«Теперь я стану признанным асом нарконадзора, – лавры, нависшие над головой, вызвали в ней пьянящее брожение, – лишь бы только не подвёл судья. Но здесь процедура отработана, осечек быть не должно».
За всю его практику на финальном этапе делопроизводства проблем не возникало, как впрочем, не возникало их и в процессе расследований в аналогичных ведомствах. Последний эпизод был первым, когда дело вернули на доработку.
«Один неудачный засек – не значит, что плох дровосек, – в голове созрел складный каламбур и Фёдор, умилившись своей поэтической способности, стал искать другую рифму.
«Дровосек – засек, дровосек – лесосек, дровосек – генсек».
Тут со складными словами наступила заминка – память отказывалась искать другие созвучия. Единственное, что пришло на ум, являло вариант неприличия.
– Дровосек – гомосек, – иронический позыв дал волю эмоциональности: Листиков, дивясь своей находчивости, не сдержал усмешки, – один засек, не гомосек!
– С кем это ты разговариваешь? – из-за спины раздался знакомый голос.
Фёдор от неожиданности вздрогнул и резко оглянулся. В проёме двери, не решаясь переступить через порог, стоял Зудов. Он постучавшись, не получил ответа но, услышав речь начальника по ту сторону, решил открыть дверь без приглашения.
– Да это я так, в мыслях заговорился, – отмахнулся Листиков и жестом пригласил подчинённого, – заходи.
«Чего это шеф о гомосеках сам с собой разговаривает?», – удивился Зудов, но виду не подал.
Пока он усаживался, Листиков достал из шкафчика бутылку Старки, редкого нынче напитка, и пару советских гранёных стаканов. Плеснув в каждый грамм по сто пятьдесят, он подвинул один к Зудову, другой взял сам.
– Ну что, можно, в честь такого дела, хлопнуть по маленькой, – сдобрив предложение пафосом интонации, Фёдор поднял руку для чоканья, – за состоявшийся успех предприятия.
– За практически состоявшийся, – поправил Зудов и, ухватив свою порцию, потянулся навстречу, – за это надо! И за суд!
Дальше – дань традиции – всё по накатанной традиционной линии: чокнулись и выпили. Старка, как и положено любому легендарному напитку, оказалась более чем хорошего качества. Светло-коричневая, со сложным ароматом – дубильный фундамент, несущий яблочно-грушевый компонент, портвейно-коньячная надстройка – жидкость обволокла язык шелковичным налётом. 43 градуса, это оптимальная крепость, да и выдержка лет десять: в Польше, к слову, при желании можно найти полувековую.
– Хорошая штука! – крякнул Листиков, ощутив струйку приятного нутряного огонька.
– Не то слово! – согласился Зудов.
– Слушай, что-то не хочется сегодня работать.
– Мне, если честно, всегда не хочется работать, но куда деваться.
– Слушай, а давай на всё забьём?
– Как это?
– Да оставим кого-нибудь за главного, а сами смоемся ко мне на дачку. Баньку затопим, попаримся. Старочку водочкой размажем. Как тебе предложение?
– Если шеф предлагает, западло отказываться.
– В натуре западло. Отлично!
На том, как говорится, и порешили. Листиков оставил за себя Тимохину, едва не потерявшую рассудок от свалившегося на голову счастья. Сказав, что уезжает срочно в центральное управление по неотложным делам, он вместе с Зудовым покинул контору.
– Куда это они? – случайно оказавшись свидетельницей внеплановых пертурбаций, поинтересовалась Прикладова.
– Наверное, к генералу вызвали, – предположила Тимохина, совершенно окрылённая оказанным доверием, – конкретно не сказали.
– О! Это, похоже, серьёзно! Наверное, к медали предоставят, – многозначительно покачала головой Прикладова и, в знак причастности к общему большому делу, рукой подкинула дряхлый не по годам бюст и прошла в другой кабинет.
Там её о чём-то принялись спрашивать, наверное, тоже о делах шефа, но Тимохина слов не разобрала. Единственное, что удалось услышать, было краткое «К генералу! За медалью!». Выглянув в окно, она увидела удаляющийся автомобиль своего начальника.
«Какой охренительный мужчина!», – пронеслось в её голове, когда шлейф гравия вылетел из-под задних колёс внедорожника.
Листиков и Зудов даже не думали, что Тимохина провожала их взглядом. Фёдор «врубил» на полную громкость Круга, чем подчеркнул соответствующий настрой. По дороге, правда, пришлось заскочить в магазин за нарезкой и хлебом. Коллегиально было решено докупить пару бутылочек водочки – мало ли, не хватит, потом бегать придётся. Пиво брать не стали, чтобы не смешивать и в итоге не получить тяжёлое похмелье.
– Может, зеленушку возьмём? – предложил Зудов, считавший причиной своего хронического герпеса недостаток витаминов.
– Да ты что, Зуд, – доброжелательно усмехнулся Листиков, – у меня жё есть! И лучок, маркошечка, помидорчики и всё такое! Своё, прямо с грядки!
Фамильярность резанула по самолюбию: кличка, набившая оскомину ещё в детстве, хоть и имела целью демонстрацию дружественности, несла в себе благозвучность только на уровне фонетического приёма. Душевный скрежет порой практичнее эмоциональных всплесков, хоть и вреднее для здоровья. Что поделаешь, если начальнику простительно то, за что в быту можно получить по зубам. Сжав губы, Зудову пришлось так сказать переварить обиду внутри.
– Прекрасно! Похрустим огурцами! Ещё бы тёлки не помешали, – он, решив не вдаваться в обиды, проявил некоторую инициативу.
– А кого мы сейчас найдём? Наших девок пригласить, так это уже пройденный этап. Тем более, Тимка за главного осталась.
– А если пирсинг потеребить?
– Прикладу? Да я скорее от передоза подохну, чем на неё смогу. Она, говорят, моется раз в две недели. Или что-то вроде того.
– Как это?
– Да вот так. Один опер по пьяни проболтался. Мол, только распряг её прямо на столе в подсобке, пахнуло так, что аж до блевотины. Может он и сочиняет, но от неё действительно чем-то попахивает. Постоянно причём. Кислятиной какой-то.
– Ну ладно, поехали вдвоём. Да вот уже и твой кооператив! Быстро добрались!
Действительно, пока разговаривали, не заметили, как доехали. Неохраняемые ворота садового товарищества, негласно называемого «ментовские сады», встретили гостей нараспашку. Участок Фёдора находился в самом дальнем углу территории, аккурат у леса. Шесть соток, довольно скромная избушка и большая двухэтажная баня с пристройками для хранения дров и веников. Видимо, в стиле новых русских из девяностых.
Пламя в банной печке взялось быстро, с водой тоже проблем не возникло – глубинный насос помог наполнить бачки в считанные минуты. Овощи и траву по причине внешней чистоты даже мыть не пришлось. Мысль о невидимой глазу активности микроскопических личинок глистов на ум не пришла. Поэтому вегетарианскую составляющую просто скидали на общее блюдо, закамуфлировав ею беспорядочно выложенную мясную нарезку. Следом на столе появилась недопитая подруга Старка и две её сестрёнки Водочки.
– За успех операции «Нарко»! – Фёдор поднял стакан.
– За ГСНН! – поддержал его Зудов и стукнул своей ёмкостью по ёмкости в руке шефа.
Короткий звон гранёного стекла пронзил воздух усадьбы суровой торжественностью. Далее, как и положено, выпили и, дружно занюхав корочкой хлеба, налили ещё по одной. После первой, как говорится, закусывать неправильно. Выпили по второму разу и только потом активно закусили. Хрустящая зелень вперемешку с тающей на рецепторах нарезкой резво наполнила желудки.
– Ну, давай ещё по одной, и в парилочку, – предложил Листиков, когда жор поутих.
– Само собой, – согласился Зудов, уже ощутивший в голове шорохи, аналогичные отдалённому шуму морского прибоя.
Процесс, что называется, не только продолжился, но и ускорился. Закончившуюся Старку сменила налитая под завязку Водка. Пошла она тяжело. Сказался контраст качества и ширпотреба, а так же плотная интенсивность процесса закусывания. В какой-то момент Листиков почему-то оценивающе оглядел приятеля – на данный момент они уже стали приятелями – с ног до головы и вновь предложил посидеть в парилке. Несмотря на затуманенную хмелем способность к дедукции, странность взгляда не ускользнула от натасканного взгляда следователя. Но не всегда стоит озадачивать себя размышлениями, особенно на отдыхе, и Зудов, прихватив бутыль с квасом, двинулся в баню. Шеф последовал за ним, украдкой бросая взгляды на упругие ягодицы подчинённого.
Парилка ещё не успела протопиться как следует. Ситуацию незначительно исправила порция пара, выбитая из прокопченной каменки ковшом воды.
– Хорошо! – наслаждаясь негой покатившихся из всех пор капель пота, блаженно выдавил из гортани Зудов.
– Да! А могло бы быть ещё лучше …, – томно подтвердил Листиков и вдруг положил свою ладонь на бедро подчинённого, примерно повыше колена.
У Зудова от удивления отвисла челюсть. Выкатив глаза из орбит, он прежде уставился на растопыренные пальцы, оккупировавшие часть его тела как паук-птицеед жертву, а потом переключился на шефа.
– Ты чего, Федя?
– Да ничего. Расслабься, Зуд, – попытался успокоить его Фёдор, и принялся медленно, но уверенно проводить руку вверх по ноге.
Трудно предположить дальнейшее развитие событий. Только в этот момент в процесс вмешалась другая система координат. В предбаннике заработал телефон, и, судя по рилтону, звонил сам прокурор.
– Я сейчас, – обнадёживающая нежность во взмахе кисти руки, Листиков по-спортивному соскочил с полка и атлетическим движением выскочил в предбанник.
Зудов, совершенно растерявшись, поджал ноги и забился в дальний угол. Выступающие из темноты соблазнительные овалы оголённых телес явили образ пышной былинной девицы, прячущейся от завоевателя-монголоида. Что делать дальше, было совершенно непонятно. Просидев так пару минут, Зудов немножко осмелел и стал прислушиваться за происходящим за дверью. Разобрать слова, однако, не представилось возможным.
– Падлы! – вдруг из предбанника раздался истерический, уже доступный слуху крик Листикова.
Судя по всему, он получил какую-то невообразимо плохую весть и от того не смог сдержать эмоций. После того, как отключил связь, естественно: начальство не всё должно слышать, даже в пылу ярости подчинённого.
Что ж, вопль отчаянья как гнев на начальство, пусть даже им, начальством, не услышанный, так же есть малая часть драмы того, что жизнь омрачает.
6.
Каждый среднестатистический человек, исключая некоторых психически больных и всех без исключения мыслителей, надеется на лучшее. Несмотря на то, что планета Земля, начиная от доисторических времён и до сегодняшнего дня, стабильно фиксирует исключительно стопроцентную смертность, оптимизм далеко не спорадическое состояние души. Души, как демографической единицы, естественно, без оглядки на любые теологические и этические столпы. Свидетельство тому, например, гробница фараона. Точнее, её убранство. Разве не вера в будущность, несомненно лучшую, двигала разумом древних, так дотошно обустраивавших свои склепы. Однако, даже спустя тысячелетия, ещё ни одна мумия не ожила, разве что в мастерских Голливуда и в фантазиях писателей. Хотя, если присмотреться к некоторым недоумкам, особенно сухопарым, можно заметить остаточные следы мумификации. Чем это не повод заинтересоваться мистикой или фантастикой? Пусть не на тему воскрешения из мёртвых, но поразмышлять, как максимум, об реинкарнации или, как минимум, о вариантах зомби.
«Интересно, каковы габариты фантазий Листикова? Наверное, выше и шире египетских пирамид? Или масштабней и сложнее лабиринтов? По крайней мере, в его воображении», – размышляла я, когда вдруг позвонил Петровцев.
Он совершенно неожиданно поведал, что моё уголовное дело закрыто с формулировкой «в связи с незначительностью содеянного». Это оказалось настолько ошеломительным, что я поначалу даже не сообразила, о чём идет речь. Мои наилучшие ожидания укладывались в рамки справедливого суда, а тут, как оказалось, до Фемиды даже не дошло. Когда разум осознал, что всё позади, к моему удивлению положительные эмоции не перехлестнулись через край. В иных обстоятельствах при подобном раскладе я бы запрыгала и захлопала в ладошки как маленькая девочка при виде конфетки.
– Всё-таки содеяла, пусть и незначительно, – ещё не совсем осознав, что мытарства закончились, я прицепилась к формулировке.
– Ну, прокурор, он ведь не судья, – не скрывая ноток недовольства в голосе, пояснил Петровцев, – а вообще это не телефонная дискуссия.
Тут я поняла, что где-то зарываюсь в своих амбициях. В народе об аналогичных поступках говорят «от зада отлегло». А ведь известно, что линия поведения, не адаптированная к обстоятельствам, чревата непредсказуемыми последствиями. Действительно, зачем вдаваться в мелочи, когда на кону есть конкретная цель. Виденья правды у лица, осуществляющего правосудие, и у обвиняемого могут не только не совпадать, но различия способны даже быть диаметрально противоположными. Суть в том, куда качнуться весы. А это зависит от гирек, падающих в их чаши. И от того, кто их туда кидает. И какие гирьки предпочтёт невидимая рука. И что повлияет на процесс выбора чаши. В общем, поиски правды могут вылиться в мытарства с непредсказуемыми, а возможно и катастрофическими последствиями. Особенно, когда гравитация государственного менталитета имеет решающее значение.
– Поняла, – покорно ответила я, интуитивно не желая становиться последовательницей господина Бруно по имени Джордано, – что дальше?
– Молодчинка, – ободрился адвокат, и принялся излагать алгоритм моих дальнейших действий.
Содержание инструктажа оказалось предельно простым. Единственный фактор, придавший простоте контраст, время, вынуждал меня к оперативности. Прокурор, руководствующийся строгим сводом правил, должен был экстренно провести со мной беседу о недопустимости совершения правонарушений. Причём, в пределах определённого срока. Но для этого требуются ещё кое-какие бумаги: характеристика с работы, подписи соседей о примерном поведении. Не теряя времени, я и кинулась их собирать. Если с соседями проблем не возникло, то главврач засомневался, стоит ли ему вообще встревать во все эти дела. Мне пришлось воззвать к его милосердию и, в итоге, нужная подпись закрепила последний документ. Через час я, приготовившись выслушать любые нравоучения, уже заходила в выстланный духом законности кабинет заместителя прокурора.
– Вы, я думаю, не будете спорить с тем, что человеческая жизнь, это святейшая божья данность, – после некоторых церемониальных моментов, он начал воспитательный сеанс, – и врач должен всегда это чтить. Согласны?
– Согласна, – несколько опешила я, не поняв, причём здесь разговоры о человеческой жизни.
По моим предположениям, наличие в формулировке вердикта понятия «содеянное» подразумевает мои медикаментозные дела, а никак не моральные аспекты медицины как таковой.
– Вот и хорошо! А значит нужно всегда помнить о недопустимости причинения вреда человеческой жизни, – помощник прокурора, не омрачая проницательности взгляда актом моргания, продолжил сеанс нравоучения, – ведь это же человеческая жизнь! Согласны?
– Согласна, – мне вдруг стало понятным, что происходит не какая-то профилактическая работа по предотвращению правонарушения, а просто ещё одна формальная процедура для галочки.
Главное в этой беседе, по-видимому, сам факт беседы. И скорее всего, неважно о чём, пусть даже об уважении медиком влияния космогонии на человеческую душу в целом и на процесс пищеварении в частности. По директиве положены такие-то справки, будь добр предоставь. Положена профилактическая беседа, пожалуйста, сядь и прослушай.
– Наш президент и премьер-министр не щадят своих сил и здоровья во имя сохранения человеческой жизни, – П.П. продолжал речь и, несколько увлёкшись, даже применил приём жестикуляции: поднятый вверх указательный палец; перст правосудия, – и поэтому мы все, без исключения, должны понимать важность того, во имя чего проводится государственная политика. Согласны?
На словах «мы все» он перевёл палец и зенита в надир, по-видимому, подчеркнув направления вектора власти. Или показав моё, со своей точки зрения, местоположение в общественной иерархии. Отсутствие в речи даже намёка на тему нарушения правил оборота и хранения сильнодействующих веществ, вокруг чего, собственно, всё и закрутилось, меня несколько смутило. Возможно, этот внешне представительный сотрудник прокуратуры что-то попутал. Или содеянное действительно имело мизерные масштабы. Так или иначе, но выяснять что к чему, не имело никакого смысла.
– Согласна, – я в очередной раз покорно кивнула головой, – например, в области онкологии.
Не знаю, что подвинуло меня к этому выпаду в тот момент, когда требовалось помалкивать и лишь иногда односложно соглашаться. Не исключено, некоторая природная дерзость. Или скрытая склонность к авантюризму. А может всё вместе и, плюс, родинка на шее помощника прокурора, имеющая нюансы патологического окраса и формы.
– В смысле? Поясните, – непроизвольно сменив проницательность во взгляде на удивление, граничащее с предчувствием опасности, спросил он спустя пару секунд.
– Ну, вы же говорите про заботу о человеческой жизни …
– Да. И что? Причем здесь онкология?
– Как причём? А разве не долг медика спасти человеческую жизнь, вовремя заметив опухоль.
– Какую опухоль? Как заметить?
– Ту, что на виду. По признакам перерождения.
– По каким признакам?
– По всяким. Потемнение, увеличение, уплотнение, прорастание…. Да ещё много чего. Тут нужно конкретно разбираться.
Помощник вдруг переменился в лице. Покопавшись в столе, он извлёк на белый свет небольшое зеркальце и принялся разглядывать родинку на своей шее. Несколько лихорадочных движений головой в итоге помогли найти удобный ракурс. Исследование, судя по сошедшей на лицо бледности, не принесло успокаивающих результатов. Отложив диагностический инструмент в сторону, помощник прокурора спешно заявил, что моё дело закрыто и инцидент, так сказать, полностью исчерпан. Затем наступила скоротечная церемония благодарностей и прощания. Благодарности несли, естественно, весьма расплывчатую суть, зато прощание явило верх откровенности. Последнее, что я увидела в проёме закрывающейся двери, это пальцы на шее хозяина кабинета. Видимо он, оставшись один, решил более досконально провести исследование, дабы убедиться в актуальности посещения онколога.
Уже покинув здание прокуратуры, я совершенно случайно столкнулась лицом к лицу с Листиковым. От неожиданности мне в голову не пришло ничего лучше, чем банально поздороваться. Вместо ответа на ходу, без какого-либо замедления шага, последовало злобное «Что, сука, радуешься? Радуйся, радуйся …».
Войдя в некоторый ступор от услышанного, я автоматически проводила его взглядом до дверей прокуратуры. Лучи светила били прямо в глаза аккурат от здания. Из-за временного ослепления мне показалось, что Фёдор по мере продвижения покрывается коричневыми струпьями, а его одежда превращается в ветхие бинты. Тень здания дополнила иллюзию, превратив ещё вчера всемогущего главу ГСНН в мумию, за которой захлопнулась дверь гробницы. Или саркофага: не знаю, какую ещё применить аллегорию, связанную лишь именно с конкретным индивидом, дабы не наслать на себя гнев всех правоохранительных структур.
Шутки шутками, а при желании они могут сделать мумию из любого, и я здесь далеко не исключение.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Жизнь быстро вошла в прежнюю колею. По месту службы я всё же заработала формальное наказание на основании письма, составленного и отправленного Зудовым на имя главного врача. Не знаю, какие там у них в ГСНН правила, или это была инициатива неудовлетворённого Листикова, или звон в неуёмной башке Зудова, бог им свидетель, но бумага оказалась внушительной по содержанию и должна была как минимум скомпрометировать меня в глазах руководства. Причём основательно. Главный врач, однако, даже читать её не стал, а сразу влепил выговор. Через месяц он сам его и снял. Не только с меня, а со всего персонала больницы, типа по амнистии в честь юбилея. На самом деле он во время своего руководства так увлёкся выговорами, что один оскорбившийся сотрудник ударился в судебные тяжбы, да и выиграл дело. В итоге, чтобы не создавать прецедент, главный решил начать с чистого листа. Хитрозадые они, все эти современные главные врачи.
А ГСНН вскоре действительно расформировали. На масштабы так называемой ихней деятельности уже трудно было не обращать внимания. В год по надуманным уголовным делам производилось до нескольких десятков тысяч посадок в тюрьмы, а в 2011 году аж семьдесят восемь тысяч человек отправились за решётку непонятно за что. При этом в России по сравнению с Европой онкобольные получают наркотики в сотни раз меньше, что не укладывается ни в какие этические рамки. Эти масштабные проблемы, а так же свои наболевшие моральные мелочи, связанные с пережитым, я попыталась поднять в разговоре с Петровцевым, когда донесла деньги за услуги.
Он тут же начал свою старую песню о своеобразности огромной системы правопорядка, и о пускай маленькой, но всё же победе над этой системой. Сойдясь на том, что иногда, даже если невиновен, лучше избегать непредсказуемого суда, мы расстались. Про то, как удалось уладить дела на уровне прокурора, Петровцев даже не заикнулся.
Как-то разминулись с Листиковым. Тимохина, та бы зашлась в экстазе от одного вида лампасов. Прошёл весь из себя, в новенькой форме спасателя. Может для кого и красиво, а для меня всё одно сухопарый лось при кокарде, путь и в должности. На деле оказалось, что сидит за телефоном, принимает сообщения о происшествиях. Как в поговорке, куда бы не устроился, всё равно работать не буду. Кто-то рассказал, что мечтает съездить в Таиланд. Наверное, на шоу трансвеститов. Я даже представила его участником этого шоу, в образе прима-балерины.
Раз уж упомянула Тимохину, так вот, она сейчас пристроилась в ГБДДД, жезлом машет. Пару раз видела её мельком. Все та же недовольная физиономия, взгляд стервы в рамках самообладания, на погонах по-прежнему катастрофически мало звёзд. Не вызвала у меня никаких эмоций даже из тех, кои могла бы.
Кстати, о ГБДД. Мотоцикл, утопленный мною после концерта Дип Пёрпла, нашёлся – какой-то деревенский рыбак зацепил его тройником. Говорят, подумал, что здоровая щука попалась и, в азарте, выволок его на берег. Даже спиннинг не сломал. Ну, естественно, высушил, прочистил и стал ездить, пока инспектору на глаза не попался. По дошедшим до меня слухам, обвинён в угоне. И так бывает.
С Зудовым, поскольку живёт где-то рядом, иногда пересекаемся. Улыбчив, по-дружески приветлив. Я-то знаю, чего такая приветливость стоит. Тоже в полицию после роспуска не попал. Сейчас работает то ли завхозом, то ли посыльным. На голове всё тот же ёжик. Иди бобрик. Боброёж. Говорят, дом строит. Пристрастился к подлёдному лову. И правильно, лучше рыбу ловить, чем пьянствовать. Хотя зимняя рыбалка без пьянки где-то казуистика.
Вот вроде и всё. Да! Тут как-то праздник какой-то в управлении МВД отмечался. Меня, как бывшую активистку музыкального кружка, позвали поучаствовать в поздравлениях. В составе самодеятельности. Я поначалу отказывалась, но узнав, что в числе приглашённых будет Прикладова, согласилась. Интуитивно ощутила возможность утоления жажды мести. Без ногтей и выдранных волос, конечно. Всё на высококультурном уровне. Поскольку мне поручили исполнить вокальный номер, я под шумок решила сама сочинить обидную песенку. Покорпеть пришлось аж три вечера, но текст получился аккурат в точку: кроме Прикладовой никто и не догадается, над кем пойдёт стёб. С мелодией проблем не возникло. На ум сразу пришла зажигалка Вороваек «Не воровка, не шалава». Если голос не подведёт, публика должна завестись от беспроигрышного шансона.
И вот настал момент возмездия. Катерина сидела аккурат в центре зала, обозреваемая, будто на ладони. Когда я вышла на сцену, нехорошее предчувствие сверкнуло в её глазах. По крайней мере, так показалось. Меня, конечно, обуяло волнение, но отступать было поздно. Далее пошёл минус и когда наступил нужный такт, я запела.
Уже на втором куплете зал принялся прихлопывать. Поначалу эмоциям предались передние ряды, но скоро подключились остальные. Особенно усердствовала мужская часть, являющаяся преобладающей. Рассуждать по поводу того, что частичной причиной тому явилось, очередная тавтология. Хотя женщины из МВД по большей части тоже выглядят шикарно: строгая форма всегда выгодно подчёркивает фигуру и хорошо держит бюст, стильный каблук прекрасно выверяет походку и превращает ногу в перо живописца. Не хочу кривить душой, но если устроить всемирный конкурс красоты среди работниц правоохранительных органов, то процентов на девяносто подиум займут наши девчонки.
Катерина Прикладова, в чём я не испытываю ни малейшего сочувствия, не попадает и в сотую процента из оставшихся десяти. И даже пирсинг, круговой или секторный, пусть усиленный гротеском тоннелей и подчёркнутый тотальной татуировкой, не спасёт ситуацию. Выделит из массы, но не сделает красивой. И нет богатого внутреннего мира, дабы как-то сбалансировать ситуацию.
Вот и тут искорки от колечек и бусинок на её лице сразу бросились в глаза. И ещё не могло ускользнуть от взгляда то, что она единственная из всего зала не пускала в ход ладони. Я же, не сводя с неё взгляда, продолжала переходить от одного куплета к другому. Катерина тоже не отводила глаз: самообладание насколько возможно сдерживало порывы слабости. Однако к середине песни стало видно, что она постепенно проседает вглубь кресла. Слова и фразы, понятные только ей, быстро и уверенно пробивали броню, до этого момента надёжно укрывавшую потайные закоулки души от травм. В какой-то момент Прикладова наклонила голову так, чтобы как-то скрыть глаза, слегка заблестевшие от навернувшихся слёз. Видимо, остатки женской слабости, ещё не вытравленные суровостью профессии, дали о себе знать.
Я, когда сочиняла текст песенки, постаралась в выборе слов. Последние, как оказалась, задели за живое. Точнее, за рудименты такового. В общем, мне удалось сделать ей больно.
Может, кто-то осудит меня за это. Ведь я ужалила в самое уязвимое место – в неустроенность личной жизни. Но, уверена, найдутся и сторонники; пятьдесят на пятьдесят. Когда, как говориться, бесцеремонно рвёшь струны жизни чужой, будь готов, что однажды ударят и по твоей. Вот в какой-то мере наступил и её момент.
Больше с Прикладовой я не встречалась. И даже ничего о ней не слышала. И спросить не у кого, разве что у туч, но они мало значат. Если только образно напомнят об одном жизненном периоде, когда активно сгустились над моей головой. Причём настолько активно, что и по сегодняшний день я иногда просыпаюсь в ужасе и холодном поту, если в ночных кошмарах вижу нашпигованное пирсингом лицо и зловеще сверкающую бляху ГСНН. Когда становиться понятно, что это лишь сон, я, насилу отдышавшись, укладываюсь обратно на подушку. Но прежде чем вновь удаётся уснуть, в голове ещё долго раздается хрипло-визгливый голос оперативницы Кати.
«Всем стоять! Нарконадзор!»
–
10.01.2018. 11.47.