– Маккейн, отдай мне мяч! ― заорал Вудби, и этим сделал только хуже.
Я почти добежал до линии, но занести за неё мяч не успел. Двое громил свалили меня с ног, мяч потерялся, а затем я услышал долбанный свисток. Долбаный―мать―его―свисток.
– Какого хрена ты не отдал мне пас?! ― заорал Вудби, когда я поднялся.
– Отвали.
– Из―за тебя мы потеряли попытку!
Моё терпение лопнуло, и я накинулся на Аарона, едва не свалив его ног.
– Эй! Эй!! Разошлись!! Разошлись, я сказал!! ― Техас разогнал нас по обе стороны от себя, но поздно, мы уже получили от судьи предупреждение. ― Простите! Минутку! Простите! ― крикнул он, махнув руками, а затем повернулся к нам. ― Вы совсем охренели?! Решили подраться на поле?! Игру хотите слить?!
Я сплюнул кровь и посмотрел на Вудби.
Упырок скрипнул челюстью.
– Мы в норме.
– Вы оба, чем бы это ни было, ― отрезал Техас, ― заканчивайте. ― когда Вудби отошел, друг задержал меня всего на секунду. ― Ты капитан. Ещё помнишь об этом?
– Да.
– Тогда соберись. Иначе сядешь.
Я стиснул челюсть, но спорить не стал.
Техас был прав. И, будь Я на его месте, поступил бы точно так же.
У нас была только одна попытка и только три минуты.
Он вновь подал знак судье, а затем раздался свисток.
Никки
«Как можно рисовать вслепую?»
«Она врет! И людей обманывает, чтобы её покупали! За счёт доверчивых живет!»
«Вы что, в самом деле верите в эту чушь?»
«Ты не можешь нарисовать картину, если не видишь ни цвета, ни границ ― это бред, и многие это понимают».
Я представила красивое дышащее жизнью дерево и сделала первый мазок. Очертила его границы – плавно, бережно, вкладывая в каждое скольжение все свои эмоции и чувства. Как делала всегда.
Вот уже восемь лет почти все свои картины я рисовала пальцами ― так было проще ощущать текстуру и линии, распознавать краску и воспринимать пространство. И ещё, так я была ближе к своему творению. Сливалась с ним воедино.
Было дико сложно завоевать доверие людей. Сложно потому, что они не понимали, как можно рисовать сердцем, а не глазами.
«Она ведь зрячая! Зачем весь этот цирк?»
«Ну есть у неё талант и хорошо, пусть рисует, но не нужно дурить нам головы».
Это был очень долгий путь. Я хотела доказать ― нет, не так… показать ― миру, что не важно, КАК ты рисуешь, важно, ЧТО ты при этом чувствуешь, и ЧТО хочешь сказать. Только это. Остальное – нет.
Вы знали, что цвета можно определять на ощупь? Одними лишь кончиками пальцев.
Что белый более плотный по сравнению с остальными. Чёрный ― более жидкий. В красном ощущается вязкость, а в жёлтом можно уловить мягкое скольжение.
Я не слепая и могу снять повязку. Могу видеть эти цвета глазами. Просто не хочу. Просто потому, что, когда не вижу, меня накрывают совершенно другие ощущения. Особенные. И мне не хочется их терять.
Я коснулась пальцами стены, и в моих мыслях дерево расцвело. Остальное сделали руки. Воплотили в жизнь то прекрасное, что родилось в голове. И то прекрасное, что я хотела после себя оставить.
Если решу уйти. Нет… когда решу уйти.
Ещё один мазок. И следующий. Песня Эда Ширана ― его Совершенство.
Детка, я обнимаю тебя, и мы танцуем в темноте,
Босиком на траве, слушая нашу любимую песню.
Я верю в то, что вижу,
И знаю, что повстречал ангела…
― Мак и Аарон так сцепились на поле, ты бы видела!
От испуга мой палец соскочил с линии, и я резко сорвала с глаз повязку.
Нет—нет—нет…
Уф. Поправимо. Это было поправимо.
– Черт, Никс, прости, я не знала, что ты работаешь. Я всё испортила?
– Нет… ничего. Всё нормально. ― я выдохнула и провернулась к Тейлор. ― В каком смысле сцепились? Подрались?
– Нет. Но всё закончилось бы удалением, если бы не вмешался Сейдж. И придурки слили бы игру. – она плюхнулась на диван и подтянула к себе колени. ― Не понимаю, что происходит с Маком. Последний месяц он будто сам не свой. Вечно срывается без причины, злится, смеяться совсем перестал. Хотя раньше смеялся постоянно. С ним что―то происходит. И это «что―то» очень серьезное.
Я взяла со столика тряпку и, макнув пальцы в воду, принялась стирать с них краску.
– Думаю, ты преувеличиваешь.
– Преувеличиваю? ― усмехнулась она. ― Мак, которого я знаю, никогда не рискнул бы таким важным матчем. Он всегда, понимаешь, Никс, всегда оставлял личное ЗА полем.
И вот снова, мы будто бы говорили о двух абсолютно разных людях. Мак, которого знала я, казалось, смеяться не умел вовсе. А Мак, которого знала Тейлор…
Согласна. Это напрягало.
– Не пробовала с ним говорить?
– Пробовала. Всё бес толку. ― она выдохнула и откинула голову назад. ― Он либо не слушает, либо говорит, что это не моё дело. ― усмехнулась. ― Хотя обычно и то, и другое одновременно.
Я задумалась, а затем взяла кисть, чтобы убрать лишнюю краску. Точнее, подойти к ней творчески.
– Почему Мак и Аарон так друг друга ненавидят?
Тейлор ответила не сразу.
– Это давняя история. Мне самой жутко интересно, но меня в неё не посвящают. ― затем фыркнула. ― Сейдж говорит, меньше буду знать, крепче буду спать.
– Он знает причину?
Она пожала плечами.
– Понятия не имею. Но думаю, да. Ближе него и меня у Мака никого нет. А раз он не говорит мне, то…
– Возможно, говорит Сейджу, ― закончила я, не понимая, почему эта мысль не пришла мне в голову раньше.
Пока я исправляла погрешность в линиях, Тейлор внимательно за мной наблюдала. На этот раз я работала красками и без повязки. Корректировала разрывы и придавала границам чуть большую чёткость, потому что, если честно, в последнее время работала рассеяннее, чем прежде.
Возможно, это было связано с тем, что я до сих пор боялась столкнуться с прежней жизнью. А, возможно, с тем, что понемногу утрачивала свой талант.
– Лилии в гостевой комнате ― они прекрасны, ― прошептала Тейлор, словно прочитала мои мысли, ― давно хотела тебе сказать. Ты действительно очень талантливая, Никки, тебе ни в коем случае нельзя это бросать.
– С чего ты взяла, что я собираюсь бросить?
– За три недели ты ни разу не заговорила о своём агенте. К тому же.. я умею пользоваться интернетом.
– Интернет. Точно. ― усмехнулась я. ― Чуть не забыла, что факты обо мне можно с лёгкостью найти в Википедии.
– Я не специально искала. Просто статья на глаза попалась. Прости.
– Ничего. Мне ещё повезло, что за мной папарацци толпами не бегают. ― я улыбнулась и опустила кисти в воду. ― Видимо, того, что они собрали обо мне в Хьюстоне, хватило, чтобы на время оставить меня в покое.
– Почему ты уехала на самом деле? Бросила свою жизнь и… всё?
Я помедлила, понимая, что Тейлор задела за живое. Я бросила ВСЁ. Абсолютно ВСЁ.
Вытащила первую кисточку из воды и промокнула ворс о тряпку.
– Просто поняла, что мне нужна пауза.
– Ты больше не хочешь рисовать?
– Я… не знаю. – нет, не так… – Думаю… я не хочу рисовать так, как раньше. Но просто рисовать хочу.
– Не понимаю.
– Боб всегда ограничивал меня. Брал только те заказы, которые считал наиболее выгодными и отказывался от тех, которые считал пустыми. Я рисовала картины для самых богатых домов Парижа, Лондона, Милана. Это были дорогие работы, и они приносили много денег. Но мне хотелось… просто рисовать, понимаешь? Для девочки, у которой нет этих миллионов, но которая хочет, смотря на картину, вспоминать как пахнет дождь. Для женщины, которой плевать на лоск, потому что заказывая изображение улочки в Париже она хочет вспоминать об умершем муже. Я… всегда хотела просто рисовать. Что―то важное и значимое. Что―то… особенное. Но Боб считал, что я не имею права выбирать.
– Я… никогда не думала об этом в таком ключе. Никс, ты ни в коем случае не должна сдаваться. Если придётся начать всё сначала ― начинай. Но не бросай то, что делает тебя счастливой.
Выдохнула, понимая, что мне не хватает воздуха. Снова. Затем встала и отвернулась, чтобы Тейлор этого не заметила.
– Я не уверена, что у меня получится.
– Получится. Иначе бы ты не стала той, кем являешься сейчас.
– Я такая благодаря Бобу.
– Не он рисовал те картины. А ты. Людям всегда нравилась ты.
Я собиралась сказать, что всё субъективно, и она не знает этого наверняка. Что без Боба у меня скорее всего ничего не выйдет. Ведь у него есть связи, а у меня нет ничего. Что мир знает меня как «слепую художницу из Техаса», рисующую для богачей и филантропов, а не как Никки Монро, девушку, родившуюся в Джерси, пишущую картины просто для себя ― так, как хочет и так, как чувствует.
Боб слепил меня такой, какой я теперь была.
И я боялась, что, начав всё заново, не смогу пройти этот путь одна.
Внизу хлопнула дверь, и мы обе на мгновение замерли.
– Наверное, Мак вернулся.
Тейлор рванула вниз, а я вспомнила, что так и не узнала у неё, чем закончился матч.
Выдохнула и, отложив в сторону кисти, вышла из комнаты.
– Я в порядке.
– У тебя все костяшки в крови! ― ахнула она. ― Вы что, подрались?! ― ответа не последовало, но, по всей видимости, он не был нужен. ― Боже, Мак! Зачем?!
– Это наши с Вудби разборки. Не лезь.
Это было сказано резко, но в то же время мягко, с заботой. И без агрессии.
– Я не могу не лезть, ты мой брат.
– А ты моя сестра. И я пытаюсь уберечь тебя.
– Аарон ничего мне не сделал. И не сделает. ― заверила она. ― Я хорошо его знаю.
– Не сделает потому что знает, в противном случае я его убью.
Я решила, что больше не стану подслушивать. В конце концов, это было плохо. А у меня всё―таки имелась совесть. Кивнув себе самой, я вернулась в комнату и продолжила прибираться. Пытаясь отвлечься, сделала музыку громче и, закрыв глаза, начала тихо подпевать:
И если ночь заполыхает, я закрою глаза…
Ведь если небо обрушится, оно разрушит этот одинокий город…
Я вижу пламя внутри горы,
Я вижу пламя, сжигающее деревья.
Я вижу пламя, опустошающее души,
Я вижу пламя, кровь на ветру,
Я вижу пламя,
Ты знаешь, я видел, как город сгорает
Я вижу пламя, чувствую жар на коже…
Повернулась и вздрогнула, заметив стоящего в дверях Мака.
– Извини, напугал?
– Э―эм… немного, ― я оглядела его ссадины на лице и заметила сбитые костяшки, на которые указывала Тейлор. Сделала музыку тише и прочистила горло. ― Как игра?
– Забили решающий на последней минуте.
Я кивнула, машинально вытирая руки о комбинезон.
– Поздравляю. Ты… что―то хотел?
На этот раз кивнул Мак.
– Извиниться за прошлую ночь. Я… повел себя, как мудак. И с тобой, и с Вудби.
– Ты признал это, поэтому подрался с ним? ― Мак замер, и я тут же, усмехнувшись, качнула головой. ― Прости. Я помню, что это не моё дело. Просто краем уха услышала ваш с Тейлор разговор и решила, что…
– Я лупил по груше без перчаток. Аарон цел и невредим.
Я открыла рот и сморгнула, не ожидая услышать подобное. А ещё ― чувствуя себя полной, просто клинической дурой.
– Ясно.
Интересно, он представлял Аарона на месте той самой груши?
– Ты уже читала контракт?
Читала… да я его до дыр изучила. Хотя с моим―то опытом… оставалось надеяться, что я была не настолько глупа и наивна и заметила бы скрытый в нём подвох.
– Да, ― выдохнула, а затем, чуть помедлив, достала из ящика папку и протянула её Маку. ― Дважды.
– И? ― он приподнял брови, свободной рукой неуверенно забирая из моих рук документ. ― Подписала?
– Мне нужна эта работа. И я хочу, чтобы всё было официально.
Мак кивнул.
– Ты не пожалеешь. Контракт чист.
– Я тебе верю, ― вырвалось прежде, чем я подумала о последствиях.
Мак усмехнулся, а затем посмотрел на очертания цветущего дерева на стене и, когда я проследила за его взглядом, улыбнулся:
– Это потрясающе.
– Спасибо.
– Ты очень талантливая, Монро. Не забывай об этом, ладно?
Ощутив, как отстукнуло сердце, я повернулась, моментально ныряя в огромный бурлящий водоворот его глаз.
Секунда. Всего одна.
Но её хватило, чтобы понять ― я не просто подписала контракт.
Я отдала Дьяволу―Маккейну свою душу.
Никки
– Уже не спишь? Отлично.
Я хлопнула глазами, нехотя оторвавшись от статьи в Cosmo.
Ворвавшийся в комнату Мак бросил передо мной первые попавшиеся ему на глаза джинсы и водолазку, которые обнаружил в шкафу, а затем направился в мою ванную.
Ну, теоретически, это конечно была его ванная…
– Э―эм… вообще―то у меня сегодня выходной.
И это я ещё не стала спрашивать, кем он возомнил себя, когда копался в моих вещах.
– Знаю, ― вернувшись с моей расческой, заявил он, ― поэтому ты едешь со мной.
Я сидела на деревянном подоконнике в теплой розовой пижаме и мягких белых тапочках ― а мои волосы, на минуточку, были собраны в небрежный пучок ― и собиралась весь день есть мороженое, читать журналы и, возможно, смотреть фильмы.
Мак и его странное «ты едешь со мной» в мои планы ну никак не вписывались.
– С каких пор мои выходные стали принадлежать тебе?
– С тех самых, как я узнал, что со дня подписания контракта ты ни разу не рисовала.
Я напряглась. Сильно напряглась. Затем выдохнула и спрыгнула с подоконника.
– Мак, я…
– Собирайся, ― прервал он меня, ― мы едем возвращать тебе вдохновение.
– Что? ― вот что угодно ожидала услышать, но только не это. ― Ты серьезно?
– Похоже, что я шучу?
Ну―у―у….
– У меня порядок с вдохновением. Я просто…
– Никки, собирайся.
И вот вроде бы опять командовал, что должно было злить ― но не злило. Возможно, потому, что тон Мака был каким―то неестественно мягким. А, возможно, потому, что всё это было жутко любопытно.
И любопытство, как обычно, победило.
– Дай мне десять минут.
– Буду в машине.
Когда Мак вышел, я быстро собралась, взяла со столика мобильник и, захватив по пути кожанку немного помедлила, решив оставить для Тейлор записку. На всякий случай.
Конечно, меня одолевали сомнения.
Это было странно ― ехать с Маком э―эм… на прогулку (я просто не знала, как ещё это назвать), учитывая наши, скажем так, не совсем нормальные отношения.
Мы ведь постоянно спорили и ругались, вроде как терпеть друг друга не могли, а сейчас собирались в мой законный выходной вместе искать моё утерянное вдохновение.
Ну разве не парадоксально?
– Ну, ― выдохнула я, забираясь в его мустанг, ― и куда мы едем?
– Увидишь.
– Это такая большая тайна?
Мак усмехнулся, но решил оставить мой вопрос без ответа.
– Выбери музыку. Нам долго ехать.
Э―эм… ну ладно…
Я перебрала огромную кучу флешек в бардачке и остановилась на простой металлической с надписью «блюз, соул, рок». Удивилась, что у Мака вообще было что―то подобное, а затем вставила её и включила первый трек.
Прибавила звук и из колонок донеслись первые аккорды. А затем и первые слова.
Когда темнота не даст тебе заснуть,
Я прижму тебя покрепче к себе.
И, когда тебе будет нужно больше свободы,
Я смогу тебя отпустить.
И если в твоих глазах погаснет искра,
Я буду твоим сиянием,
Ведущим тебя домой, да,
Ведущим тебя домой23.
Я так заслушалась, что не сразу поняла, что слышу два голоса. Повернулась и только тогда заметила, что Мак тихо поёт. Те же слова, что доносились из колонок. Ту же песню. Но иначе. Более чувственно. Более интимно. Настолько, что по телу моментально прокатилась волна невероятного тепла.
Это наше убежище.
Мы можем найти кров и покой.
Это наше убежище.
Ты в безопасности со мной.
Держись за меня
Потому что это наше убежище.
Поймав на себе мой завороженный взгляд, он повернулся, но не смутился, как я ожидала, а улыбнулся. По―настоящему, искренне улыбнулся.
– Welshly arms, ― произнес он, вынуждая меня часто заморгать, ― неужели ты никогда их не слышала?
Отвела глаза, понимая, что почти не дышу и медленно качнула головой.
– Это твоё самое большое упущение, Монро. Они великолепны.
– Не знала, что ты любишь музыку. Особенно… такую.
Мак усмехнулся.
– Приму это за комплимент.
Я вновь повернулась, пытаясь понять, что случилось с этим мужчиной.
Требовательный, раздражающий и вечно злой всего несколько дней назад. Милый, веселый, напевающий трогательные песни про любовь ― сейчас.
Что я упустила?
– Слушай, вот ещё классная, ― он сделал чуть громче, окончательно сбивая меня с толку. Особенно, когда первые аккорды мелодии натолкнули на мысли о диком западе, а затем, когда Мак начал петь.
Свет в этот бесконечный солнечный день
(Ты спотыкаешься, ты спотыкаешься, ты спотыкаешься)
Пластиковые королевы и пальмы на параде
(Ты спотыкаешься, ты спотыкаешься, ты спотыкаешься)
Я знаю, что могу привыкнуть к этому
Миллион грандиозных способов получить свои удары
Но где же все эти ангелы?
(Ты спотыкаешься, ты спотыкаешься)
Ты чувствуешь, что это правильно?
Это хорошо?
Выпивка, секс, музыка, деньги, Голливуд?
Ты чувствуешь, что это правильно? (Это правильно!)
Это хорошо? (Это хорошо!)
У тебя работает мотор, дорогая?
Как ты думала, так и будет!
На припеве Мак запел громче и ударил по рулю.
Ты чувствуешь себя ди―и―иким?
Таким ди―и―иким? Таким ди―и―иким?
Таким диким! (Таким диким!)
Таким диким! (Таким диким!)24
Я рассмеялась, впервые видя его таким беззаботным.
Таким… другим.
И поймала себя на мысли, что мне это понравилось.
Мак заглушил мотор, и я заморгала, понимая, что уснула. Не помнила ― как. Помнила только, что, кажется, под очередную песню группы Welshly arms. И то ли это она так на меня подействовала, то ли это было обыкновенным совпадением, но впервые после того, как я покинула Хьюстон, мой сон был крепким и спокойным. Хоть и недолгим.
– Готова?
– Где мы? ― я осмотрелась, но поняла, что не узнаю местность.
Это была окраина какого―то города. Мы находились то ли возле парка, то ли возле заповедника ― я не понимала. И в моей голове не было ни единой догадки, КАК Мак собирался возвращать мне вдохновение ЗДЕСЬ.
– Сейчас увидишь. Не торопись.
Он загадочно улыбнулся и вышел из машины. Я вышла следом, пытаясь понять нравился ли мне такой новый загадочный Мак. Пришла к выводу, что скорее да, чем нет.
– Да мне и не интересно, ― сделала вид я, вынуждая Мака улыбнуться шире.
Воздух вокруг был невероятно чистым. Даже влажным. Мне казалось, что я слышала шум воды, но не могла понять, откуда он исходит.
Пока искала хоть какую―то подсказку, Мак успел с кем―то переговорить. Он пожал мужчине руку, а затем махнул мне.
– Ну ладно, ― выдохнула я самой себе, а затем направилась к человеку, который вообще непонятно как собирался провернуть то, что даже мне не удавалось.
Мы прошли немного пешком, а затем вышли на просторную площадку. Когда я увидела (а сначала услышала) на ней работающий вертолет ― подняла глаза на Мака.
– Мы что, полетим?
– Боишься? ― снова улыбнулся он, и я усмехнулась.
– Шутишь что ли? Нет!
Мне казалось, что я побежала к вертушке быстрее Мака. И всё потому, что увидеть мир с высоты птичьего полета ― было моей мечтой. О которой Мак не должен был знать. Вообще. Совсем. Об этом даже в интернете не было написано. Этого не знали ни мои друзья, ни Боб. Никто.
Но как тогда узнал Мак?
Когда мы забрались в салон, я плюхнулась на широкое белое сиденье и пристегнулась. Загадочный искатель моего вдохновения приземлился рядом.
– Мак, Никки, добро пожаловать на борт Буффало! Меня зовут Даг. Сегодня я буду и вашим пилотом, и вашим экскурсоводом!
– Экскурсоводом?
Мак всё так же загадочно улыбнулся, а Даг продолжил:
– Я расскажу о некоторых правилах, но главное, о чем вам нужно помнить ― это хорошее настроение.
Мы надели наушники, внимательно слушая инструктаж. Даг отщелкнул нужные кнопки и, когда двери закрылись, я ощутила, как колотится сердце. Лопасти закрутились сильнее ― или это мне только показалось, а вместе с ними и мои нервы. Я вжалась в кресло, но лишь потому, что каждой клеточкой своего тела чувствовала, что мы вот―вот оторвемся от земли. Я не боялась. Я этого хотела.
Секунда. Вторая. Третья. Вертолет взлетел, а затем повернул. Город ― красивый, необъятный и такой… далекий. Дома становились меньше, а пульс стучал чаще. Чаще с каждой секундой. С каждым взглядом на мир с высоты.
– Готовы увидеть одно из чудес света? ― спросил Даг, и я повернулась к Маку.
– Да! ― с готовностью ответил он, с улыбкой повернувшись ко мне.
Вертолет начал разворачиваться и, придвинувшись к окну, я замерла.
Не слышала, но видела, как огромные массы воды с шумом устремляются вниз. Мощная стихия, неукротимая сила, поистине захватывающее зрелище, от которого перехватывало дыхание.
– Это…
– Ниагарский водопад, девочка моя! ― подтвердил Даг и рассмеялся. ― Воплоти!
Если я и могла представить себе что―то подобное, то только в мечтах. Я никогда не думала, что увижу настоящее чудо природы собственными глазами, да ещё и с вертолета. С высоты птичьего полета! Во всем его великолепии!
Я не могла описать то, что чувствовала в данный момент.
Просто не знала, КАК.
Поэтому оставила попытки и придвинулась ближе.
– Всё хорошо?
– Да. ― улыбнулась я, чувствуя рядом дыхание Мака. ― Замечательно.
Мак
Расплатившись в ресторане за сэндвичи, я развернулся к выходу, но помедлил, заметив в окно Никки. Она стояла на смотровой площадке возле мощного потока воды, от силы и великолепия которого даже у меня внутри всё переворачивалось.
Но она была прекраснее любого водопада.
Сумасшедшая девчонка с забавными веснушками, от взгляда на которую моё сердцебиение учащало ритм. Мне нравилось смотреть на неё. Нравилось говорить с ней. Даже, если мы спорили. Не важно. Главное ― она была рядом, и я мог её касаться.
Пусть даже только в мыслях.
Стряхнул с себя наваждение и вышел на улицу. Шум воды приятно ласкал слух. Я любил воду и как понял сегодня ― Никки тоже. Вода успокаивала, направляла, дарила покой и вдохновение. Именно поэтому я решил отвезти её сюда. К тому прекрасному и необъяснимо величественному, с чем она могла стать одним целым.
Встал рядом с ней у ограждения и протянул горячий сэндвич.
– Знаешь, у этого водопада ведь есть своя легенда.
– Правда? ― она улыбнулась и надкусила багет. ― И о ком она?
Я облокотился о борт и улыбнулся ей в ответ.
– О прекрасной девушке Лелавалае. ― я немного помолчал, но продолжил, поняв, что Никки прислушалась. ― Её отец ― вождь местного племени ― против воли обручил её с почётным воином. Но Лелавалая не любила его. Скорее презирала, ненавидела. Не сумев смириться со своей участью, она принесла себя в жертву. Села в каноэ, направила его в быстрый поток реки и сбросилась вниз. Во имя светлой любви к Богу Хе―Но, повелителю грома, жившего в пещере вон там.
Я придвинулся к Никки и указал на основание водопада.
– Эта история могла закончиться трагедией. Но Хе―Но был настолько очарован девушкой, что не позволил ей умереть. Он подхватил Лелавалаю и крепко обнял. С тех пор их души живут в мире и любви, день и ночь охраняя Ниагарский водопад. Отсюда и появилось его название, дословно с индейского оно означает «грохочущая вода».
Никки повернулась, и наши лица оказались ближе, чем должны были.
Я вновь ощутил её запах ― тот самый, от которого мне каждый раз сносило крышу.
Тот самый, от которого я самого себя терял.
Каждый раз. Каждый. Долбанный. Раз.
– Это грустная история.
– Она о любви.
Никки усмехнулась.
– Все истории о любви такие.
Я не ответил. Отвернувшись, Никки тоже промолчала.
Мы просто стояли, слушая шум водопада, вбирая его силу, напитываясь ею. Думая каждый о своём. И наблюдая за тем, как тонны бирюзовой воды бросаются со скалы вниз.
Как Лелавалая когда―то.
– Не думала, что у тебя получится, но… кажется, я снова хочу рисовать.
Я поймал её улыбку и понял, что именно этого и хотел. Чтобы она улыбалась. И чтобы причиной этому ― пускай и косвенной ― был я.
– Ты хочешь вернуться?
– Вернуться? ― она посмотрела на меня, а затем улыбнулась шире. ― Твой дом, конечно, прекрасен, Маккейн, но с Ниагаром не сравнится, уж прости.
– Я имел в виду Хьюстон. Ты хочешь вернуться домой?
Улыбка Никки тут же померкла.
Некоторое время она молча смотрела на водопад, а затем призналась:
– Думаю, если бы я могла спрятаться навсегда, я бы спряталась.
– Боб что―то сделал тебе? Чем―то обидел? Только скажи и я…
– Нет, ― мягко ответила Никки, ― он не обижал меня в том самом смысле. ― она выдохнула, а затем втянула в легкие воздух. ― Об этом никогда не писали, потому что он не хотел. Но правда такова, что… Боб ― мой дядя. Они с мамой не общались с рождения, надолго потеряли связь, родители отреклись от него, поэтому об их старшем сыне нигде никогда не упоминалось. Пресса не смогла этого раскопать. Но… он моя кровь. Родная. И, возможно, весьма своеобразно, но он любит меня.
– Да уж, ― усмехнулся я, ― любит.
– Не веришь?
– Прости, Никки, но нет. ― облокотился об ограждение и снова посмотрел на водопад. ― Если бы Томпсон и правда тебя любил, не дал бы тебе повода сбежать. ― она собиралась возразить, но я её перебил. ― А, если и совершил такую ошибку, то сделал бы всё, чтобы тебя вернуть. Но на твоих условиях.
– Думаешь, если бы Боб захотел вернуть меня, то только ради денег?
– А разве за те восемь лет, что ты пахала на него, он хоть раз дал тебе свободу? Позволил рисовать то, что хочешь ты, а не то, что набивает его карманы?
Никки промолчала, и я понял, что попал в точку.
– Да, Никки, я ему не верю. И тебе не советую.
– Ты спросил меня, хочу ли я вернуться, но сам бы этого не хотел, так?
– Я хотел бы, чтобы ты выбирала сердцем и слушала только его.
– Знаешь, немного странно слышать это от тебя.
– Наш разговор вообще странный, ― признался я, вынуждая Никки улыбнуться.
– Да. Верно.
Мы провели у водопадов целый день. Много гуляли, но ещё больше ― говорили.
О спорте, планах на жизнь, безумных мечтах и идеях.
Наверное, впервые в жизни я настолько сильно перед кем―то открывался.
И, возможно, впервые в жизни по―настоящему был самим собой.
Мне нравилось быть здесь. Нравилось быть с Никки. Ощущать её, смотреть на неё, слушать, как она смеется. И, если бы я мог, я бы навсегда остался здесь с ней.
Но я не мог.
Вибрация мобильного выдернула меня из размышлений.
Я вытащил его из кармана и, взглянув на определитель, тихо ответил:
– Да.
– Мак, ты всё ещё с Никки? Она на эсемески не отвечает.
Я искоса взглянул на сумасшедшую девчонку, так привлекательно посапывающую на переднем сиденье моего мустанга и улыбнулся.
– Она уснула. Мы уже едем обратно.
– Хорошо. ― между нами возникла неловкая пауза, благодаря которой я быстро понял, что моя сестра хочет сказать что―то ещё. ― Мак, я… в общем, Нита устраивает вечеринку и пригласила меня. Моё наказание ведь уже закончилось, правда? Ты же понимаешь, что мне нужно общаться с друзьями, гулять и развлекаться? С собеседниками в виде учебников и в четырех стенах этого дома я быстро сойду с ума.
Выдохнул и, пытаясь сдерживаться, как учил меня Сейдж, спросил:
– Что за Нита?
– Мы вместе ходим на литературу. Она нормальная девчонка, её родители серьезные люди. Я буду в полном порядке, если пойду.
Взглянул на часы ― почти восемь.
– В одиннадцать ты должна быть дома.
– Но Мак…
– В одиннадцать, Лори. Или ты никуда не идешь.
– Окей, ― выдохнула она, и я прямо―таки увидел, как закатила глаза, ― буду в одиннадцать, злюка.
Она отключилась, а я тут же пожалел, что согласился.
На душе было слишком неспокойно.
– Тейлор идет развлекаться? ― сонный голос Никки вынудил меня повернуться.
– На вечеринку к какой―то Ните. Они вместе ходят на литературу, ― усмехнувшись, повторил я, ― её родители серьезные люди. А я её не знаю, Никки. Не знаю. И мне это не нравится.
– Тогда зачем позволил?
Потому что болван.
– Скажу, что передумал, ― потянулся к мобильнику, но ладонь Никки внезапно успокаивающе накрыла мою. И я помедлил.
– Мак, расслабься. Это всего лишь студенческая вечеринка. К тому же она обещала тебе, что в одиннадцать будет дома, так?
– Так, ― нехотя ответил я, но кошки на сердце всё равно царапали.
– Не волнуйся. Всё будет хорошо.
Мне хотелось в это верить.
Хотелось, черт возьми.
И я верил, пока мы были в дороге. Пока ужинали ― хотя мне кусок в горло не лез. Но когда часы показали пятнадцать минут двенадцатого, а Лори перестала отвечать на звонки ― верить перестал. Никки успокаивала меня сколько могла. Всё твердила, что Тейлор могла потерять счет времени, а батарейка могла сесть. Это работало ровно до двенадцати. Как только часы пробили полночь, а сдвигов не произошло, я сорвался с места и, схватив со столика ключи, направился к двери.
– Мак?
– Я еду за ней.
– Ты знаешь адрес?
– Уже набираю Молли.
Никки медлила всего секунду. Затем взяла с вешалки куртку и заявила:
– Я поеду с тобой.
Подруги моей сестры на той дурацкой вечеринке не оказалось. Более того, спустя десять минут уговоров, я узнал, что никакой вечеринки не было вовсе. Точнее, Никки узнала. Когда поняла, что я вот―вот сорвусь, вырвала у меня трубку и спокойно обо всём расспросила Молли.
– Кто нахрен этот Джейс такой?!
– Мак, успокойся.
– Успокоиться? ― я нервно усмехнулся. ― Моя сестра сейчас дома у какого―то мудака, солгала мне, выключила телефон, и я не знаю, чем они там занимаются, а ты говоришь мне успокоиться?
– В любом случае… Тейлор уже взрослая… ей не пятнадцать, Мак…
– Да, Никки, ей, твою мать, почти двадцать один! ― заорал я. ― И вместо того, чтобы быть честной, она мне лжет!
– Может, потому, что знает, что ты будешь вести себя вот так?
– Серьезно? ― хмыкнул я. ― Защищаешь её?
– Да, Мак, защищаю. ― разозлилась Никки. ― Она не боялась бы говорить тебе правду, если бы ты чуть больше ей доверял!
– О каком доверии может идти речь? Никки, она постоянно мне врет!
– Потому что ТЫ вынуждаешь её!
– Я?
– Ты! Потому что не можешь отпустить её от себя больше, чем на расстояние руки!
– Потому что боюсь!
– Чего?!
– Что мне, блядь, снова придется её хоронить!
Никки замолчала, а я ощутил, как гнев внутри превращается в огромный смертоносный вихрь боли. Той самой, которую я испытывал почти ежеминутно, но которую научился со временем заглушать. Сука.
Резко тормознул, понимая, что мне нужно на воздух.
Вышел из машины и вдохнул так глубоко, как только мог.
Максимально глубоко.
Перед глазами всё поплыло, воспоминания из прошлого вновь накрыли с головой.
Я почувствовал, что Никки вышла следом. Она не решалась подходить ближе, но я знал, что она услышит. Каждое слово услышит.
– Мне было десять, ― прохрипел, смотря в ночную водную гладь, ― родители оставили нас одних всего на пару часов. Я должен был покормить Лори, а затем уложить её спать. ― стиснул пальцы, пытаясь унять разрастающуюся дрожь. ― Я покормил, а затем… она попросилась на качели. Всего на пять минут. Я не смог ей отказать. ― сглотнул, представляя её маленькое личико и забавные золотые кудряшки; а затем продолжил. ― Мы вышли во двор. Я усадил её на качели. И начал раскачивать. Лори смеялась. Просила быстрее, выше. И я раскачивал… ― осекся, ощущая, как от воспоминаний к горлу подкатывает ком ― давит, душит, уничтожает. ― Раскачивал, раскачивал и раскачивал… пока не услышал её крик. Он до сих пор у меня в ушах стоит. Восемнадцать лет прошло, а я каждый день слышу… и вижу… её… на земле… ― поджал губы и сильнее стиснул пальцы, но слезы всё равно обожгли. ― Я ведь только потом понял, что она ремень не пристегнула. Что Я… его не пристегнул. Не проходит ни одного гребаного дня, чтобы я себя не винил. Ни одного, Никки. Если бы я тогда… не так сильно раскачивал…