Пока я перевариваю полученную информацию, а остальные холодный обед, вмешивается София:
– " Никто не против" это вы не к месту сказали.
– Дорогая моя, – он даже немного разворачивается к ней и касается плеча, – не к месту может быть только женщина, а не слова, не мои слова.
– Вам стоит быть аккуратнее в выражениях, – Макс исподлобья смотрит на него, затем на меня.
Чтобы и самому отвлечься, я расспрашиваю мэра о его планах, о семье. Как я предполагал, с нами обедал его сын.
София коротко рассказывает о функциях лабораторий, о текущем ремонте этажа для центра, о нескольких детях, которым отказало большинство центров, но у них есть еще надежда. Менеджер по качеству добавляет какие-то фразы, которые я не понимаю. Все это мэр слушает вполуха.
По завершении обеда Макс с поникшим лицом встает из-за стола. Когда остаётся только Михаил Ильич, я задерживаю его. Его сын, София, Макс и менеджер остаются ждать в стороне и наблюдают, как мэр пересаживается ближе ко мне.
Наш разговор длится минут десять, не больше, после чего Михаил Ильич подходит к Максу и, прощаясь, пожимает ему руку.
Мой друг удивленно останавливает на мне свой взгляд, а с моих плеч мешками медленно сползает тяжесть всего дня. София проходит мимо. Наблюдая, как она поднимается по ступенькам, я чувствую, что тяжесть оседает в моих ногах.
– Эд! Что ты ему сказал?! – мой друг радостный подходит к столу. Я жестом указываю на рядом сидевшую Татьяну. Что-то у меня не было сил и желания даже вкратце все объяснять. Что еще хотят подобные люди, угодившие в лапы власти, не обделенные вниманием, но не всегда трезво оценивающим свои возможности? Вывеску со своим именем. Я просто угадал желание одного человека. Глядя на его сына, сложно было представить, что он пойдет по стопам отца, хотя тот и хотел этого. Как иначе? Не просто так он взял его с собой, после моих слов по телефону. Обеспечить молодому человеку хорошую должность в одной из престижных компаний в области, а может и в стране, это всего лишь подарить красивую шариковую ручку с бантом для беспрепятственного подписания всех разрешений на открытие нашего центра. Бартер. Без коррупции, которую не переносит мой друг, без особых потерь и унижений. Только вот фраза, которой со мной поделился мэр, задела меня: “…быстрее оформить соглашение, мало ли что с вами случится завтра…”
Пора уходить – по выражению лица Макса я понимаю, что ему не все нравится. Разбираться он начнет прямо сейчас. Прямой человек, ничего не скажешь.
– Эд! – он нагоняет меня у лестницы. Ноги свинцовые. Меня бросает в жар. Я прибиваюсь к перилам отдохнуть. Впереди большая работа, а голос у друга серьезный. – Что это значит? Ты мог посоветоваться со мной, прежде чем предлагать имя мэра в названии центра?! А его сын?! Кем ты хочешь его устроить? Думаешь, он согласится сидеть, пробирки пересчитывать?
Я расстегиваю пиджак. Зачем сестра рекомендовала его надеть?
С каких пор Макс не доверяет мне?
– Я не успел сказать тебе, мысль пришла внезапно, – я встаю на ступеньку.
– Эд, ты понимаешь, что теперь мы будем зависеть от него? Чего он потом захочет? Чтобы ты прибегал к нему, рассказывать сказки?
– Макс, пока этого для него достаточно с избытком. Я дал то, чего он хотел.
–О том и речь! – он встает передо мной.
–Надо будет, прибегу.
Макс дает мне пройти.
– Ты весь этот план продумал еще со звонком, никак иначе! Ресторан, разговоры, женщины, вино – все для пятиминутного объяснения! – в его повышенном тоне уже чувствуется обида. За женщин?
– Подумай на секунду, а если нет?– я разворачиваюсь к нему.
– Ты всегда так делаешь, делаешь вид, что не понимаешь, чего люди хотят! Потом выкладываешь, будто они сами из тебя это вытащили.
– Значит, теперь мне для этого понадобилось больше времени. Скажи мне, пожалуйста, с каких пор я должен советоваться с тобой, если вдруг у меня возникнет мысль, как помочь компании? Разве наше положение не улучшилось? Мы не добились того, чего хотели? У нас появилась возможность открыть центр, у нас есть лояльный человек, теперь есть влиятельный человек на нашей стороне! Если ты думал, что все можно провернуть иначе, как в какой-то инструкции, то глубоко ошибаешься! Не бывает такого! Вот так не делаются дела! Все обходят яму, если ее можно обойти, а глупцы засыпают ее своими костями, надеясь когда-нибудь заполнить и оказаться в лучшем мире!
Макс спускается на ступеньку.
Я добавляю:
– Что тебе не нравится: то, что я не успел посоветоваться с тобой или то, как я переманил его на нашу сторону?
Я разворачиваюсь, теперь можно закончить путь.
Где-то в моей голове, может, и проскользнуло сожаление о сказанных словах, но уже не повернуть назад. Но чаще Макс оказывался прав.
Я выхожу на улицу. Свежий влажный воздух достает до моих легких. Видимо недавно закончился дождь. Всего пару месяцев назад я проснулся в больнице, с ужасом представляя, что за окном было лето. Удачно получилось пролежать еще пару месяцев, до осени. Стоило ли оно того? Я еще раз вдыхаю прохладу. Даже воздух не такой, как два года назад. Многое изменилось. Я прохожу вперед к парковке и вглядываюсь в здание. Конечно, все десять этажей. Только последние два на тон светлее, напоминают мне, что все это было: был мой сумасшедший названный брат Ник, пожар и его угрозы, моя сестра и София. Моя мать. Не было этих двух лет. Даже моему племяннику уже пять, а только вчера с ним познакомился. Я еще раз поднял голову, из этих десяти, теперь только три принадлежат нам, и я понимаю, почему разозлился на Макса.
Меня окликает секретарь. Я замечаю ее только тогда, когда она подбегает ко мне с моим пальто. Оказалось, я вышел после встречи сразу на улицу. Она помогает мне надеть его, опускает телефон во внутренний карман и застегивает пуговицы. Я чувствую ее горячее дыхание и наблюдаю, как София выходит из главного входа, отстукивая каблуками по асфальтированной дорожке.
– Ваше имя я не забывал, оно вертелось у меня на языке, – я опускаю руки Татьяны и иду наперерез Софии. Она сразу замечает меня и останавливается, придерживая ремешок сумочки у плеча. На ней светлое пальто, из-под краев волнистым обручем выглядывает фиолетовое платье. Когда я ровняюсь с ней, над нами вспыхивает фонарь, София отпускает ремешок. У нее уставшее лицо, возможно, это всего лишь тень, но отчего оно кажется грустным? Небольшой, но прохладный ветер задевает ее волосы, но они намертво заколоты так, что только трепещутся их концы из-под заколок. Она прижимает к себе руки в карманах, будто ее обдает холодным штормом, но не опускает глаз. Она понимает, что я смотрю. Я перехватываю трость в правую руку, не сразу справившись с пуговицами пальто, все же достаю блокнот с ручкой, протягиваю ей со словами:
– Можете записать Ваше имя, чтобы я не забыл?
Она отпускает себя, вынимает руки из карманов и, пролистав в блокноте, аккуратно проводит ручкой на чистом листе, затем передает мне.
– Прогуляемся? – я убираю блокнот на место.
Она замечает мою трость.
– Солнце село, можно, – я улыбаюсь ей.
– Ну, пойдемте.
София не сразу подстраивается под мой шаг. Я чувствую, как во внутреннем кармане вибрирует телефон. Татьяна убрала звук на время встречи.
– То, что вы сказали за столом, это действительно так?– сдержанно заговаривает София.
– Про кому? Не обращайте внимания, – отвечаю довольно. Затем добавляю: – Каждый раз по-разному.
Мы медленно идем по тротуару, задевая мокрые листья. Шуршание иногда прерывает стук каблуков.
– София, вам нравится ваша работа?
– Каждый раз по-разному.
Я молчу, решив, что она продолжит. Так и есть.
– Это отвлекает. Думаю, я занимаюсь полезным делом, как и хотела бы.
– Но?
– Но…– она поворачивается ко мне с наполненными слез глазами, … – иногда это невыносимо, Эд!
Я останавливаюсь, замираю, даже не дышу.
– София!
Отвернувшись в сторону, она дожидается меня, и какое-то время мы продолжаем идти, каждый уткнувшись в свои мысли. Мне страшно снова взглянуть на нее.
Как она жила все это время? Что она чувствует сейчас? Что дало ей это время, упущенное мной? О чем она думала каждое утро, причесывая волосы, выпивая кофе, приходя на работу? С каким настроением она проживала каждый день? Улыбалась ли она смешной шутке или приятной встрече, удачному дню на работе?
– Вам не тяжело?
– Вы же недалеко живете.
Чувствует ли она тоже, что и я?
София поднимает на меня глаза. Какой-то блеск снова в ее глазах, возможно отсвет очередного фонаря.
– Так, как вам удалось договориться с мэром?
– Достаточно было понять, что это очередной самодовольный…не хочу выражаться при вас. – Я коротко рассказываю ей и добавляю, что Максу не очень понравился мой метод. Волнение растворяется.
– Ваш друг изменился. Этот центр как попытка помочь всем и сразу, как несостоявшаяся мечта, в этом есть какая-то жертвенность. Он привык всю свою деятельность связывать с вами и внезапно оказался в сложной ситуации. Вы помните, он сам лежал в больнице? Максим часто повторял, что вы знаете, как все решить, вы бы не задумались!
Мы останавливаемся у дороги, всматриваемся в кружок светофора. София прижимает руки к груди, будто хочет запахнуть и так застегнутое пальто, переминается каблуками на краю бордюра.
Все ясно. Мой друг просто испугался, что все снова повторится, несмотря на то, что я здесь. Кто гарантирует, что мое утро настанет завтра?
Снова красный. Машины пролетают, будто цифры на столбе высчитывали их последние секунды существования. Обычно жизнь начинаешь ценить, когда уже оказывается поздно. Мне дан шанс? Снова и снова задаю себе вопрос.
– Спасибо, что помогли и помогаете ему, – мой голос кажется мне бесцветным, как асфальт между белыми полосами.
– Теперь у него есть вы.
Я разворачиваюсь к ней:
– София, вы могли бы продолжить это делать?
Вряд ли я сгожусь еще для чего-то, если не способен даже оставить свою подпись на клочке бумаги.
Она отступает от края и встает напротив меня, разглядывая лицо. Волосы ее растрепались, добавляя женственные штрихи, кожа побледнела, губы – тусклая напряженная полоска.
– Так ты мне больше нравишься.
Мне хочется протянуть руку к ее лицу, но я боюсь сделать что-то не то. Мне очень спокойно и страшно. Я боюсь воспользоваться шансом. Но жизнь одна, и ее легко можно испортить. Тогда уже ничего не вернёшь.
Тихо отвечаю:
– Я знаю эти слезы.
Может из-за проезжающей машины она не услышала меня?
Продолжая смотреть на меня, завораживая собой, она отдаляется.
– Что ты делаешь? – опомнился я.
– Езжай домой, Эд! Тебе стоит отдохнуть!
На последних секундах она вбегает на черно-белые полоски, перескочив их, останавливается уже на середине дороги, машины объезжают ее со всех сторон. София оборачивается ко мне и снова смотрит, как я беспомощно озираюсь по сторонам. Еще тридцать секунд – и она на другой стороне. Тридцать секунд слишком разные для нас: для нее – вечность, для меня – мгновение.
Вот оно, то чувство, которого я боялся. Внутри все холодеет, превращается в мелкие частицы, рассыпается февральским снегом, затем каждый орган пульсирующим облаком выжимается осенним дождем и заполняет меня до краев. Я будто осиротевший ребенок, который отдал последний кусок хлеба голодной собаке. Я знаю, что правильно поступаю, но не понимаю, кому от этого лучше.
Вот откуда этот страх!
Водитель окликает меня, коснувшись плеча. Хочется выть! Откуда он только взялся!
Дома я застаю Макса и Марию. Силы остались только дойти до дивана, поэтому, минуя кухню, я так и делаю. Макс выпускает сестру из объятий. А она всем помогает. Я падаю на диван, как есть, в пальто – трость с грохотом валится. Все валится. Я закрываю глаза, снимаю очки. Лучше все как раньше, темноту. Боже мой! Почему я жалею обо всем?! Почему я не поговорил с отцом – кем я был для него? Ребенком, на котором он испытывал методы лечения, при этом растил, воспитывал? Или объектом, который связывал его с моей матерью и давал будущее для его сына? Но Ник не согласился со своей участью, как и я. Если бы я поговорил с отцом, было бы мне легче, узнай я истинную правду? Могу ли я думать о нем как о своем отце? Все же Ник добился своего – я забрал у него его отца, его прошлое, а он у меня будущее. А моя мать? Макс выплачивает ее компании неустойку из-за своего упрямства? Уверен, стоило только поговорить…Почему он ни слова не сказал об этом? Это огромный долг для компании, поэтому он распродал все. Почему я жалею, что у меня не было возможности поговорить с матерью как сын? Правда ли, что она та, кто позволила своему коллеге растить ее сына, создав дома условия для экспериментов? Все ради другого ребенка или славы? Почему я жалею, что не врезал Нику хорошенько! Может, на этом все бы и закончилось, и я не лежал бы сейчас, сожалея, что даже не коснулся Софии, не сказал ей самое важное!!!
Если бы я знал, два года назад…черт возьми! четыре года назад, что девушка, которую я нашел в лесу – моя сестра, а я мог зайти в больницу, я бы остался с ней, все бы изменилось! Я бы помог ей, раньше узнал бы о матери, о Нике, о себе, о Софии!
Можно сожалеть и об этих мыслях, ведь они ни к чему не приведут, это как пытаться вдохнуть больше воздуха, когда он уже закончился.
Очевидно, мой друг надеялся, что я не вспомню негативные для меня лица. Он как-то говорил, что мозг старается сохранить только приятные воспоминания, но в моей голове вещество теперь работало некорректно.
Разве это справедливо? Воспоминания пучками врываются в мою память, но я так и не могу запомнить имена водителей. Как говорит Макс, мне хватило бы секунды, чтобы сообразить и придумать план, теперь же я с трудом строю логические цепочки. Точнее сказать, они блуждают в голове, я их пытаюсь поймать, зацепить. Они скользкие как мыло, выскальзывают, как только коснешься. В голове чаще пустота. Я привык постоянно думать о работе, о разных важных процессах, все это умещалось в моем мозге и держало меня в тонусе.
Я на ощупь достаю блокнот из кармана и, не глядя, кидаю.
– Эд, ты не спишь? – голос Макса надо мной. – Тебе нужно поесть.
Его врачебный тон. Поесть, чтобы принять горсть таблеток.
– Нет, я не сплю, – я продолжаю мертвецки лежать. Может не стоит вставать? Если уснуть, то есть необязательно. Главное проснуться…
Тут же надеваю очки и сажусь.
Макс подает мне трость. Сейчас начнет лекцию о том, что я сегодня пропустил массаж, физиотерапию и что-то еще.
Сестра творит за кухонным островком. На ее вопрос встал ли я, мне приходится подать голос и подняться с помощью Макса. Под его лекцию мы садимся за стол. Я не могу не заметить, как он аккуратно, приглаживая плечи Марии, усаживает ее рядом со мной.
– Эд, – осторожно начинает Макс, опустив только что взятую вилку.
Я тороплюсь перебить его:
– Извини меня, пожалуйста, сегодня! Я переоценил свои силы. По своей привычке, был уверен в себе, как ты и сказал, еще до звонка и во время обеда дал мэру почувствовать себя важным гостем, будто для него мы на все пойдем, лишьбы он помог нам! Под конец логично было предложить ему какое-нибудь участие, долю в этом, будто это все, что нам оставалось!
Макс почему-то качает головой.
– Нет, Эд. Я хотел думать, что, проснувшись через столько времени, ты будешь прежним. Но это невозможно. Ты прав – твой мозг пытается работать, как и раньше, ищет старые пути, поэтому ты знаешь, в каком направлении стоит думать, но тебе действительно потребовалось несколько часов, чтобы понять, что в итоге сказать Михаилу Ильичу. Поэтому ты не можешь запомнить новые имена, названия. Он вытесняет неважные данные, чтобы справиться пока с тем, что есть. Я просто не хотел этого видеть…С речью у тебя нет сложностей, возможно что-то еще тебе дается не так как раньше. Если заняться реабилитацией качественнее, то все можно вернуть!
– Хорошо.
Я продолжаю есть.
– И о Софии я не сказал сразу…– осторожно продолжает Макс, – она долго сидела с тобой…потом даже перестала спрашивать, говорить о тебе. Она переживает. А знаешь, какие слова ее убедили остаться, помочь?
Молча поднимаю голову.
– Я сказал ей, что когда ты очнешься, то должен вернуться к тому, чем привык заниматься! Чтобы все это хоть как-то сохранить, мне нужна помощь надежного человека, понимающего.
Надежного. Понимающего. Переживает.
– Надеюсь, ей это тоже помогло,– пытаюсь есть, чувствую, что все еще злюсь, очевидно, на себя.
Сестра касается моей руки.
На следующий день Макс появляется после обеда. Мы с ним договорились, что я усердно займусь своим здоровьем, поэтому отдыхаю после встречи с физиотерапевтом, а через час должен приехать Алексей Андреевич.
Мы у меня в комнате на втором этаже. Чем больше препятствий, тем лучше. Было бы у меня десять этажей, меня бы поселили наверху и просили ходить пешком. Но видимо, я счастливчик, поэтому обошлось.
В мягком кресле сижу я – это тоже редко разрешали. Макс бродит по комнате, будто это он ждет встречи с психотерапевтом.
На этот раз на нем водолазка.
– Сколько операций понадобилось на такое лицо?
Он останавливается посередине комнаты.
– Много. Не помню, не считал.
Врет. Он то и не считал! Нет, не хочет говорить. Значит, много.
В моей комнате, оказывается, плоская люстра.
– О чем ты хочешь со мной поговорить?
Макс присаживается на кровать.
– Эд, …
Когда я был маленький, хотел выращивать цветы. Увидел где-то зеленые растения в горшках, мне тоже захотелось за кем-то ухаживать, домашние животные были под запретом. Казалось, цветы – все, что осталось. Отец ответил, что из-за меня они не выживут, им нужен свет. А я и свет не совместимые понятия.
Когда в следующий раз я заметил увядшее растение, помню, мне пару недель снились кошмары.
– Эдуард. Вам комфортно, если я вас так называю? – Алексей Андреевич сидит рядом со мной на диване.
– Лучше Эд.
– Почему? Вы, как большинство людей, предпочитаете укорачивать слова из-за современного образа жизни: практически все на ходу, быстрее, быстрее?
– Нет, я никуда не тороплюсь. Это придает мне индивидуальности.
– Потому что ваша мама называет вас иначе?
Мама – слишком мягкое слово.
– Да.
– А ваша сестра?
– Сначала я был удивлен, мне было не по себе. Но с ней иначе.
– Если вам не нравится, вы должны сказать ей об этом.
– Придется сказать о пианино.
– А что не так с пианино?
– Точно не помню. Плохие ассоциации.
– Поэтому вы не захотели разговаривать со мной в больнице, когда очнулись? Со мной плохие ассоциации?
– Спасибо, что поняли.
– Эд, давайте вернемся к пианино. Почему вы должны сказать сестре о нем?
– Она играла…
– Это плохо?
– Этот ужасный звук поднимет из могилы.
– Так вы и очнулись? – Я подтверждаю. – Так, по-вашему, она его привезла с собой?
– Кого?
– Что. Пианино. Кто Марию увозил из ее дома?
– Я…Но…Алексей Андреевич, это было почти два года назад! За это время…
– Ладно. Максим рассказал вам, что София уезжает работать к вашей матери. Что вы чувствуете?
– Я еще не понял. Это было несколько минут назад…
…Макс рассказал мне, что после того, как я попал в больницу, Ник уехал из страны. После подал иск об уплате неустойки по договору, якобы мы нарушили условия контракта. Еще чуть позже моя мать предложила Софии работать с ней, а взамен, она отзовет иск и даже поможет с моим лечением. Ведь лекарство было найдено. Софии удалось уговорить Макса и выдвинуть одно условие – она уедет после того, как я очнусь. На следующий день.
– …может быть, брошенным или обманутым? И это было час назад, даже полтора.
– Да, наверное, так. Знаете, последнее время со словами у меня иногда проблемы. С подбором слов. Но она сильная женщина. Справится. И умная.
– София приходила к вам в больницу?
– Я просил ее не сидеть у моей кровати, если со мной повторится…
– Думаете, она не сидела?
– Сидела.
– Все же, вам неприятно осознавать, что она уезжает, тем более к вашей матери?
– Да, именно так.
– А что вы думаете о том, что Ник остался безнаказанным?
– Только из-за этого сожалею, что не вовремя впал в кому.
– А что бы вы сделали?
– Лучше не спрашивайте.
– Вы злитесь?
– А вы видите это, – уже раздраженно подтверждаю я.
– Вернемся к сегодняшнему дню. Расскажите, как вы себя чувствуете?
Я спокойно рассказываю доктору, все, что он хотел бы услышать. Надеюсь, он остался доволен, по его лицу не скажешь.
– Завтра мы можем с вами встретиться?
– Да, конечно.– Я уточняю: – Вам удобно в первой или во второй половине дня?
– Во второй, – врач почему-то улыбается.
После того, как он и Макс ушли, я поспешно одеваюсь. Женя застает меня и убегает к матери. Сообщив ей, что ухожу, я выхожу за ворота. Машину вести у меня бы не вышло, номера такси не было, пришлось вызвать водителя. Надеюсь, он не докладывает Максу.
Через пятнадцать минут я у дома Софии. Не знаю, каким образом, но я чувствую, что она никуда не уехала. До второго этажа я поднимаюсь на лифте. Серые двери вскрикивают и расступаются передо мной. На площадке всего две квартиры, и дверь приоткрыта. Я вхожу, прислушиваюсь, но слышу только свой пульс. Бесшумно появиться у меня не выходит. В проеме появляется моя мать.
– Что это значит?
Нет, я не хочу это слушать. Я прохожу мимо нее, хоть она и пытается заговорить со мной. На кухне Софии нет, в комнатах тоже.
– Где она?! – я подхожу к Элин.
– Она сейчас подойдет, я же говорю тебе!
Я только сфокусировался на ней. От незнакомой обстановки разбегаются глаза.
– Пойдем, присядем, – она указывает рукой в сторону. – Я не буду тебя трогать и гипнотизировать.
Такая прямота меня обескураживает. Я сажусь в кресло. Трость падает на ковер. Элин поднимает с улыбкой:
– Ты еще не привык, ничего.
Она странно смотрит, спокойно, рассматривает, но встает поодаль от меня.
– Максим не знает, где ты?
Неужели она еще спрашивает меня?
– Пойми, я не против тебя. Наоборот.
– Что ты здесь делаешь?
– Я беспокоилась о тебе, и София тоже.
– Можешь представить, как мне смешно.
– Давай дождемся Софию и поговорим, – она не обращает внимания на мой тон.
– Почему ты мне прямо не сказала, что у меня непереносимость только естественного света?
– Я много раз говорила тебе, – она качает головой.
Как можно ей верить?
– И я знаю, что ты не веришь мне. Мы много раз проходили это. На этот раз, давай, подождем Софию.
– Для чего?
– Снять с тебя розовые очки.
Все время пока мы ждем, Элин продолжала стоять, наблюдать за мной, сложив руки у груди. Между прочим, спрашивает, как я себя чувствую, чем занимаюсь.
– Как же ты похудел! – она вдруг спохватывается и подходит к окну. – Ты приехал с водителем? – Поднимайся!
Даже не собирался…пока не услышал шорохи в коридоре.
Входит София, поправляя растрепанные волосы, бросается ко мне и без церемоний обнимает. Я тону в ее душистых объятиях. От ее волос пахнет лавандой и кружится голова.
– Ты же веришь мне? – она шепчет мне на ухо. – Эд! Максим не тот, за кого себя выдает. Тебе нужно бежать от него!
Я отталкиваю ее.
– Это твоих рук дело?! – я кричу на Элин.
Она несет очередную чушь! Якобы, это он тот, кто использует меня, я словно заложник всю свою жизнь!
Нашла, как оправдать себя! И София туда же! А ведь она говорила мне, что училась у Элин!
Я спускаюсь и кричу водителю, езжать домой.
В голове не укладывается!
Невероятно, как можно сказать, что Макс мне вредит. Он единственный, кто всегда помогал мне!
В голове как жвачка лопаются слова. София добавила, что все, что произошло, правда, за исключением роли Макса и моей матери. Все было наоборот. А Ник? Пожар? Что они говорили? Тоже правда? Не верилось, что София оказалась не на моей стороне!
– Эд, где ты был?
В моей гостиной Макс.
– Что ты здесь делаешь? Уже поздно, – я, наконец, останавливаюсь.
– Алексей Андреевич попросил присмотреть за тобой. Ему не понравились твои ответы.
Раскусил. Может и ничего из него психотерапевт.
– Все так плохо, Эд? Ты можешь со мной поделиться. Не обязательно было делать вид, притворяться, лишь бы от тебя отстали.
– Я притворяюсь?! – моя злость выскакивает наружу. Почему я должен разбираться кто здесь прав, а кто мне врет? Я откидываю в сторону трость и еле удерживаюсь на ногах. – Видишь это? Теперь, скажи мне еще раз, я притворяюсь?!
Макс меняется в лице, с озабоченным видом, спешит помочь мне, усаживает на диван. Я продолжаю возмущаться:
– Ты сказал, я могу рассчитывать на тебя, ты мой друг, а посылаешь ко мне псих…Мы же знаем друг друга с детства? Когда мы пришли к этому?!
– Ты прав, прав, – он говорит со мной спокойно, как с ребёнком. – Но он специалист и мог помочь с реабилитацией. А я очень занят последнее время.
– Ты специально рассказал мне про Софию перед его приходом?
– Я не знал, как ты отреагируешь!
– Но ты меня лучше всех знаешь?!
– Знал. После того, что с тобой случилось, твои реакции могут быть другими. На многие вещи ты можешь иначе смотреть, даже если раньше тебе что-то казалось привычным и нормальным, сейчас это может предстать перед тобой в другом свете. Сними пальто. Я представляю, какая у тебя каша в голове, учитывая, что до этого всего у тебя были проблемы с памятью.
– Знать бы правду, чтобы не запутаться.
Он берет мое пальто.
– Что ты вспомнил?
– Много чего, но все кусками.
Он тяжело вздыхает:
– Ты можешь рассказывать мне, и в процессе, возможно, все у тебя соберется, и я постараюсь помочь. Лучше, чтобы ты сам, но я же могу тебя направлять?
– Я чувствовал, что всегда кто-то был рядом. Будто оказался во вчерашнем дне, быстро осмотрелся и пролистал страницу. Я что-то упустил. Когда я проснулся, то знал только тебя и Софию. В моей голове словно отскребли все данные, как обои. И невозможно разглядеть, что там оказалось под слоями. Единственными близкими и знакомыми были два имени. Мне легче живется, если я знаю, что где-то есть она, хоть иногда думающая обо мне. Было такое, что я боялся, как из-за приоткрытой двери покажется она и не узнает. Как будто меня вычеркнули из ее памяти. Все два месяца я просил, чтобы она не приходила, лишь помнила, знала меня, думала иногда, – вдруг выдаю все, будто говорю сам с собой.
Внимательно слушая, Макс присаживается.
– Ты боялся, что она жалела бы тебя? Женщинам это свойственно, и никак не шло бы против тебя. Наоборот. Это их природа: они не жалеют на самом деле, они так ухаживают, по-матерински ухаживают за тем, что им принадлежит, за кем-то родным. А родное есть любимое.
Я смотрю на него. Когда он стал так понимать женщин? Может, это его новое лицо? Хотелось бы мне проснуться с новым лицом.
Я потерял полтора года своей жизни. И не только своей. Прошлое меня теперь не интересует. Я уже проиграл ему. Осталось только сейчас. Возможно ли у меня будущее? Ценность жизни понимаешь, когда нечем больше рисковать, когда не уверен, что можешь планировать. Остается действовать сегодня. Вместо привычки переносить все на завтра, пришло странное чувство страха, боязнь не успеть. Теперь все четко фильтруется на важное и остальное, и к этому важному мне хочется успеть прикоснуться.
– Наверное, я так и рассуждал.
Глава 19
Оказалось, мне подготовили рабочее место, рядом с ним. Но мой друг предложил выбор – работать в открытом офисе или взять кабинет. Конечно мне хотелось хоть иногда смотреть на лица людей!
Это как дым, вот что это. Дым в голове. Кто-нибудь пробовал мешать содержимое тяжелого котелка? Ведь и не дотянуться, но нет, оно булькает и перемешивается. И гудит. А нет, это уже не в голове. Это административный отдел сидит, делает вид, что работает, оставляя вокруг себя пчелиный рой. Огромное помещение живет под искусственным солнцем, натуральное перекрыли железными ставнями. Девушка стояла у принтера, парень встал с кружкой, проходя мимо меня, поздоровался, хотя я не знаю, кто он и как его зовут. Еще один сотрудник, возвращаясь на свое место, тоже обратился ко мне. Когда-то здесь было больше работников. У этих людей слишком спокойная жизнь. Вот та девушка в красной юбке выключит компьютер в конце рабочего дня, ровно в 17:00 и ни минутой позже, с облегчением отправится домой, по пути зайдет в магазин, чтобы приготовить ужин, почитает книгу или посмотрит фильм, и в который раз отложит звонок сестре, ведь это лучше сделать завтра. А тот парень после работы сядет за компьютер и проведет за ним весь вечер, ведь встретиться с друзьями или с девушкой можно завтра, сегодня не то настроение. Молодая сотрудница вторые выходные проводит с новым другом, вместо того чтобы навестить родителей. Планирует сделать это позже, когда отношения будут серьезнее. В сутках всего 24 часа, какие-то вещи приходится откладывать на завтра. Но можно не только переносить, но и планировать – на завтра, на конец недели, на месяц вперед. Могу ли я это? Проснусь ли я утром, как сегодня? Проснусь ли я собою или некой личностью, которую пичкают необходимой информацией и витаминами для поддержания оболочки? Окончен ли практический опыт, начатый моим, то есть не моим отцом, двадцать лет назад?
Рука Макса быстро царапает бумагу в том месте, где официальный язык требует подписи. Сворачиваю экран компьютера, беру карандаш и пытаюсь на стикере. Рука помнит ход движения, но на листке остаются каракули. Уже неплохо. Макс поглощен работой, но поднимает голову. Я тянусь к бумагам. Нет, я их уже прочел и отметил кучу ошибок. Кто составлял условия сотрудничества? Подходит Татьяна, и я указываю ей на это. Она делает пометки, начиная почему-то краснеть. Я интересуюсь ее знаком зодиака, объясняя тем, что тренирую память, заодно выясняю, кто Макс по китайскому гороскопу и свой день рождения. Она размашисто оставляет эти данные на стикере и спешит к телефону на своем столе, и вовремя – мой просыпается от входящего сообщения. Я снимаю с ручки стола трость (приспособил), поднимаюсь. Все же тело не до конца принадлежит мне. В лифте нажимаю цифру три, затем девять. Лифт медленно открывает створки – и вот передо мной, напротив, прижимаясь к стене, София. Она ждет меня. После кабинки я оказываюсь в пыльном коридоре. Стружка и другая строительная мелочь остаются на подошве, вырезая следы на полу. По обеим сторонам голыми неровными прямоугольниками торчат проемы дверей, местами с монтажной пеной. София пропадает в одном из них. Здесь окно завешено какой-то тканью. У стены – стол с электрическим чайником, еще какая-то посуда, что-то из еды в упаковке, несколько стульев. София двигает один, предлагает сесть. Ее голос эхом отзывается в полупустой комнате. На ней расстегнутое пальто, брюки и черная кофта, не выделяющая ее красивую талию. Волосы заведены за ухо. Она опирается на спинку стула, ожидая, что я пройду, сяду. Но я остаюсь стоять в двух шагах от входа.
Она чужая. Не моя София, которую я помнил. И не потому, что я, действительно, мало что о ней знаю и мы продолжаем играть в незнакомых друг другу людей, а потому, что я жил своей тенью. Я все это время прятался от света, боясь обжечься, но от света ли? Но вот тень отделилась. Наконец, я существую и могу управлять ею, она подчиняется мне. Но все новое, чужое, будто преломляется, как и свет сквозь призму моих очков или моего понимания.