Мертвая земля

– А ты не знаешь, прежде мастер Болейн уже имел дело с этим слесарем?

– Думаю, да. Точно, сейчас я вспомнил: управляющий, мастер Чаури, при встрече сказал слесарю, что рад снова видеть его в Бриквелле.

– А как звали этого слесаря, ты, случайно, не знаешь?

– Помню, фамилия у него какая-то чудная, – в замешательстве сдвинул брови Скамблер; в следующее мгновение лицо его просияло. – Вспомнил! Снокстоуб! Ну и дурацкое имечко! – Он рассмеялся, но тут же осекся и вперил в меня взгляд, исполненный ужаса. – Сэр, вы хотите сказать, что сыновья мастера Болейна сделали дубликат ключа?

– Это вполне возможно.

У Скамблера отвисла челюсть.

– Значит, расскажи я обо всем этом констеблю, бедный мастер Болейн не сидел бы сейчас в тюрьме? Господи Исусе, вечно от меня одни беды.

Ручейки слез вновь потекли по его чумазым щекам.

– Если близнецы действительно похитили ключ, мы выведем их на чистую воду, – пообещал Николас.

– В этом можешь не сомневаться, – уверенно кивнул Барак.

Я лишь испустил тяжкий вздох.

– Саймон, я сдержу свое обещание, – обратился я к мальчугану, который продолжал жалобно всхлипывать. – Никаких неприятностей у тебя не будет. Надеюсь, твой рассказ поможет нам распутать это дело. Но у нас есть к тебе одна весьма важная просьба: никому не говори ни слова о том, что ты нам сообщил. Даже твоей тете.

– Я знаю, сэр, все говорят, что у меня длинный язык, – невесело усмехнулся мальчик. – Но обещаю: буду нем как рыба. А тете я вообще ни о чем не рассказываю, – добавил он с горечью в голосе.

– Эти два шиллинга скрепят наш договор, – произнес я, доставая кошелек.

– Спасибо, сэр. С той поры как я ушел из Бриквелла, у нас нет ни гроша. Тетя прежде пряла шерсть, но сейчас у нее так распухли пальцы, что работать она не может. Мы уж собирались попросить помощи в церковном приходе. Надеялись, может, кто из богатых людей даст нам несколько монет.

– Если вспомнишь что-нибудь еще, непременно сообщи мне. Я остановился в трактире «Девичья голова». Спроси мастера Шардлейка.

– Да, сэр. – Скамблер отвесил мне неуклюжий поклон. – Премного вам благодарен.

Мы покинули жалкую лачугу, сопровождаемые визгливым голосом тетушки:

– Грязнуля! Живо одевайся! Мы уже опаздываем в церковь!

Глава 19

Пройдя немного по Бет-стрит, мы остановились на углу, чтобы посовещаться. Церковные колокола по-прежнему звонили, и люди спешили в церковь. Несомненно, горожане принарядились по случаю воскресенья, однако в одежде преобладал черный цвет, столь излюбленный протестантами.

– Итак, после того, что мы узнали, список подозреваемых возглавляют братья Болейн, – изрек Барак. – Нужно срочно отыскать этого слесаря.

– Наверняка хозяин «Девичьей головы» знает всех городских слесарей, – предположил Тоби. – Этот трусливый сопляк Скамблер здорово подгадил своему хозяину, – резко добавил он. – Расскажи он о пропаже ключа сразу, Болейн был бы сейчас на свободе. Малолетний паршивец догадывался, что виной всему близнецы, но думал только о собственной шкуре.

– Сомневаюсь, что Скамблер обо всем догадался, – возразил я. – На это у него попросту не хватило бы ума. Ему ведь не больше пятнадцати, верно? И к тому же с головой у парня явно неладно, хотя я никак не могу понять, в чем именно этот непорядок заключается.

– Что уж тут непонятного? – пожал плечами Тоби. – Чуть что, ревет, как голодный теленок. На вашем месте я бы дал ему хорошую затрещину, чтобы выбить из него дурь.

– Полагаю, затрещин мальчик за свою жизнь получил более чем достаточно и успел к ним привыкнуть. – Я покачал головой, вперив в Локвуда неодобрительный взгляд.

Чем ближе я узнавал этого человека, тем больше убеждался: несмотря на свое свободомыслие, он не способен на сострадание и подчас бывает жесток.

– Кое-что странное в этом парне действительно есть, – заметил Барак. – То проливает слезы, то тараторит как безумный. И тетка жалуется, что он вечно донимает ее своим пением. Похоже, Скамблер совершенно не умеет держать свои чувства в узде.

– И все же чокнутым его назвать никак нельзя, – возразил я. – Кстати, вы обратили внимание, что местный акцент в его речи почти не заметен? И он упомянул, что ходил в школу.

– Наверное, его выгнали оттуда взашей, – предположил Тоби.

– Скорее, у родителей мальчика не было денег, чтобы платить за обучение, – искоса взглянув на Локвуда, процедил Николас. – Если убийство – дело рук близнецов, – продолжил он, – значит им было известно, где находится их мать, вернувшаяся в Норидж. И несмотря на то что все вокруг твердят об их нежной сыновней любви и о том, как они тосковали без мамочки, милые детки хладнокровно прикончили свою обожаемую родительницу. И повесили убийство на отца.

– Вот только вопрос, какая им от этого выгода? – пожал я плечами. – Если их отца казнят, земли отойдут в королевское Ведомство по делам конфискованного имущества. А сами близнецы будут находиться под опекой короля до тех пор, пока им не исполнится двадцать один год.

– Но, как мы выяснили, юнцов собирается взять под опеку родной дед, – напомнил Барак.

– Все, что я пока могу сказать, – завтра нам необходимо отыскать слесаря, которого зовут Снокстоуб.

– Братья Болейн могли обратиться к услугам другого мастера, – возразил Николас.

– Если понадобится, мы обойдем всех слесарей в Норидже. Под предлогом того, что у меня якобы есть дорогой кованый сундук, нуждающийся в починке. А теперь, Тоби, ведите нас в Конисфорд. Настало время повидаться с Джозефиной. Проводив нас, можете возвращаться домой. Завтра ждем вас в «Девичьей голове» в семь утра, как обычно.

Квартал, называемый Конисфордом, раскинулся к югу от замка. На главной улице, Конисфорд-стрит, стояло несколько новых красивых домов, соседствующих с развалинами монастыря, которые окружал поросший сорняками пустырь. По мере того как мы продвигались на юг, дома становились все беднее, а во дворах за ними ютились ветхие деревянные хижины. Тоби провел нас сквозь арку в один из таких дворов, окруженный вонючей сточной канавой. Во дворе, скрытом стенами просторного здания, фасад которого выходил на улицу, теснилось с десяток крохотных лачуг. Несмотря на свой жалкий вид, хижины, судя по всему, были построены недавно; их еще не успели покрасить, ставни на многих окнах отсутствовали, и лишь кое-где их заменяли выцветшие занавески. В грязи разгуливали куры, тут же играли чумазые ребятишки.

– Гляньте-ка, однорукий! – заорал один из них, указывая на протез Барака. – Видать, руку ему оторвали шотландцы!

– Сейчас я не хуже шотландцев отделаю вас, шельмецы! – пообещал Барак, погрозив протезом.

Дети покатились со смеху.

– Вот он, этот двор, – сообщил Тоби. – Теперь вы своими глазами видите, как живут бедняки в Норидже.

– В Лондоне они живут ничуть не лучше, – пожал я плечами.

Впрочем, мысль о том, что нужда загнала сюда Джозефину, привела меня в ужас.

– Спросите у соседей, в каком доме искать Браунов, – посоветовал Локвуд. – Только сразу дайте понять, что вы не имеете никакого отношения к властям. Законников здесь, мягко говоря, не жалуют.

– Я это учту, Тоби. Спасибо, что проводили. Теперь можете быть свободны.

Локвуд, отвесив нам прощальный поклон, поспешил прочь.

– Богом клянусь, паршивое местечко, – пробормотал Барак, озираясь по сторонам.

Как и предупреждал Тоби, наши попытки узнать, где живут мастер Браун и его супруга, встретили у здешних обитателей не слишком доброжелательный отклик. Хозяин первого дома, стоило мне открыть рот, захлопнул дверь перед моим носом. Во втором дверь открыла худенькая молодая женщина с плачущим младенцем на руках. Не успела она и слова сказать, как в проеме возник ее муж.

– Если мастер Рейнольдс послал вас сюда получить у Браунов арендную плату, так прямо и скажите! – процедил он, оттеснив жену в сторону. – Нечего дурить нам голову, иначе мы живо вас вышвырнем!

Оглядевшись по сторонам, я увидел, что двери нескольких лачуг приоткрылись и оттуда выглядывают люди в залатанных блузах и потертых кожаных куртках без рукавов. Выражение их лиц не предвещало нам ничего хорошего.

– Мастер Рейнольдс – владелец этих домов? – спросил я.

Кто бы мог подумать, что здесь я снова услышу имя отца Эдит Болейн и деда близнецов.

– Да, он построил эти вонючие трущобы и много других таких же, чтобы сосать из бедняков кровь, – раздалось в ответ. – Это он вас послал?

– Мы не имеем к нему никакого отношения. Джозефина Браун когда-то работала в моем доме. Я приехал в Норидж по делам и решил повидаться с ней. Мои друзья тоже хорошо знают Джозефину.

– Она ушла из дома мастера Шардлейка, когда вышла замуж, – добавил Барак.

– Так вы приехали из Лондона, как и Брауны? – спросила женщина с ребенком на руках.

– Вон их дом! – сурово сдвинув брови, указал ее муж. – Только знайте, мастер, мы с вас глаз не спустим. И если что не так, вам не поздоровится!

С этими словами он захлопнул свою дверь.

В последний раз я видел Эдварда Брауна два с половиной года назад, как раз перед тем, как они с Джозефиной уехали в Норидж. Тогда он был крепким и жизнерадостным малым лет под тридцать и держался с уверенностью человека, который знает свое дело и не опасается завтрашнего дня. Когда Эдвард открыл дверь, я увидел, что за это время он похудел по крайней мере на полтора десятка фунтов. Щеки у него ввалились, а тело, казалось, усохло. На нем были поношенная блуза и грязные штаны; судя по всему, Браун давно не умывался и не расчесывал ни бороды, ни волос. Бросив взгляд на его руки, я заметил несколько незаживающих порезов; левый мизинец по какой-то причине скрючился. Глаза его полыхали досадой, которая в следующее мгновение сменилась изумлением.

– Мастер Шардлейк?! Вот уж не ожидал!

Тут появилась Джозефина с ребенком у груди. Некогда пухленькая и круглолицая, сейчас она, как и муж, заметно исхудала. Ее старое серое платье покрывали заплаты, а из-под чепца, тоже знававшего лучшие времена, выбивались сальные белокурые волосы. При виде нас глаза у молодой женщины полезли на лоб, однако она тут же расплылась в радостной улыбке:

– Неужели это мастер Шардлейк? А с ним мастер Николас и Джек Барак! Каким ветром вас занесло в Норидж?

– Мы здесь по делу, – ответил я. – Ты не ответила на мое последнее письмо, Джозефина, и я очень о тебе беспокоился.

– Но как вам удалось отыскать нас?

– В городе у меня есть знакомый, который связался с бывшим управляющим мастера Хеннинга. Он-то и дал нам этот адрес.

– Я говорила тебе: надо написать мастеру Шардлейку и он нам непременно поможет! – воскликнула Джозефина, повернувшись к мужу.

– После смерти мастера Хеннинга и его жены их наследники вышвырнули нас на улицу, – с горечью процедил Браун. – Дом они продали, и им было ровным счетом наплевать, что мы остались без работы и крова. Тогда я решил послать к чертям всех законников на свете. И всех джентльменов тоже.

– Эдвард! – с укором воскликнула Джозефина, готовая вот-вот расплакаться.

– Мы потратили уйму времени, чтобы отыскать вас, – обиженно бросил Николас. – Из вашего последнего письма явствовало, что дела у вас плохи, и мастер Шардлейк очень тревожился. Он всегда был к вам добр. И он не заслуживает подобного отношения.

Эдвард, слегка смутившись, обнял жену за плечи:

– Простите, наверное, я был не прав. – Он испустил сокрушенный вздох. – Милости просим в наш дом, если только можно назвать эту конуру домом.

Мы вошли в комнату с земляным полом, освещенную тусклым светом, падавшим из единственного окна; судя по лужам, натекшим в углах после вчерашнего дождя, крыша в доме была дырявой. У одной из стен стояла грубо сколоченная деревянная кровать, а рядом с ней – самодельная колыбель; на шаткой полке теснилась потрескавшаяся глиняная посуда, на дощатом столе, покрытом многочисленными зазубринами, лежали веретено и куча шерсти. Убогую обстановку дополняли пара ветхих стульев и покосившийся шкаф. Джозефина опустилась на стул, прижимая к груди спящего ребенка – крошечную светловолосую девочку не более трех месяцев от роду.

– Как видите, живем мы небогато, – изрек Эдвард Браун.

– Но как случилось, что вы впали в подобную нужду? – осведомился я.

– Как сказал Эдвард, полтора года назад мастер Хеннинг и его жена умерли, – вздохнула Джозефина. – Их дети выставили нас на улицу, не дав на прощание ни пенни. Работу в Норидже найти трудно, да и мы с Эдвардом всю жизнь служили у джентльменов и не обучены никаким ремеслам. Пришлось мне научиться прясть. Но хотя я просиживаю с веретеном в руках целые дни напролет, так что начинаю дуреть от скуки, много денег этим не заработаешь. Эдвард устроился каменщиком и теперь разбирает стены старого монастыря.

– Получаю четыре пенса за день, – пробурчал Эдвард. – Да еще, бывает, иногда придешь, а тебе дают от ворот поворот – говорят, сегодня нужны только умелые и опытные работники. А цены каждую неделю растут как на дрожжах. Постепенно я кое-чему научился, и мастера даже стали поговаривать о том, что из меня выйдет неплохой строитель. Но тут мне на руку упал здоровенный кусок камня. Видите, что стало с пальцем? Толком работать я теперь не могу. С апреля в церковных приходах начали собирать деньги для бедняков, но мы не считаемся бедными – у нас же есть работа. Да вот только денег, которые мы за нее получаем, не хватает даже на то, чтобы платить за эту конурку. Владелец трущоб несколько раз присылал своих слуг, чтобы нас запугать. Но мы встали плечом к плечу и прогнали их прочь.

– Ваш сосед сказал, что эти дома принадлежат мастеру Рейнольдсу. Гэвину Рейнольдсу?

– Да, старому негодяю, дочь которого убили несколько недель назад. Если она походила на своего папашу, туда ей и дорога. А вы с ним знакомы? – спросил Эдвард, подозрительно прищурившись.

– Мне довелось встречаться с ним по делу, – кивнул я. – Гнусный старикан.

– Это верно.

– Вы могли написать мне и попросить денег. Я действительно очень за вас переживал.

– Прошу тебя, Эдвард, оставь свою гордыню, – взмолилась Джозефина. – Хотя бы ради Мышки.

– Ее зовут Мышка? – спросил я, посмотрев на малютку.

– Мы крестили дочь как Мэри, – ответила Джозефина, с нежностью глядя на спящее дитя. – Но между собой называем ее Мышка.

– Потому что она, можно сказать, родилась на Маусхолдском холме^[7], – пояснил Эдвард более приветливым тоном, чем прежде. – В марте мы с Джози отправились туда – погулять, подышать свежим воздухом. И вдруг у нее отошли воды. Уж не знаю, как мы в тот день успели вернуться домой, да, милая?

– Еще бы! – вздохнула Джозефина. – Я всегда мечтала иметь детей, хотела окружить их любовью, которую не получала от своего приемного отца. Но теперь боюсь привязаться к дочке слишком сильно. Половина ребятишек в этом дворе умирает, не дожив до двух лет.

– Я сделаю все, чтобы Мышку не постигла подобная участь! – с жаром произнес я. – Если только вы мне позволите вам помочь.

Джозефина посмотрела на мужа. Тот прикусил губу. Я понимал, гордость – это все, что у него осталось. В комнате повисло напряженное молчание. Джозефина перевела взгляд на Барака.

– Твоя бедная рука по-прежнему болит, Джек? – с сочувствием спросила она.

– Временами.

– Вы совсем поседели, мастер Шардлейк.

– Как и все люди, я не молодею с годами.

– А вы как поживаете, мастер Николас? – повернулась Джозефина к моему помощнику, который был так потрясен окружавшим его убожеством, что, казалось, впал в оцепенение.

Услышав вопрос, он вздрогнул и провел рукой по спутанным рыжим волосам:

– Я? У меня все отлично. Надеюсь, что в следующем году стану адвокатом.

– О, адвокату никак нельзя обойтись без супруги, – шутливым тоном изрекла Джозефина.

– Думаю, за этим дело не станет.

– Боюсь, нам нечем вас угостить, – вздохнул Эдвард.

– Ничего страшного. Может, мы все вместе отправимся в какую-нибудь таверну? – предложил я.

– Таверны поблизости такие, что вы, едва войдя, броситесь наутек, – мрачно усмехнулся Эдвард. – Я хочу сказать… – он осекся и перевел дух, – хочу сказать, что очень благодарен вам… э-э-э… за предложенную помощь. Джозефина права: мы должны думать о ребенке. Мы задолжали за квартиру за три месяца. Если вы одолжите нам немного денег, мастер Шардлейк, это будет для нас настоящим спасением.

– Разумеется, я дам вам сколько потребуется.

Взгляд Джозефины устремился на шерсть и веретено, лежавшие на столе.

– Мы были бы рады пригласить вас остаться. Но я должна прясть в воскресный день точно так же, как и в будний. Завтра надо отдать готовую пряжу. Но прошу вас, приходите еще, – с чувством произнесла она.

– Только в следующий раз одевайтесь победнее, – предостерег нас Эдвард. – Наши соседи и к нам-то на первых порах относились с подозрением. Лондонцы для них – чужаки.

Пока я отсчитывал деньги за аренду, Николас и Барак ожидали во дворе, под прицелом множества любопытных взглядов. На прощание я коснулся крошечной ручки Мышки. Она взглянула на меня и расплылась в улыбке.

– Вы ей понравились, – обрадовалась Джозефина. – Она только-только начинает проявлять интерес к миру. Некоторые люди ей нравятся, другие – нет.

Как ни странно, я ощутил, что эти слова и младенческая улыбка задели какие-то чувствительные струны в моей душе.

На постоялый двор мы возвращались в подавленном настроении, почти не разговаривая друг с другом.

– Честные люди не должны так жить, – проронил наконец Николас. – Прежде я думал, что до подобной нужды могут докатиться лишь отпетые бездельники.

– Значит, жизнь преподнесла тебе неплохой урок, парень, – с легкой насмешкой заметил Барак. – Неужели ни разу не видел в Лондоне жутких дворов вроде этого?

– Видел, и очень часто. Но никогда не заходил внутрь.

– Мы с Эдвардом и Джозефиной решили встретиться вечером во вторник в таверне «Голубой кабан», – сообщил я и добавил с горечью: – Надеюсь, их туда пустят.

– Пустят, – кивнул Барак. – А вот вам с Николасом лучше снять ваши мантии.

– Эдвард сказал, что нам не стоит разгуливать по городу после наступления темноты. Это небезопасно.

– Я твержу вам то же самое третий день подряд.

Вернувшись на площадь Тумлэнд, мы услышали пение хора, доносившееся из собора. Человек, скорчившийся в нише у стены постоялого двора, по-прежнему лежал без движения, накрытый одеялом с головой. Подчинившись внезапному порыву, я наклонился и потряс его за плечо. Он не откликнулся. Я осторожно откинул край одеяла и едва не задохнулся от жуткой вони. Передо мной лежал совсем молодой парень, никак не больше двадцати лет от роду. Щеки его ввалились, по волосам сновали вши, взгляд полуоткрытых глаз был неподвижен. Вне всякого сомнения, человек этот был мертв.

– Похоже, бедняга умер с голоду, – заметил Барак.

– Да уж, христианского милосердия на его долю не хватило, – вздохнул я, оглянувшись на величественное здание собора.

Глава 20

На следующее утро Тоби, по обыкновению, явился в «Девичью голову» ровно к семи. Барак не мог к нам присоединиться – на этой неделе все его время поглощали обязанности, связанные с выездной сессией. Был понедельник, семнадцатое июня; следовательно, до суда над Джоном Болейном оставалось три дня. Вечером на постоялый двор должно было прибыть множество судей, и хозяин буквально сбился с ног.

За завтраком я рассказал Тоби и Николасу о наших сегодняшних планах:

– Прежде всего повидаемся с Болейном и узнаем у него про Снокстоуба, а также выясним, доводилось ли ему обращаться к услугам других слесарей. Да, и, учитывая то, что поведал нам управляющий Рейнольдса, следует понастойчивее расспросить Болейна об отношениях с женой. И о том, где же он все-таки был в вечер убийства. Я уверен, до сих пор Джон пытался скрыть от нас правду.

– Возможно, перспектива уже в ближайшую пятницу оказаться на виселице сделает его откровеннее, – пробурчал Тоби.

– Надеюсь, так оно и будет. Впрочем, увидим. После визита в тюрьму мы отправимся к слесарю. Если выяснится, что копии ключей от конюшни ему не заказывали, нам придется обойти всех слесарей в Норидже. Думаю, нам с Николасом такая работа по плечу. И если мы узнаем, что дубликат ключа заказали братья Болейн, дело предстанет в совершенно ином свете.

– А может, близнецы просто исполнили чье-то поручение? – предположил Николас. Он повернулся к Тоби. – Если мне не изменяет память, вы рассказывали, что в здешних краях хватает молодых головорезов, готовых выполнять грязную работу для Ричарда Саутвелла?

– Так говорят, – пожал плечами Локвуд.

– После того как мы побываем в тюрьме, вам, Тоби, придется кое-что сделать, – сказал я. – Попытайтесь отыскать брата Грейс Боун.

– Задача не из легких. Скорее всего, он бедный человек, который не входит ни в одну ремесленную гильдию. Таких в Норидже сотни. Как и ваша Джозефина, они ютятся в трущобах и не имеют никакого желания сообщать властям о своем местожительстве.

– И все же постарайтесь его найти. Вам ведь удалось отыскать Джозефину, – с невольным раздражением бросил я.

Мысль о том, что до суда осталось всего три дня, не давала мне покоя. К тому же образ умершего голодной смертью бродяги, труп которого мы обнаружили минувшим вечером, по-прежнему стоял перед моим внутренним взором.

– Мы так и не выяснили, где Эдит провела последние девять лет. Если Грейс Боун жива и обитает в Норидже, возможно, она поможет нам ответить на этот вопрос. А если мы найдем ответ, то вполне вероятно, что нам удастся распутать все дело.

– Если Эдит действительно тронулась умом, она нуждалась в человеке, который бы ее опекал, – заметил Николас.

– Или караулил, – добавил Тоби.

– А потом случилось одно из двух: либо опекун лишил ее своих забот, либо она сама сбежала, – подытожил я. – И отправилась к леди Елизавете, уповая на ее помощь. Увы, мы понятия не имеем, что произошло в действительности.

– Да и с близнецами пока нет никакой ясности, – вздохнул Николас.

Внезапно на стол упала тень. Оглянувшись, я увидел высокого худого мужчину на исходе пятого десятка; одет он был в точности так же, как и я сам, – в черную адвокатскую мантию и сержантскую шапочку. Напряженно улыбаясь, он приподнял шляпу и отвесил мне поклон:

– Да ниспошлет вам Господь доброго утра, сэр. Я и не знал, что в выездной сессии будут принимать участие другие сержанты юриспруденции.

Поднявшись, я в свою очередь поклонился и представился:

– Мэтью Шардлейк из Линкольнс-Инн, к вашим услугам.

– А я – Джон Фловердью из Хетхерсета. В последнее время большинство дел, которые находятся в моем ведении, связано со здешними краями, ибо я являюсь представителем Генри Майна, главы Ведомства по делам конфискованного имущества.

Он вновь раздвинул губы в улыбке, фальшивой и неискренней; темные глаза его под кустистыми бровями оставались при этом холодными и настороженными. Узкое лицо с крупным римским носом, вне всякого сомнения, когда-то было красивым, но теперь его избороздили глубокие морщины.

– Вы тоже остановились в «Девичьей голове»? – осведомился я.

– Да. Буду здесь квартировать на протяжении всей сессии. А какое дело привело сюда вас?

– Я прибыл, чтобы дать несколько советов юридического характера мастеру Джону Болейну, обвиняемому в убийстве собственной жены.

Взгляд Фловердью стал еще более холодным и жестким.

– Да, об этом убийстве ходит много толков. Судя по всему, Болейну не избежать виселицы. После казни его земли поступят в распоряжение нашего ведомства.

– Насколько мне известно, вы уже встречались с миссис Болейн?

– Эта особа по-прежнему именует себя миссис Болейн? – саркастически расхохотался Фловердью. – Да, я с ней встречался. Предупредил, что ей пора собирать свой скарб. Если земли Болейна отойдут королю, ей придется убраться прочь.

Я ограничился тем, что молча вскинул бровь.

– Вы намерены нынешним вечером присутствовать на церемонии торжественной встречи судей? – спросил Фловердью.

– Возможно, – кивнул я.

– Я буду там непременно, – кивнул он в свою очередь; краткость моих ответов несколько его озадачила. – На сегодня у меня назначена встреча с мировыми судьями, – добавил он.

– Простите, сэр, но не располагаете ли вы какими-либо известиями о волнениях в западных графствах? – вступил в разговор Николас.

Фловердью слегка нахмурился:

– Говорят, мятежники осаждают Эксетер. В самом скором времени туда будут посланы войска. У этого сброда хватило дерзости направить королю петицию и потребовать отмены церковных реформ, прекращения войны с Шотландией и бог знает чего еще.

– Да, все эти беспорядки – весьма серьезная проблема, – проронил я.

– Говоря откровенно, дела в стране обстоят хуже некуда. В сравнении с нынешним мятежом заваруха в марте, с которой сельские сквайры справились собственными силами, представляется сущим пустяком. Правда, я слышал, что в Хэмпшире волнения уже улеглись, а протектор помиловал бунтовщиков. Помиловал! Старый король вздернул бы всех негодяев на виселицу! Как можно быть таким сердобольным? Да ведь после этого прочие простолюдины вообразят, что отныне могут безнаказанно вытворять любые безобразия.

– Весьма сомнительно, что прочие простолюдины узнают об этом помиловании, – возразил я.

Фловердью взглянул на меня с недоумением, словно поражаясь моей глупости.

– Судя по тому, что дезертиры, сбежавшие из Шотландии, и прочие бунтовщики устраивают беспорядки по всей стране, английские простолюдины уверены в своей безнаказанности! – процедил он. – Хорошо еще, что во время выездной сессии приняты особые меры предосторожности. Многие судьи приехали в Норидж в сопровождении вооруженной охраны. Но все равно эти бараны из городского совета настолько напуганы, что решили в этом году не устраивать традиционный торжественный обед. Верьте моему слову: мэр Кодд – это какая-то снулая рыба.

Отвесив мне поклон, он повернулся и удалился.

– Этому господину палец в рот не клади, – изрек Николас, глядя вслед его развевающейся мантии.

– Представляю, что будет, если он попытается выселить сыновей Болейна из отцовского дома! – заметил Тоби с издевательской ухмылкой. – Они не дадут друг другу спуску, это уж точно!

День снова выдался жаркий, и, едва добравшись до замка, я почувствовал себя усталым. Спина мучительно ныла; я уже начал опасаться, что поездка верхом из Лондона в Норидж нанесла моему хребту серьезный вред. Мы вновь оказались под мрачными сводами замка, где, несмотря на солнечный день, царила промозглая прохлада; тюремщик опять провел нас вниз по гулкой железной лестнице. Повсюду виднелись лужи, оставленные недавним дождем; от гниющей воды исходил скверный запах. Остановившись у дверей камеры Джона Болейна, я попросил своих спутников подождать в коридоре, ибо хотел обсудить с арестантом несколько деликатных вопросов.

Болейн лежал на своем тюфяке, устремив неподвижный взгляд в пространство. Его волосы и борода были спутаны еще сильнее, чем в прошлый раз; мне показалось, что за эти дни он отощал и усох. Лицо его слегка просветлело, когда я протянул ему корзинку с едой, приготовленную Изабеллой. Достав из корзинки глиняный горшок, он обхватил его ладонями, бормоча:

– Милая Изабелла… Я так скучаю по ней, так скучаю…

– Не падайте духом, мастер Болейн! – бодрым голосом произнес я. – Мы располагаем некоторыми новыми сведениями и, надеюсь, сумеем доказать вашу невиновность.

Глядя на понурого Болейна, я с трудом удержался от искушения сообщить, что в ближайшее время ему нечего опасаться виселицы. Даже если суд признает его виновным, казнь наверняка будет отсрочена, ибо леди Елизавета уполномочила меня подать просьбу о помиловании. Однако я помнил, что это обстоятельство следует держать в строжайшей тайне до вынесения вердикта; к тому же просьбу о помиловании я мог подать лишь в том случае, если сочту решение суда несправедливым. Так что я ограничился тем, что рассказал Болейну о встрече со Скамблером и о загадочном исчезновении ключа от конюшни. Выслушав меня, он покачал головой:

– То, что мои сыновья поколотили Грязнулю, меня ничуть не удивляет. Но я никогда не поверю, что они могли убить собственную мать.

– Тем не менее, сэр, у нас появилась новая зацепка, которую необходимо проверить.

– Да, конечно, – вздохнул он. – Надо признать, Джеральд и Барнабас не испытывают ко мне никаких сыновних чувств. Ни разу не соизволили навестить меня здесь.

– Скажите, вам доводилось обращаться к услугам слесаря по фамилии Снокстоуб?

– Да, в течение нескольких лет. Впрочем, не могу сказать, что близко знаком с ним. Обычно с людьми подобного рода имел дело Чаури.

– Вам известно, где он живет?

– В каком-то переулке поблизости от площади Тумлэнд, если мне не изменяет память.

– Превосходно. Думаю, мы сумеем его найти. Я так понимаю, с другими слесарями вы дела не имели?

– Нет. У Чаури был целый список ремесленников, которых он приглашал для тех или иных работ. – Лоб его пересекла складка. – Честно говоря, мне кажется, что вся эта история с ключом выеденного яйца не стоит. В первый раз Грязнуля просто не заметил ключ, тем более что уже смеркалось. Этот парень отличный конюх, но вы сами наверняка поняли: в голове у него гуляет ветер.

– Есть еще один вопрос, который я вынужден вам задать, – произнес я, набрав в грудь побольше воздуха. – Предупреждаю, это вопрос личного характера, и он касается ваших отношений с Эдит.

– Когда речь идет о жизни и смерти, о деликатности приходится забыть, – горько усмехнулся Болейн.

– Я нанес визит мастеру Гэвину Рейнольдсу. И встретил там ваших сыновей, Джеральда и Барнабаса.

– Да, с дедом они всегда неплохо ладили. Наверное, причина заключается в сходстве характеров. – Болейн вперил в меня пристальный взгляд. – Старый Рейнольдс спит и видит, как меня вздернут на виселицу. Полагаю, для вас это не тайна.

– Нет. Он сразу дал понять, что не намерен помогать нам. Скажите, а вы знакомы с его управляющим, неким Воувеллом?

– Даже не представляю, как он выглядит, – покачал головой Болейн. – Не забывайте, сэр, я не бывал в доме Рейнольдса с тех пор, как Изабелла поселилась в Бриквелле. Близнецы часто гостили у деда, но для меня двери его дома были закрыты.

– Воувелл не слишком доволен своим хозяином…

– Да уж, служить этому сварливому старикану и его угрюмой жене, которая вечно смотрит так, словно уксуса хлебнула, – работенка не из приятных, – сардонически изрек Болейн. – А теперь, когда в доме поселились еще Джеральд и Барнабас…

– Так вот, Воувелл украдкой сообщил мне кое-что важное, – перебил я. – По его словам, несколько лет назад Эдит явилась к своему отцу и пожаловалась, что вы… говоря без обиняков, силой принуждаете ее к выполнению супружеских обязанностей. Отец отослал ее прочь, заявив, что она сама выбрала свою долю и он не намерен вмешиваться в чужие семейные дела.

Болейн отвел глаза.

– Вы верите, что я способен на подобное? – произнес он едва слышно.

– Вы должны рассказать мне, как все обстояло в действительности.