Однажды, когда мы выслеживали моровов в лесах Алабамы, нам нужно было перейти через реку. И он заставил меня прыгнуть первым.

– И что?

– Я не умею плавать. Помню, тогда Лим меня еле откачал.

– Боже… Зачем он это сделал?

– Потому что я ему не нравлюсь или чтобы продемонстрировать власть, или он просто любит мучить людей.

– Зачем ты мне это рассказал?

– Не знаю, – его пальцы пробегают по беспорядочным волосам, – подумал, ты должна знать, с кем имеешь дело. Постарайся не выводить его из себя, ладно? И вообще, держись подальше. Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Его забота – бальзам для моего исцарапанного самолюбия. Но почему-то мне кажется, что он говорит это не просто так.

– Ты что-то знаешь?

– С чего ты…

– Лгун из тебя никудышный. Давай, рассказывай.

– Не думаю, что могу делиться подобным.

– Я должна знать, с кем имею дело. Разве нет?

Он почесывает затылок, тянет время, как резину, но все же уступает.

– Ладно, только я тебе ничего не говорил.

Киваю и жду продолжения.

– Знаешь, о Верховном Жреце много грязных сплетен ходит. Всем известно, что он ничем не побрезгует ради достижения цели.

– Не тяни.

– Словом, в поместье уже давно закрался слух о том, как именно он заполучил этот пост. Давным-давно, еще до возведения стены, он… убил свою семью. Конечно, его не поэтому назначили, но говорят, это сильно повлияло на решение Старейшины, который искал жесткого и непоколебимого помощника, готового на все ради общины. Именно он назначил его в Верховный Совет.

– Что за чушь. Как на такое можно пойти?

– Не знаю. Времена тогда были жестокие. Сиринити жили на улице, как беглецы. Тем, кто стремился пробиться в Верхориат, приходилось выжимать из себя все соки.

Едва могу закрыть рот от удивления. Такого я точно не ожидала.

– Каким зверем нужно быть, чтобы убить свою семью?

– Не всю, – смущенно опускает он глаза, – только родителей и брата.

– И ты в это веришь?

– Раньше не верил, – он присаживается на рюкзак, – но глядя на Верховного Жреца, это не кажется абсурдом. Думаю, он на все способен.

– Кто еще об этом знает?

– Все. Но молчат, потому как знают, что с ними в противном случае будет.

Не верю ушам. В последнее время они часто меня подводят, но это выходит за всякие рамки.

– А что говорит Мирилин?

– Ничего, – выдыхает напряжение он, – Она делает вид, что у нее нет брата. Притом сколько я ее помню.

– Это странно.

– Может, но это лишь доказывает правдивость слухов. Какая сестра будет поддерживать брата, погубившего их родных?

Потираю лоб, словно хочу стереть с него стресс. Не верится. Блэквуд, конечно, до жути неприятный тип, но убить своих родителей, да еще и брата… Для этого нужно быть либо серийным убийцей, либо чокнутым, а то и все вместе. То, что он стражей до смерти запугал, ничего не доказывает. В конце концов, для страха много не нужно. А вот убийство – уже серьезное обвинение.

Привал окончен. Пора отправляться в путь. Небо окрашивается в сине-сиреневые цвета, а, значит, ночь не за горами. У нас есть пара часов, чтоб добраться до стены. Если не успеем до темноты – придется возвращаться к ущелью. По словам Сэта, оставаться на ночлег возле границы – самоубийство. Никто не знает, какие напасти нас могут там поджидать. Поэтому лучше не медлить. Чем дальше уходим в скалы, тем непонятнее становится дорога. Сначала мы углубляемся вниз, потом спускаемся со склона, затем снова взбираемся наверх по узким проходам на краю скалы. Темнеть начало гораздо раньше предположенного. Мне это не нравится. Это как-то ненормально. Солнце только начало садиться, а в воздухе уже веет ночной прохладой. Всплеск ветра отдается шорохом за спиной. Что это? Я снова что-то слышала или… Не пойму. При такой погоде сложно вообще что-то сказать наверняка. Может, это животное или птица, или… трусишка-Сильвер придумывает оправдания, чтоб быстрее отсюда убраться. Неправда. Я не трушу, но все же подхожу ближе к Уиллу. Так, на всякий случай. Это всего лишь предосторожность, ясно вам?

Мы покинули лагерь не больше часа назад. Тогда почему так темно, словно уже далеко за полночь? Спрашиваю об этом Уилла, но он только кивает куда-то вверх. Впереди скала, нависла над нами, как огромный каменный зверь. Настолько необъятная, что деревья на ее фоне кажутся игрушечными фигурками. До того высокая, что перекрывает собой солнце. Ее вид вызывает у меня ступор. И не у меня одной. Последний выступ. Мы обходим гору по тонкой полоске земли. От ощущения близости с высотой внутри поднимаются все потаенные страхи, и вот я уже лечу вниз, слышу хруст своих костей, душераздирающий крик стражей наверху, осыпающих меня камушками из-под мешкающих подошв. Чувствую, как тело разрезает на части порывистый ветер, а костюм мокнет от крови. К счастью, ничего такого не происходит. Мы благополучно перебираемся на другую сторону, и я с удивлением понимаю, что перед нами и есть та самая стена, о которой столько говорили сиринити. Глазам своим поверить не могу! Издали она кажется громадной, но вблизи еще больше, будто непомерных размеров скала, чей пик утопает в дымке. Словно нет ей конца, а если есть, то так высоко, что врезается в само небо. Человеческим взглядом его разглядеть невозможно. Это пугает и будоражит одновременно. Не представляю, каким масштабным было строительство. Как человек вообще может построить подобное? Это невероятно. Шаг за шагом мы подступаем ближе, осторожно, словно боясь спугнуть дремлющее зло. Вблизи материал точь-в-точь горная порода, только гладкая, полированная, будто выточенная прямо из скалы. Если бы не знала, то подумала бы, что это и есть гора. Вот только металлическая арка с двустворчатым дверным полотном в два раза больше меня разрушает эту иллюзию. Врата. Так вот, какие они. На металле инкрустированный витиеватый узор. В центре – круг со странными отверстиями. Двенадцать, как чисел на циферблате. По обе стороны – вышки из такого же материала. Под ними какой-то механизм. Куча рычагов и шестеренок разных размеров, а на них цепь, обвивающая проход по всему периметру. Вышка слева соединяется железным тросом с вышкой справа. Не представляю, что с этим всем делать. Было бы настоящей удачей, если б кто-то знал, как устроен это древнее приспособление. К счастью, этот «кто-то» среди нас.