Я шел мимо света и тени, мимо запутавшихся в себе вспышек неона, синевы и слепящей белизны под ногами, мимо гогочущей толпы, делающей ставки. Толстяк в темном закоулке пытался отыскать свей член перед гибкой стриптизершей, кто-то забрался на барную стойку, подставив глотку бармену, в загоне стояла на четвереньках голая блондинка, потряхивая бриллиантовой цепью на бедрах. Алкоголь в ее крови лаял на искусственный интеллект, вызывая вялый интерес у механизма, выкрученного на минимальную ярость. Когда я свернул налево, пес кинулся вперед, и блондинка отпрянула назад, напоровшись на заграждения. Не успел почувствовать запах паленой плоти, услышал только плач запоздалого осознания и крики о повышении ставок.
– Эй, ты куда? – перед глазами вырос Вердан, сейчас начнет задавать вопросы.
– Я у сортира, есть варианты?
– Есть, он дал тебе дозу.
– Говорю же, вариантов нет.
– Ну как тебе? Ты принял его подарок?
– Угу. Оказалось, он совсем не умеет плавать.
Лицо Вердана вытянулось от удивления.
– Плавать?
– Да, и виски не в его вкусе.
– Ты что, шутишь?
– Как думаешь, меня можно привлечь за убийство, или полиции лучше не знать, чем занимаются их контрабандисты?
– С ума сошел?! – воскликнул Вердан по-лягушачьи вылупив большие глаза. Удивительно талантливый парень. – Ты убил Анпейту?! Крайне хреновое дерьмо, Коршун, крайне хреновое!
– Давай по десятибалльной шкале, чтобы я сориентировался.
– Сто! – выпалил Вердан, – Чесвик не из тех, с кем стоит ссориться. Нельзя переходить дорогу тому, кто имеет большие возможности и принимает все близко к сердцу.
– То, что он маньяк, я уже понял.
– Нет, не понял, – Вердан остановил меня и взглянул в лицо, проигнорировав кровь на губах, – Эти штуки не забава, они для него как дети.
– Из него вышел дерьмовый отец, – я оттолкнул Вердана, потому что чувствовал – осталось совсем мало времени. Еще немного, осяду прямо на этом месте. – Уйди с дороги.
Ввалился в уборную, бесцельно шаря по кабинкам. Из третьей слева вышла очередная полуголая дамочка, оглянув меня так, будто я хотел ее трахнуть, а она была не против. Проволочился мимо, вдохнув ее плотный мускусный запах, или это так пахнет сортир? Упал на освобожденное место, но не вверх, а вниз – прямо под унитаз. Выше не получилось, просто не повезло. «Депрессия – это когда под унитазом, а не на нем». Рассмеялся бы, но не до этого. Под шум отбитых легких нашарил в кармане дозу.
«Ты сказал, я начну любить, мне хватит и того, что я что-то начну».
Вещь, вещь… ты – вещь. Смешно. С трудом поднял уголок рта. Сейчас на нем висели пудовые гири, он стремился опасть, занять свое прежнее положение, стерев с лица робкие попытки улыбнуться. Она была маленькая, квадратная, и умещалась по центру ладони. Маленькая доза, в которой жила еще одна вселенная. Очень яркая, но очень короткая.
«Слабым быть нормально». «Говори об этом». «Это помогает». Интересно, люди знают какие-нибудь другие фразы? Что с того, что я прилюдно признаю свою слабость? Признание подразумевает поиск поддержки, а на людей мне было просто плевать. Сначала я искал, а потом перестал. Никогда не поможет тот, с кем ты живешь в разных шкурах. Они не понимали меня, а я не понимал их. Я не любил людей – вот единственное, что я признавал прилюдно. Не понимаю и не люблю. Забавно, они и этого не слышали, мотая головой под мою музыку.
Честность они принимали за забавное чудачество. Нет, что ты, как же так может быть? Артем Коршунов, наш Коршун не может не любить нас, раз поет такие песни. «Они в моем сердце навсегда». «Он говорит, что ненавидит, но на самом деле любит нас. Удивительное выражение своих чувств!», «Какой противоречивый, Коршун – весь соткан из сердца, и полыхает с головы до ног…» «Творческий человек». Что ж, они видели и слышали, что хотели, а я просто слаб. От себя я этого никогда не скрывал. Да, я слаб, слаб. Сейчас – особенно, и слабее уже не буду.
Что же будет дальше? Скорее всего, случится то, что и обещал Чесвик. Будут облака. Будут райские птицы, будут песни и даже попугаи. Не знал, можно ли назвать попугаев райскими птицами, но пестрые перья всегда можно спутать с красивыми. Все это продлится недолго. Правда, Артем? Ты ведь умер. Это случилось в тот день, когда ты родился. Я не помню его, зато четко запомнил то, что происходило потом. Все это время складывалось ощущение, что я как-то неправильно умер. Не серьезно. Не по-настоящему. Жил мертвец и не понимал, что он делает среди живых людей. С каждой новой дозой я надеялся, что однажды это случится взаправду, по-взрослому, ведь я уже не тот маленький мальчик, которому отец не задавал никаких вопросов. Но каждый раз смерть зажимала себе уши и рот, будто не хотела слышать и говорить со мной, а глаз у нее как будто и совсем не было, и она не видела меня.
Мое тело покрывали язвы, я выплевывал собственные кишки, просыпался с кровью на простынях. «Пора немного освежиться», – говорил мне менеджер и запихивал на полгода в больницу, где мне латали кишки и заживали мои язвы. Наркота – дрянь, и когда-нибудь она убьет меня. Может, сейчас?
Дверь кабинки ходила ходуном, дамочка потеряла ко мне интерес, поняв, что сегодня я не ее любовник. Удаляясь, она не выключила воду: из позолоченного крана пробивался легкий шелест прибоя. С трудом я поднял свое обездвиженное депрессией тело, сел на холодный мрамор, вытянул ноги. Теперь они торчали под дверью, которая к тому времени успокоилась, скрыв меня от посторонних глаз.
– Посмотрим, получится ли у меня подружиться со смертью, – прошептал я, активируя шприц на запястье. Он сделал все сам, а я откинул голову, ощущая, как по венам льется поэзия.
Глава 3
Я был израненным ангелом с большими черными крыльями. Они тянулись за моей спиной, тлея оранжевыми полосами лавы. Когда я расправил их, удивился, что умею делать это. Может, и взлететь я смогу пока они не сгорели? Совсем скоро пламя доберется до кожи и спалит тело, тогда я не смогу узнать, как это – летать… Как только вправо и влево устремились перья, тление тут же вспыхнуло, вонзаясь в мозг острым запахом сгоревшего пуха. Лететь, пока не сгорел! Бить по воздуху крыльями, пока есть шанс достигнуть неба…, и я взмыл вверх, стараясь не смотреть под ноги. Тьма расступилась надо мной и перед глазами открылась каменистая долина. «За этими камнями прячутся демоны, – догадался я. – Они ждут, когда я упаду и тогда погонятся за мной».
Стояли не день и не ночь, и сумерек тоже не было. Будто времена суток потерялись между прошлым и будущим, утонув в безвременье. Я удалялся от земли, боясь вернуться на коричневые камни, отбрасывающие черные и красные тени. Небо отливало фиолетовым, хотя на нем блестело тусклое бледное солнце, испускающее вялые белые лучи. Похожее на «белого карлика», оно было подвешенного за ниточку, словно лампа. Взмах, и еще один – меня обдало жаром собственных крыльев, в лицо кинулись искры, и я стал задыхаться от невыносимой гари сгоревших перьев. Нет, лететь вверх и не останавливаться! Если я упаду, они раздерут меня в клочья. Выше, еще выше, как Икар, сгоревший под испепеляющим жаром солнца. Но когда я достиг солнца, понял, что оно не настоящее, а просто стеклянный шар, не дающий тепла. Но это не имело значения, ведь мои крылья начали гореть задолго до того, как я поднялся с земли.
Удар.
Все обман: и это солнце и фиолетовое небо, которого не существует. Вместо него над головой высился сплошной камень с глубокими трещинами, уходящими в бесконечность. Небо – потолок пещеры, в которой я был заключен, словно в ловушку или тюрьму. Удар был такой силы, что я разбил голову в кровь и потерял равновесие. Воздух свистнул между перьями, прошелся между ними тихим шелестом и потянул камнем вниз.
Через мгновение я стану одним из них… камнем… таким же безмолвным и холодным. Еще один удар. Как же больно… Кожа уже начала холодеть, но тело еще согревали горящие крылья, обжигая бледные покровы на спине. Обжечься не страшно, гораздо страшней остыть навсегда.
Вот, я на земле и со страхом оглядываюсь, потому что знаю – они здесь. Еще не видно, но я уже чувствую их ломаные тела. Наверняка, первый выйдет из-за того большого валуна, за которым тянется черная тень, отбрасываемая в сторону солнца. Обратная тень, черные крылья вместо белых и… райские попугаи, которые сейчас погонятся за мной.
«Опасность, опасность, опасность», – билось набатом в висках, и я снова не ошибся. Первая опасность появилась из-за большого валуна. Она имела высокое мощное туловище, длинные мускулистые руки, упирающиеся кулаками в землю и грузные птичьи головы с пудовыми клювами. Потянув вверх тупой попугаичий клюв, демон принюхался к застоявшемуся ядовитому воздуху, будто не чуял меня. Я знал, что и это тоже обман. Вот же я – перед ним, он не мог меня не видеть. Камни зашевелились. Малые и большие, средний и крошечные, словно песчинки. За каждым из них копошилась опасность, готовая выйти на свет бледного солнца. Когда великан с длинными обезьяньими руками и птичьей головой резко повернул голову, я увидел, что у него нет глаз. Но он чуял меня, чуял, клянусь. Как и все эти тысячи и миллионы в замкнутой пещере без неба…
«Ты научишься любить», – прозвучали в голове слова Чесвика в тот самый момент, когда меня объял ужас.
Я встал и побежал, помогая себе почти догоревшими крыльями. Чем быстрее я бежал, тем быстрее они догоняли. Ноги налились свинцом, и я будто стоял на месте, хоть и передвигал их с огромной скоростью. Отовсюду устремился яд. Он повис в воздухе, пропитывая его, словно вода вату. Где яд, там и бездна – они всегда ходят вместе. Конечно, они находятся там, за обрывом, к которому я приближаюсь. Два трудных, словно увязнувших в меду шага… В обрыв упали пустота, яд и бездна. Желтая пустота, жёлтый яд и желтая бездна, плескающиеся большими волнами виски в бездонном круглом стакане. Таком огромном, что его стеклянные края граничили с горизонтом.
«Я не могу взлететь, но и не могу прыгнуть вниз, иначе мои крылья вспыхнут еще сильнее и окончательно сгорят. Без крыльев я остыну». Едкие пары алкоголя опутывали перья, приближая к лопаткам тление. Нужно было спешить. Они догоняют, догоняют, и скоро переломят своими массивными клювами мою шею… надо сделать это самому. Пусть тело остается теплым, ему не нужна голова… Я уперся ладонями в мокрые от пота щеки и заскользил кожей по коже. Сначала удавалось плохо, но уже совсем скоро позвонки на моей шее стали отходить друг от друга, и я оторвал голову от тела. Она устремилась вниз – в желтый виски, словно мокрый кубик льда. Может она и есть – маленький кусочек прозрачного льда? Ведь голова отделилась от тела и остыла до обжигающего холода.
Все вокруг завертелось: каменные своды пещеры, ядовитый фиолетовый воздух, бледное солнце-карлик и гогочущие демоны, терзающие тягучее мясо моего теплого тела… К глазам приближалась прозрачно-янтарная влага, я зажмурился, когда нырнул в нее. Бульк – послышалось вдруг и мои уши залил алкоголь. Голова повернулась к бледному солнцу, пытаясь разглядеть, что творится наверху. Взгляд начал выжигать терпкий виски.
– Спасибо… – услышал я сквозь толщу обжигающей жидкости.
Где-то там, на поверхности, замельтешила гигантская голова Чесвика. По сравнению с ней я действительно был маленьким кубиком льда. «Это он бросил меня сюда», – с ужасом подумал я.
Черты его лица плясали и расползались влажными кляксами, пузырьки воздуха рассекали его щеки и брови, забирались в ноздри. Он кричал мне, что я должен поблагодарить его.
Вспышка.
– Спасибо! – широко раскрыв рот, кричал мне Чесвик прямо в лицо, – Ты должен сказать мне спасибо!
Ослепительный белый свет… сильнее… ярче… он ширился, заполняя все вокруг, поглощал ядовитый янтарный, переваривал его в себе и топил, пока не уничтожил все без остатка. Испугавшись навалившейся реальности, огромные крылья за спиной дрогнули. Когда лицо Чесвика поплыло, они метнулись к коже, спрятавшись под ключицами острой резью. Вместо гекконьей физиономии предстала широкая, плотная и твердая морда с прочными зубами. Вокруг разлеталась слюна, оседая на коже каплями дождя, морда широко раскрывала рот, крича что-то крепким оскалом. Это был не Чесвик, кто-то совсем другой. Слово, два, три… Чувствовалось дрожание воздуха в такт неистовому ору, но меня удивило, почему его во рту такой оранжевый язык… Свет огибал тяжелую бритую голову, кидался в глаза, ослеплял, разрезая глазные яблоки до самой сетчатки.
– Слышал, тупое ты дерьмо?! – донеслось до обочины моего слуха.
…черт… а я ведь не слушал… в нос ударил острый запах дезинфекции.
– Пора приходить в себя, кусок вонючего отброса! – резкий рывок поднял меня в воздух, я воспарил, не в силах раскрыть крылья, чтобы удержать равновесие.
Сжал-разжал пальцы, они вроде как были еще со мной и даже почти слушались, но не могли заменить перья. Бесполезные отростки. Они даже не могли найти под собой опору. Но я продолжал шарить ими по пустоте, ведь когда меня отпустят, я упаду, будет больно. Почему-то был уверен, что это обязательно случится. Предчувствие – единственное, что меня никогда не подводило.
Но я легкий, почти не имею веса, не должен сильно упасть. Но что с того, что я легкий? Напротив, сейчас мое тело, казалось, весит целую тонну. Как оно еще не оторвало руки тому, кто держит меня? Когда я успел так отяжелеть? Нет… неправда. Опять обман. Тяжесть, она ведь в голове. На самом деле внутри меня остались только кости и ничто. А ничто – ничто и не весит.
Резкий рывок повел меня в сторону, я успел вскинуть перед собой руки прежде, чем перед глазами завертелся влажный глянцевый пол. Предчувствие меня не обмануло – я упал. Выставив вперед руки, я воспользовался бесполезными отростками – пальцами, и не сильно ударился головой. Только в локтях почувствовалась резкая боль. А если бы у меня были крылья…
Не в силах пошевелится, я лежал на полу и со свистом вдыхал воздух. Он входил в легкие вместе со влагой и дезинфекцией и драл горло так, что становилось больно. В глаза шагнули крепкие армейские ботинки с толстой подошвой, не стал поднимать голову, чтобы посмотреть, что из них растет. Уверен был, что ничего хорошего.
Между правым и левым ботинками упала карта вейл-связи. Гадал, шагнет ли какой-нибудь из ботинков вперед, чтобы поздороваться с моим носом. Искренне надеялся, чтобы их владелец был левшой, потому что знал, как увернуться от левого, а вот с правым мне было не справиться. Получить ботинком в нос – не самая большая проблема сейчас.
– Очнулся, обдолбанный ты ублюдок?! – теперь я начал различать грубый тембр в сплошном нечленораздельном рыке. – У тебя десять минут.
Ботинки исчезли. Вот откуда, оказывается этот резкий запах… глянцевый пол пропитался антисептиком. К горлу подступила тошнота.
Карта вейл-связи активировалась, перед глазами возникло взволнованное лицо Вердана Войлока, который, увидев мою рожу, сразу же нервно выдохнул. Неужто так плохо выгляжу?
– Какого хрена? – спросил я прежде, чем он успел поздороваться.
– Жив! – Вердан схватился за голову. Обрадовался? – Когда ты пропал, я думал все, залег где-нибудь в канаве, в сортире-то тебя не оказалось. Черт возьми, Коршун, твои фокусы обходятся нам слишком дорого. Но я вытащу тебя оттуда, обещаю.
– Откуда? – закономерно поинтересовался я.
– Когда ты очнулся?
– Скажем так, недостаточно давно, чтобы поддержать нашу светскую беседу.
– Это все Чесвик, – по лицу Вердана прошлась рябь. – Говорил же тебе, что не стоит с ним ссориться. Он провернул это, когда мы были в отключке.
– Мы?
– Когда ты ушел в уборную, я поднялся наверх, чтобы поговорить с ним. Надеялся, что внушительная сумма поможет уладить этот маленький конфликт. Всегда улаживала… Как оказалось, Чесвик не считал конфликт маленьким. Мы выпили, а потом меня вырубило. Когда очнулся, ты уже улетел.
– Уточни направление.
– На Венеру, Артем. Тебя включили в списки добровольцев в составе z-отряда. Отправка происходила на следующий день, четверо суток в пути… так… по графику вы должны уже подлетать к планете. Это пока все, что я знаю.
– Так я же под кайфом был, как? – спросил я и тут же крякнул от досады. – Кстати кайф оказался так себе. Ничего из того, что он мне обещал…
– На документах твоя подпись, личный код гражданина и заверенное юристом днк-подтверждение, – Вердана совсем не интересовало мое хреновое времяпровождение. – Чесвик нашел поручителя о временно недееспособном состоянии. Там все так крепко, что не подкопаешься.
– Я гражданин Земли, а не Марса.
– Да всего человечества! – вспылил Вердан, разразившись гневной матерной тирадой. Значит, правду говорит. – У военного ведомства Марса разрешение на мобилизацию любых граждан, вне зависимости от их происхождения. На своей планете они творят, что хотят. Критерий один – чтобы не было не единой железяки в теле. Находится не так много идиотов, согласных идти по собственной воле. Говорят, «Венет» почти не ошибается… Вот и гребут всех подряд. На Земле еще можно было бы что-то сделать… но здесь Марс, Арт, им насрать на наши права и статусы. Эти комуняки плевали на нас, на Землю и на ее «морально разлагающий капитализм». Они не любят, когда им указывают, как строить их светлое будущее.
Отлично.
Когда я впервые прибыл на Марс, подумал сначала, что мне это кажется. Задумчивые серые лица, смотрящие на тебя, будто ты в чем-то виноват. Еще ни на чьих лицах я не видел столько осуждения, как на лицах Марсиан, когда они увидели мое леопардовое пальто. «Ты не нашего племени, ты другой», – говорили их круглые глаза и поджатые рты. Марсиане нашли способ отомстить мне за то, что я не такой, как они.
– А если пошлю их куда подальше?
– Военный трибунал. Тогда тебе уже никто не поможет, – опустив голову и прикрыв глаза ладонью, Вердан обреченно покачал головой. – И ведь дело даже не в тюрьме, Арт. Оттуда всегда можно достать, но твоя репутация будет полностью уничтожена. Тяжеловесный Коршун, властитель пудовых рифов и свинцовых слов отказывается от помощи человечеству. После такого скандала ни одна студия не подпишет с тобой контракт. Общество любит героев, а не дезертиров.
– Моя репутация и до этого не особо блистала, – скептично ответил я, понимая, что теряю единственное свое лекарство.
До сих пор мне удавалось ненавидеть людей, пользоваться их ушами и не давать ничего взамен, но всему рано или поздно приходит конец.
«Ты не сможешь творить поэзию» – единственное, что я услышал между строк. Ненавижу моменты, когда так ярко чувствуешь зависимость от собственных фанатов. Можно писать в стол, но это все равно что пускать по венам воду вместо наркоты. Музыке, поэзии и голосу требовался выход. Если и сливать дерьмо со своей души, то только в другие души. Иначе облегчения не жди.
– Одно дело накачать какого-нибудь мажора, засунуть ему омара в задницу и выложить это в сеть, другое – покинуть поле боя. Люди такого не прощают, – нахмурился Вердан, – Я постараюсь сделать все чисто. Вернешься с медалью. Надеюсь, живой.
– Как быстро ты сможешь меня вытащить?
– Пока что не скажу. Все зависит от того, куда вас перебросят. Перед высадкой вы должны пройти обучение. Но это лишь мое предположение, военное ведомство не выдает никакой информации. Потребуется некоторое время, чтобы все выяснить. Я не могу развернуть корабль, Арт. Придется подождать…
По полупрозрачной голограмме пошла мелкая рябь. Вердан начал проглатывать слова, звуки захлебывались и тонули, растягиваясь в протяжный свист.
– Плохо тебя слышу! – крикнул я ему, запах дезинфекции драл ноздри, впиваясь острой иглой в мозг.
– …меня предупреждали… «Венет» глушит сигнал…
– Мы больше не сможем связаться?
– …не знаю… – Вердан говорил еще что-то, но я не разобрал, – …только вышел на медиков, чтобы откачали по высшему разряду… не дешево…
– Знаешь, еще не поднимал головы, чтобы убедиться.
В этот момент корабль тряхнуло, где-то вдалеке завыл аварийный сигнал.
– …что там у вас? Подожди, Арт… волнуйся…
Наверное, Вердан имел ввиду «не волнуйся», но помехи предпочли озвучить правду. В этот момент голограмма окончательно пошла рябью, превращаясь в поток белесых полос. Звук вытянулся в звенящую струну и оборвался, ставя жирную точку в нашем разговоре. Вслед пропало и изображение, оставив меня лежать в белесой тишине. Еще несколько мгновений я бесцельно рассматривал карту вейл-связи, будто мой взгляд мог одолеть «Венет», взламывающий системы корабля. Откинулся на спину. Под лопатками отчаянно заныло. Какой же холодный пол… на мне не было ничего, кроме тонких хлопковых штанов.
«Если пошли помехи, значит, совсем уже близко, – подумал я, – Корабль подлетел к ближнему радиусу действия нейросети. Мы у самой планеты».
С трудом согнул тело пополам, чтобы оторванные крылья на спине не начали кровоточить. На изгибах локтей виднелись свежие проколы. Отчаянно хотелось в туалет, значит, меня действительно откачивали. Рядом стояла стойка с капельницей, прямо перед простенькой кроватью, с которой меня так любезно уронили.
Судя по тому, что чувствовал я себя не максимально паршиво, врачи хорошенько поколдовали над моей дофаминовой системой. Удивлен. Не знал, что на Марсе есть такие технологии. С медициной, как я знал, там обстояло печально.
В палате располагалось с десяток кроватей, тянущихся вдоль стальной стены. Серый металл нависал под небольшим уклоном, зажимая в тиски, словно стенки удушливого гроба.
Еще пара кроватей стояла прямо у выхода с автоматическим кодовым замком. На каждой лежало по бледному телу, кто-то спал, кто-то делал вид, что в сознании, остальные наблюдали за мной с вялым любопытством. Уловил на себе пристальный взгляд, почувствовав его кожей затылка. Задумчиво растянув губы на сухом лице, мужчина сидел, прикованный наручниками к кровати. По всему его телу танцевали черные татуировки. За весь наш диалог взглядами он не произнес ни слова. Только улыбался, а драконы на его теле скалились. По сморщенному впалому животу тянулись темные чешуйчатые тела, обвивали руки, сдавливали длинное горло, ползли по щекам, пока не достигали бритых висков, останавливаясь у самого входа в разум.
«Нет, они продолжили свой путь, раз уж он находится здесь, они залезли ему прямо в мозг», – подумал я.
Рука моя поднялась, преодолевая боль в спине. Ладонь прошлась по голове, ощущая болезненной влажной кожей острые обрубки волос. Меня обрили наголо, чтобы я достойно встретил «Венет», которому на это абсолютно все равно. Впервые за пятнадцать лет я не почувствовал волос на плечах, их отрезали вместо с моим путем к отступлению в прежнюю жизнь.
– Ребят, есть у кого закурить? – спросил я у молчаливых собеседников.
Корабль перестало трясти, где-то вдали оборвался аварийный сигнал.