Бортпроводница

Он вытянул ее пальцы из своих карманов и нежно задержал в своих руках.

– Кто-то украл мороженое? В полицейском участке?

– Нет. Оно растаяло. Протекло сквозь картонную коробку и бумажный пакет. Частично впиталось в обивку багажника, частично осталось болтаться внутри машины, как жидкость в шаре со снегом.

– Боже, как грустно.

Кэсси приподняла бровь. Делясь с Бакли этим эпизодом своей жизни, она не чувствовала грусти. Наоборот, она была счастлива, что облегчила душу. Это было воспоминание о месте, которое она никогда, никогда больше не увидит. Она посмотрела на бармена – молодого парня с цепочкой серебряных серег по ободку ушной раковины. Взглянула на неоновую рекламу пива и белые огни над формочками для льда за широкой коричневой стойкой и поймала себя на том, что улыбается.

– Не-а, – протянула она.

Он нежно тер ее ладонь указательным и большим пальцем.

– Грустно – это когда пасхальный кролик приходит в понедельник. Вот это гораздо хуже.

– Такое бывает?

Она поколебалась. Сколько можно упиваться собственными несчастьями или она хочет окончательно испортить им обоим настроение? Но тут Кэсси решила, что ей наплевать, и поперла вперед, как трактор.

– Что пасхальный кролик приходит на следующий день после Пасхи? Однажды у моего деда случился удар, и маме пришлось срочно ехать к нему в больницу в Луисвилл. Ее не было дома в пятницу и субботу до Пасхи, потом в пасхальное воскресенье и в понедельник. А папа просто… Он просто не справился. Но в итоге получилось неплохо. На следующий день началась распродажа шоколада и мармеладного драже – ну знаешь, дешевеет вполовину или на две трети, – и он купил нам с сестрой чертовски много конфет. Столько пасхальный кролик в жизни бы не принес.

Бакли поднес ее руки к своим губам и поцеловал кончики пальцев.

– Ну что, – сказала она, – ко мне или к тебе?

Проснувшись утром, Кэсси увидела полоску Эмпайр-стейт-билдинг, проглядывающую между вертикальными жалюзи в окне своей спальни. Она почувствовала, что рядом в кровати лежит Бакли, и на мгновение задержала дыхание, прислушиваясь. Вспомнила, как в баре предложила отправиться к ней или к нему, словно беря саму себя «на слабо»: где бы они ни оказались, ей хотелось проверить, не превратилась ли она к своим почти сорока в киллершу-алкоголичку, убивающую мужчин, с которыми переспала. Это было что-то вроде вызова самой себе, намеренной провокации души.

Бакли вздохнул, и она услышала, как он пошевелился. Волна облегчения нахлынула на нее, даже голова закружилась. Он обхватил рукой ее бедра, положил ладонь на живот и притянул ее к себе.

– Доброе утро, – пробормотал он. – Только не оборачивайся. По-моему, у меня попахивает изо рта. Воняю с похмелья.

– Я, наверное, тоже, – ответила она и встала, чтобы принести им обоим адвил.

Она знала, что он за ней наблюдает.

– Обнаженная ты еще красивее, – сказал он.

– Рада, что ты так думаешь.

В ванной она осмотрела в зеркале мешки под глазами и красные прожилки на белках. Та еще красавица. Хотя бы похмелье не достает с такой силой, как то, что пришибло ее в Дубае. Интересно, захочет ли Бакли сходить позавтракать? Она надеялась, что нет. Он ей нравился, но она не хотела есть. На самом деле она почти никогда не испытывала сильного голода.

Она так давно выпивала, что ее организм, кажется, научился добывать калории из алкоголя. Она предпочла бы дождаться обеда и перекусить супом из банки и крекерами.

Сколько таблеток отнести Бакли – две, три? Интересно, он тоже глотает адвил горстями, как арахис, или, следуя инструкциям, начнет с одной таблетки? Она взяла весь пузырек и стакан воды. Кэсси раздвинула жалюзи и поморщилась от ярких бликов, которые отбрасывал пирамидальный купол здания «Нью-Йорк лайф», потом залезла в постель. За окном на север пролетел самолет, прежде чем повернуть на восток к аэропорту Ла-Гуардия.

– Ты не проголодалась? – спросил Бакли.

– Нет.

– Голос у тебя грустный.

– И ты это понял по одному слову? Не-а. Просто не голодная.

Кэсси услышала, как он поставил стакан и пузырек на тумбочку со своей стороны кровати.

– В Германии ты завтракаешь яйцами в горчичном соусе?

– Нет, никогда. И ради всего святого, при чем тут Германия?

– Вчера ты была в Берлине.

– А, точно.

– Похоже, ты не любишь яйца.

– Только не с горчицей.

– Их варят вкрутую, очень вкусно, – убеждал Бакли, а потом заметил: – Классная у тебя квартира.

Как бы ей сейчас хотелось вернуть к жизни ту женщину, которой она была вчера. Женщину, танцевавшую босиком и очаровавшую этого милого актера. Женщину, у которой не вызовет отвращения мысль о еде и намеки на вареные яйца. Но по утрам эта особа исчезала. Как правило, в трезвом состоянии она вообще не появлялась. Поразительно, как быстро растаял ее зарок больше не пить. Словно корочка льда на пруду в Кентукки в конце января – сегодня есть, а завтра нет. И все же в душе она знала, что сегодня пить не будет. На такие дни у нее другие планы. Она избавится от Бакли и пойдет в приют для животных кормить несчастных кошек – новеньких, по той или иной причине брошенных хозяевами, пребывавших в шоке из-за клетки и непривычного шума. А потом – в спортзал. Вечером она спрячется в уютный кокон, давая возможность своим внутренним часам снова приспособиться к североамериканскому восточному времени. Будет читать и смотреть телевизор. Ни с кем не станет встречаться. Приведет себя в порядок. Это надо сделать до вторника. А там с абсолютно незнакомым экипажем – даже без Меган и Шейна – полетит в Италию. В августе у нее запланированы Рим и Стамбул – оба рейса прямые из аэропорта имени Кеннеди. И никакого Дубая.

– Хочу тебе кое-что сказать… – произнесла Кэсси.

Нужно отпугнуть Бакли, чтобы прожить свой день и, что важнее, свою жизнь как обычно.

– Говори. Но звучит как-то зловеще. Это так же грустно, как история с растаявшим мороженым?

– Нет. Может быть. Не знаю. Я еще не решила, что тебе скажу.

– Ничего себе! Ты что-то задумала? Обычно, когда человек начинает со слов «Хочу тебе кое-что сказать», ждешь какого-то откровения или особенных новостей.

Все так же лежа на боку, она подтянула колени к животу и сложила ладони вместе под подушкой, словно в молитве.

– Просто я размышляла, как проведу день и куда сегодня пойду. Первым делом отправлюсь в приют для животных. Мне там нравится. Хожу туда, когда я дома, потому что в детстве мама не разрешала держать питомцев, а теперь с моей работой и постоянными разъездами я не могу их себе позволить, иначе совесть замучает.

Мгновение назад Бакли приподнялся, чтобы проглотить адвил и запить его водой. Если обернуться, окажется ли, что он за ней наблюдает? Наверное, опирается на локоть и смотрит на нее.

– Вообще, у нас был домашний любимец, когда я была маленькой. Очень маленькой. Собака. Родители взяли его до моего рождения. Задолго до моего рождения. Но когда мне было пять лет, отец его задавил. Пес, уже совсем старый, спал в траве рядом с подъездной дорожкой, а отец где-то так надрался, что не вписался в дорожку и в буквальном смысле переехал собаку. Не просто ударил. Раздавил в лепешку. И после этого мы больше не заводили домашних животных. Мама боялась, что с ними что-нибудь случится.

Кэсси вспомнила, как родители ссорились из-за этого – из-за кошек и собак. Они с сестрой плакали, а отец их поддерживал бессвязным потоком слов. И всегда проигрывал. Считал ли он, что это подрывает его авторитет? Что его как бы лишают права голоса? Сейчас Кэсси так и предполагала. Однажды мать сказала, что если отец бросит пить, они подумают о кошке или собаке, но этого так и не случилось. Даже после ареста за вождение в пьяном виде или после увольнения из школы с должности инструктора по вождению. (Ко всеобщему удивлению, его тем не менее оставили учителем физкультуры.) В детстве Кэсси воспринимала мамино решение как несправедливое. Получалось, что их с сестрой наказывают за плохое поведение отца.

– По-моему, очень мило, что ты тратишь выходной на приют, – заметил Бакли.

– Пожалуй, я делаю это для себя.

– И для них тоже.

– Мне надо одеться, – сказала она.

– Это намек?

– Да.

– Понял. Знаешь, если хочешь, чтобы я ушел, можешь просто об этом сказать. А не ворошить жуткие воспоминания о мертвой собаке. Я разумный человек, поверь.

Кэсси не обернулась.

– А я не ищу легких путей.

– Да?

– Да. – И после паузы: – Тебе наверняка тоже куда-нибудь надо идти.

Она догадалась, что Бакли спускает ноги с кровати. Ждала, что он встанет, но он медлил. Посидел так какое-то время, а потом мягко сказал:

– К твоему сведению, обычно я так не поступаю. Не сплю с незнакомками на гастролях или когда работаю в театре другого штата. Дома я тоже так не делаю.

– А я делаю, – вздохнула Кэсси.

– Что ж, из всего, что ты мне рассказала за последние двенадцать часов, это самое печальное.

С этими словами он наконец встал, затем подобрал с пола одежду, двигаясь неловко и напряженно. Она слышала, как он пошел в ванную, чтобы умыться перед уходом, но так и не пошевелилась – ладони под подушкой, колени согнуты, – стараясь лежать тихо и неподвижно, как труп.

А вечером Кэсси рыдала. Она пыталась себя убедить, что это все из-за кошек, они всегда так на нее действовали. Тринадцатилетние трехцветные девочки, которые прожили всю жизнь вместе, а потом от них отказались, потому что у хозяйки завелся новый бойфренд с аллергией. Хулиганистый ярко-рыжий мальчик, которого бросили, потому что семья переехала. Крупный, килограммов девять, и мускулистый, он, понурившись, сидел в клетке и отказывался выходить. Пара тощих, как вешалки, чернушек, одна с разорванным в драке ухом. Их отняли у чокнутой кошатницы, и на момент прибытия в приют они кишели блохами и клещами.

Настроение идти в спортзал пропало. Вместо него Кэсси отправилась в книжный магазин, где прошлась вдоль полок с беллетристикой в мягких обложках и остановилась у рядов с Чеховым, Пушкиным и Толстым. Она подумала о книге Тургенева, потому что его упомянул Алекс, а она его не читала, но единственное, что мог предложить магазин, – роман под названием «Отцы и дети», а идея читать про отношения такого рода сегодня ее совершенно не прельщала. В конце концов она купила сборник Толстого (маленький для этого автора, но все равно на сто страниц), потому что первая повесть в ней называлась «Семейное счастье». Название, скорее всего, ироническое, но надежда все-таки есть.

Однако, придя домой и открыв книгу, Кэсси поняла, что совершенно прогадала (впрочем, неудивительно, учитывая ее предрасположенность к неправильным решениям). Повесть начиналась хуже некуда. С первой же страницы рассказчица – семнадцатилетняя девушка по имени Маша – делилась своими переживаниями по поводу смерти матери. Мать Кэсси тоже умерла, когда та была еще подростком, а еще у Маши была младшая сестра. Еле преодолев четыре страницы, Кэсси отложила книгу и взялась за одежную щетку, чтобы привести себя в порядок после приюта. Переодеваться она не стала. В тот вечер она не пила. Ни капли.

Она так и сидела – одетая, трезвая и печальная, – когда позвонил какой-то тип по имени Дерек Майес. Имя ни с кем не ассоциировалось, и Кэсси предположила, что это какой-то бывший любовничек из «Тиндера», который не сообразил, что она не пожелает снова с ним встретиться и поразвлечься. Но ей не хотелось ранить его чувства.

– Я из профсоюза, – сдержанно пояснил тип с легким нью-йоркским выговором.

Он сообщил, что с ним связались двое членов экипажа из рейса на Дубай, и с одной из них, Меган Бриско, он уже встретился. Он, в свою очередь, позвонил в ФБР, и теперь ему ясно, что нужно встретиться и с Кэсси, чтобы поскорее восполнить пробелы в имеющейся у них информации касательно ее отношений с пассажиром с места 2С.

– Я хочу знать, что на самом деле произошло между вами во время перелета и что на самом деле случилось в Дубае.

У Кэсси зазвенело в ушах, ноги стали ватными, и она подумала: неужели этот момент – именно этот, а не ее решение бросить холодное неподвижное тело Алекса Соколова – разделит ее жизнь на до и после? На этот миг, подумала она с ужасающей определенностью, она будет оглядываться в дальнейшем как на точку, с которой начали разворачиваться события.

Часть вторая. Жечь копирки

ФЕДЕРАЛЬНОЕ БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ

FD-302 (отредактировано): МЕГАН БРИСКО, БОРТПРОВОДНИЦА

ДАТА: 28 июля 2018

МЕГАН БРИСКО, дата рождения —/—/–, номер социального страхования –, номер телефона (—) –, была опрошена соответствующе идентифицированными специальными агентами ЭНН МАККОННЕЛЛ и БРЮСОМ ЗИММЕРУСКИ в МЕЖДУНАРОДНОМ АЭРОПОРТУ ИМЕНИ КЕННЕДИ сразу по прибытии самолета в США.

Интервью проводила МАККОННЕЛЛ, конспектировал ЗИММЕРУСКИ.

Получив разъяснения по поводу сути интервью, БРИСКО сообщила следующее.

БРИСКО сказала, что работает в авиакомпании 24 года. До этого работала в гостевом сервисе отелей «Довер стар» в Вашингтоне, округ Колумбия; Балтимор, штат Мэриленд; Питтсбург, штат Пенсильвания.

БРИСКО сообщила, что почти не контактировала с АЛЕКCАНДРОМ СОКОЛОВЫМ на рейсе 4094, его обслуживала бортпроводница КАССАНДРА БОУДЕН. Ей показалось, что БОУДЕН и СОКОЛОВ флиртовали, но БРИСКО сказала, что БОУДЕН «вообще немного кокетливая». Она видела, как БОУДЕН заигрывала с другими пассажирами на других рейсах. БРИСКО объяснила, что они дружат с БОУДЕН и иногда подгадывают свои расписания, чтобы попасть на один рейс и лететь вместе. Сейчас она живет в Виргинии, но приписана к аэропорту имени Кеннеди.

Она не знает, что могли обсуждать БОУДЕН и СОКОЛОВ.

На вопрос, виделась ли она с БОУДЕН в Дубае, ответила отрицательно. Она сказала, что в экипаже тринадцать человек, они разделяются на компании, и это нормально. Сама она ужинала в японском ресторане с ДЖЕЙДОЙ МОРРИС, ШЕЙНОМ ХЕБЕРТОМ и ВИКТОРИЕЙ МОРГАН.

Она не объяснила, почему не ужинала со своей подругой КАССАНДРОЙ БОУДЕН.

7

Мать Елены любила корги. Сейчас у нее жили три собаки этой породы, и одна из них была потомком пары, которую она держала, когда разводилась с отцом Елены. Для дрессировки хозяйка использовала антикварный серебряный свисток в форме луковичного купола, как на соборе Василия Блаженного в Москве или храме Спаса на Крови в Санкт-Петербурге. Этот манок был изготовлен до Первой мировой войны, то есть до революции. Если верить антиквару, когда-то он принадлежал Романовым. (Елена предполагала, что и торговец, и мать на сей счет врут, но никогда не мешала той рассказывать, что некогда свисток пребывал в Зимнем дворце.) Когти стучали по паркету, когда собаки бросались к хозяйке в ее роскошной квартире неподалеку от Кремля. Если мать сидела, собаки поднимались на задние лапы, а передние клали ей на колени – точно как она их учила. Это был ее собственный спектакль под названием «Дама с собачкой», исполняемый, впрочем, со свойственной олигархам чрезмерностью.

Корги путешествовали с ней в самолете, который она купила после развода, – роскошном частном лайнере «Манхэттен», отделанном в стиле ар-деко. Для собак даже спроектировали специальные ремни безопасности на сиденьях. Ремни мать приказала оторочить норкой – точно так же, как на креслах, предназначенных для людей.

Мать не вышла снова замуж, а отец повторно не женился. Иногда в колонках светских сплетен Елена видела фотографии, на которых красовалась увешанная драгоценностями дама в вечернем платье под ручку с каким-нибудь московским магнатом. Иногда в социальных сетях мелькали ее снимки из Большого театра или Ботанического сада.

Елена знала, что один из друзей отца после развода предлагал отравить собак. (Сейчас этот джентльмен оказывал содействие сирийскому правительству в Дамаске, именно он помог Асаду припрятать зарин в 2013 году, когда международные наблюдатели уничтожали остатки запасов.) Но отец отказался убивать животных. В отличие от некоторых своих друзей – и некоторых друзей Елены, – он не одобрял случайные убийства и расправы над мирным населением.

Похоже, Елена унаследовала эту характерную особенность от него. В том числе благодаря ей та самая бортпроводница все еще жива. В некотором роде мать обладала более укоренившимся инстинктом убийцы, чем отец. Наглядный пример – бракоразводный процесс, на котором она повела себя абсолютно безжалостно.

Мать довольно рано поняла, что Елена растет папиной дочкой. Впрочем, это было неизбежно, учитывая, как слабо маман интересовалась воспитанием ребенка. А может, так было спланировано изначально. Мать навестила Елену всего один раз, когда та подростком училась в Швейцарии, и ни разу не заявилась в Бостон, куда дочь переехала после колледжа. По правде говоря, Елена не видела ее годами и вовсе по ней не скучала. И сомневалась, что эта женщина скучает по ней.

Она снова просмотрела московскую газету, которую развернула несколько минут назад: насилие в Донецке, укрепление рубля, атака американских беспилотников в Йемене. Последняя новость наверняка привлекла бы внимание Виктора. Только Америке и Китаю пока удалось вооружить дроны, и Америка значительно опережала Китай. Русские испытывали патологическую зависть из-за боевых беспилотников, их военная разведка была буквально одержима американскими проектами. Именно поэтому Виктор проводил много времени с производителями в Эмиратах. ИГИЛ использовал игровые дроны для транспортировки взрывных устройств. А представьте себе дроны-невидимки или даже реактивные дроны, несущие химический боезаряд.

Елена допила чай и вспомнила отцовский самовар из томпака и бронзы – редкую вещь, когда-то принадлежавшую его прапрабабушке. Семье удалось его сохранить вопреки двум войнам и революции. Вопреки Сталину, Маленкову и Хрущеву. Теперь им завладела мать Елены. Разумеется. Эта женщина отхватила даже самовар, который не смогли отнять у Орловых ни большевики, ни нацисты.

8

Кэсси встретилась с представителем профсоюза за завтраком в кафе на углу Двадцать шестой и Третьей. Брови Дерека Майеса – две толстенькие седеющие гусеницы – нависали над очками в черепаховой оправе. Мужчине было под семьдесят, он почти облысел и начал отращивать второй подбородок. На его летнем пиджаке в бело-голубую полоску пятнами темнела городская пыль, но голубой гармонировал с цветом глаз. Обручальное кольцо было толстым, под стать пальцам.

– Я просмотрел ваше досье, – сказал Майес.

Он ел яичницу-болтунью, жареную картошку и бекон. Кэсси вяло ковыряла ложкой овсянку: и есть не особо хотелось, и ее слегка подташнивало от беспокойства.

– Вы были на рейсе Хьюго Фурнье. Печально известном.

– Типа того.

– Ну и влипли же тогда некоторые. Мертвец в туалете. Взбешенная вдова. Боже мой, вот это удар по имиджу авиакомпании! По профсоюзу! Помните шоу Конана О’Брайена «Сегодня вечером»? А публикации в «Нью-Йорк пост»? А как комики повторяли на все лады забытый сленг? Куколка с тележкой. Воздушная подушка. Небесный пирожок. Будто мы вернулись в шестьдесят седьмой, все снова «стюардессы», а мужчин-бортпроводников не существует.

– О женщинах все с сексуальным подтекстом. Мужчин унижают немного иначе. Почти во всех прозвищах есть слово «мальчик».

Собеседник кивнул:

– Мальчик на соке. Мальчик с тележкой.

– В любом случае я не была среди тех, кто решал, что делать с телом.

– Знаю. Если бы были, мы познакомились бы с вами уже в тот раз. Но тогда мы отбили старшую бортпроводницу, все закончилось нормально. В той истории не было никакого криминала.

– Не то что сейчас.

– Ну да, не то что сейчас. По крайней мере, я так думаю. ФБР в своем репертуаре! Не звонят в профсоюз, не предлагают вызвать адвоката. Меня это бесит. Собравшись встречать самолет, они должны были предупредить нас, чтобы мы смогли посадить на интервью наших представителей.

– Вы планируете побеседовать со всеми, кто работал на этом рейсе?

– О да! – воскликнул он и едва заметно усмехнулся над тем, как уверенно это прозвучало. – Понимаете, правоохранители интересуются всеми, с кем в последние пару дней встречался этот парень. Они опросят всех и в Америке, и в Дубае – каждого посыльного в отеле, каждую официантку и портье, и да, каждую бортпроводницу, которой он мог высказать свое «фи». Всех. Конечно, больше всего я беспокоюсь по поводу вас, Меган и Джейды. Вас троих.

– Потому что…

– Потому что вы обслуживали первый класс и имели прямой контакт с Соколовым.

– Вы говорите, они обе вам позвонили?

– Да, черт возьми. Вы тоже должны были мне позвонить, – бросил он, и она почувствовала себя так, словно ее отчитывают.

– Вы живете в городе? – спросила Кэсси.

Она призадумалась, не следует ли извиниться за то, что не связалась с ним в субботу? Но на волне облегчения оттого, что агент ФСБ Фрэнк Хаммонд не поинтересовался ее местопребыванием в Дубае, ей и в голову не пришло обратиться в профсоюз. Тогда она впала в некое подобие шока, как человек, только что счастливо избежавший пули.

Майес кивнул, прожевал еду и ответил:

– Да, я живу в десяти кварталах к югу отсюда. Мы с женой всегда хотели переехать на Лонг-Айленд, если родятся дети, но, поскольку этого не случилось, решили остаться там, где были. Нам нравится наш район. Много студентов Нью-Йоркского университета. Чувствуешь себя моложе своих лет.

– Мне тоже там нравится. Особенно в сентябре, когда приезжают первокурсники. Они такие юные.

Собеседник улыбнулся:

– И молодеют с каждым годом.

– Итак, что сказала Меган? А Джейда?

Она словно нащупывала путь в темноте. Они с Дереком уже успели обсудить ее жизнь до прихода в авиакомпанию, но Кэсси старалась особо не откровенничать. Рассказала, что ей удалось окончить Университет Кентукки благодаря финансовой поддержке и предоставленной государством подработке в коммутационном центре колледжа. Дважды в неделю с полуночи до восьми утра она сидела за панелью, такой древней, что казалось, до двадцать первого века – как до Луны. Почти никто не звонил. Чаще всего Кэсси приходилось вызывать службу безопасности колледжа, когда студенты не могли попасть в свои комнаты или девушки просили, чтобы их подвезли до общежитий. В основном она возилась с бумажками и беспокоилась о своей младшей сестре, жившей в приемной семье, куда Розмари пристроили до окончания школы. Тогда Кэсси не выпивала. Была в этом своя ирония, учитывая, что многие ее однокурсники, казалось, питались лишь бочковым пивом и коробочным вином.

Майес обтер рот и пальцы салфеткой.

– Обе сказали, что практически с ним не разговаривали. Здравствуйте и до свидания. Джейда припомнила, что в середине дня за обедом принесла ему корзинку с хлебом и спросила, хочет ли он еще булочек. Вроде как она предложила ему газету и поинтересовалась, на каком языке ему удобнее читать: английском или французском. Но обе ваши коллеги, когда я их об этом спросил, сказали, что вы с ним общались очень много.

– А почему вы спросили?

– Потому что мне нужно было выяснить, кто занимался этим парнем и разговаривал с ним, если не они. Обе ответили, что вы. Джейда сказала, что он нешуточно с вами заигрывал.

Она секунду помолчала, мысленно благодаря Джейду: та сообщила Майесу, что это Алекс с ней заигрывал, а не она с ним. Подразумевается, что он уделял ей больше внимания, чем она ему. Правда лежала где-то посередине. И все же она призадумалась: может, наступил момент, когда следует признаться? Сказать этому чиновнику, что ей нужны адвокат и помощь профсоюза? Сказать, что некая женщина, представившаяся Мирандой, может иметь отношение к хедж-фонду Алекса, а главное, она видела Кэсси в номере Алекса в отеле «Роял финишиан» той ночью? Но она упустила момент, как ранее упустила все возможности начать сначала. Дерек Майес хотел ей помочь, но она сомневалась, что их беседа защищена адвокатской тайной, способной выдержать испытание судом. Все, что она ему скажет, может обернуться против нее.

– После приземления я сообщила ФБР все, что мне известно, – сказала она твердо. – Понимаю, этого мало. Но он был всего лишь очередным пассажиром очередного рейса.

– И да, и нет.

Она ждала. Потребовалось все ее самообладание, чтобы не откинуться на спинку стула и не сложить руки на груди. Официантка подлила кофе, и Майес добавил в свою кружку сливки из крошечной баночки.

– Что это значит? – спросила она.

– Да, очередной пассажир очередного рейса.

После этих слов Кэсси на мгновение расслабилась. Фраза означала, что никто ничего не знал о ее особых отношениях с тем человеком.

– Но я не думаю, что он был простым пареньком из хедж-фонда. Вчера у меня выдался тяжелый денек, не такого я ждал от летнего воскресенья. Думаю, ФБР захочет снова с вами поговорить.

– Со мной или с экипажем? – спросила она и услышала, как дрогнул голос; во рту пересохло.

– С экипажем.

– Так сказали в ФБР?

– Да.

– Почему?

– Не знаю, они мне не объяснили. – Майес с заговорщическим видом наклонился вперед. – Слушайте, в самолете вы общались с парнем больше всех. Это факт.

– И что?

– Он сидел в вашей зоне обслуживания в первом классе. Именно вы им занимались. Не поймите меня неправильно, другие бортпроводницы вас не сдавали. Но и Меган, и Джейда утверждают, что вы болтали с ним всякий раз, когда приносили бокал вина или подливали кофе в его чашку. Вы провели больше времени у места «два-ц», чем, например, у места «четыре-ц».

– Это неправда.

– Вы с ним не болтали?

– Нет.

Он пожал плечами:

– Слушайте, даже если это правда, что тут такого?

– Я была с ним вежлива, вот и все.

– Кэсси, я серьезно. Ну флиртовали вы с парнем, в чем проблема?

– В том, что это непрофессионально.

Майес хохотнул, но смех был недобрым.

– Как же, бортпроводники никогда не заигрывают ни с пассажирами, ни пилотами. Никогда. – Он закатил глаза. – Вы знаете, какой высокий уровень разводов в вашей профессии? Наверное, поэтому бортпроводники и пилоты обычно женятся… друг на друге. Вы постоянно вдали от дома, постоянно флиртуете, постоянно ночуете в отелях. И…

– И что?

– И никто вас не понимает, кроме таких же скитальцев. Никто не понимает, как причудлив подобный образ жизни. Никто даже не представляет.

Она вздохнула.

– Ну да, мы крутим романы на работе, это неизбежно. Как и коллеги в любых других сферах. Я уверена, рекламщики женятся на рекламщицах, а адвокаты женятся на адвокатшах. Во всех профессиях случаются служебные романы.

– Да, но вы все же не работаете вместе. Вот в чем дело-то. Экипаж почти никогда не встречается тем же составом. Понятно, вы с Меган приятельницы и договариваетесь летать вместе. И я предполагаю, что с Шейном она тоже дружит. Но на этом рейсе в Дубай было десять бортпроводников, семеро из вас никогда раньше не виделись и, возможно, больше никогда не увидятся. Или если и виделись, то сто лет назад. И это только экипаж салонов. Добавьте пилотов. Когда вы летали с кем-то из них? Год назад? Два? Десять? Нет уж, Кэсси, извините, вы не работаете вместе.

– К чему все это? Я думала, вы хотите мне помочь.

– Хочу. И именно поэтому пытаюсь убедиться, что этот тип Соколов не сказал вам ничего значительного и вы не узнали о нем ничего, чем вам следовало бы поделиться с адвокатом или напрямую с ФБР.

– Ничего.

– Потому что к настоящему моменту в ФБР уже знают, что вы с ним кокетничали. И к настоящему моменту они знают, что вы не ужинали в Дубае ни с кем из членов экипажа, включая вашу подругу Меган. Я выяснил это из того немногого, что они мне сообщили по итогам интервью с экипажем.

– И какое это имеет значение?

– Возможно, никакого. Но просто на всякий случай: вы не хотите мне ничего рассказать о том, чем занимались той ночью в Дубае?

– Я спала.

– В гостинице авиакомпании?

– Да!

– Вы не выходили поесть?

– Нет, – выпалила она и в тот момент, когда слово слетело с губ, засомневалась, не поторопилась ли с ответом.

В ресторане точно были свидетели. Она знала, какой следующий вопрос задаст Майес, и оказалась права.

– Значит, вы заказали еду в номер?

– Нет.

– Вы не ели?

– Я не очень хорошо себя чувствовала. Съела немного орехов из мини-бара, а потом уснула.

Она понятия не имела, есть ли возможность это проверить. Насколько тщательно гостиница следит за состоянием мини-бара?

– Значит, вы никуда не выходили?

– А кто-то сказал, что выходила?

– Мне – нет.

– Вот и ладно.

– Но по словам двух сотрудников авиакомпании, работавших с вами в салоне, вы флиртовали с Алексом Соколовым. А позже вечером, судя по всему, не общались ни с кем из экипажа. Ни с кем. Вы просто исчезли…

– В своем номере! – сорвалась на крик Кэсси.

Через плечо Майеса она увидела, как двое пожилых мужчин, завтракавших вместе за соседним столиком, завертели головами, будто совы. Видимо, она была чересчур резка.

Майес выставил перед собой раскрытые ладони и откинулся на спинку стула.

– Я понял, понял, – отозвался он. – Но насколько нам известно, ФБР побеседует с пассажирами, которые сидели рядом с Соколовым, и есть вероятность, что кто-то из них – один человек или даже несколько – расскажет, как вы подружились с этим парнем. Я не знаю, из какой семьи Соколов, богатые ли они, есть ли у них связи, или он просто не тот, кем представился. Я не знаю, чем он на самом деле занимался в Дубае. Может, действительно просто приехал на встречу. Но у этой истории будут последствия, и я хочу быть уверен, что вы сделаете три вещи.

– Хорошо, говорите. – Она надеялась, что собеседник примет ее ложь и страх за раздражение.

– Я хочу, чтобы вы обратились к адвокату.

– Я не могу позволить себе адвоката!

Кэсси отчетливо помнила, как в гостиничном люксе клялась себе найти защитника, если каким-то чудом вернется в Америку.

– Мне едва хватает на квартиру. Вы знаете, сколько я зарабатываю. Я банкрот. Мы все банкроты. Мы все сводим концы с концами.

– Расслабьтесь, у всех так. Я могу подыскать адвоката по доступной для вас цене. Не беспокойтесь, это наша работа.

– Я еще не согласилась, потому что не понимаю, зачем он мне нужен. Что еще?

– Второе. Я хочу, чтобы вы держали меня в курсе происходящего. Повторюсь, только так мы сможем вас вытащить.

– Хорошо.

– И третье. Я хочу, чтобы вы мне сообщили, как только вам позвонит первый репортер.

Ей и в голову не приходило, что может позвонить репортер. Как наивно с ее стороны! Конечно, будут и журналисты, особенно если Соколов из известной семьи или если он вовсе не менеджер хедж-фонда.

– Разумеется, без проблем, – согласилась она.

И поскольку в перспективе замаячил репортер с камерой, а может, потому что в глаза ей бросилась «Нью-Йорк пост», которую читал парень за соседним столом, Кэсси решилась:

– И если вы знаете какого-нибудь адвоката, я бы не отказалась от его услуг. Недорогого, но хорошего. Но скажите мне вот что.

– Слушаю.

– Если Соколов не управлял инвестициями или типа того, то кем он был? Шпионом?

– Он постоянно путешествовал по работе. Отличное прикрытие для многих дел.