3.
Высказывания мнений о важности волевых решений не редкость. Как на бытовом претенциозном уровне, так и на государственном идеологическом. Много тех, кто уже говорил подобное, ещё больше скажут потом. Литература в этом если не опережает, то точно не отстаёт. Как и кинематография: в том самом Голливуде поставлен фильм на схожую тему. И, скорее всего, не один. Есть такая кинолента о необходимости не отступать и не сдаваться. Кори Юэнь автор, кажется: можно проверить в «КиноПоиске». Сюжет прост – парня долго и много обижали. Тогда он за неделю натренировался и, в финале, победил коварном русского боксёра в тяжёлом бою с подавляющим преимуществом.
«Может мне тоже заняться боксом, – думала я, возвращаясь с допроса, – и когда поставленный умелым тренером удар достигнет совершенства, ворваться в нарконадзор и всех повырубить с ноги. А потом – контрольный в голову – добить кулаком».
Идея, конечно, сколь смелая, столько же и комичная. Но воображение дальше мести, обставленной крутыми понтами, не шло. Как орудие возмездия, возникали то огнестрельное оружие различной мощности, то холодное, колющее и режущее. Пришла даже токсикологическая мысль, но сразу запутали трудности с выбором яда, да и средства доставки не выдерживали критики.
Добравшись до жилища, когда щёлчок затвора двери отсёк внешний мир, я вдруг ощутила накат депрессивной волны. Возможно, слегка упало давление. Или дала знать моральная усталость – все дни после облавы разум находился по большей части в напряжении. Даже во время концерта. В общем, захотелось попросту обо всём забыть.
В домашней аптечке, как раз под пустой упаковкой от источника моих бед реланиума, нашлась коробочка экстракта валерианы. Я закинула в рот сразу с десятка два пилюль, запила четырьмя большими глотками рябины на коньяке, и повалилась на диван. Глаз побежал вверх по линии узора на стене и, зацепившись шершавым краем зрачка за отклеившийся обрывок обоев, остановился.
Там, в самом уголке под потолком, в процессе фокусировки зрения проступила небольшая паутинка. Из неё на тонюсенькой, почти невидимой ниточке свисал паучок. Вернее, виднелась только барахтающаяся точка, но опыт знаний подсказывал, что это именно паучок. Наверно, он поймал на обед какую-то блошку и, прежде чем сжевать, заламывал ей ножки. Несчастное насекомое, само собой, упиралось – в животном мире сопротивление есть обязательный атрибут существования. Можно, конечно, было встать и освободить блошку, но она и сама кровосос, так что поделом. Выходит лучше не вмешиваться в насекомовые дела по причине полной бессмысленности, но философский вывод напрашивается – если подвёргся агрессии, сдаваться нельзя. Только в сопротивлении не нужно уподобляться насекомым – в примитивной возне лапок, пусть и унизанных коготками в избытке, всегда победит грубая сила.
«Верх наивности строить планы угроз, на осуществление которых никогда не решусь, – наблюдая за вознёй членистоногого, подумала я, – лучше для начала проанализировать ситуацию».
Догадка, что нет чёткой ясности в сути происходящего, внезапно озарила сознание. Действительно, с чего это вдруг какая-то подставная пациентка пытается вручить мне деньги непонятно за что. Несмотря на то, что трюк терпит фиаско, облава, или оперативно-следственные мероприятия, всё равно проводится. Далее допрос со всем набором надуманных обвинений. На лицо сфабрикованное дело. И что со всем этим делать? Наверное, то же самое думает беспомощная блошка, не знающей правил борьбы с агрессией паука.
«Нужно нанимать адвоката, – решив, что юриспруденция для меня сродни паутине, я поднялась с дивана и уселась за компьютер.
Поисковик в считанные секунды выдал целый список с предложениями нужных услуг. Тут же возникла проблема правильного выбора. Вариантов много, только на ком остановиться. В итоге импонировал некий тип по фамилии Христолюбов. Его аватарка выглядела обнадеживающе, не говоря о фамилии – если любит Христа, значит честный. Недолго думая, я набрала указанный номер телефона.
– Независимый адвокат высшей квалификационной категории Христолюбов слушает, – ответ последовал после двух – одного полного и следующего короткого гудков, то есть почти сразу.
Голос ответившего показался мне низким по тембру, что предполагало его владельца крупным по массе человеком. Уверенность, с которой он представился, наводила на мысль о напористости. Женское подсознание обычно тянется к массивности и решительности, инстинктивно видя в этом жизненную опору (большой, соответственно надёжный). Я не стала исключением, решив, если парень обладает этими качествами, то заступится за несчастную девушку, запросто разнеся юридической кувалдой проклятый нарконадзор в пух и прах.
В общем, в течение нескольких минут я вкратце изложила суть, поведав о своей проблеме. Христолюбов внимательно выслушал, немного подумал и дал согласие. При этом он вкратце проговорился, что ни разу не защищал клиентов по подобным делам, и долго возмущался беспределом в Органах. Потом справедливо, но опять долго доносил до меня своё мнение о том, что обвинять врача в обезболивании пациента вообще нонсенс.
– Чем они руководствовались, – с пафосом возмутился Христолюбов, подчёркивая негодование, – ну ничего, мы не оставим от них камня на камне.
Обещание прозвучало убедительно и сомнений в торжестве справедливости и неизбежности возмездия не возникло. Не возникло сомнений так же и в достаточной компетентности. На первый план вышли эмоции. Нужная тональность и правильная артикуляция, вот чем необходимо владеть адвокату и врачу, дабы вселить надежду в разум жаждущего. Уточнять, кто на текущий момент является жаждущим, есть разновидность некорректности. В итоге Христолюбов пообещал приехать на ближайшую встречу к следователю и на этом прервал связь.
Сторонний наблюдатель обратил бы внимание, что в словах моего потенциального защитника мало конкретики и много «воды». Некоторые сомнения закрались и ко мне. Тем не менее, впервые за последние дни я почувствовала, как тревога ушла из тела. То ли подействовала новоявленная надежда на спасение, или коньяк с валерианой заструился по извилинам, не знаю. Скорее всё вместе. Не сопротивляясь релаксации, одолевающей размякшие жилы, я перевела взгляд вверх. Паутина под потолком, едва попав в поле зрения, поплыла куда-то в сторону вместе с барахтающимся в ней насекомым, пока не растворилась или в рисунке обоев, или в извёстке потолка. Так или иначе, но мой разум погрузился в крепкий и глубокий сон быстрее, чем спина и затылок коснулись дивана.
4.
Проект эскалатора в рай, оцифровка высшего разума, клонирование золотого тельца и всякие другие Сизифовы подвижки – как вообще всё это трактовать? Многие, наверняка, задумывались о бессмысленности некоторых действ, кои чей-то гений наделил глубоким смыслом. Тема объёмная, и актуальна в диапазоне от границ микроскопического мира до космических масштабов, а то и шире. На попытку свести все числительные под знаменатель единой идеи способен решиться или философ, или псих, что пророй идентично. То же самое касается и попытки вышибить из уравнения концепцию идеи.
Не желая прослыть пациенткой психиатра, и не претендуя на лавры мыслителя, я практически признаюсь в отсутствии приверженности к любой из этих концепций. Но уточнение «практически» исключает полную категоричность, да простит меня абсолютный нигилист. Зато пусть похвалит разносторонний юморист – он-то не упустит шанс продемонстрировать остроту ума, узнав, что причиной этих моих размышлений явилась каллиграфия. Точнее, один из её видов – написание водой иероглифов на асфальте.
Действительно, зачем тратить силы на то, что через пару минут испариться на солнце. А в дождь вообще лишено смысла. Чем не повод улыбнуться на территории по обе стороны Урала. С тем же успехом можно выводить подобное пальцем в воздухе.
«Если и писать, так чтобы долго не стиралось», – рассудит обыватель нашей страны.
Только у людей с иным вариантом мышления, как известно, своя философия. Для них прежде рука, а потом краска. Точнее, вначале мысль, а потом всё остальное. Мастерство владения кистью, вот где изюминка, скажут в Поднебесной.
«А шваброй слабо?», – иронично предложат альтернативу у нас и дружно предадутся веселью.
Действительно, каллиграфия шваброй, как и орфография краскопультом, требует больше физической силы, чем упражнения с пучком беличьих ворсинок или пером. Где рулит единица измерения ньютон, а лучше килоньютон, там и приоритеты. Не так-то просто изменить мышление нации, предпочитающей нагружать не мозг, а мышцы. Говорить сразу обо всей нации, это, конечно, перебор, но по Пушкину мы ещё как минимум двести лет будем «российским лечить молотком изделие легкое Европы». То же самое можно предположить и об аналогах водной каллиграфии.
Зато у нас в совершенстве могут лить воду. В больших количествах. Как в прямом, так и в фигуральном смысле. В подтверждении именно фигуры речи я ещё раз убедилась, возымев честь общения с ходатаем по тяжбам Христолюбовым и «следопытом по дури» Зудовым. Но всё, как говориться, в хронологическом порядке.
Проснувшись на следующий день, я, прежде всего, привела себя в порядок. Потом позвонила на работу и попросила отпуск без содержания, сославшись на невозможность адекватно работать в сложившихся условиях. Заведующий отделением, зная про эти условия, охотно дал согласие. Потом, как по заказу, на связь вышел Зудов. Его уведомление о заведении на меня уголовного дела кроме новой волны пессимизма ничего не вызвало. В приказном порядке я была вызвана на допрос и предупреждена необходимости соответствующего поведения. Появилось желание уточнить эти правила во избежание неприятных ситуаций. Решив, что лучше прояснить ситуацию с адвокатом, я покорно сказала «да». Зудов попрощался избитой фразой «до встречи», нагруженной зловещим смыслом, и через пару секунд мой палец вновь запрыгал по кнопкам.
Христолюбов ответил нехотя, но поняв, что «на проводе» клиент, оживился. Узнав, что завтра нужно быть в отделе, дал однозначно положительный ответ.
– Буду точь-в-точь! – заверил он.
Полная неосведомлённость в таких делах, а так же слепое доверие, навели меня на мысль о некоторой нелогичности в адвокатском поведении. Потом, конечно, стало ясно, что к чему. Но здесь вновь идёт опережение событий. Итак, всё по порядку.
На следующий день Христолюбов приехал, как и обещал. Познакомившись воочию, мы вместе прошли в здание нарконадзора и направились к следователю. Тот усадил нас, ознакомил меня с нужными обстоятельствами и начал допрос, одновременно внося данные в компьютер. Зудов начал издалека, выясняя, где я родилась, где училась, кто родители. На многие из вопросов мне уже приходилось отвечать в предыдущий раз. Но сейчас пришлось заострять внимание на деталях, о сути которых до этого не было даже догадок.
Когда пошёл третий час с начала процедуры, адвокат заёрзал на стуле. Внезапно не выдержав, он встрял в диалог.
– Ты зачем всякую ерунду спрашиваешь? Давай по делу! – Христолюбов возмущенно прервал Зудова.
– Что хочу, то и спрашиваю, – бросив недовольный взгляд, огрызнулся тот.
– Пис-с-сатель! – ехидно ухмыльнулся Христолюбов и вновь замолчал.
Ему, как позже выяснилось, нужно было забирать из детского сада внучку, а процедура затянулась ещё часа на два. Пришлось покорно дожидаться логического финала, когда всё записанное было прочитано и подписано. Взяв с меня расписку о невыезде и пообещав известить заранее о дате следующей встречи, Зудов отпустил нас.
– Ты чего там разглагольствовала? Это же всё попросту вода. Где училась, когда женилась. Надо лаконично. Допрос должен быть вот такой! – Христолюбов вытянул руку к моему лицу и отмерял большим и указательным пальцем сантиметров десять.
Нормально! Это он сейчас, задним, так сказать, числом, учит, как правильно отвечать. Когда уже всё запротоколировано. Раз уж на то пошло, так инструктаж заранее надо проводить. Откуда мне знать, на что нужно отвечать, а о чём можно и не рассказывать. Какие вообще есть у меня права? И вообще, кто здесь адвокат?
– И что теперь делать? – растерянно, с чувством некоторой вины за своё неправильное поведение на допросе, спросила я.
– А что сейчас сделаешь, – Христолюбов развёл руки в стороны, – разве что жалобу напишешь.
– Какую жалобу?
– На неправомерность заведения уголовного дела.
– А кому писать?
– Прокурору. Я попозже тебе образец на почту скину. А ты завтра в прокуратуру отнеси. Да не забудь зарегистрировать.
– А кто разрешает эти самые дела заводить?
– Прокурор.
– Так значит, я должна ему жалобу на него же и писать? А не въезжаю ли я в какое-нибудь глубокое дупло?
– Ты что, думаешь, прокурор больно внимательно смотрел бумаги, когда ходатайство о возбуждении дела подписывал? Если вообще смотрел.
– В смысле? Как это не смотрел?
– Да вот так. Следователь пришёл к нему, наговорил с три короба, якобы целую мафию накрыл, только полномочий не хватает. Прокурор похвалил его, молодцы мол, боритесь с преступностью, а то она совсем разнуздалась, ну и подписал разрешение. Да и начальник наркоотдела, наверняка, заранее в прокуратуру позвонил, огня в масло подлил. Он же разрешение на облаву у генерала брал, а тому вообще бурная деятельность нужна.
– Ну и ну! А прокурор не порвёт мою жалобу и не выбросит в урну?
– Ты её должна запротоколировать у секретаря должна.
– Запротоколирую, и что?
– А то, что за необоснованное заведение дел прокуратуре по шапке могут надавать. Они тоже не боги. Ну ладно, мне в садик нужно, за внучкой. А ты, без лишних слов, завтра же подавай жалобу. Чао.
После этого Христолюбов втиснулся в свой Daewoo Nexia первого поколения и дал газу. Я, ощущая себя опустошённой, побрела в сторону больницы, оформлять отгулы на время тяжб. Физическая нагрузка в виде пешего передвижения положительно повлияла на душевное состояние и, поскольку до работы было ещё пара километров, мой разум предался анализу.
Для начала я соотнесла ожидаемое и происшедшее. Этот Христолюбов, обнадёжив меня, на деле оказался пустозвоном. Всё надежды, связанные с ним, испарились, как вода на горячем асфальте. Зато Зудов, решив дезориентировать меня, наплескал столько воды на бумагу, что я увязла по уши в болотной жиже своих преступных деяний. В общем, куда ни глянь, кругом ядовитая вода.
5.
Антропология утверждает, будто у всего современного человеческого разнообразия существует, точнее, существовал, единый предок. Примерно к такому же выводу, но много раньше, пришла и религия, что официально засвидетельствовано в Ветхом Завете. Возразить трудно, а учитывая хронологическую мизерность существования конкретного индивида, скорее невозможно. Но, если придерживаться знаний об антропогенезе, то первый человек имел какие-то черты, свойственные любому современному гражданину. А так же и тем, кто без гражданства. Значит, в каком-то неопределённом будущем все люди перемешаются и в итоге однородная масса или подтвердит, или опровергнет предполагаемый доселе типаж. Я думаю, его аналогия будет соответствовать современной дворняге.
«Дворняга, это о собаках что ли?», – возникает справедливый вопрос со стороны.
Да, о собаках. И они, как биологическое семейство, в смысле прогресса даже где-то впереди человека. В любом закоулке можно встретить четвероногого друга, имеющего все черты прародителя. Мало того, эти беспородные псовые даже в космос первые полетели. Белка и Стрелка! Только потом был Гагарин. Так что взять абсолютное первенство теперь наше, человеческое дело. Генетика поможет – она завершит начинания археологии.
Как же всё-таки выглядел наш прародитель? И как он будет выглядеть, восстав в будущем из густого генетического бульона? Будет ли это одно и то же лицо, или всего лишь идентичный набор хромосом? Одно могу сказать – он точно не будет похож на Листикова. Который пращур, может и был похож, но тот, кто будет потом, точно нет. Объясняю: Фёдор, это пример тупиковой ветви эволюции. По учению Дарвина здесь все признаки на лицо, но вдаваться в теорию возникновения видов не стану. Хвати с меня и личных предположений – увлёкшись ими, я вновь забежала вперёд.
Итак, уладив административные моменты на работе, я нашла свободный компьютер и составила текст жалобы. Благо, Христофорыч (я так стала называть адвоката за глаза) сработал быстро и к этому моменту образец уже пришёл по электронной почте. А уже следующим утром, прямо к открытию, жалобщица заявилась в прокуратуру.
На удивление, всё прошло без проволочек. Секретарша, не задавая лишних вопросов, приняла от меня бумаги и пояснила, как и когда жалоба будет рассмотрена. Довольная, что обошлось без мытарств, я вышла в коридор и лицом к лицу столкнулась со следователем прокуратуры Дивьиным.
Я знала его чуть ли не с детства и поэтому на резонный вопрос о причинах моего здесь нахождения поведала всё как есть. Он сочувственно усмехнулся в мой адрес, осуждающе покачал головой в адрес нарконадзора, но вслух – профессиональная этика – о коллегах высказываться не стал. Потом завёл меня в свой кабинет и, написав что-то на листке бумаги, сунул последнюю (вилка: в отношении слова «листок» правильно будет применить прилагательное в форме мужского рода «последний») мне в руки.
– Это местный адвокат, спец по щепетильным вопросам, – заверил следователь, и, дружелюбно похлопав мягкой ладонью по слабому женскому плечу, добавил, – он всё уладит. А того, Христосолюбова, забудь.
Причин не доверять Дивьину у меня не было и, выйдя из стен прокуратуры, я набрала номер, написанный на листке бумаги. Ответивший представился адвокатом Петровцевым. Вот так вот представился: «адвокат Петровцев к вашим услугам, слушаю». «Петровский» звучало бы более обнадёживающе, но, как говорится, не фамилия красит человека…. Я, естественно, тоже назвалась и посетовала на нужду в соответствующих услугах. По телефону, однако, не все проблемы решаемы, и поэтому мы договорились о личной встрече в любое удобное для ответчика время.
Если по правде, мне и до сего времени непонятно, когда и какая сторона в отношении ко мне имеет логику, истца или ответчика. Как непонятна и степень вины, и вообще наличие таковой в принципе, в конкретном частном случае. Да и функцию адвоката, кроме как заключающую понятие «защитник», разум также не полностью воспринимает. Как потом стало ясно, зачастую адвокат ассоциируется с понятием «вымогатель», но тут в своих домыслах я вновь забежала вперёд.
Петровцев оказался невысоким, пузатеньким, но бодреньким не старым пенсионером, ранее работавший или помощником прокурора, или даже прокурором. После получения выслуги на основной работе он осилил адвокатуру и занялся частной практикой. Выслушав мою историю, он осуждающе вздохнул, дав понять, что какое-то время уже упущено, что сразу надо было к нему, а сейчас всё гораздо сложней, так как я уже наговорила лишнего и наделала не того. Однако шанс есть – он всегда есть! Поэтому Петровцев согласился взяться за моё дело, предупредив, что обещать ничего не может по причине серьёзности проблемы.
– СДВ, это не шутки, – подвёл он черту в итоге.
– А это ещё что за аббревиатура? – удивлённая новому слову, спросила я.
– Сильнодействующие вещества.
– Да! Ну и что? Любой препарат, если переборщить с дозировкой, станет сильнодействующим. И любой сильнодействующий яд в мизерных количествах лекарство. Спирт, например – им и лечит можно, и убивать. Всё от количества зависит.
– Ну …, так-то оно конечно так, но всё это демагогия. Если дело начато, оно должно иметь логический конец. Верёвочка «оперативник – следователь – прокурор – судья» разрываться не должна.
– Всё ради «верёвочки»?
– В какой-то мере да. Только теперь фигурами речи бессмысленно рассуждать. Нужно сделать так, чтобы узел затянулся на стадии прокурора, не доходя до судьи. Это самый оптимальный вариант.
– А это реально?
– Ничего не обещаю, но момент такой рассмотрю. Если довести дело до суда, то всё равно осудят.
– За что?
– Да за что хочешь. Если целью задаться, за незаконное предпринимательство, за неправильное хранение и оборот СДВ, за сокрытие доходов, подлог. И это не всё. Долго ли дело переквалифицировать
После сказанного в душе похолодело. Оказалось, что вменяемые мне сбыт и хищения СДВ в различных количествах и в составе группы лиц, подделка рецептов, сделки с наркоманами и так далее, ещё не всё. Я почувствовала, что зарастаю криминалом как басурманин щетиной. Христофорыч ни на что подобное даже не намекал.
– И как мне сейчас быть?
– Не паниковать. Заниматься обычными делами, обязательно анализировать свои разговоры, особенно по телефону, а я пока освежу знания по СДВ. Когда вызовут на очередной допрос, без меня не ходить. На угрозы и принуждения не поддаваться.
– Угрозы и принуждения? Может, и показания выбивать будут!
– Не исключено.
Это заявление меня добило. Воображение сразу синтезировало обшарпанные застенки какого-нибудь КПЗ, разъяренного дознавателя с закатанными рукавами, приводящего в чувство свою жертву водой из ведра. Жертва, естественно, женского пола, молодая, привязана к спинке стула, с обессилено опущенной головы свисают золотистые пряди волос. Из-под разорванной блузки на плече видна татуировка Кадуцея, как символ коммерции в медицине. В уголовном, естественно, подтексте. Ужас, как от животрепещущих сцен из романов Хичкока, холодком пробежал по спине.
– Ничего себе! Что значит «не исключено»? – не веря своим ушам, спросила я.
– То и значит. Но, я уверен, до этого не дойдёт, – Пётровцев, увидев неподдельный страх в глазах клиентки, великодушно попытался снизить градус психологического накала.
Градус, конечно, упал, но ненамного. Адвокат же не сказал «исключено», так что намёк на мрачную перспективу оставался. И тут я поймала себя на мысли, что уже где-то слышала фразу « … я уверен, до этого не дойдёт …». Какой-то фильм, комедийный, и герой, произнёсший фразу, кажется тоже из органов.
«Этот бывший прокурор тоже мыслит шаблонами», – подумалось мне, вспомнив Прикладову с её «фильмов насмотрелись».
Тогда, ещё во время тех самых оперативных мероприятий, я подсела к ней. Криминалист уже упаковывал свой волшебный чемоданчик, Тимохина копалась в страшно секретных бумагах. Катерина Прикладова шастала глазами по стенам и потолку: её миссия, хоть и не в полной мере, но была выполнена. В общем, тогда я поинтересовалась, не хотела ли она подсунуть мне меченые деньги. Она от ответа ушла, сказав, что я фильмов насмотрелась. Потом это крылатое выражение «фильмов насмотрелись» не раз звучало в стенах нарконадзора. Видимо там считается, что владение искусством цитирования чужих афоризмов признак эрудиции. Высокой эрудиции.
«И Петровцев, по всему, не исключение, – решила я, – тоже не лишён эрудиции».
Адвокат о моих предположениях не догадался. Посмотрев на часы, он вслух заметил, что на сегодня вопрос исчерпан.
– Исчерпан, так исчерпан, – согласилась я и, попрощавшись, вышла на улицу.
Тут как раз зазвонил мобильник. Как оказалось, сам Листиков снизошёл до моей персоны. Он пригласил меня для беседы и, по возможности, безотлагательно. Желание встречаться с ним, естественно, совершенно отсутствовало, тем более без повестки на руках. Но чувство самосохранения подсказывало быть покорной, дабы не усугубить своё положение. Таким образом, ноги нехотя, но потопали в направлении конторы, ставшей в моём воображении синонимом понятия «антипатия».
Подполковник восседал за своим столом подобно министру, но причина напыщенности была, как оказалось, не совсем в тщеславии. По большей части этому способствовал нестандартный вариант мебельного гарнитура, дизайнер коего явно не предполагал наличия маленьких кабинетов, и обитания в них сухопарых типажей с кривыми ногами. Прямая, как полицейский противопульный щит, спинка стула упиралась прямо в стену, а столешница, напоминающая палубу авианосца в тесном доке, подходила почти вплотную к спинке. Таким образом, пространство для манёвра начальника, то бишь рабочее место, не позволяло бедняге даже вздохнуть полной грудью. Видимо потому для полноценного, без кислородного голодания, ведения беседы Листиков, основательно поёрзав задом и поработав телом, выбрался из-за стола. Вежливое предложение присесть явило верх его приличия. На этом фамильярности закончились. Небольшое скопление звёзд малой степени яркости на погонах, их владелец без лишних церемоний начал диалог. Суровость интонации, естественно, ставила целью возыметь моральное доминирование. Причём, практически прямо с порога.
– Ну что? Значит, жаловаться будем? – оскал цепной дворняги, его эмоциональность на какое-то мгновение вызвала эффект виртуального пространства.
«Какой эффект? Какое ещё, к чёрту, пространство? О чём это она?», – недоумённо пожмёт плечами некий индивид, серьёзно заинтересовавшийся моим повествованием.
А всё о том же. Да, некое пространство всегда имеет место, и всегда есть какой-нибудь эффект. Всё по порядку. В общем, такой «наезд» поначалу вызвал некоторое речевое и зрительное оцепенение. Мышечная система, наоборот, самопроизвольно пришла в неконтролируемое движение. Меня потихоньку начало колотить.
Мерзавец Листиков, пользуясь беззащитностью жертвы, замер в ожидании дальнейших действий. Я, дабы унять наплывающую дрожь, несколько раз переступила с ноги на ногу, смещая при этом точку опоры, а вместе с ней и всё тело. Возможно, это напомнило метроном подполковнику: его глаза, не моргая, добросовестно принялись отмерять амплитуду моего маятника. Голова «мерзавца» при этом не сместилась ни на йоту, предоставляя мне для осмотра то одно своё ухо, то другое. Как в некой компьютерной программе, где программист моделирует виртуальный образ, поворачивая часть тела некоего персонажа, в данном случае голову, для поиска удачного ракурса. Так вот, на пару секунд у меня создалось впечатление, что я программист, а голова над погонами – объект виртуальных манипуляций. В этом и есть эффект.
Способный программист рано или поздно найдёт искомое. Чем ярче способности, тем меньше времени для этого понадобится. И без всяких сомнений, количество вариантов прямо пропорционально степени профессионального интеллекта. Но программист свободен в выборе исходного персонажа. Мне ж пришлось довольствоваться тем, что не сводило с меня глаз. Возможно, по причине отсутствия специальной подготовки, я не нашла ни один ракурс удачным; или Листиков вообще не обладает удачным ракурсом – они у него все неудачные. Скорее всего, в этом есть заслуга природы: она попросту мало внимания уделила подполковнику, не одарив ни в фас, ни профиль. Разве что вполуоборот, и то сойдёт лишь для ритуального барельефа на надгробный камень. Был, мол, такой, служил, заслужил, вечная память.
«Что б ты издох», – когда удалось унять дрожь, злобная мысль пронеслась в моём разуме, придав уверенности.
– И долго мы будем молчать? – не желая затягивать наметившуюся в разговоре паузу, властно спросил подполковник.
– А мы и не будем молчать, – меня как прорвало.
В силу мобилизации каких-то внутренних ресурсов голос вдруг обрёл уверенность, тело ощутило гравитацию, глаз нашёл фокус, а мысль приобрела чёткость. Я внезапно почувствовала свежесть улетучивающегося страха: он исчезал, как душа из камикадзе после удачной атаки, уступая в фибрах тела место чувству собственного достоинства. Да, Листиков не император своей Японии, а я не слуга его недоделанной империи. И вообще я не собираюсь ложиться на алтарь чьего-то профессионального благополучия.
– Что значит «не будем молчать»? – взгляд, натасканный на «колке подозреваемых», продолжал выдерживать фокус и напор.
Моральное превосходство, вот основной атрибут таких взглядов, путешествующих по экранам из фильма в фильм. Позже я поймала себя на мысли, что высший пилотаж в работе следователя – интеллект, а не мимика. Пускай даже вселяющая ужас. Не зря в детективной классике воздвигнул нерукотворный памятник системе сильного мышления. Логика и дедукция – понятия, конечно же знакомые и Листикову, но только на уровне теории. До практики, судя по методу его работы, дело пока что не доходило. И, скорее всего, в силу узости генетических горизонтов, не дойдёт.
Часто из пространства, ограниченного этими горизонтами, доносится душещипательное оправдание, что мол, работа такая. Так вот, братцы, не стоит грешить на издержки профессии: где-где, а на уголовно-процессуальных просторах светлой голове всегда есть, где устроить протяжку извилин. Но у нас, как обычно, дефицит не с пространствами, а с головами: последних катастрофически не хватает – вместо них, по большей части, просто черепа. И одному из них сейчас предстояло объяснить, что означает и почему «мы не будем молчать».
– Потому, что вы фабрикуете дела, – выдала я, не моргнув глазом.
– Вот как оно!? – ехидно ухмыльнулся Листиков.
– Как есть, так и есть.
– Значит, говоришь, дела фабрикуем? Тогда вот, птица, слушай. Этот твой базар всего лишь обычный манёвр подследственного, попытка спасти свой зад. Но здесь подобное не пройдёт! Лучше подписывай чистосердечное признание, а не то мы за тебя по полной программе возьмёмся. Мы много знаем. И про липовые больничные листы, которые вы там у себя продаёте. И про справки фиктивные, которые пачками штампуете за деньги. От армии отмазки, тоже факт. Да мы можем ещё много накопать.
Вот те – на! Ещё один сюрприз. Плюс ко всему, прежде уже озвученному. С какой стороны ко мне не подберись, везде увидишь преступника. Я, не понимая, что вновь становлюсь жертвой обычного «ментовского понта» испугалась. Откуда мне знать, о чём нарконадзору ещё известно. Если на чистоту, липовые больничные листы и справки – в нашей медицине дело обычное, и моя персона не исключение. В общем, я почти заткнулась.
– Ну как? Будем писать добровольное чистосердечное? – по прежнему не отводя взгляда, продолжил наседать Листиков.
От одной из его фикс отразился луч, излучивший некий реликтовый отблеск. Будто от сломанного клыка хищника, готовящегося к прыжку где-то в доисторическом прошлом, когда по земле шагнула ступня даже не первого человека, а прачеловека. То есть уже не обезьяны, но ещё и не homo sapiens.
«Я для него только добыча», – подобно холодному душу, догадка освежила разум.
Жилистая пятерня уже подталкивала в мою сторону чистый лист бумаги. В подсознание закралось ощущение, что начинается обычное давление на психику. Ещё немного, и нервы должны сдать, а ведомая чужой волей рука должна подписать самой себе приговор. Потом хваткие пальцы, ощетиненные когтями власти, цепко ухватят ставшую совершенно беззащитной жертву и забросят прямо в жерло мясорубки правосудия. И тогда больше ничего не поможет.