© Ксения Эр, 2023
ISBN 978-5-4496-5985-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Обо мне для тебя.
Меня зовут Джонни. Мне скоро будет 13.Со мною живёт мама. Она работает в Пекарне, что находится изрядно далеко от нашего дома в квартале Нолита, на Брум Стрит. Каждое утро мы вместе выходим из дома, доходим до перекрестка, а затем прощаемся. Я иду в среднюю школу, а мама на работу. В это время птицы только начинают просыпаться, а приходит мама поздно вечером, когда эти же самые птицы укладываются спать. Я люблю маму потому, что:
– у нее смешные веснушки на носу, похожие на маленькие оранжевые кляксы
– люблю ее большой пушистый свитер, похожий на облако
– люблю фотографию, на которой мы с ней впервые пошли в зоопарк, и которую она до сих пор хранит
– люблю, как от нее пахнет корицей
– люблю знать, что она есть
А ещё люблю черешню и песни, которые поются для меня на «та-та-таа», чтобы в конце обязательно было грустно и протяжно. Хочу сказать, что мои родители познакомились в районе 52-улицы, центре джазовой культуры, именно там, где в одном из домов жил Франк Синатра. Видимо, это была любовь с первого взгляда, если на следующий же день они вместе уехали в другой город искать пластинки Smiths и Beatles. Мне кажется, что это достаточно неплохой повод сорваться и познакомиться поближе. Надеюсь, я появился под одну из очень хороших песен.
И о дедушке.
Многие говорят, что в их жизни был главный человек. Конечно, людей всегда много, и каждый из них важен по-своему, но есть и те, чья участь неизмерима. Таким был мой дедушка Вик. Он был изобретателем. Если бы у него спросили, какой дом стал бы для него идеальным, то он бы описал низкий дом у моря, где входная дверь по размеру была бы почти равна балконной по ширине, в котором было бы много полезных, но обязательно не использующихся вещей, оставленных на потом, множество часов в каждой из комнат и один постоянно работающий телевизор.
В дедушке мне нравилось то, что он мог быть в прошлом кем угодно; инженером, кораблестроителем, учителем или врачом. За это я его невероятно любил. Самое грустное в том, что он умер. Думаю, что на земле должна быть такая категория людей, которым нельзя умирать, без которых что-то останавливается. Если Кто-то узнает, что мне тяжело просыпаться, потому что дедушки нет, он вернёт мне его?
– С чего всё началось-
Мы с мамой по выходным раньше ходили в пекарню. Я часто отставал от неё из-за того, что подолгу крепил велосипед к дереву. И потому мама всегда оказывалась в магазине раньше меня, а мне оставалось только торопиться за нею.
Однажды в этот самый момент, пока я разбирался с велосипедом, передо мною ниоткуда появился громадный человек. Он будто выпрыгнул из тягучего воздуха, схватил меня за плечи и глухо произнёс :
– Бу! Вот ты и попался!
Я вздрогнул, потому что не знал, что ответить ему, а ещё потому, что мне понравились его руки, и как он затряс меня. Фух. Почти как дедушка.
Он обнажил стройный ряд белых зубов и захохотал. Незаметно для меня мои губы тоже сложились в улыбку, и тогда, всё ещё боясь посмотреть на Большого Бу (в ту минуту я точно понял, как буду его называть) я протянул ему свою влажную от стеснения ладонь и быстро, заикаясь, произнёс :
– Здравствуйте, кто вы?
Незнакомец тогда засмеялся, от этого мне стало неловко, и я представил, будто на меня начинают наползать огромные куртки и пальто, чтобы спрятать меня, но я начинаю потеть и волноваться, и потом падаю под тяжестью всей этой одежды.
Почему я так волнуюсь?
Интересно, сколько лет Бу?
Есть ли у него дети, похожие на меня?
Моя мама уже начала поиски?
Обхватив обеими руками круглый живот, Бу продолжил смеяться. От смеха у него заслезились глаза, он начал щуриться, тереть их руками и, наконец, загадочно произнёс :
– Я волшебник-фокусник дальних полей, только не говори об этом своей маме, она тебе скажет, что меня не существует!
Я сказал ему :
– Круто, я люблю поля. Я никогда не бывал в них, и потому они интересны для меня.
Внутри меня значило:" Ты врёшь мне?»
Я не знаю, верил ли я в поля. В его поля. Но почему-то представив плотно зашторенные окна его комнат, которых не касается свет даже в полуденные летние часы, я почесал затылок и на несколько мгновений представил пихтовые плантации за этими тёмными шторами. Такие люди просто обязаны что-то скрывать, завораживая этой тайной остальных. А тайны я, конечно, обожал. Я хотел ещё спросить его о полях, но почему-то вместо этого промямлил :
– Я пойду, меня мама ждёт.
В ту же минуту я подумал, что эта фраза поднялась сразу же на вершину хит-парада самых дурацких фраз, сказанных мною в течение всей жизни.
– Эге-гей, значит сегодня у вас будет пир. Когда я был моложе чем сейчас, мы дома часто сами пекли пироги и небольшие лепёшки… вместе с Эми, -задумался Большой Бу.
Я недовольно покачал головой:
– Ну и что с того, моя мама тоже умеет.
Громадина рассмеялась, посмотрела по сторонам, после чего наклонилась ко мне и сказала:»
– Тс, ты ничего не понял! Я же не сказал главного, все наши лепёшки и пироги были совсем непростыми, да и Эми была совсем непростая, она все время рассказывала мне про зверей.
Во мне вдруг проснулась какая-то невиданная смелость никак не сочетающаяся с ещё недавней робостью.
– Что они? Что в них было такого? И кто такая Эми? -недовольно сказал я и толкнул свой велосипед, некрасиво сползший вниз по дереву.
Я повернул к нему голову. Мне жуть, как нравилось слово «старина», оно было похоже на бывалого матроса.
– И о каких зверях рассказывала Эми?
Я закатил глаза.
Внутри это значило: «Снова врешь?»
– Самые обычные!
– И только?
Я махнул рукой.
Бу высунул язык и показал мне, а потом пожал плечами, и его лицо вдруг сделалось грустным.
– Теперь зверей совсем не осталось…
– Ну, а где же тогда те, которые были? Переспросил я.
Бу собрался уходить.
– Об этом тебе лучше не знать. Все они в печальном Лесу. Там стоят их маленькие одинокие дома. Осенью их крыши укрыты опавшими листьями, зимой в окна этих домов стучится северный ветер и дышит на стёкла, весной дома затапливаются ручьями, а летом солнце нагревает крыши так, что этого тепла хватает до следующей зимы. В этом лесу все одинокие и все стараются спасти друг друга. Звери вяжут шарфы и надевают деревьям на их худые шеи, а те в свою очередь нашептывают истории, подслушанные где-то. И нет в том лесу случайных путников.
Я задумался. Бу почесал голову и громко сказал.
– Может насчёт путников я и выдумал, но всё остальное здесь чистая правда. Вижу, ты хочешь зайти как-нибудь ко мне? Только уже не в моих силах показать тебе лес.
Большой Бу положил мне руку на плечо, также как и в начале нашей встречи. Я ничего не ответил, чувствуя, как северный ветер забирается мне под куртку.
Об этом надо сказать, даже если не хочется.
Я вспомнил, что где-то видел Большого Бу. Его балкон находился в соседнем трёхэтажном доме, что чудом сохранился с времен конца 18-начала 19 веков. Он был полон всяких странных и интересных вещей. Часто Бу стоял на своём пожилом балконе и подолгу смотрел вдаль. Честно говоря, он хоть и был в отличной форме, но отдавал дань своему возрасту. Когда я узнал, что ему 75 лет, то был в ужасе, ведь если превратить все его годы в килограммы и сбросить хотя бы с его третьего этажа, то ими можно запросто придавить кого угодно.
А если в тонны?
Интересно, что подразумевают люди, говоря «под тяжестью лет».
И всё-таки, если бы я мог бы стать на пару минут конвертером прожитых лет, то я сравнил бы их с:
75= 75 герберов
75 поглаженных котов и собак (одновременно встреченных)
75 бабушкиных яблочных пирогов
75 долларов на новый велосипед
75 билетов на 7 самых любимых фильмов
75 выпитых банок газировки за один день (ну ладно, за два)
75 падений с качелей из старой шины в пруд
75 новеньких теннисных мячиков с автографами самых крутых игроков разных лет
75 попыток забрать назад невпопад сказанные слова
75 пар промокшей обуви
Соответственно
75 попаданий под дождь
75 поездок на лифтах вверх-вниз (с повторением в каждые три дня)
75 крыш, на которых 75 оставленных посланий в 75 бутылках
75 шрамов на коленках, превратившихся в один большой
75 опозданий домой с поздней прогулки
75 несделанных домашних работ
75 забытых зонтов
75 голов за всю историю школьных футбольных матчей
75 отравлений вкусной, но вредной едой
75 случаев вранья (во спасение и нет)
75 поцелуев с девушками, от которых пахнет персиками и юностью
75 слов в истории, которую никогда нельзя дописывать
75 выкуренных сигарет (это только тех, что тайком)
75 самых прекрасных обедов
75 раз увидеть море и 75 раз так, словно это впервые
75 раз попасть в дорожную аварию
75 хлопьев класть каждый раз в завтрак на утро, и ни разу ни на одну больше
75 постельных восторгов (так говорит моя мама)
75 громких рыданий
75 разбитых тарелок
75 раз простудиться
Неужели среди всего этого не найдётся пара-тройка раз, когда я мог бы увидеть дедушку снова? Даже если это будет несколько раз по 75 долларов.
– 1-
– Джонни, с кем ты так долго разговаривал?
Спросила мама, стоило ей только выйти на улицу.
– Да ни с кем, так…
Сказал я и сразу отвернулся.
Мама слабо улыбнулась и посмотрела на меня.
– По-моему, этот кто-то тебе понравился, только я не понимаю, почему ты не хочешь рассказать мне?
Я снова замялся. Рассказывать маме о том, что мне нравится или не нравится, -это странно. По крайней мере, для меня. Уверен, что для всех остальных это в порядке вещей. Не знаю, как объяснить, но когда у нас с ней начинается разговор, я почти всегда кажусь себе неловким. В ту минуту я думаю не о предмете разговора, а о том, что мама подумает обо мне, когда он закончится. Это очень нехорошее чувство, но в этот раз я ответил.
– Это был один мужчина. Его балкон находится недалеко от нашего.
Я выдержал нужную паузу и добавил.
– Этот мужчина -обладатель самого большого в мире сердца и балкона.
Выдох.
Мама наклонила голову влево и посмотрела на меня.
– Ты говоришь о том балконе, который полон всякой рухляди?
– Вовсе и не рухляди.
– У тебя странные представления о красоте, Джонни.
«Раньше наши представления дружили» -подумал я про себя, но не сказал этого вслух. Мама не поняла бы такого.
– И что тебе рассказал этот обладатель балкона?
Мама сложила руки на груди, и это означало, что она почти готова отречься от этого разговора.
– Да ничего особенного, мелочи всякие.
Мама вдруг нагнулась ко мне. В её левой руке был пакет с пончиками.
– У этого мужчины никого нет, Джонни, я его тоже часто вижу. Его зовут Биаджио. Он итальянец, эмигрировавший сюда много лет назад. Видимо, его семья не пожелала с ним ехать. Мы могли бы сходить к нему в гости. Думаю, тебе это понравится.
В моих глазах всё сказанное превращалось в одно громкое: «Мам, что? Откуда ты всё это знаешь?». Но я не произнес не слова, а только закрыл глаза и улыбнулся. Это было согласие на сто процентов.
Uno secret to.
Когда я пришел домой, то первым делом перерыл все онлайн-сборники итальянских имен и их значений. Не знаю почему, но для меня это было важно. Каждое имя может раскрывать человека, хотя бы капельку. Так вот, когда я наконец нашел его имя, то убедился, что это одна из самых прекрасных находок. Я записал это на листе и убрал в свой синий блокнот
Биаджио-разговаривающий шёпотом.
– 2-
Следующим вечером мама вернулась домой раньше обычного, она положила сумку в прихожей и быстро вошла в мою комнату.
– Джонни, думаю, пришло время для выполнения моего обещания. У Биаджио горит свет, мы можем идти к нему прямо сейчас.
Я встал с кровати и удивлённо посмотрел на неё.
– Что, даже есть не будем?
– Думаю, нас угостят.
Подмигнула мне мама.
– Одевайся, я возьму с собою бутылку вина, он же всё-таки итальянец, и думаю не оценит, если мы придём с пустыми руками.
Она ушла, а я остался у себя в комнате. Мне хотелось хлопать ящиками комода, громко кричать песни, случайно услышанные мною на радио и хлопать дверями шкафа, разбрасывая из него все вещи. Словом, это была абсолютная радость.
Думаю, что для настоящей радости слов обычно бывает недостаточно.
Поэтому пусть будет просто»!».
– 3-
– Мам, а нам долго идти?
Спросил я, как только мы вышли из дома.
– Шутишь? Ты вроде бы и сам прекрасно знаешь.
– Вроде знаю, но хочу услышать это от тебя.
– Ну, еще метров 70, не больше.
Я удивлённо посмотрел на неё.
– Надо не так, до этого я и сам мог бы додуматься, метры какие-то, хочу как раньше.
– А как тогда надо?
Мама нагнулась и посмотрела на меня, что значило: «Эй, ты не знаешь, чего хочешь».
Потом она посмотрела на небо, от которого остался только маленький кусочек, всё остальное было спрятано в оранжевых, желтых и красных деревьях. Воздух щекотал нос, забирался под воротник, ерошил волосы и гонял по дорогам опавшие листья. Всё вокруг пахло октябрём, гнилой листвой, дождём и корой деревьев.
Я щёлкнул пальцами перед её носом.
– Ты чего?
– Всё нормально, Джо, смотри, мы почти пришли, вон его дом.
Мама ткнула пальцем в красную громадину, вставшую поперёк улицы.
Я остановился и посмотрел вдаль. Это был тот самый дом, тот самый балкон. Теперь он был усыпан листьями, и деревянные перегородки казались темнее чем обычно из-за дождей.
– Не медли, до дома остался один слон, -шепнула мама.
[средняя длина слона 5,5—7 метров]
– 4-
Мы прошли ещё немного, и буквально столкнулись с его домом нос к носу. Дом был реставрированным, трехэтажным, и Большой Бу разделял второй и третий этаж. У него была двухэтажная квартира и витой балкон. Думаю, с него отлично видно город вечером.
К счастью и удивлению, дверь оказалась незапертой, и мы быстро поднялись по лестнице на второй этаж. Это, действительно, удача, ведь мы не имеем ни малейшего понятия, о том, какой код его квартиры. Когда мы вошли, мне больше всего понравились остатки итальянской мозаики, сохранившиеся на стенах, поэтому я осторожно провел по ним пальцем.
– Интересно, сколько лет в этом доме не было ремонта…
Задумчиво произнесла мама и провела вслед за мною рукой по стене, с которой будто тут же отскочил небольшой цветной кусочек.
– Дошли, у него квартира С2, – сообщила мама.
– Мам, нажми на кнопку звонка уже.
Мама усмехнулась и зажала звонок, и мы с ней тут же услышали его звук в квартире Бу, а потом лай и мерный стук ботинок по полу.
– Идёт…, -подумал я про себя и почему-то испугался.
Странное дело, когда ты очень ждешь чего-то, а потом, когда это наконец происходит, ты начинаешь бояться или сомневаться. Думаю, это специальный механизм проверки.
Первым, что я видел, был его глаз в линзе открытого глазка.
Вторым, чёрную полоску на жёлтой крашеной стене в коридоре его квартиры.
Третьим, коричневого пса со спутанной шерстью.
– Добрый вечер, Биаджио. Меня зовут Мари, это мой сын-Джонни, вы с ним, кажется, знакомы, -проговорила мама.
Бу всё это время стоял в дверях и смотрел на нас. У него были ужасно красивые коричневые ботинки, но почему-то звук, которые они издавали при ходьбе, ассоциировался у меня со звуком старости, а не уверенности. Бу был в полосатых сине-белых штанах, вытянутой майке и сером свитере с большими пуговицами.
– Никого не вижу, – спокойно ответил Бу моей маме и закрыл глаза руками.
Я сдавил смешок за маминой спиной.
– Как это не видите, мы прямо перед вами, -сказала моя мама и помахала рукой прямо перед его носом.
Бу повернулся к псу.
– Сид, мне нужен бинокль, а старый ты загнал под кровать. Придется делать новый, мне говорят, что кто-то есть, а мне кажется, что нет.
Сид посмотрел на хозяина, а потом отошел в угол комнаты и распластался на полу. Бу потянул руку к своей серой кофте и оторвал от неё огромную пуговицу, после чего немного потер ее рукавом, направил на нас и посмотрел в отверстия. Он прищурился, вытянул руку и потом закричал!
– Вот вы где! Зачем же было прятаться. У меня готова пара отличных беглзов, а вы не прошли до сих пор. Долго собираетесь стоять? Так можно и прирасти к полу.
Мама деланно замялась. Я уже знал, что она делает так по привычке, зная, что так обычно полагается.
– Понимаете, мы не предупреждали вас о том, что придем…
Бу строго посмотрел на неё.
– Вы использовали моё право на последний бинокль. Теперь вы в моих глазах. Понимаете, я вас запомнил?
– 5-
Думаю, стоит начать с того, что от количества увиденных здесь вещей, у меня захватывало дух. Здесь было по частичке от каждой эпохи; небольшое изображение Мадонны, лоскутное одеяло, серебряные и хрустальные безделушки, деревянные фоторамки и один ботинок, сшитый давным-давно на итальянской фабрике. Здесь едва можно было найти что-то истинно Нью-Йоркское, всё было совершенно иным, и от этого привлекало еще больше. После увиденного, я совершенно точно убедился, что больше никогда не буду выбрасывать вещи, даже если мама будет просить об этом, а я готов поспорить, что она будет так делать. С первой же секунды мне захотелось остаться в этом доме.
Мама обвела пространство рукой и улыбнулась.
– У вас тут столько всего…
– Сколько всего?
Бу сел на диван и посмотрел на нас.
– Всего лишь одна жизнь. И только.
Я наклонил голову и посмотрел на него, что означает: «Мне понравилось, как ты сказал об этом».
– Пойдёмте на кухню, – сказала с выдохом мама.
Она ужасно не любила, когда кто-то говорит такие слова, к которым она не может подобрать другие, вяжущиеся в ответ или продолжающие разговор, потому в таком случае она просто переводит тему или уходит.
Я встал с дивана и пошел на кухню, Бу медленно потянулся за мною. Вместе мы вошли в небольшую комнату с белыми стенами, и каждый выбрал себе подходящий стул. Бу громко откашлялся и сел, я сел рядом с ним, а мама напротив нас.
– Ты смотришь на меня? -спросил меня Бу.
– Это я так просто, -сказал я.-Интересно.
– Главное не смотри так, будто что-то не так, а то это обидно.
Бу подмигнул мне, а я ему в ответ.
– Нужно достать пирожные, -громко сказала мама.
Бу встал и подошел к шкафу, где на первой полке, аккуратно завернутые в пергамент, лежали миндальные и шоколадные пирожные.
– Вы будете пирожные, Биаджио? -спросила мама.
– Нет-нет, это перебьёт весь вкус. Я собираюсь заварить для вас тисану с облепихой, – размеренно сказал Бу.
Мы с мамой переглянулись.
– Что такое тисана?
– У нас так называют травяной чай, а у вас вообще чай не пьют! Как так?
Мы засмеялись.
Наконец, по всему дому распространился запах облепихи. Было очень тепло и уютно. Мне нравилось, как Сид кладет мне свою голову на колени и смотрит в глаза, когда хочет что-то выпросить. Нравится, что мы с Бу кормим его, когда мама отворачивается. Нравится мама с растрёпанными волосами и цветочной кружкой в руках.
Вдруг мама отставила пирожные (чтобы было лучше видно Биаджио) и начала свои расспросы.
– Вы, наверное, думаете, что это странно. Вы понимаете о чём я, мой сын случайно заговаривает с вами на улице, потом толкует мне о вас, и мы вдруг берем и приходим в гости. Даже безо всякого предупреждения! Разве так правильно?
Бу запустил руку себе в волосы и взъерошил их, а потом громко рассмеялся. От его смеха подпрыгивали тарелки и чайные ложки.
Мама совсем сконфузилась, она посмотрела на меня, потом снова на Бу и почти испуганно спросила у него.
– Почему вы смеетесь?
Бу вздохнул и посмотрел ей в глаза.
– Потому что все, что вы говорите, совершенно нормально. Люди должны знакомиться с другими людьми, должны узнавать их, видеть в них тайну и приходить к ним. Именно то, что происходит без предупреждения и представляет ценность. Потому что это по-настоящему.
Последнее слово он проговорил шепотом, после чего откинулся на спинку стула и добавил.
– Не задавайте больше мне таких вопросов, иначе мы не подружимся.
Мама замолчала и принялась усиленно пить чай, наверное, за всю жизнь она не выпила столько чая, сколько в этот день. Я смотрел на неё, и видел, как много мамы помещается со стыда в чашку. Тогда я подмигнул Бу и с трудом добавил.
– Расскажите маме о себе. И мне тоже будет интересно послушать.
Бу забрался на стул с ногами, что было крайне странно для его возраста и сказал серьезно.
– Рассказал бы, если бы знал о себе чуть больше вашего.
Мама недоумённо посмотрела на него, и он продолжил.
– Ладно, как меня зовут, вы уже знаете. Раньше я работал архитектором, и, честно говоря, ни разу не пожалел об этом. Для вас, это тоже может показаться странным, потому что люди обычно жалеют о выбранных профессиях, но почему-то продолжают их выбирать. Я люблю ставить кровать ближе к окну и осознавать, что солнце встаёт прямо из-под моих пяток, люблю смеяться так долго, что потом сложно дышать, люблю смотреть в лица прохожих и оценивать вероятность того, что кто-то из них может скрывать в себе моего друга, люблю принимать гостей, люблю своего пса и…, -он снова откинулся на спинку стула и тихо сказал.
– Остальное потом. Так неинтересно совсем.
Я думал о том, что после такого мама точно побоится отпускать меня к Бу. Ведь он взрослый, а рассуждает не по-взрослому (что ужасно нравилось мне, и никак не могло нравиться маме), но она превзошла саму себя, когда мигом допила свой чай, положила свою руку на руку Большого Бу и вкрадчиво произнесла.
– Вы можете мечтать вместе с моим сыном. Думаю, он захочет приходить к вам чаще, -мама толкнула меня локтем.
Я улыбнулся настолько широко, насколько только мог.
– Только вы простите, что мы съели все пирожные, но думаю, что Джонни будет продолжать так делать и дальше, всякий раз, как будет заходить к вам.
– Я буду всегда рад видеть Джонни, а насчёт пирожных не беспокойтесь, я всё равно их почти не ем, так что это мелочи. Вот однажды Сид съел полный пакет лакрицы, отчего у него склеились между собою челюсти, после этого ему пришлось засунуть морду в холодильник и сидеть так до тех пор, пока лакрица не замёрзнет, а потом мы разбивали её маленьким молоточком.
– Молоточком? -у мамы глаза раскрылись так широко, что мне стало страшно.
Бу накрутил свой ус на палец и невозмутимо продолжил.
– Ну да, лакричным молоточком, чем же еще? Скажете, вы никогда не ели лакрицу. Ну и странно же.
Он снова вздохнул, а мама замолчала. Я засмеялся, и она тоже улыбнулась, а потом начала громко смеяться, а потом захохотал и Большой Бу. Смех его наполнил комнату, как раскаты грома.
Мне нравилось, что мы впервые видим друг друга, но сидим за одним столом, пьём чай и умудряемся смеяться над одной шуткой. Раньше я не поверил бы в такое. Слишком неправдоподобно. Я подумал, что в следующий раз мне обязательно надо будет добраться до балкона. Я закусил губу и думал об этом, пока Бу не сказал.
– Теперь можем пройти к балкону. Мне нравится это место больше всего.
Теперь мне кажется, что я надолго запомню, как мы втроём ютимся на этом витом балконе, полном забытых вещей. Мы бросаем себе под ноги листы с рисунками и стоим на них, как на айсбергах. Мама смешно перепрыгивает с одного айсберга на другой. Я качаюсь на перилах и двигаюсь в такт музыке, которую никто не слышит, но где-то она точно звучит. Хорошо, что этаж, на котором живет Бу, последний, он ближе всех остальных знаком с облаками и звёздами.
– 6-
– Вот здорово, да?
– Мам, ты рада, что мы сходили?
– Правда, у него классный балкон?
– Спорим, там можно поставить даже виниловый проигрыватель?
– Мааам!
Наверное, это самая малая часть вопросов, которые я задал маме после того, как мы с ней вернулись домой от Большого Бу.
Она же отвечала совсем просто.
– Хорошо, мы сходим к нему ещё.
– И не говори мне больше не слова про этот ужасный балкон, Джонни.
– Ничего особенного.
Но в один вечер, она подошла ко мне и протянула небольшой клочок бумаги, сложенный несколько раз.
– Это выпало у тебя из карманов джинс, когда я хотела их постирать.
Я подошел к ней и взял этот клочок. От него пахло порошком. Я удивленно посмотрел на маму, на что она быстро проговорила извиняющимся тоном.
– Да, я успела постирать его, но буквы вроде остались целы.
Я снова посмотрел на нее и она крикнула.
– Я не читаю твоих писем, Джонни! Держи!
Она вышла из комнаты, а я снова сел на кровать и развернул бумажный листок. Бумага была очень странной, думаю, на таких писали очень давно, иначе как объяснить то, что она успела ТАК пожелтеть. В некоторых местах хвосты букв оказались уничтожены маминой стиральной машинкой, но тем не менее что-то мне удалось разобрать.
С одной стороны крупным почерком красным маркером было выведено.
– Я подбросил тебе это, пока ты играл с Сидом. Ты делал это так долго, что я мог бы уместить в твой карман целую корову, но на этот раз ограничусь этим. Посмотри, что я написал.
Внизу мелко было подписано: «Не знаю как тебе, но мне кажется, что это красиво», дальше шла маленькая стрелочка, говорящая «а теперь разворачивай наконец».
А дальше было вот что:
– Там, где хлопают крышки почтовых ящиков-
– Вступление. Вверх на две ступеньки от входа-
В Италии в моём доме было несколько почтовых ящиков. Многие жильцы давно съехали, и потому их ящики было решено снять. Но были среди обитателей и те, которые искренне любили дом, любили его белые полуразрушенные балконы, заросшие виноградом, конечно, они не были такими прекрасными как прежде, но в этом была своя прелесть. Когда ты долго живёшь в одном и том же доме, ты с течением времени перестаёшь замечать отваливающуюся штукатурку, щербатые ступеньки и выцветшие стены.