– Нет, сьер, простите, но я не видел никакого старика.
– Кроме меня, – грустно улыбнулся Фолкмар, – Ну а деньги? Куда ты дел их?
– Я отдал их Отверженному.
– Да, да… конечно же. Ты сделал все, о чем я тебя попросил, – кивнул Фолкмар, – Но лучше бы ты отдал их прямо в его руки… Но раз уж так… Эх, Дуглас, Дуглас… Везде закрытые двери. Судьба любит посмеяться над нами. Интересно, что она чувствует, когда затевает свою игру? Она так любит давать надежду и сразу отбирать ее. Открывается одна дверь, потом еще… и тут же закрывается. Чтобы открыть еще одну, приходится приложить так много сил… А потом она снова захлопывается, прямо у твоего носа. Наверное, в этом есть какая-то забава, вот только мне совсем не смешно. Когда видишь открытую дверь и что за ней… в них всегда надежда, очень часто единственная твоя надежда. Был бы другой выход, чтобы не гоняться за этими дверьми… и не думать о них вовсе, чтобы все было легко и просто… но этого выхода нет. И мне бы подняться и идти к Маркусу, я бы приложил великие усилия, но Маркус мертв… Это моя последняя закрытая дверь. Легче уже не будет.
– Не говорите так, сьер, – обескураженно ответил Дуг, вглядываясь в даль, – Все обязательно наладится… может, нужно еще немного потерпеть?
– Разве у меня есть выбор?
– Сьер…
– Что такое?
– Там какие-то всадники. Их очень много, и они вроде как едут сюда.
– Кого еще принесла там нелёгкая? – Фолкмар приподнялся, но не смог встать, он опустился на остывшую сумеречную землю, больная спина его вновь почувствовала под собой жесткое дерево, – Дуглас… уйди оттуда, иди сюда. Где… где мой меч?
– Он у вас прямо под рукой, сьер. Но зачем он вам? Может, это добрые всадники.
– Я лежу под этой осиной уже не первый день, с раной в груди – всадники, которых я встретил, оказались не добрыми. Я не доверяю судьбе. Иди сюда и не отходи далеко.
Они окружили их со всех сторон, после того как спешились со своих крепких скакунов. Высокие рыцари в вороненых латах, черных, как наступающая ночь. Кожа их была бела, ведь северяне так и не научились загорать. На них смотрели с десяток пар голубых, зеленых, карих и серых глаз. Что бы они не видели, Фолкмару это было не важно. Его разгоряченная рука слабо сжала холодную рукоять клинка, вздох удался ему трудно:
– Не подходите, – прохрипел он, свободной рукой удерживая плечо Дугласа, чтобы тот не вздумал делать глупости, – Не подходите, или я…
Наступила могильная тишина. Сильное волнение отобрало последние силы, Фолкмар закрыл глаза. К вечеру ветер стал холодным, только пение сверчков напоминало, что наступило лето. Но сейчас они притихли, будто боялись перечить высоким незнакомцам. Даже крепкие кони не смели издать звука без приказа своего всадника. Тишина стала такой глубокой, что Фолкмар мог видеть ее сквозь веки.
«Пожалуйста, все что угодно, лишь бы не слышать эту тишину».
– Каковы бы ни были храбрыми мои воины, им есть чему у вас поучиться, – словно лезвие, разрезал тишину твердый грубый голос.
Фолкмар распахнул глаза.
Он вышел вперед и стоял отдельно от остальных. Длинный черный бархатный камзол, высокие кожаные сапоги – тоже черные, черные, как смоль волосы, в которых уже поселилась седина, бледная кожа и ярко-голубые, словно сапфиры, глаза северянина. Глаза, которые скучали по холоду и северным льдам. Эти глаза уже много весен не видели родных мест, высоких льдов, хрустящих сугробов, черноствольных осин и щеристых волков размером с половину добротной лошади. Это был Черный Рыцарь – Фолкмар сразу узнал его. Дорогие одежды имели простой и строгий крой, но золотая нить, проходящая тонкой каймой по черноте бархата, выдавала в нем короля. Старый рыцарь очень захотел удивиться, но Реборн Блэквуд не дал ему это сделать, ответив на вопрос прежде, чем он задал его:
– Иногда ходят слухи такие необычные, что хочется взглянуть своими глазами, – ответил молчанию король Реборн, – А если речь идет о воине… Теперь я вижу.
– Я не могу встать и поклониться вам, Ваше Величество, уж простите…
– В этом нет нужды. Есть случаи, когда доблесть стоит выше условностей.
– Ну, что? Правда эти слухи?
– Я не вижу живого мертвеца. У вас не красные глаза, и не острые зубы. Самые обычные глаза, и, могу предположить, самые обычные зубы. Быть может, даже не такие крепкие как у других… И на руках у вас не звериные когти. Вы самый обычный человек. Старый, раненый человек.
Фолкмар возразил бы ему, насколько он ошибается, да что толку? Даже если бы это был и король… Фолкмар ощущал, что, возможно, ему и удастся ему что-то доказать, потому что вновь чувствовал дыхание смерти.
– Это серый сир, сьер Фолкмар! – Дуглас склонился к самому уху старика, чтобы никто его не услышал, но оказался настолько полон восторга, что все же сделался громким, – Он помогал нам в Псовом Переулке, когда мальчишки болели, и я болел. Он и вам поможет! Он вылечит вас!
С королем поравнялся мрачный сгорбленный северянин, уже вошедший в свои преклонные годы. Лицо его было морщинисто и сурово, словно сухое дерево, посреди него торчал горбатый вороний нос. Он и сам был похож на ворону – плащ на его плечах закрывал плечи и грудь, из-под него торчали только сапоги, а мех на плаще походил на мокрые вороньи перья и выражение лица у серого сира было такое, будто по нему хлестал дождь. Он сливался с сумерками, растворяясь в них.
– Если Его Величество пожелает, я позабочусь о вас, – разрезал воздух скрипучий голос.
– Турун Хардрок вылечит вас, – согласился с мальчишкой Реборн Блэквуд, – Хотите вы этого или нет. Наравне с красными глазами, зубами, как у бешеного льва и длинными когтями ходили слухи и о том, что вы очень упрям. Кажется, и имя у вас такое же?
– Надо же, – прыснул Фолкмар и закашлялся, – Некоторые слухи действительно оказываются правдой. Да, меня зовут Фолкмар Упрямый и думаю, я действительно очень упрям.
– Так вы принимаете помощь?
– Я поклялся служить королю и должен выполнить все, чего бы он не пожелал.
– Разумное решение.
Послышалось тревожное ржание Чемпиона. Фолкмар узнал бы его среди тысяч других звуков – конь волновался. На удивление, его пропустили к хозяину, когда он подошел ближе. Стража расступилась, пропуская Чемпиона вперед. Фолкмар вновь опустил ладонь на твердую щетину, благодарный, что тот оторвался от сочной травы. Ведь он чувствовал запах свежего лиственного сока в горячем дыхании у себя над ухом.
Король Реборн Блэквуд наблюдал взглядом немигающим, казалось, ровное добродушие его сменилось на строгость.
– Он ваш? – строго спросил он, – Это ваш конь?
– Да, мой. Уже весен пять как мой. Он еще совсем молод и немного своенравен. Некоторые говорят, что он бывает глуп, но они просто не знают к нему подхода.
– Подведите его ко мне, – приказал король.
Ладони Фолкмара опустели, он глядел, как Чемпиона уводят к королю, и тот смотрит на него внимательно. Чемпион казался таким спокойным, склонил голову и стоял тихо, свесив смоляную гриву к земле.
– Он не очень жалует незнакомцев, – предупредил Фолкмар, – он и Дуга-то принял не сразу…
– Да, он два раза пытался сбросить меня с седла и один раз чуть не лягнул, – встрял бойкий мальчишка, – Но потом подобрел, потому что я дал ему яблоко. У вас есть яблоки?
– У меня нет яблок, – улыбнулся уголком рта Реборн Блэквуд. Он положил ладонь на морду Чемпиона, прошелся ею до гривы и задержался у него между ушей. Фолкмар с удивлением наблюдал, как Чемпион смотрит на короля взглядом умным, и совсем не пытается его укусить.
– Когда-то у меня был конь, – с грустью в голосе произнес король, – Он был удивительно похож на вашего. Удивительно… и смотрел точно так же. Он был со мной почти всю мою жизнь, и его жизнь, до самой старости. Не помню, чтобы мы расставались хотя бы на день. У него был сложный характер. Нужно было постараться, чтобы найти к нему подход. Он никого к себе не подпускал, кроме меня и своего любимого конюха. И ел все, что ни попадя. Удивительно любил угощения. Это было очень давно, он погиб в бою. С тех пор у меня сменилось множество скакунов. Но ни один из них не задерживался надолго, и ни одного я не угощал со своих рук. Наверное, я просто не смог принять никого другого, слишком привязался к Чемпиону. Да, его звали Чемпион, а как зовут вашего коня?
– Чемпион, мой король, – без тени насмешки ответил Фолкмар.
– Чемпион? – нахмурился Реборн, сделавшись недовольным и строгим, – Ты, должно быть, шутишь надо мной, старик?
– Это работа шутов, а я рыцарь, – возразил Фолкмар, пытаясь найти удобную позу. Больно уж закололо у него в боку, – Да и не в том я настроении, чтобы потешничать.
– Ты хочешь сказать, что это совпадение? – Реборн нехотя отнял руку от хохолка Чемпиона, и тот повел ушами. Пару рак фыркнув, он поглядел на раскрытые ладони короля. Чемпион затряс головой, недовольный пустотой рук человека, которого он видел в первый раз жизни.
– Совпадение, мой король. Удивительное совпадение. Но я, скажу вам, давно уже привык, что судьба любит посмеяться над нами.
– Я верю вам. Это действительно Чемпион. Прости, парень, у меня нет для тебя угощения. Но обещаю, ты недолго будешь держать на меня обиду. Скоро мои руки накормят тебя целым мешком яблок, – Чемпион снова дался, королевская ладонь пару раз скользнула по его морде, – Мой конь был очень обидчив, мне кажется, и этот тоже. Но это не беда… А почему вы так назвали его? Мой Чемпион одержал много побед, прежде чем добился этого имени. Несколько весен он был просто Смогом.
– Мой ничего не выигрывал, – ответил Фолкмар, – Ни всяких там турниров, ни каких-нибудь заездов… Но он выиграл эту жизнь.
Реборн Блэквуд понимающе кивнул, и ничего не ответил. Взгляд его задержался на мальчишке, стоявшем позади Фолкмара и не смевшем отойти от него – ровно так, как и приказал наставник.
– Мой король… – простонал Фолкмар, – Вы уж простите… я… я, кажется, умираю. Мне придется ненадолго покинуть вас… всех…
Когда голова Фолкмара опала на грудь, Реборн отдал приказ:
– Сир Хардрок, помогите ему. Отвезите в ваш лазарет. Постарайтесь, чтобы этот достойный рыцарь выжил, или умер, по возможности, без мучений.
Глава 21. Кружево судеб
Он чувствовал запах роз. Он очнулся в этом аромате, когда в очередной раз сделал не правильный выбор. Он всегда был равнодушен и к розам, и к их символам, но сейчас аромат показался родным. Фолкмар открыл глаза. Красное и белое слепило взгляд, что заболела голова. В следующий раз он распахнул взгляд только после того, как подготовился к красоте, что его окружала. Никогда он еще не просыпался от смерти в таком месте. Может, я наконец-то умер? – подумалось ему, – и попал в лучшее место? Но также болели кости, и так же болело нутро, и душа его скорбела во тьме. Нет… Это все было лишь внешнее. Невероятно теплое и прекрасное, но совершенно не принадлежащее его миру. Это был чей-то чужой, чуждый ему мир.
– Никогда не видел человека, обретшего дыхание после смерти, – услышал Фолкмар у себя над головой, – Люди называют это чудом.
Серый сир выплыл из огненно-алых роз, так любимых сердобольной королевой. Они облепили его лицо, легли на серые вороньи плечи, обняли за талию, скрытую под длинным плащом. Наверное, он тоже все время мерзнет, раз кутается в этот шерстяной плащ, подумалось Фолкмару.
Белоснежные скаты круглого королевского шатра собирали дневной свет. Цветов здесь было великое множество – больших и малых, пышных и только собирающихся распустить бархатные лепестки. Но все они были неизменно алыми, и пахли нежностью и хрупкой красотой. Росли розы в огромных кадках, внутри шатра чувствовалась духота и влажность, но Фолкмара положили на мягкую кровать прямо под большим вырезом в куполе шатра, и на него спускался сухой летний воздух. Розы алели пятнами крови, красное на белом, Фолкмар еще больше почувствовал себя здесь чужим. Он стар, а они молоды, он неказист, а они прекрасны. Почему он оказался здесь?
– Королева Исбэль Блэквуд решила, что они пойдут вам на пользу, – будто прочитал мысли Фолкмара мрачный Турун Хардрок, он осторожно зажал в пальцах одну из роз, она с недовольством скуксилась, – Женщины считают, что их красота способна исцелять. Как врачеватель могу сказать, что это действительно так. Но только откуда они это знают?
– Я был свидетелем некоторых чудес, не только хороших, – прохрипел Фолкмар. Он не чувствовал ни жара, ни лихорадки. Видно, этот серый сир действительно был врачевателем. На груди Фолкмара белела плотная повязка, стягивающая грудь. И он видел свои пятки – без сапог, чистые, – Но к красоте я давно равнодушен.
– Нет такого человека, кто был бы совсем равнодушен к красоте. Иначе бы это был совсем не человек, – ответил сир Хардрок, нависнув над больным сверху. Его длинные когтистые пальцы вцепились в край высокой кровати, глаза его были тоже серыми, прозрачными, и казались совсем пустыми. – Вас одолевают призраки, я видел их. И они видели меня. Это злые призраки. Такие бывают у разных людей, которые сбиты с пути. Но тем не менее, они люди. Как и вы. Вы перестали дышать, а потом ваша грудь снова начала вздыматься. Кто-то скажет, что такое под силу только злому духу. Но ваши духи вокруг вас, а не внутри. Люди не смогут понять это, они поймут так, как привыкли. Вас будут бояться и ненавидеть. Не бойтесь – я никому не скажу. Вам повезло, и вы выжили. А я хороший лекарь.
У Фолкмар не было желания возражать.
– Дуг… – прошептал он.
– Мальчишка в хорошем месте, – ответил ему Турун Хардрок, – И ваш скакун тоже. И оба они едят одинаково хорошо.
Воздух без боли вошел в легкие, когда Фолкмара посетил смех.
– Это неплохие новости, – ответил он, пытаясь сесть на кровать. На удивление, удалось это ему довольно легко. На нем оставались холщовые штаны, но старик чувствовал себя голым, – Если у этих двоих есть аппетит, значит, все у них прекрасно.
Значит, все-таки его выходили. Фолкмар сидел посреди красоты и думал, что никогда не видел серых людей, выращивающих розы и людей, одевающих черное, но с белыми душами.
– Вы снова выращиваете свою плесень в розарии королевы, сир Хардрок? – король вошел в шатер уверенным шагом, принюхиваясь к окружающему.
Как он смог уловить горький запах плесени, Фолкмару было невдомек. Сам он не ощущал ничего, кроме аромата роз, но, видимо, острый нюх короля ловил ускользающие запахи. Получил же он свое прозвище за какие-то особые заслуги.
Он встал в черном, посреди белого и красного. Неизменно в черном, но старый рыцарь не боялся темноты его одежд. Он давно привык к тому, что внутри бывает далеко не то, что снаружи.
– Она растет только среди роз, мой король, – Турун Хардрок опустил лик с вороньим носом, показывая смущение, – Такая уж у нее прихоть. Если была бы другая возможность… Врачует только свежая плесень. На турнире всегда собираются люди, которые не прочь схватить лихорадку.
– Помнится, ты лечил меня другой. Она была не такая привередливая.
– Это другая. От нее не бывает поноса.
– Хм… – нахмурился Реборн Блэквуд, сдвинув наполовину седые брови, – Оставь нас. И убери ее до окончания турнира, Исбэль может это не понравиться.
– Ее Величество сама разрешила мне выращивать плесень, – Турун Хардрок поклонился, направившись к выходу из шатра, – Королева сказала, то, что врачует раны, не испортит ее роз.
Король остановился у письменного стола, задумчиво откупорив графин со сладким летним вином. Совсем не похоже было, что он сам выбирал мебель – низкий, с вычурными резными ножками, заваленный книгами с засушенными цветами, он явно не поддерживал строгость хозяина. Наверное, его выбирала королева, подумалось Фолкмару, когда он почувствовал сладкий запах перебродившего винограда. Высокие глиняные кадки сверкали глянцем боков, с них ревели медведи, порхали пышные птицы, раскрыв длинные крылья, бегали лисицы с пушистыми хвостами. Широкая кровать, на которой почивал Фолкмар, пестрела шелковыми алыми простынями. Он сразу догадался, что появилась она тут не затем, чтобы ему было удобно. Стояла она тут уже давно, и, судя по количеству королевских детей, без дела не стыла. Как еще можно было объяснить, что король-северянин, строгий ко всяким излишкам, позволил жене везти кучу громоздкой и хрупкой, бесполезной утвари, не несущей никакой практической пользы? Очевидно, король Реборн Блэквуд какую-нибудь пользу, да все-таки нашел.
В свои неполные пятьдесят он был высок, крепок, и все еще не обзавелся большим мешком спереди, который появлялся у всяких мужчин, пересекших гораздо меньшую черту своего возраста. Но лицо выдавало годы, седина превратила смоляные виски в белые, кудри уже не чернели, срываясь с хмурого лба – они стали тоньше, и посерели. У короля был сломан нос и тонкой ниточкой алела длинная рана, идущая через всю правую щеку поверх других шрамов, уже давно заживших. Реборн почувствовал, как пристально его рассматривает старик.
– Порой доблесть и верность моих рыцарей идет впереди ума, – пояснил Реборн, прикоснувшись к еще болевшей ране на лице, – Беккет так и не научился проявлять гибкость в королевских приказах. Если бы я сказал убить меня на том поле, он бы так и поступил. У него всегда была крепкая голова. Но в толстом черепе не остается достаточно места для мозгов.
– Ну и что с того, что он не совсем умен? Он верен своему королю, это самое главное.
– Южанин, у которого северный нрав, – сказал король, опрокинув в себя стопку летнего вина. Видимо, Фолкмар ошибся, приняв крепкое за легкое вино. Странно, обычно нюх никогда его не подводил, – Знаете, это заслуживает уважения. Учитывая ваш возраст.
– Я часто это слышу. Так часто, что иногда устают уши.
– Примите это за похвалу. Не знал ни одного человека, который бы отказывался от похвалы. А в ваших заслугах я не сомневаюсь. Уверен, таковых наберется достаточно, – в голосе короля Фолкмар не уловил ничего такого, что могло бы насторожить его. Скорее, он казался довольным и вполне спокойным.
– А теперь… вы верите в слухи? – осторожно спросил Фолкмар.
– Что вы монстр, чудовище? Или что прокляты? Я верю в своего лекаря, он может поднять мертвого. Еще верю в вашу удачу, – усмехнулся король, не позволив дрогнуть уголкам губ, – Мы чтим Воина, и я чту. Человек должен чем-то руководствоваться, верить во что-то великое. Не обязательно настоящее. Иначе не было бы не чести, ни доблести, ни порядка. А рассказы во всякие проклятья, в приметы, все эти суеверия… знаете, я встречал одного бога, который вел себя так, будто и вправду существовал, – Реборн Блэквуд воспользовался углом стола, чтобы сесть, потому что он был достаточно низок. Удобный стул, стоявший рядом, он вежливо проигнорировал. Сцепив длинные бледные пальцы, он спокойно взглянул на сморщенное тело больного: – С тех пор прошло так много времени, что я уже и сомневаюсь, было это все на самом деле или лишь игра моего воображения. Тогда погибло много моих друзей и мой боевой конь. Чемпион… Я решил, что мое воображение оправдывает все эти смерти. Мы умерли в борьбе за что-то великое против чего-то ужасного… Хочется думать, боги делают хорошего больше, чем вредного, ведь так? Иначе зачем мы молимся?
«Ты не молишься, Реборн Блэквуд, – подумал Фолкмар, – Ведь в них совсем не веришь». Король скрывал, что не верит в богов. Рыцарь уже понял, что тот строг и осторожен. Он никогда не скажет лишнего даже перед тем, кто ничего не значит для него.
– Вы помогли мне, Ваше Величество. Я хочу поблагодарить вас…
– Честно скажу, к вам я отправился по просьбе своей жены. Она очень… чувствительна ко всяким душещипательным историям, – задумчиво произнес король, и потом добавил: – Скандал с лордом Бордовеем порядком попортил мне нервы.
Фолкмар выдохнул так, что у него заболело в груди.
– Скандал? – обескураженно спросил он.
– Вы выжили. Это не принесло кое-кому удовлетворения, – пожал плечами Реборн, – Знаете, в чем особенность крупных феодалов? С ними очень много проблем. Некоторые из них настолько богаты и влиятельны, что корона вынуждена с ними считаться. Все мы в одной лодке, и иногда королевской лодке требуются весла, которые есть только у тех, кто присягнул тебе в верности.
– Вы – король, разве вы должны с кем-то считаться? – осекся Фолкмар, ведь он так и не выразил почтение тому, кому поклялся служить. Немощь сделала его слишком безразличным, – Простите… я…
– Хотите выпить, – ответил за него Реборн, покинул край стола, налил прозрачную рюмку красного, подошел к Фолкмару и протянул руку, – Возьмите. Вам не будет лишним, а я в очередной раз не послушаю рекомендации сира Хардрока.
– Благодарю вас…
Теплота потекла по нутру Фолкмара. Он закрыл глаза от удовольствия. Да, это было гораздо лучше, чем всякие полезные горечи и жгучие мази. Нет ничего лучше, чем крепкая ароматная настойка, прикинувшаяся вином.
– Лорд Дориан Бордовей сказал, что вызвал вас на дуэль, – продолжил король, – По правилам турнира любые драки вне поля запрещены. И если в ходе такой кто-то умрет, нарушителя ждет суд и виселица. Правила одинаковы для всех.
– Я думаю, в этой истории все-таки есть свое «но», – Фолкмар поднял морщинистые веки, и взгляд его был грустным.
– Но если эта была дуэль по обоюдному согласию, по всем правилам, то посчитается за достойный бой, и может быть зачислена на турнире, – закончил Реборн.
– Не помню, чтобы это была дуэль. Достопочтенный лорд Бордовей едва успел спрятать свой хрен, прежде чем схватился за рукоять меча, – ответил ему Фолкмар. – Это был не его меч.
– Случилось это на заднем дворе кабака, в конюшне, без свидетелей и еще бог весть при каких обстоятельствах, – махнул рукой Реборн.
– Там находилось еще два его друга. Не знаю уж, кто они…
– Это тот самый случай, когда все всё знают и никто не знает ровным счетом ничего, – ответил Реборн, – Впрочем, это не важно. Найдется достаточно свидетелей, чтобы подтвердить нужное лорду Бордовею.
– Это уж ясное дело… – вздохнул Фолкмар, – И что же он хочет от меня?
– Просит убить вас.
– Еще раз? – искренне удивился Фолкмар.
– Не просто убить, а вздернуть на виселице, – спокойно ответил король, все же примостившись в низком, не по-северному роскошном и мягком кресле, – Какое неудобное кресло… никогда не понимал пристрастие южан пристроить свой зад на мягкое место. Они в этом мастера, думаю, вы прекрасно об этом осведомлены. Лорд Бордовей просит вздернуть вас на виселице за оскорбление его достоинства.
– Но вы сами сказали, что это была дуэль. Это и есть искупление за оскорбленное достоинство, если и было такое.
– Именно так.
Фолкмар вздохнул.
– Южане плохо ориентируются в понятиях доблести, – пожал плечами король, – От этого еще хуже понимают справедливость. Они требуют для себя почестей там, где стоило бы опустить глаза в пол.
– Ладно, – ответил Фолкмар.
– Что – ладно?
– Если этот лорд такой высокий, как о нем говорят, куда мне с ним тягаться? Пусть казнит. Можно раз, можно и два. Оно, конечно, можно и три. Для меня-то оно нет разницы. Только вряд-ли его это удовлетворит.
«Это к лучшему. Все увидят, что я не могу умереть и что-нибудь да подумают. Во всяком случае, они оставят меня в покое».
– Не знаю, удивляться мне или нет, – удивился король, – В любом случае, я отклонил его требование. Насколько бы не были влиятельными мои феодалы, они не вправе выставлять мне ультиматумы. Знаете, прошло двадцать лет, а я так до конца и не усмирил нравы южан. Очень своенравные люди. Они слишком капризны, и не имеют понятия чести. Долгое лето сделало их тела рыхлыми и лишило характера. А их женщины… – вздохнул король, – Дуэль была обоюдна, раз уж лорд Бордовей на том настаивает, значит, вы ее приняли. С вашей стороны все просто и понятно, и никаких правил вы не нарушали.
– Неужели в этой истории есть еще одно «но»? – обескураженно спросил он.
– Вы рыцарь, скажите мне, – Реборн жестом дал ему слово, взгляд его оставался спокойным и твердым.
– По правилам дуэлей разница в возрасте дуэлянтов не должна превышать тридцати весен, – дрожащим голосом ответил Фолкмар, – Иначе она будет считаться недостойной… и недействительной.
– Для того, чей возраст моложе, – кивнув, закончил за него король, – Отважность зрелости не считается за порок. Таковы правила. А вот самоуверенность молодости… Лорд Дамиан Бордовей видел, что перед ним старик, он знал, что одержит победу. Он был слишком самоуверен. Какая же в этом доблесть? Конечно, это не может считать дуэлью с его стороны. Если, конечно, вам не пятьдесят, – впервые на лице короля Фолкмар заметил улыбку и невольно улыбнулся сам, – Но почему-то я не верю, что мы с вами ровесники… Лорд Бордовей исключен из списков турнира и предстанет перед справедливым судом Воина.
– Что? – изумился Фолкмар.
– По окончании дуэли принято хоронить воина в огне, а он кинул вас в канаву – это грубейшее нарушение священных законов. Оторнам это не понравилось, – пожал плечами король, разведя в сторону руки, – Кто я такой, чтобы спорить с волей богов?
– Его будут судить оторны?
– Конечно. Воину – воиново, так ведь говорят? Верховный оторн со своим советом будет судить лорда Бордовея. Но, признаться, в последнее время он любит принимать решения один, – пояснил король, – Он прибыл из моего родного Глаэкора и порядком не любит нравы южан… да и самих южан тоже. Мы полностью сходимся в своих взглядах на их характеры. К тому же, верховный оторн стар и его мучает подагра. Она его так доконала, что он решил, что она должна доконать и других. Милосердия ему это не прибавляет, знаете ли.
Фолкмар видел перед собой человека, прибывшего издалека, из северной страны в другую страну, совершенно чуждую ему. Он сел в Теллостосе на трон, среди высоких людей, которые всю жизнь ненавидели его. Он правит народом, который всю жизнь ненавидел его. Ведь всем известны, мягко говоря, натянутые отношения севера и юга. За двадцать весен этот человек смог завоевать благосклонность народа и править клубком змей, которых, Фолкмар не сомневался, среди вельмож Теллостоса было немало. Фолкмар видел перед собой очень умного и рассудительного человека. Он смог выдержать справедливость, и при этом лорды не могли ничего возразить ему. Ведь кто они, чтобы спорить с волей богов?
– Может, и правда, что о вас говорят, – вырвалось у Фолкмара прежде, чем он успел об этом пожалеть.
– Что говорят?
– Про ваше прозвище…
– Вы про «Крепкое семя»?
– Нет, я слышал другое…
Сверху рывком спустился летний воздух. Вдруг Фолкмар почувствовал новые ароматы – лаванды и вербены.
– Почему мне никто не доложил, что он уже очнулся? – тряпичные двери шатра колыхнулись, впустив внутрь еще один яркий цветок. Такой прекрасный, что он мог затмить все розы вокруг.
– Я не хотел тебя беспокоить по пустякам, дорогая, – король встал. Спокойно, как и всегда, но Фолкмар уловил перемену в его взгляде. Ведь он изучал их, и знал, как смотрят влюбленные. Удивительно, что король, строгий и в годах, не растерял умения смотреть так.
– Разве это пустяки? – расстроенно произнесла Исбэль Блэквуд, и пышная грудь, стиснутая алым шелком, возмущенно вдохнула воздух, – Ты же знаешь, для меня это очень важно.
– Это всего лишь слухи.
– Я всю жизнь живу со слухами, – отмахнулась рыже-огненная женщина, – Они не возникают на пустом месте. Боги… вы все еще слабы… как вы себя чувствуете, сир Фолкмар?
Вблизи он видел ее в первый раз. До сего момента он лишь представлял Исбэль по слухам, и представление это было совсем нелицеприятным. Сердобольные королевы обычно не видели дальше собственного носа, и вредили своей милостью больше, чем делали дельное. Но в изумрудно-зеленых глазах Фолкмар увидел столько сострадания и тепла, что понял – они похожи. Оба шли дорогой боли, и оба не дошли до конца.
Историю пшеничной вдовы не слышал разве что ленивый. Проклятая невеста, похоронившая всех своих женихов и мужей… Исбэль Фаэрвинд, первая кровь, дочь короля Дорвуда Фаэрвинда, умерщвленного Реборном Блэквудом ровно так же, как оба ее брата и все родственники мужеского пола ближе третьего колена. Судьба любит смеяться над нами, пока плетет свои кружева.
– Мне гораздо лучше. Благодарю вас, Ваше Величество, – ответил Фолкмар, натягивая на себя шелковое одеяло, чтобы прикрыть свою неполную наготу. Он попытался было встать, чтобы поклониться, но не смог.
– Нет, что вы. Сидите. Простите, что заставила вас волноваться, – Исбэль Блэквуд проплыла к его кровати и осторожно села на край.
Боги, как она была красива. Южные женщины… В свои неполные сорок три весны она смогла сохранить свежесть лица и белоснежность кожи. Огненно-рыжие волосы спадали с плеч, на макушке покоилась тиара из драконьих слез – бриллиантов, запутавшихся в зеленой атласной ленте. Она ныряла в шелковые локоны и показывалась вновь, завязавшись огромным бантом на затылке. У нее была все еще тонкая талия, несмотря на бремя и маленькие острые пальчики. Фолкмар поднял голову и взглянул прямо в глаза королеве, без страха и стыда – что ему было терять?
– А вы верите мне, Ваше Величество? – спросил он, и впервые знал ответ на свой вопрос.
– Я не могу не верить вам, – ответила Исбэль, протянув белую ручку к морщинистой коже Фолкмара. Оставалось лишь мгновение, в которое мог поместиться разве что один рваный вздох, и она бы коснулась своей рукой грубой кожи рыцаря… но Исбэль одернула ладонь, опустив печальный взгляд, – Грустно, когда слухи оказываются правдой. Я чувствую в вас что-то… похожее. Я бы могла прикоснуться к вам, чтобы утешить, но, боюсь вы бы умерли на восьмом вздохе. Это все проклятье… любой, прикоснувшийся ко мне дольше, чем на семь вздохов, обречен. Наверняка, вы слышали историю бедовой принцессы, у которой умерли все женихи и мужья. Это все про меня… так грустно.
– Но ведь ваша беда покинула вас, разве нет? – спросил ее Фолкмар.
– О, нет, что вы, – затрясла милой головкой королева, – Она не покинула меня. Я могу прикоснуться разве что к мужу и детям, а остальные… приходится сторониться людей даже на праздниках и никому не подавать руки. Было бы ужасно неловко, если бы королева вырывала ладонь у всякого, кто хотел бы почтить ее своим вниманием, – Исбэль тяжело вздохнула, – Я бы рада избавить вас от страданий… но наша беда из темного колодца. Боюсь, я лишь добавлю мучений. Вы снова очнетесь, даже если перестанете дышать на седьмом вздохе.
Исбэль посмотрела на него так, будто он понимал что-то в проклятьях. Увы, он знал толк только в никудышных дарах.
– Ну, раз так, стало быть, ничего не поделать, – слабо улыбнулся старик, не желая расстраивать королеву, которой поклялся служить.
– Женщины очень чувствительны, когда носят дитя, – тяжко вздохнув, король встал, – У моей жены всегда было мягкое сердце, а сейчас в особенности. Я не верю в проклятья, не верю и в суеверия. Но некоторые объясняют так всякие случайности.