Тот тут же дал деру. Бьют палками – уворачивайся, глядят в упор – подожди, не бери, возьмешь, когда отвернутся, а если дают дорогу – беги. Этим правилам Дугласа научили улицы Псового Переулка. Сейчас он бежал со всех ног, и не важно, что происходило позади.
– Для оторнов найдется и другая работа, кроме того, чтобы все время запрещать. Со мной пленники, совершившие дурное. Сейчас ночь, но солнце взойдет, и на рассвете состоится суд.
Вердан смотрел на оторна, будто видит его в первый раз. Медленно кивнув, заторможено, будто не совсем понимая, что происходит, он спросил:
– До рассвета еще много времени, прикажете позвать подкрепление? Преступники нуждаются в охране.
Каллахан обернулся, взглянув на двух спешившихся рыцарей рядом с красивой пегой кобылкой:
– Нет, – ответил он, – В этом нет нужды.
А Дуг бежал. Сбоку хлопнул пологий палантин двери, дунув в лицо свечным воздухом. Волосы на голове Дуга взлетели вверх, став похожими на взъерошенное сено. Он прошел внутрь. Округлый хлам приглушенно шелестел стенами, воздух вился под куполом. Свечи вытягивали пламя. От резкого порыва ветра половина из них потухло. Дугу это не понравилось.
Посреди стоял постамент, окруженный свечами без пламени. Подойдя, Дуг взял одну, которая еще горела, и поджег потухшую от нее. Потом другую, и еще одну. Он шел по цепочке пустоты, заполняя ее теплотой пламени. Прилежно, и не пропустил не одной. Ему нравилось, как зажигаются огоньки, как от них исходит тепло. Ведь на улице было так холодно, и он весь промок, а от свечного огня, делавшего мрак волшебными мерцающим светом, исходило тепло и в храме было жарко. Даже ледяной ветер сверху не разогнал теплоты внутри, и лавандового запаха тоже. После того, как зажглась последняя свеча, он взглянул на свою работу и улыбнулся: перед ним светилось маленькое небо. Дуглас подошел к широкому округлому постаменту – без статуи на нем, как и всегда. В столице, Аоэстреде, был такой же, с каменной обувью на ней и отпечатками голых пяток. На этом помосте всегда валялась какая-нибудь снедь и всякая всячина, какая находилась в карманах у людей. Здесь было точно так же, только сапоги были не каменными, а совсем настоящими, и многие совсем не новые. В столице клирики гоняли их, когда он с ребятней пытался стащить что-то с постамента, или, смеясь, забраться на него. А здесь он находился один, и никто его не прогонит. Дуг подпрыгнул, забравшись на мраморную плиту. Отбросив в сторону какой-то старый сапог, он лег на спину, распластавшись на мраморе. Теплый воздух свечей окутывал замерзшее тело и стало хорошо. Он взглянул вверх – на куполе зияла большая дыра, оттуда заходил ветер. Дуг смотрел на темное полотно небес, окруженный пламенными звездами. Он ощущал себя в утробе огромного кита, где море – это небо. Мальчишка улыбнулся, а потом засмеялся.
Так он лежал и смеялся, в окружении старых сапог и всякой всячины, пока не вспомнил, зачем старик послал его сюда. Тогда он сел и оглянулся: не было здесь никаких лавок. Постамент, на котором он сидел, сделали литым, и под него заглядывать Дуг не собирался. Как и под стены шатра – снаружи-то он уже был. Кое-где свисали длинные веревки со стальными перьями на концах, кое-где встречались и деревянные шарики, и даже камни – символы, ведомые только немногим, они раскачивались туда-сюда, но совсем не задевали друг друга.
Отцепив от бедра мешочек с монетами, Дуглас открыл его и задумчиво глянул внутрь. Серебряные монеты ловили слабые отблески оранжевого пламени, превращаясь в золотые. Если бы все было так просто, можно было в одночасье стать богачами – достаточно поднести монету к пламени, чтобы сделать ее дороже. Но в кошельке лежали только эти двенадцать монет. Дуглас вынул одну. Повертел в руках, почувствовав холод металла, затем положил на такой же холодный мрамор, рядом с оторванной подошвой башмака.
На остальные монеты – ровно одиннадцать – он посмотрел так, будто нашел для них более полезное применение. Снаружи послышался какой-то говор, и он испугался. Мгновенно спрыгнул с постамента и направился к выходу. Он оглянулся напоследок, отметив, что все на своих местах и ни одна свеча не потухла. На выходе встретился исхан, пришедший зажигать свечи.
– Для вас работы нет, я уже все зажег! – весело произнес Дуг, снимая перед озадаченным клириком воображаемую шляпу.
Он вышел вальяжно, спрятав руки в карманы, будто одержал какую-то победу в этой жизни.
Дуглас долго гулял по оживленному ночному Перелеску. Без шатров и временных построек, базарных площадей, кибиток кукольников и потешников, турнирной площади и всего прочего это был совсем маленький городок, но сейчас тут было легко заблудиться. Впрочем, он знал, где находится таверна, и не важно, как далеко он забрался – старик все равно останется там. Опыт показывал, что хмель словно гиря приковывает к себе, бывая слаще побед и крепче доблести.
Дуглас купил себе пару жарких свиных сосисок и сьел, ведь он голодал с самого утра и не успел ничего бросить в желудок. По пути мальчишка встретил тех самых пиромантов с визжащей толпой вокруг них, среди которых находились и честные женщины. К утру некоторые из них окажутся не совсем честными, но Дуглас был слишком мал, чтобы задумываться об этом. Потом он прошел мимо нищих, предпочитавших не тянуть к людям руки ночью, те просто сидели и тихо переговаривались друг с другом. Дуглас позвал к себе какого-то чумазого мальчика, младше, чем он. Сказал ему пару слов, и они побежали вместе – как будто бывали давно знакомы.
Между такими детьми создавалось меньше преград, ежели бы они знали родителей, или хотя бы какой-нибудь дом. Дуглас поглазел с ним на кукольников, затем они пробежались до ночных кибиток с выпечкой и взяли себе по две, с начинкой из толченых фруктов и козьего сыра, еще теплых и с глянцевой коричневой корочкой сверху. Дуглас нашел, где можно раздобыть сосисок, и себе за одно тоже – он много мог сьесть. Взял он этому мальчишке так же и соломенную шляпу, а себе не взял – ее обещал сьер Фолкмар, и он хотел, чтобы он сдержал свое обещание.
Когда пришла пора уходить, Дуглас завел мальчишку в толпу, а вынырнули они уже с другой стороны молочной кибитки.
– Держи, – тихо сказал Дуглас, протягивая мальчишке мешочек с оставшимися монетами – ровно десятью, – Спрячь их где-нибудь на дереве, чтобы не пришлось делиться. Будешь покупать себе сосиски и леденцы.
– Я хорошо их спрячу, что даже сам не найду, – кивнул мальчик, помня, что иногда так делают белки. Прячут добытое добро везде, а потом забывают и не могут найти. Так однажды вырос орешник рядом с их ночлежкой, – Но зачем ты отдаешь мне их?
– Мой сьер сказал отдать – и я отдаю, – ответил Дуг и широко улыбнулся, растягивая веснушки на лице, – Теперь и у тебя что-то есть.
Глава 18. Призрак лунного света
Он передумал напиваться вусмерть – теперь уж только смочить ноющие кости. Слова Маркуса заставили воспрянуть духом, а воодушевление, как известно, притупляет боль. Нужно еще дождаться Дуга – какие вести он принесет, этот проворный мальчишка? Фолкмар надеялся, что хорошие. Беда не приходит одна, цепляя вереницу неприятностей, но счастье, бывало, поступало точно так же – тянуло за собой цепочку удачи. Быть может, ему удалось схватить ее за хвост. Быть может…
В таверне распахнули окна и зажгли еще пару факелов, но пьяницы все равно утопали во мраке. Прохлада делала воздух менее тягучим, пока свет пытался рыхлить тьму. Под ее защитой Фолкмар прошел до бочек, спрятавшихся от посетителей за длинной стойкой и купил себе еще пару кружек. Он не боялся, что его заметит высокородная компания, но решил вести себя осторожней – удача, в отличие от неприятностей, очень пугливая девица. Она не станет липнуть, как продажная шлюха, стоит тебе только взглянуть на нее.
– Чего опять удумала? – проворчал старый трактирщик, прокручивая вентель у бочки с крепким вином. Последняя капля соскользнула с носика, взволновав полную до краев кружку, – Просто берешь и несешь им. Эти не из тех, от кого можно воротить нос.
– Мне не нравятся, как они смотрят на меня, – тихо прошептала вдова, Бриджит. Она опустила лицо, не желая взглянуть в лицо свекру, но все же строго нахмурилась, – Мне не нравится, что они тянут ко мне руки.
– Будто никогда к тебе руки не тянули, – свекр твердо поставил перед ней большую кружку, но не пролил ни капли, – Здесь только и занимаются, что хватаются за все подряд. Но по-настоящему их интересует только крепкое. Кто успел раньше остальных – тот первым лицом в грязь. Помоги им почистить свои камзолы, уж не знаю, что они тут забыли.
Тот же вопрос посетил и Фолкмара. Задорный хохот таверны, веселящий воздух, сменился на сдержанный шепот. Вояки стали отмечать скромнее, но жажда оказалась все равно была сильнее, чем настороженность. Лорд Бордовей со спутниками занял место у потухшего камина, который тут же зажгли, разворошив для начала угли, а потом открыли окна. Огонь освещал их, играя светлыми пятнами на дорогих одеждах и не менее дорогих лицах – такие выражения лиц могли позволить себе только богачи.
У Фолкмара заныло плечо, когда Дамиан откинулся на спинку стула – дальнозоркий глаз уловил кабана на его груди, в дрожании пламени он казался живым. Старый рыцарь будто снова стоял в лесу, он вспомнил все, что происходило и поежился. Они не выглядели трезвыми. Рыжий, тот, что сидел слева от лорда Бордовея – низкорослый и коренастый, в бархатном дублете из бордового атласа и синего плаща, закрепленного на плече серебряной булавкой-бабочкой, рассказывал что-то громко и язык его заплетался. Но, быть может, Фолкмару только показалось, что он говорил громко – просто таверна стала лучше слышать. Так, все услышали, что нет ничего лучше после битвы, чем сладкая женщина в постели. Впрочем, все это знали и без поучительных речей. У этого болтался меч на поясе, хотя у других Фолкмар оружия не заметил. Он оглядел Бордовея и его спутников, когда те проходили мимо него снаружи. Тогда Фолкмар спрятался в темноте и дал волю своим глазам – темнота придавала смелости даже тем, кто предпочитал не нарываться на неприятности.
– Они тянут руки не к кружкам, а к моему подолу, – возразила Бриджит, но все-таки взяла ношу. Когда она отошла от стойки, отошел и Фолкмар.
Он занял место в темном углу, на месте для одного. Здесь никого не было, и старик обрадовался, что нашел его. Фолкмар переступил через лежащего на полу вояку. Мужик свалился прямо с того места, которое он занял, сразившись в неравном бою с бутылкой крепкой браги. Быть может, со временем он ляжет рядом – Фолкмар обещал себе подумать над этим.
Наблюдать из тихой темноты оказалось не такой уж непосильной задачей – в конце концов, этот навык он оттачивал много лет. Будто ничего и не поменялось. Рыцарь снова оглядывал таверну, пропуская мимо ушей обрывистые разговоры, только сейчас за эту работу ему не платили и медяка. Фолкмару повезло, что он столько лет провозился в кабаках. Последний владелец даже не скрывал, что взял его из жалости.
– Дорена Кусаку поставили против Кайла, а Прейт пойдет с Иветтом биться, – мельтешило на обочине его слуха, – У Иветта тяжелая рука, но и живот такой же тяжелый. Сомневаюсь, что он одолеет Прейта, если тот примется скакать вокруг него.
– Для этого сначала выбить его из седла, а это сделать не так-то легко. Прежде чем Прейт начнет порхать, у него поотрывают крылышки. Видели, какой он тощий? Я могу зажать одну ноздрю и сбить его соплей на ходу.
На последних словах мужчина с засаленными от пота русыми волосами важно поднял кружку и так же важно сделал большой глоток. Такие преувеличивали свои заслуги и так же преувеличивали чужие промахи. На веку Фолкмара это оказывалось оправданным лишь единожды. Но этот знаток дел совсем не был похож на Вейдаля Трудягу – рыцаря, имевшего на своем языке столько же хвастовства, сколько и пышных побед.
В компании за ближайшим столом сидел только один, кто не вел речей. Он молча сидел и набивал щеки горячей яичницей с кусочками репы и пучками петрушки сверху. Фолкмару он показался самым мудрым из компании, быть может, и во всей таверне.
– Зеленая звезда… не к добру… – доносилось из глубины.
– Не вижу ничего плохого, – отвечали ему, – Каждому нужны глаза, чтобы знать, куда идти. Коней это тоже касается, они тоже должны видеть, куда переставлять копыта…
Он сидел так далеко, что не видел, что делают лордики, следить за ними он совсем не хотел, даже из любопытства. А посему предпочел простое – если не видит он, значит, не видят и его. Но он подозревал, почему они оставили свои шелковые шатры и дорогих шлюх на бархатных кроватях – свиней всегда тянет в грязь, даже если вокруг них вертятся золотые яблоки. Даже если они называют себя вепрями и надевают дорогие шелка. Хотя, и вепрь бы не отказался от прохладной лужи, что потопит его жирных блох.
– Рудники закрыты, но вчера Мотыга спускался в шахты и сказал, что они сверкают, как днем.
– Потому что в пещерах застыли драконьи слезы.
– Не бывает ни драконов, ни их слез… – Фолкмар допивал свою кружку и ему становилось отчего-то волнительно, он начинал слушать, – и пещеры от них не светятся. Это грибы светятся. И эти шахты не просто так закрыли. От этих грибов потом голова кругом и жрать хочется.
– Я пробовал их однажды – правду говоришь. Больно уж хочется сырого мяса после этих грибочков. Там и не разбираешь, чьего. И, главное, чувствуешь себя, как…
– Как? – обернулись к рассказчику любопытные взгляды.
– Будто можешь перейти море, не замочив конец.
– Мне мяса не хотелось, – перенял инициативу приземистый, но дородный мужчина с проплешиной, взгляды в мгновение переметнулись к нему, – Мне молока хотелось. Мог взять коровьего, но потянуло меня к бабе с ребенком. В тот день ребенок так и не поел.
– Но добыл, значит, все-таки мясца, – глубокомысленно заключил кто-то и стол взорвался хохотом семи глоток.
За праздными разговорами Фолкмар не заметил возни на обочине слуха. Только когда на пол грузно свалился трактирщик, он понял, что что-то неладно. Послышался истошный женский крик. Потом показался лордик в синем плаще и с заколкой-бабочкой на плече, он поднял короткий тонкий клинок, протыкая воздух.
– Кто хочет сразиться? – спросил он голосом, который и не надеялся получить ответ, – Что? Ты хочешь? Чего молчишь, или язык проглотил?
Торленд, до этого браво вскочивший на лавку, схватился за рукоять меча на бедре, глаза его блестели решимостью. Но после града вопросов блеск погас, он отнял ладонь от холода оружия и вернулся на место. Уже второй раз за этот вечер. Фолкмар встал, с удивлением приметив, что все оставались сидеть.
Дамиан Бордовей держал за талию Бриджит, та сначала кричала, потом голос стал глуше. Теперь она просто пищала. Он потащил ее к выходу, упирающуюся и просящую помощи, его спутники направились за ним. Бабочка на синем плаще взмахнула крыльями, когда лордик возвращал клинок в ножны. Фолкмар понял, что все они пришли для того, чтобы пристроить свои клинки во вдовьи ножны. Неизвестно, как они заприметили ее, но девчонка действительно была красива. Запретный плод бывает сладок, они захотели того, что скрывалось под черным пологом траура. Трактирщик так и остался лежать на полу, он ударился о край табурета и лишился чувств.
Фолкмар медленным шагом вышел в гробовую тишину таверны. Говор утих, стало слышно, как трещат факелы на стенах и огонь в камине. Все сидели на своих местах, сначала они провожали лордов взглядами, а теперь смотрели на старика. Фолкмар оглянулся – двое мальчишек, что разносили пенное, застали в ужасе. Один под столом, забившись туда сразу, как упал хозяин таверны, другой – в углу, прямо под факелом. Дрожание пламени оставляло на его лице неровные пятна света, делая его похожим на испуганного призрака.
– Что же это? – непонимающе окинул взглядом окружающих Фолкмар, – Никто из вас не встал, даже не попытался остановить их. Как же так?
– Что тебе до этого, старик? – спросил у него крупный мужик с гнилыми зубами. Вероятно, у него была такая же гнилая душа – подумал Фолкмар.
Он стоял один посреди таверны, полной людей, но был совсем одинок. Уголь пару раз лопнул в камине, вместе с ним лопнуло терпение Фолкмара.
– Неужели среди вас нет ни одного настоящего рыцаря? – спросил он отчаянно, хватаясь взглядом хоть за кого-нибудь, кто оторвет свой зад от деревянной лавки.
Не дождавшись этого, Фолкмар решительно направился к двери.
Напоследок один все же удосужился оторвать свой зад, но это оказался Торвальд – любитель скакать по лавкам без видимой на то причины:
– Оставь это, старик, – он быстро оказался рядом с Фолкмаром, взяв его за запястье. Хмель чувствовался в его дыхании, но не в его словах, они веяли ледяным холодом правды: – Это лорд Бордовей со своими дружками. Он в родстве с самими Антрантесами и Вемдами. Богаче и влиятельней только корона. Не чуди, думай, что ты хочешь сейчас сделать. Послушай меня – оставь это, и, может, все-таки умрешь в теплой постели, если хватит твоих старческих мозгов. А если нет, ляжешь где-нибудь на плацу без головы, с пустыми карманами. Мне помнится, ты хотел умереть как мужчина, а не разбойник.
Но у Фолкмара не было времени на пустые разговоры. Однажды он уже обронил свою честь на опушке леса, но случай поднял ее и вернул ему. На этот раз он не собирался повторять той же ошибки – тот случай уже не будет проходить мимо, на пути не встретятся ни огненноглазый оторн, ни бравый сир Ланноэль, а второй чести у него не было. Когда Фолкмар покидал таверну под напряженные взгляды в спину, уже знал, что потерял все.
Они потащили ее в конюшню – к большим стогам сена, утрамбованным вечно сонным конюхом. Когда Фолкмар шел, словно во сне, он слышал звуки борьбы, но криков уже не слышал. Ветер прошелся по темным крышам. Лошади проснулись от вялого переполоха, кто-то из них заржал. Фолкмару не пришлось искать свой меч – он был здесь, закрепленный на боку Чемпиона. Он по привычке не таскал его с собой, хоть тот был совсем легкий: сточенный и ржавый – легкий вдвойне.
– Ставлю мешок золотых с Дорвудовой мордой, что она не такая скромница, как о ней думают, – Фолкмар узнал голос Дамиана Бордовея, пожелавшего быть первым.
– Хочешь быть первым, Дамиан? – а этот был синеплащий, – Уступи хоть раз.
– Да, это будет справедливо, – голос третьего Фолкмар слышал впервые. Чемпион тревожно дернулся, попытавшись преградить путь хозяину, но тот робко положил ладонь на его шею, и тот все понял. Конь отступил, пропуская Фолкмара к своей судьбе, – Пусть идет Корин, или я. А я, так уж и быть, признаю, что у тебя самый большой.
– Я рад, что ты наконец-то это признал. Все говорят, что самый большой у короля, но я бы с ним померился концами, – в голосе Дамиана улавливалось польщенное самолюбие, – Тогда выбирайте сами. Жаль, здесь темно, чтобы рассудить по-настоящему. Но посмотрим, как сильно она будет визжать.
Фолкмар показался в лунном свете, когда ей задирали юбку, Бриджит повалили животом на сено, когда она совсем обмякла.
– Лучше выберите, кто из вас первым сразится со мной, – лорды были так увлечены своим занятием, что не услышали шаркающих шагов среди взволнованного ржания лошадей.
Он стоял, словно призрак, в полутьме – его бледное лицо, белые волосы и борода искрились жидким лунным серебром. В руках он сжимал меч, Фолкмар не испытывал страх, когда на него обратили взоры.
– Ты кто? – раздраженно спросил лорд Бордовей, с ходу не признав в нем знакомого.
– Я рыцарь.
– Ха! Я помню тебя, – лорд Дамиан Бордовей подтянул штаны, затолкав обратно то, что из них выпадало, – Старик у обочины. Что ты здесь забыл? Ищешь свой доспех? Так его впору выкинуть – все равно в нем огромная дыра. Мы заняты – разве не видишь? Иди лучше туда, откуда пришел. Видимо, ты один из здешних пьяниц, которые днем и ночью ошиваются рядом с кружкой. На вот, держи. Пара Дорвудов тебе не помешает – выпьешь за мое здоровье. Как меня звать ты уже знаешь.
В сумраке звякнуло золото, шлепнувшись в грязь прямо у ног старика. Тот опустил голову, посмотрев на монеты. Он глядел на них, наполовину утопающих в жидкой грязи и навозе, но не видел. Когда он отрывал подошву сапога, словно примороженную к земле, грязь чмокнула. Сделав шаг вперед, он наступил прямо на золото.
– Видимо, приятель настроен серьезно, – язык синеплащего так и не расплелся, говоря это, он качнулся влево.
Фолкмар ожидал, что над ним посмеются, но ничего такого не произошло. В последующем Дамиан оказался не так красноречив, он подскочил к приятелю, схватился за рукоять меча, висевшего у него на поясе, и сделал рывок. Послышалось шуршание меча, вынимаемого из ножен. Почти сразу послышался лязг. Дориан напал первым, занеся над головой клинок. Вдова закричала, начав отчаянно биться в руках Корина. Она трепыхалась и била ногами, отчаянно и сильно, нога угодила Корину в живот, хмель подступил к его горлу. Он сделал шаг назад, нога его встретилась с большой кучей лошадиного навоза, оставленного без внимания вечно сонным конюхом. Корин полетел вниз. Когда он приземлился на бок, нутро его покинуло желудок, испачкав белые щеки и белоснежную рубашку с кружевным воротником.
Первый удар Фолкмар встретил стойко – он даже увернулся от второго, хотя уже много весен был не так скор. Дамиан все же был достаточно пьян и не так умел, чтобы делать промахи, которые не сделал бы никто другой, называвший себя воином. Когда Фолкмар принялся принять третий удар, Бриджит пробежала мимо него, задрав подол испачкавшегося в грязи платья. Третий удар отозвался резкой болью в костях. Фолкмар не мог наступать. После первого же удара он понял, что не в силах больше поднять меч как следует, зато пока что мог стоять, а это уже была большая удача. Но удача быстро покинула его, как и всегда. Как только судьба давала ему что-то одной рукой, другой тут же забирала. В этот раз она забрала свое не рукой, а сапогом – Дамиан двинулся вперед и вскинул ногу, толкнув старика прямо в живот. Фолкмар завалился назад. Резкая боль пронзила тело, когда спина его встретились с землей. Меч выскользнул из пальцев, глухо ударившись о деревянную дверь ближайшего загона. Лошадь внутри заржала, попытавшись встать на дыбы, но загон оказался слишком узок, и она ударила передними копытами в дерево.
– А все-таки я оказался прав. У воина очень плохи дела, – в голосе Дамиана чувствовалось столько злости, что, казалось, зеленая звезда на небе победно сверкнула, – Запомни мое лицо, старик. Я бы сказал, не переходи мне дорогу в следующий раз, но следующего раза не будет. Посмотри на меня и запомни мое лицо. Не следует лезть на того, кто тебе не по зубам. Это была последняя ошибка в твоей жизни.
Фолкмар видел, как он навис сверху, зажав рукоять меча в обеих ладонях, как занёс клинок над головой. В лунном свете его длинные светлые волосы свисали мелкими паклями, облепив красивый овал бледного лица. Кабан на его груди смялся, яблоки спрятались в складках бархатной рубахи. Где-то внутри пронзила резкая боль. Она пришла внезапно, он не был готов. Он никогда не бывал к ней готов… Утопая во тьме, Фолкмар уже чувствовал под ногами деревянную палубу корабля, плывущего по серому морю под флагами кровавого горизонта.
– Она убежала, – отозвался Корин позади, отиравший рот от содержимого своего нутра.
– Ну и черт с ней, – брезгливо произнес Дамиан, отряхивая кровь с клинка, – Эта мразь отбила мне всю охоту. Что ж, после этого кабана он уже точно не встанет.
Они возвышались втроем над бездыханным телом старика, с кровавым пятном на груди. Он весь перепачкался в грязи, но волосы и борода его все еще собирали лунный свет. Лицо Фолкмара казалось по-живому тревожным.
– Отвратная ночь, – произнес синеплащий, принимая обратно свой клинок, он вложил в его в ножны, и тот не издал ни звука. Кровь смочила сталь, он напился крови и потому замолчал, – Мой слуга договорился с Вертиго банником, изумрудный источник на сегодня наш. К нему прилагаются первоклассные шлюхи. Я бы отправился прямо сейчас. И тебе, Корин, советую. От тебя ужасно несет.
Корин был не прочь окунуться в теплую водичку, нежно пускающую пузыри прямо в причинное место.
– А с ним-то что делать? – кивнул он на Фолкмара.
– Что заслуживает, – ответил Дамиан, и голос его был колким, словно влажный зимний бриз, – Место его в канаве.