Сирин

– Дарьяна, – она долго обдумывала, что стоит открыть домовому, а что лучше придержать. Врать нечистику совсем не хотелось. – Судьба не веселая привела, холод и дождь.

Домовые народ не болтливый, им многое сказать можно. Они знай дом берегут, хозяев почитают, в хозяйстве помогают, за детьми присматривают и скотину лечат. В чужие дела нос не суют. С ведьмами, правда, не уживаются. Да с ними вообще мало кто жить может.

– А меня дед Фуха можешь звать, – представился нечистик. – Вижу, дар свой винишь и прячешь. Вон как тускло светит. Он тебе плохого не делал и не сделает.

– А кого ж винить тогда? Себя? Людей? – прижала руки к груди, точно желая прикрыть силу, которой всю жизнь стыдилась, Дарьяна.

– Может, и людей, – пожевал губу домовой. – Да не всех. Глупые и злые везде встречаются.

– Уж больно часто они встречаются, – Дарьяна припомнила хозяйского сына, мачеху подруги и еще нескольких косноязычных деревенских. Сколько зла они сделали? Сколько еще впереди?

– В этом то и испытание: не поддаться на их злобу. Только тогда можно понять, чего стоит твоя душа, – перевел свои маленькие блестящие глаза с огня на девушку Фуха.

– А здесь какие люди жили?

– Жили? – задумался домовой, пробуя на язык новое слово. В его жизни мгновение назад они еще были живы. Усаживались за огромный обеденный стол, растапливали жаркую трескучую печь. – Люди хорошие тут жили. В каждом доме по семье. Нас, домовых, любили, за свой стол сажали, с детьми оставляли. Да и с лешим здорово сдружились. Он им, бывало, и полянку поягоднее укажет, и где грузди схоронились, отведет.

Фуха улыбался. Воспоминания грели душу.

– Они тоже с внутренним светом были. Мягкий такой, теплый – жил внутри каждого. Бывало, дождь зарядит на несколько дней, а в доме и без печи топленой тепло, сухо да светло, – домовой часто заморгал, стряхивая проступившие слезы.

Дарьяна не смела дальше бередить душу нечистика и многочисленные вопросы оставила несказанными.

– Давай спать ложиться. До утра еще далеко, – устало слез с лавки, точно не он только обежал всю деревню, домовой. – На рассвете подумаем, как дальше жить.

Старичок засеменил маленькими ножками в закатанных штанах в свой угол за печью. Дарьяна немного посидела у тлеющих поленьев, всматриваясь в огонь, допила чай и легла спать, привычно шепнув добрых снов бабушке.

***

Утро было непривычно тихим. Ни крика петуха, ни песни свиристели, только ветер и далекий скрежет старых сосен. Огонь погас задолго до рассвета, и в комнате стало зябко. Дарьяна не стал растапливать печь, а первым делом накинула теплую фуфайку и, подобрав ржавое ведро, пошла за водой. Она окинула взглядом опустевшие дома. Сердце сжалось от тишины и запустенья.

Колодец уходил глубоко вниз и явно строился на века. Значит, уходить из деревни люди не планировали. Ведро, позвякивая о цепь, с громким плеском стукнулось о воду.

– Засухи можно не бояться.

Дарьяна подошла к дому, с трубы валил плотный дым. Фуха, шустро переставляя маленькие ножки, бегал по двору.

– От соседей принес, – кивнул на бочонок с солеными огурцами домовой. – Там еще осталось, позже перенесем. Картошку чуть мороз подхватил, но для еды годится. Позавтракаем, и копать надобно. Зима впереди, точно хвост фазана, длинёхонькая.

От еды и компании настроение Дарьяны улучшилось. Домовой суетился по дому, лишь изредка замирал, заметив слой пыли на подоконнике или оставленную одёжу.

Домочадцы заварили взвар, сварили картошку и открыли бочонок хрустящих огурцов. Дарьяна давно не получала такого удовольствия от трапезы, разделенной с другим, пусть и не человеком. Подмерзшая картошка сладила, но соль от огурцов уравновешивала вкус.

Наскоро подкрепившись и подбросив в печь дровишек, Фуха с Дарьяной взяли лопаты и пошли на заросший сорняками огород. Сухая ботва лежала на боку, еле проглядывая меж колючим бодяком. Рядом с черенком дед Фуха казался еще ниже, и девушка дивилась проворству, с которым домовой вскапывает твердую землю.

– Чего смотришь, красавица? – вытирая потный лоб рукавом, спросил нечистик. – Я домовой хозяйственный, деревенский. Вон городские, те ничего не могут, а я хозяевам во всем помогал. Вот у тебя домовой в чем главный помощник был?

– У меня домового не было, – призналась Дарьяна. – Они с бабушкой не ужились.

– Вот оно как. А бабка твоя случаем не ведьма была? – выкопал и ловко отделил клубни от ботвы с землей Фуха. – Ведьма ж сама себе хозяйка и все лучше всяких там домовых знает.

– Ведьма, – подтвердила девушка. – Оттого и не ужились. А в хозяйском доме, где я работала, слышала, что кто-то за печкой шуршит. Но на глаза не показывался. Может, и вовсе мыши были.

– А отчего в тебе крови ведьмовской нет, раз бабка ведьма? – пыхтел, проворно вскапывая лунку за лункой, Фуха.

– Она меня вырастила, а по крови родной не была.

– Дай-ка я тебя рассмотрю.

Домовой, облокотившись на лопату, велел девушке покрутиться, внимательно всматриваясь в саму суть.

– Видел я однажды такую силу.

“Неужто и правда видел дед других сирин?”

– Давненько жил тут мальчуган. Правда тепло у него в груди плескалось и искрилось, а не как у тебя чахло и блекло, но суть та же. Знаешь, что за сила то была? – хитро щурил правый глаз домовой. – Сирин. Слыхала про таких?

Дарьяна, сглотнув образовавшийся в горле ком, нервно кивнула.

– Вот и я думаю, что слыхала, – смех домового напоминал кудахтанье квочки. – Все считают, что Сирин только девы могут быть. Оттого мужикам и проще свою силу скрывать. Лет пятнадцать мальцу было, когда с деревни ушел. Не принял его народ. Не оттого, что силу такую имел, а потому, что не правильно ей распоряжался. Видел он, как превосходит остальных во сто крат, и не пожелал с укладом мириться. С годами все сильнее хитрил да обманывал. Вот староста и велел ему хорошенько все обдумать или убираться. Помню, словно вчера было, как загорелся злобный огонь в глазах мальчишки. Думать он не захотел, собрал вещи и больше не возвращался.

Дарьяна не верила своим ушам.

“В паре пеших дней от Лозовиц жил мальчик с силой сирин. Бабушка бы не поверила! А что самое интересное, деревенские знали, да не гнали.”

– Что же он делал, дедушка?

– Разное творил. Сначала шалости безобидные. Крикнет голосом чужим и прячется. После девкам песни петь стал, да те за ним шли не глядя. А в последний раз заворожил он лешего так, что тот чуть в реке не утоп. Невзлюбили они друг друга. Отчего – не ведаю. Вот тогда-то ему староста в последний раз и сказал, чтоб силу свою придержал, – углубился в воспоминания Фуха, устало прикрыв испещренные синими венами веки. – Я давно на свете живу, Дарьяна, и помню времена, когда сирин считали вестницей удачи. Деревня считала везением, если девица-птица селилась в их краях. Скотина не гибла, поля плодоносили.

– Когда ж это было, деда? Бабушка такого не помнила, а она не мало прожила!

– Кто ж его вспомнит, сколько лет назад было. У нас, домовых, подсчет годам вести не принято. Помню, как прабабке этого мальца всей деревней избу строить помогали. Выводили белые узоры на резных ставнях, возводили низенький забор вкруг огорода. Дед мой еще жив был, меня, несмышленого, домовому хозяйству обучал. Эх, как же все поменялось! – домовой вытащил лопату из сухой земли. – Ты копать заканчивай, да пусть картошины на солнце до вечера сохнут. Небо чистое, дождь не придет. Я по домам пройдусь, припасы соберу да обед состряпаю.

Дарьяна закончила работу и пошла посмотреть грядки на другом краю огорода. К ее радости, взошли и неплохо выросли свекла с морковью.

– Немного, но на семена хватит. И в соседних грядках стоит покопаться. Глядишь, чего и найдется.

Прямо у калитки тянулись толстые стебли семенного лука с белыми шапками на конце. Девушка, прикинув посадки на весну, отщипнула пышные макушки и вырыла пару морковок и свеколок на ужин. И без того грязное платье пуще прежнего испачкалось в земле.

Из окна выглянул домовой и позвал Дарьяну обедать. Пока она возилась в огороде, он успел обежать деревню, заварить ароматный взвар и соорудить нехитрый обед из пресных лепешек с медом.

– С голоду не пропадем, – заверил Дарьяну домовой, набивая рот лепешкой. – Соленьев да варенья пруд пруди. У пчеловода банок с медом полный погреб. Мука тоже есть. Правда, просеять нужно. Сырость да мыши подпортили. До весны продержимся, а там и урожай не долго ждать.

В словах домового девушка слышала надежду и горькую печаль. Для нечистика еще вчера деревня полнилась жизнью. Всюду были люди, которых он знал и любил, а сегодня разруха и запустение. Полные погреба, заботливо собранные на холодную зиму, приходиться разорять, точно вору захожему.

Дарьяна не знала, на счастье или на беду, на ее пути выросла эта деревня.

“Но крыша над головой всегда лучше, чем открытое поле в пургу.”

– Чай попили, можно и за дела браться. Дом отскрести надобно. После и баньку истопим, вон ты какая чумазая. Да и я не лучше, – осмотрел свои пыльные штаны домовой.

Дарьяна засучила рукава и принялась оттирать от налипшей пыли деревянные полки и лавки, выметать старательно развешанный пауками многолетний узор и выбивать коврики с покрывалами.

– Деда, а другие домовые здесь жили?

– А как жеж! В каждом доме! – домовой вычищал золу из печи. – Банники тоже водились. Ну, про лешего я уже говорил. На реку русалки заглядывали, а на вязи болотник с полвека назад поселился. Сам не видел, я в лес не ходок, от хозяев слышал. Мы с лешим не враждуем, у каждого свое хозяйство. Я к нему в лес не суюсь. Он в деревню не лезет. Посмотреть бы надо, как он там? – глубоко задумался Фуха.

– А река далеко? – Дарьяна выглянула в вымытое окно и отпустила силу, как она делала много раз прежде, желая ощутить бегущую воду. Но та не откликнулась.

– Тепло, хорошо, – довольно прищурился домовой, почувствовав теплый дар. – За лесом речка. Шумная, что по ночам журчанье услышать можно. Ее из-за того Горланкой прозвали. А такая холоднючая бежит, что кости стынут. На распутье за лесами в Студенку впадает, а та в сами горы уходит.

– А моя Лагузка теплая в погожий летний день, точно молоко, а бугристая и шустрая, точно гусеница, – вспоминала родную речку Дарьяна.

– Не слыхивал о такой, но, видно, добрая река, раз с такой теплотой отзываешься, – домовой положил маленькую ладошку поверх руки девушки и уставился в окошко.

– Два дня пути отсюда, – Дарьяна всматривалась в пейзаж за окном, точно старалась увидеть сквозь густой лес свою избу. – Скоро будет год, как бабушка умерла. Я за нее ночами деревенским помогала, ведьмой притворяясь, а днем у Баяна работала. А потом приехал хозяйский сын. Чтоб его! – придержала ругательства Дарьяна. – Сначала подарки предлагал, потом замуж позвал, а я отказалась. А мысли у него, деда, точно солома в матрасе: сколько не трамбуй, все наружу лезут и колются. Пошел он за мной до реки, а я не заметила. Веселая с праздника шла. Мысли легкие да не острожные несла. Обернулась птицей, искупалась, а он тут как тут. “Всем расскажу или сам убью, если не уйдешь” его слова. Так я здесь и оказалась.

– Не горюй, девонька, образуется все. Не всегда сирин предвестницей беды была и не всегда будет. Мир меняется, и поверья вместе с ним. Не печалиться указывать тебе не буду, а вот зла держать не советую. Ни к чему хорошему оно людей еще не приводило. У тебя своя дорога, светлая да теплая, как твоя сила. По ней и иди. Дар свой не прячь глубоко, заснет, ни ему, ни тебе лучше не будет.

Домовой похлопал девушку по руке и пошел топить баню. Дарьяна задумалась над словами нечистика, понимая, что правда в них есть. Чем дольше прячет она силу, тем ей хуже, словно мир теряет свой цвет, аромат, а звуки становятся тише.

Жаркая баня была истоплена, все чисто вымыты и румяные сидели у горящей печи, потягивая ароматный взвар. Уж чего, а сухих ягод и трав у прежних хозяев хватало. Дарьяна отыскала в сундуках одежу на себя и домового и, постирав, развесила сохнуть на веревке, натянутой с одного угла в другой.

Ночь опустилась, и девушке снова стало не по себе. Она проверила полынные мешочки на подоконнике и подсыпала полоску соли у порога.

Домовой ушел дремать в свой угол, а Дарьяна, завернувшись в толстое одеяло, не могла уснуть. Она прислушивалась к звукам снаружи и вздрагивала от каждого стука. Вот ветер снова подхватил ржавое ведро и понес через весь двор, а вот скрипнула калитка, точно пропуская незваного гостя.

– Отчего не спиться тебе, девонька? – выглянул из-за печи Фуха.

Дарьяна пожала плечами, не желая давать словесную силу тревогам. С улицы донесся слабый звон колокольчиков.

– Что это, деда? – испуганно поднялась с лавки девушка.

Домовой тоже встревожился, выскочил из-за печи и принялся рыться в сундуках.

– Не хорошо это, – бурча, искал нужную вещицу в ворохе Фуха. – Нашел!

Позвякивая находкой, нечистик помчался к двери.

Дарьяна разглядела кучу мелких цветных осколков, нанизанных на нити разной длины.

–А ну повешай скорее над косяком, а то мне самому не достать, – указал домовой на ржавый гвоздь, вбитый в деревяшку, куда обычно в Лозовцах вешали подкову.

Дарьяна послушно выполнила указание. Стеколки, ударяясь друг об друга, весело забрякали.

Звон с улицы не прекратился. То приближаясь, то снова удаляясь, он пробирался в самое сердце, поднимая наверх тревогу и страх.

– Это оберег, – указал домовой на затейливые висюльки.

На неровных стеколках были вырезаны витиеватые знаки.

– В каждом доме такой есть, – домовой прислушался к повторяющемуся звону. – Был. Они дом от нечисти берегли, хозяев сон стерегли.

– А там, на улице, что звенит? – ветер доносил слабые, брякающие звуки, такие же как от их оберега, только тревожнее и тише.

– Это тоже оберег. Только не в доме, – задумчиво поджал губы домовой.

– Но кто же им звенит? – девушка видела, как волоски на ее руках становятся дыбом.

– Может ветер подхватил, да носит по двору. Может птица какая запуталась, – пытался найти причины то удаляющемуся, то приближающемуся звуку Фуха. – Ветер играет с нашими мыслями. Ложись спать, девонька. Я посижу. Мы домовые спим мало.

Не видела птиц и зверья близ деревни Дарьяна, не слышала песни сверчка или уханье совы. Хоть бы квакушка какая голос подала, а нет же, тишина. И даже шума Горланки, которую можно услышать в тихую ночь, как уверял Фуха, не было.

Дарьяна, лежа на широкой лавке, наблюдала, как домовой, занимая руки работой, пытается скрыть свое беспокойство. То на стекляшках знаки переберет, то муку примется просеивать. Травы на полках дед уже все перебрал.

К полуночи звон прекратился, и Дарьяна, гадая, на беду или спасение ей попалась эта деревня, провалилась в тревожный сон.

Глава 5. Гость недолго гостит, да много видит

Дни, занятые работой, спешно бежали друг за другом. Звон по ночам прекратился, но домовой все равно прошелся по деревне и на каждом доме повесил затейливый оберег.

Картошка на соседских огородах была выкопана, просушена и спрятана на зиму в погреб в мешках. Морковка со свеклой отправились туда же. Плотные оранжевые тыквы заняли место вдоль дальней стены под лавкой. Соленья, варенья, джемы, мед и куча разных круп и травок были снесены в избу и расположились на длинных полках под потолком.

– Семян к следующему году добудем, огурцов с помидорами насадим. Ух, заживем! – перебирал в голове дела на теплое время года домовой.

Дарьяна уже поняла, что хозяйственностью Фуха славился отменной, даже среди домовых. Правда, временами ее ужасно умилял своей рассеянностью. Вот и сейчас, увлекшись готовкой, не заметил, как весь испачкался в муке, да еще и забавно причмокивает при этом.

– Ей, деда, ты там поосторожнее, – веселилась девушка. – Сейчас и бороду в тесто вмесишь.

– И то верно, – оглядел длинную седую бороду Фуха. – Когда стриг в последний раз, не помню. Надо бы укоротить.

– Деда, а леший не откликнулся? – девушка сидела у открытого окна и штопала носки, когда-то принадлежавшие хозяевам этого дома, а теперь служившие теплым оберегом им с домовым. Поначалу было жутко носить вещи без вести пропавших людей, но на безрыбье и рак рыба, и за неимением другого в ход шло все хозяйское добро.

– Нет, Дарьянушка. Молчит, – вот уже как седмицу звал Фуха хозяина леса, но тот не откликался. – То ли из вредности? Леший народ сварливый. А может, случилось чего?

– Так может, я схожу покличу? Заодно и реку увижу, крылья жуть как расправить хочется, – предвкушая полет, мечтательно прикрыла глаза Дарьяна.

Девушке вспомнилось первое обращение. Оно не было болезненным или неприятным, как бывает у перевертышей, когда кажется, что кости ломаются и рвут кожу изнутри. Ее сила была мягкая и легкая, точно перышко. Вот она бежит босоногой девчонкой, зажав в кулачке букет полевых цветов, а вот раз – и взмахнула в небо птичкой. Полет вскружил ей голову, наполнил силой, а мир заиграл такими яркими красками и звуками, точно до этого она и не жила. Она чувствовала себя свободной и всемогущей, хоть и была совсем крохотной птахой. Не было на ее пути непроходимых дорог, глубоких оврагов или широких рек. Она могла лететь куда угодно, не чувствуя тяжести своего тела. Лишь ветер. Перышко, для которого не существует границ и препятствий.

– Можно, но как-то боязно мне за тебя. Леший в былое время часто на зов мой не отвечал, но тут-то неладное заметить должен был, – домовой закончил месить тесто, укрыл льняным полотенцем и поставил на теплую печь подходить. – Подождем. Завтра покличу еще, а там и видно будет.

Дарьяна послушно кивнула. Была правда в словах домового. Вот только сидеть и гадать, что там в лесу и за ним, было страшнее, чем проверить самой при свете дня.

Пришли последние дни осени, а вместе с ними непрерывные холодные дожди. Домовой безвылазно сидел в избе, морщась от сырости за окном. Дарьяна выходила лишь к колодцу да поменять бочки под водостоком. Ночи стали темнее. Ветер с силой хлопал ставнями по стенам и бился в окно, словно желая попасть внутрь и сорвать наддверный оберег.

Очередной день не стал исключением. На небе повисли и не желали двигаться свинцовые тучи, неприятной моросью поливая все вокруг.

Домовой отыскал моток шерсти и теперь дождливыми вечерами, сидя при тлеющих свечах, учился вязать носки. Дарьяна улыбалась, глядя на сосредоточенного Фуху, оттопырившего не только спицы, но и короткие пальцы во все стороны.

– Деда, дождь успокоился, я к колодцу сбегаю, – Дарьяна накинула фуфайку и, взгромоздив на плечи коромысло, вышла во двор. Мокрая земля была скользкая, точно улитка, и ноги разъезжались в разные стороны. Редкие ледяные дождинки неприятно кололи кожу.

Наскоро наполнив ведра водой, девушка повернула домой. Коромысло натёрло шею, и она остановилась перехватить тяжелую ношу. Из леса раздался еле слышный протяжный скулеж, точно плачет кто. Она вгляделась меж деревьев, но никого не увидела. Решив, что ветер и дождь сыграли с ней злую шутку, Дарьяна собралась было подхватить ведра и пойти домой, но скулеж повторился и перешел в отчетливый жалобный плач.

Девушка снова вгляделась в даль, но из-за усиливающегося дождя ничего не было видно. Она оставила ведра и пошла к опушке леса. Плач стал громче.

– Здесь кто-то есть? – Дарьяна не хотела подходить к лесу вплотную, но плач слышался уже дальше, за густо поросшим кустарником. – Не убегай, я тебя не обижу.

Среди деревьев промелькнул низкий силуэт.

– Ребенок?

Пришедшая в голову мысль: откуда здесь взяться ребенку, была тут же отодвинута на задворки жалобным писком.

– Постой! – кричала Дарьяна, углубляясь в лес. – Я хочу тебе помочь!

Ребенок плакал и убегал, а девушка бежала следом, царапая лицо и руки о колючие кусты шиповника. И только чуть не напоровшись на острый сук, она наконец остановилась. От быстрого бега грудь жгло. Дождевая вода струями сбегала с одёжы. Девушка обхватила себя руками, желая немного согреться и успокоиться.

За деревьями промелькнула неясная тень, точно кто опустился на четвереньки. Может, и не ребенок вовсе? Только в следующее мгновенье Дарьяне стало все равно, потому что поняла, что кто бы это ни был, двигается он слишком молниеносно для человека, хоть маленького, хоть большого.

Пронзительный плач сменился утробным кряхтящим смехом, точно кто подавился. Волосы на теле встали дыбом, когда девушка поняла, что и раньше его слышала, только не так отчетливо. Ночами ветер смешивал его с бряцаньем стеколок и стуком калитки, сейчас смех был ничем не прикрыт.

Воздух заметно стал холоднее. Колючие дождинки участились и царапали кожу в незащищенных местах. Пока не случилось худого, Дарьяна решила повернуть в сторону деревни, но тень была уже на той стороне.

“Глупая гусыня, куда же ты сунулась!” – Дарьяна, кусая губу до крови, оглядывалась по сторонам в поисках свободного пути для бегства. Тень с невероятной скоростью перемещалась между деревьями, сжимая круг и подбираясь ближе. Как назло, ни полынного мешочка, ни горсти соли у девушки с собой не было.

– Может обернуться птицей, да вспорхнуть к самым макушкам? – но успеет ли, Дарьяна не знала.

Смех прекратился так же резко, как и начался. Теперь только гул разошедшегося дождя да биение собственного сердца шумели в ушах.

Девушка осмотрелась по сторонам. Никого.

Сверху послышался неуловимый, если бы не птичий слух, скрежет. Дарьяна медленно подняла голову. С высокой сосны, всего в паре шагов, не моргая, за ней наблюдала хищная тварь. Цепляясь всеми четырьмя конечности за дерево, она готовилась к прыжку. Неестественно выгнутая спина, два маленьких красных глаза и рот, готовый вцепиться жертве в горло.

Тварь плотоядно улыбнулась, обнажив два ряда острых мелких зубов.

– Леший! – охнула девушка и инстинктивно отступили назад, чем только сильнее распалила азарт хищника.

Острый сук больно оцарапал тонкую кожу запястья. Проступили капли теплой крови. Когда-то леший, а теперь нежить оттолкнулась и полетела вперед, готовая разорвать добычу на части.

Резкий толчок сбоку заставил отлететь голодную тварь в сторону, не достигнув цели. Но, врезавшись в дерево, она тут же подскочила и, злобно рыча, оскалилась на лишившего ее ужина противника.

Огромный серый лис, не дожидаясь, пока нежить нападет первой, подлетел и принялся ее кусать, вырывая клочки кожи, выцарапывая глаза. Звери схватились и клубком покатились по лесу, желая отхватить друг от друга кусок побольше. Лис ловко уворачивался, явно не впервой имея дело с подобной тварью.

Дарьяна не стала ждать окончания схватки, чтобы выяснить: является лис ее защитником или сражается с лешим за обед. Едва с ее пути убрался живой клубок, девушка кинулась в сторону дома.

Все движения разом стали недостаточно быстрыми, точно воздух превратился в тягучий кисель, и сквозь него приходиться пробираться, не жалея сил и ладоней. В ушах шумело, и Дарьяна не могла разобрать, стук ли это ее сердца или хруст веток под лапами преследователя. Глаза застилал дождь, не желая показывать корявые корни под ногами и колючие ветки перед лицом.

Когда до дома оставалось рукой подать, Дарьяна, теряя драгоценное время, направила теплую волну силы на лес. Ей хотелось знать, жив ли ее спаситель, не сгрыз ли его леший. Может, лис и был хищником, готовым ее сцапать, но точно не нежитью. Это она сразу поняла.

Никто не отозвался.

Тогда девушка, расширяя область поисков, приложила ладони к земле, прося у Матери Сырой-земли помощи. Спящая земля нехотя, но все же дала ей ответ. На другой конце деревни теплилась жизнь. Не животного, как сперва решила Дарьяна, а человека. Слабое пятнышко пульсировало, точно огонек на ветру. Кому-то на той стороне деревни было плохо. Он умирал.

Дарьяна бросила взгляд на дом, тяжело вздохнула и, заранее зная, что, скорее всего, пожалеет, кинулась навстречу жизни.

Казалось, все силы она потратила на бег по лесу, но страх не успеть помочь гнал ее вперед.

“Нужно непременно увести его оттуда, в избу, куда нежити не пробраться. Фуха столько соли на порог перевел. Оказывается, не зря. А еще с ее запасом полыни и семян укропа, которые скоро плотно усеют подоконник, бояться будет нечего. Нужно лишь добраться.”

В один миг, как по волшебству, стена дождя прекратилась. Бежать стало гораздо легче, и Дарьяна быстро оказалась в нужной стороне. С самого начала она обходила это место стороной. Сейчас выбирать не приходилось, и, не долго думая, она шагнула за старенькую покосившуюся от времени, деревянную ограду.

Погост был глухим и мрачным, как и положено старому деревенскому кладбищу: надгробия разных размеров и форм, поросшие сухой травой холмики и маленький каменный храм в самом конце. Кладка была относительно свежая, не старше пары десятков лет. Лозовицы, где прежде жила Дарьяна, не могли похвастаться таким основательным сооружением. Лозовчане обходились деревянной постройкой, больше похожей на сарай, чем на храм, хоть домов там в раза больше. Здесь же не пожалели ни времени, ни денег, ни сил.

Девушка кралась к одноэтажному сооружению с игольчатой крышей. Свежих надгробий видно не было.

“Вот только отчего влажно чернеет, точно кто разрыл, земля на могилах?”

Дарьяна оглянулась на лес и, к облегчению, не увидев погони, немного успокоилась. Но окончательно расслаблять было все же рано.

Стоило ветру скрипнуть калиткой или сухой лозой, девушка непременно вздрагивала от страха, но все равно упрямо шла вперед. Но чем ближе она подходила к храму, тем находила свою идею безрассудней.

Дверь в каменное здание, как и думала Дарьяна, оказалась надежно затворена. Она уперлась плечом, но та не пожелала поддаться. Тогда девушка обогнула часовню по кругу. К счастью, а может и нет, ведь предстояло забраться в темное сырое здание, окошко нашлось. Вытянутое, когда-то украшенное цветным витражом, а теперь зияющее, точно пасть, с острыми стеклами вместо зубов, оно служило входом и выходом.

Богобоязненной Дарьяна никогда не была, лишь благодарной. Но, пиная сапогом остатки стекол, просила у богов прощения. А еще удачи. Она не знала, кому воздвигли эту каменную крепость: Чернобогу или Владычице судьбе, а может, у местных и вовсе были свои боги, но удача была ей сейчас не лишней. Девушка подкатила большой валун и, стараясь не поскользнуться на мокром камне, перешагнула через деревянную раму.

Лунная дорожка света опустилась на землю и угодила в проем окна. Видно боги были рады любому человеческому существу, забредшему в храм, и, раздвинув тяжелые тучи, решили показать, что не сердятся на прихожанку.

Скудное освещение не позволяло тщательно рассмотреть каменную комнатушку. Десятки свечей, маленькие камешки и стеколки, расставленные на полках – вот и все, что увидела Дарьяна. Она глубоко вздохнула, ощутив запах сырой землей и гари, как от потушенного костра.

Из комнаты вела невысокая резная дверь, усеянная точно такими же символами, как на стеколках оберега, что достал из сундука Фуха. Дарьяна приложила маленькую ладошку к двери, дерево было на удивление теплым. Она сделала еще пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и решительно толкнула.

Сыро и темно, хоть глаз выколи.

Дверь за спиной с резким скрипом захлопнулась. На спине выступили мурашки.

– Тут кто-нибудь есть? – уже зная ответ, спросила Дарьяна, силясь придать голосу хоть немного уверенности.

Девушка вытянула руки и стала пробираться вперед. Ей нужно было упереться в стену, шкаф, стол, да во что угодно, лишь бы найти ориентир. Не чувствовать опоры в темноте было жутко.

Под пальцами появилась спасительная опора. Но не успела она ее как следует нащупать, как крепкая рука схватила за запястья и вывернула их назад. Силы незнакомцу было не занимать. Одной рукой он удерживал сопротивляющуюся девушку, а второй зажимал рот, не давая вскрикнуть от страха и стрельнувшей боли в раненом запястье. От крепкой хватки рана снова открылась, и кровь теплой струйкой пробежала по руке, закапала на пол. Дарьяну грубо прижали к стене, вдобавок оцарапав щеку об острый камень.

– Не дергайся, а то хуже будет, – раздался прямо над ухом низкий мужской голос.

Дарьяна и не заметила, как начала вырываться и брыкаться, делая хватку мужчины лишь крепче. Он, словно зверь, втянул воздух над ее ухом и чуть ослабил захват.

– Я разожму тебе рот, но не вздумай кричать. Иначе придется тебя вырубить, – шептал над ухом незнакомец. – Шума, пока сюда пробиралась, ты и без того немало наделала.

Дарьяна понятливо кивнула, и мужчина разжал ей рот. Запястья, к несчастью, отпускать он не торопился. Можно было обдать его руки жаром, как она уже делала однажды с Митяем, но в такой темноте ей вряд ли удастся быстро найти выход. А приложить ее об стену посильнее он мог хоть сейчас.

– Пришла сюда зачем? – мужчина развернул девушку к себе лицом, словно мог видеть в кромешном темноте и прочесть в глубине глаз ответ на свой вопрос. – Чего молчишь? Немая?

– Не-ет, – часто моргая, словно мрак от этого могла проясниться, ответила Дарьяна.

– Так какого ты здесь забыла, Ненемая? – внимательно разглядывал широко распахнутые глаза девушки мужчина.

– Тебя спасать пришла, – это идея показалась теперь такой наивной, а вслух еще и глупой, что Дарьяна пристыженно закусила губу.

Незнакомец замер, точно ожидал какого угодно ответа, но точно не этого. Он разжал запястье и, пряча смех в рукав, закряхтел:

– Ты? – отступил к стене незнакомец. – А кто такая будешь?

– Дарьяна, – гадая, в какой стороне дверь, сглотнуло образовавшийся ком в горле девушка.

– Я не имя спросил, а кто будешь? Ведьма? – мужчина вглядывался в бегающие в поисках выхода глаза.

Дарьяна, ослепленная темнотой, трясясь от страха, попятилась наугад, натыкаясь на холодные склизкие столы и роняя с громким стуком десятки свечей. Мужчина не пытался ее остановить, только наблюдал. Наконец под рукой зашуршало дерево, и, готовая дать деру с погоста, девушка распахнула дверь. Кто из богов ее дернул обернуться, она не знала.

Оперевшись на стену, мужчина, зажимая рукой бок, еле стоял на ногах. Одёжа ниже пропиталась густой темной кровью. К сырости примешивались запахи ладана и мокрого железа.

– Сам идти сможешь? – запястья все еще ныли, а кровь не спешила останавливаться, но девушка постаралась отбросить собственную боль на потом.

– А сама как думаешь? – мужчина устало закрыл глаза, опрокидывая голову назад.

– Думаю, тебе стоит быть любезнее с тем, кто может тебе помочь. Но если тебе здесь уютно и тепло, рана совсем не беспокоит, а тихие соседи, – девушка кивнула в сторону разрытых могил. – В радость, то можешь оставаться.

– Вот уж извините за мою грубость, отвесил бы поклон, но сами видите, – процедил сквозь зубы незнакомец.

Дарьяна глубоко вздохнула, сжимая и разжимая кулаки.

“Отчего мужчинам всегда сложно просить о помощи? А еще девок называют глупыми гусынями! Лежит весь в крови, а все одно!”