– Будет исполнено, генерал, – с улыбкой сказал Нао, награждая меня тем званием, о котором я когда-то ему поведал, рассказывая о войнах в моем мире, и от этого нового названия мурашки побежали по спине. – Ланет, – крикнул он, и в шатер вошел молодой и на удивление гибкий паренек. – Пригласи сюда гонцов, и вели раздать вино и хлеб. Да еще, – остановил он его, – накрой здесь стол на троих.
Ланет пулей помчался отдавать приказание, а я в который раз поразился властной уверенности и авторитету своего друга.
– Знаешь, Нао, – задумчиво сказал я. – Иногда мне кажется, что Шанкор зря не передала всю власть тебе.
– Она выбрала тебя, – спокойно ответил он, – значит ты лучший. К тому же я слишком люблю свободу.
– Она была ослеплена чувствами, – возразил я. – Она бредила, хотя… даже сейчас, вспоминая ее, я не могу понять, откуда она могла узнать одну деталь из моей прошлой жизни.
– Может быть, ты сам поведал ей, – сказал Нао, разливая вино по кубкам.
– Нет, никогда и никому я об этом не говорил, даже тебе не решался признаться.
– Значит, ей открылась правда, – пожал он могучими плечами.
В шатер начали входить гонцы, и весь вечер мы с Нао были заняты дачей приказов и подписыванием бумаг с указаниями, которые старательно строчил сидевший в углу Ланет. Когда с этим было покончено, я впервые почувствовал странное предчувствие великого, примешавшееся к моему счастью и составлявшего с ним невероятно вдохновляющую смесь.
Уже поздней ночью я, Нао и Ролес сели вокруг нехитро накрытого стола и подняли кубки.
– За нашу победу, – тихо сказал я, встретившись глазами с Нао.
– За нее, – поддержал артак, но я так и не понял, за что он пил, был какой-то непонятный намек в его словах, заставивший меня усомниться.
Ролес блаженно улыбнулся и сказал, обращаясь ни к кому:
– Разве мог я подумать три года назад, что буду распивать такое вино наравне с предводителями восстания!
– Почему бы и нет, – усмехнулся Нао. – Жизнь дары преподносит не только с именем рождения, но и по заслугам, Ролес. Не важно, что в твоих венах не бежит благородная кровь, зато сердце твое велико, и помыслы чисты.
– Нет, артак, не подумай, что я стремлюсь занять высокое положение и выиграть на этой войне место получше, для меня это служение, мне не нужно вознаграждения.
– Но разве стоит что-либо делать, не надеясь получить награду? – насмешливо спросил Нао.
– Да! разве ты, артак, воюешь за вознаграждение?
– А как ты думал, наградой для меня будет счастье Империи…
Слушая их словесную перепалку, я улыбался: рядом со мной люди, готовые отдать жизнь за счастье других, я не стоил и мизинца их рук, ведь я ни капли не верил в то, что после окончания войны для Империи наступит светлая пора. Набожник будет свергнут, но на его место придет человек, много лет не касавшийся дел государства и не знающий его нужд, что хорошего он может принести стране? Мягкие реформы? Нет. Подъем хозяйства? Тоже вряд ли. Тогда что, кроме зализывания ран и снова поборов? Мы разрушим Город, попортим дворец, на чьи деньги будет все это отстраиваться? Народа.
Я не болел душой за процветание Мира, я поддался на уговоры, дал клятву и делал все, чтобы исполнить ее. Я два долгих года провел в невероятных приключениях в дикой Хотии, разыскивая корону хотских набожников, о которой рассказывала мне Кика, я хотел возложить ее на голову Императора, тем самым объединив враждующие стороны. Может быть, в стране, где ритуал имеет такое значение, это поможет цели мира. Я видел Хотию, видел истинных хотов, я сам стал им. Но теперь я возглавлял армию повстанцев, и вот, собираюсь вести ее на Город Семи Сосен чтобы, наконец, отомстить. Да-да, я лелеял собственную месть, я мечтал сделать с Тобакку все то, что он сделал со мной, и сожалел, что это невозможно, ведь он будет предан в руки справедливого суда, чтобы не вызывать смуты, но палачом его буду я.
Во время странствий Ролес постоянно следовал за мной, храбро сражался он, и нередко я был обязан ему жизнью. Постоянно я гнал его от себя, но он был непреклонен и поклялся следовать за мной всюду.
Я поднял кубок и прервал беседу о Родине, которую вели Ролес и Нао.
– Я хочу сейчас же, сию минуту, сделать одну очень важную для меня вещь, – сказал я, не сводя с Ролеса глаз. – По законам военного времени я обязуюсь в случае нашей победы ходатайствовать, чтобы тебе, Ролес, была дарована привилегия благородной крови и земли, это будет достойной наградой за твою службу.
Ролес изумленно молчал.
– Мне кажется, – нарушил молчание Нао, – это самое меньшее, что ты можешь дать достойному Ролесу за его верную службу.
– Никто и никогда не будет мне господином, кроме тебя, Андрэ, – сказал Ролес, вставая на колени, и в глазах его заблистали слезы…
На следующий день мы двинулись в путь. Группа наших воинов была разбита на несколько небольших, рассеянных по лесу. Я, Нао и Ролес ехали вместе с маленьким отрядом командира Ура, составлявшим, по сути, нашу охрану. К закату мы планировали пересечь лес, а с наступлением ночи, сделав небольшой привал, вновь пуститься в путь, но уже под покровом темноты и разными дорогами. Остальные отряды должны были придерживаться такой же тактики: продвигаться ночью, а днем скрываться в лесах.
Три недели ночами шла армия, как таинственная роковая сила, наползала, надвигалась на Город Семи Сосен, живший в предвкушении праздника. И что за удовольствие было этой силе испортить торжества по поводу коронации Великой любовницы, которая когда-то и мне дарила ласки, возможно даже с тем чувством, с которым не дарила никому. Суждено ли нам с ней встретиться, что сделает она, вновь увидев меня, живого и невредимого. А какие слова я брошу Тобакку, что скажу ему, бледному от злобы и собственного бессилия?
Невероятное и тихое волнение владело мною, это было предвкушение большого – того, что я никогда не испытал бы в прошлой жизни, никогда я по доброй воле или по принуждению не стал бы солдатом, а тем более бунтовщиком. А теперь меня захватила лавина кипучей деятельности, войны. Забавно!
Но медленно, крадучись, переодетая армия двигалась вдоль Митты, кто по переполненным дорогам, кто врубаясь в непроходимые заросли. Это было время большого волнения, что все рухнет, будет раскрыто, так и не успев начаться. Все должно было получиться – иного пути я не видел.
Последний день зимы был по-весеннему ласков. Блистательное солнце пригревало пригорки и полянки, освещало стены и башни Города. Привстав на стременах, я с внутренней дрожью смотрел на Город, в спешке заканчивающий последние приготовления к празднику, которому, как я надеялся, не суждено было быть. Три долгих года не видел я его, и вот теперь с большим интересом взирал на панораму Города, в котором я познал столько мучений и который собирался брать штурмом. За этими стенами, в доме Пике ждали сигнала люди, подписавшие себе смертный приговор, готовые сложить головы на благо общего дела. Там за этими стенами был Нао, утром проникший в Город, чтобы командовать нападением с тыла.
Перед рассветом у костра, разведенного в небольшом овражке, я, Нао, Ролес и командиры отрядов сидели и обсуждали последние замечания по наступлению, а с губ у нас так и рвались главные слова прощания, ведь никто не знал, вернется ли он из кровавой битвы, останется ли в живых, чтобы самому увидеть плоды освобождения.
Закончив с последними уточнениями, мы встали и молча соединили руки.
– Надеюсь, еще увидеть вас, друзья, – тихо и торжественно сказал я. – Да поможет нам Бог.
Командиры медленно стали расходиться и разъезжаться по отрядам, разметанным по прилежащим к Городу в радиусе дня пути лесочкам. У костра остались только я, Нао и Ролес.
– Давай, артак, пройдемся, – сказал я.
Мы молча шли по лесу, только легкий ветерок шелестел листвой, да хрустели сучки у нас под ногами. Я остановился у поваленной сосны и сел, Нао примостился рядом.
– Скоро рассвет, – сказал он, – а значит, мне пора ехать.
Мы помолчали.
– Кажется, все уже сказано, – горько усмехнулся он, – но что-то недосказанное осталось. Может быть, я просто предчувствую смерть.
– Но не свою, – тихо сказал я.
– Не обольщайся, Андрэ, меч не разбирает, кого разит, и мы с тобой завтра можем погибнуть, как и все те, кто идет за нами.
– Я приказываю тебе вернуться живым, артак. Если ты нарушишь приказ, видит бог, тебе не поздоровится.
Нао рассмеялся.
– Ну, я же еще хочу посмотреть, как ты спихнешь Тобакку с его любимого трона.
Я подал ему руку, он крепко пожал ее, и мы обнялись.
– Удачи, брат, – сказал я.
– Да не оставит тебя бог, – прошептал Нао, вставая, – а мне пора. Пора.
Я проводил его до оседланной лошади. Нао молча вскочил на нее и скрылся в предутренней мгле.
Немного постояв, пока не затих стук копыт, я вернулся к костру. Ролес поджаривал на вертеле кусок мяса.
– Проводил? – осведомился он.
– Да.
– Есть хочешь?
– Нет, Ролес. Наступление назначено на полночь, хочу как следует выспаться, хотя не знаю, смогу ли уснуть.
– Понимаю, – кивнул он.
13.
Все было просчитано до минуты, и медлить было нельзя. В черных одеждах, с обнаженным мечом я стоял впереди многотысячного войска на дороге, ведущей в Город Семи Сосен. Стены впереди меня и живая стена позади, я оказался в ловушке и, пожелай я сейчас повернуть обратно, немедленно был бы разорван на клочки своими воинами, жаждущими боя. Лишь несколько сот метров отделяло облаченных в черные одежды воинов с покрытыми сажей лицами и руками от стен Города Семи Сосен. В эту безлунную ночь со сторожевой башни нас невозможно было отличить от черной долины, мирно раскинувшейся на ладонях земли и спящей в своем великолепии. Она была прекрасна, эта мирная долина, которой предстояло увидеть смерть и услышать боль.
Мы ждали сигнала: боевой рожок должен был возвестить, что битва за ворота началась и тысяча нищих уже сражается со стражниками, внося панику и смятение, и что ворота открыты. Тогда мы должны были, рассекая предрассветный сумрак, броситься на штурм Великого Города.
До боли в глазах мы всматривались в очертания стен и башен и с большим напряжением вслушивались в тишину ночи. Нет, город не спал. Разноцветные огни расцвечивали далекие стены. Жители радостно праздновали наступление весны, которая принесет им надежду на новую, счастливую жизнь, на добрый урожай. Город жил и еще не подозревал о том, какая его ожидает трагедия, Город не знал, что у его стен, под покровом ночи собралась несметная сила, готовая поглотить радость и надежду на счастье и мир, сила, несущая разорение, боль, страх и смерть, сила ненависти и гнева.
Последние минуты я чувствовал себя Андрэ, с сигналом рожка я стану демоном, не щадящим врагов, меч мой превратится в безошибочно разящие орудие мести и суда. Я был на пределе, я чувствовал, что, возможно, не переживу эту битву, а если переживу, то не останется ли мне кучка пепла, разбитое сердце и угомонившаяся надежда, как когда-то в Сарке. Вы думаете, я знал, что делал, увы, вы не правы.
Где-то вдалеке послышались крики, и я спиной почувствовал, как заколебалось позади меня людское море. С замиранием сердца поднял я руку, с не меньшим, если не с большим, чем мои воины, волнением ожидая сигнала.
Битва у ворот затягивалась, мы начали нервничать, но тут по нашим натянутым нервам полоснул победный крик рожка.
Я опустил руку и, не жалея горла, крикнул:
– Вперед!
Пришпорив Зевса, я в первых рядах, чувствуя, как сердце выскакивает из груди, ринулся к воротам.
На башне заметили многотысячную тьму, надвигающуюся на Город, слишком поздно, и начали стрелять из камнебросов беспорядочно и безуспешно, мы были уже слишком близко. Город вздрогнул, ночь огласилась стоном страха, в открытые ворота я увидел сверкающие мечи, услышал лязг железа, почуял запах крови.
Врезавшись в гущу сражения, я с бешенством разил направо и налево, почти не ощущая немалой силы ударов мечей друг о друга. Шапка моя давно была сбита с головы, одежда покрылась мелкими порезами, лицо и руки омылись чужой кровью, когда впереди я увидел воинов наших цветов, и это означало, что мы прорвались. Впереди еще шел бой, а верный Зевс лежал, пронзенный вражеским мечом.
Стащив с какой-то лошади воина, кажется, своего, я встал на ее круп и, подняв меч, заорал, стараясь перекричать шум битвы:
– Пятый, шестой и седьмой отряд за мной! Ур заканчивай здесь и веди воинов к дворцу, к Нао!
Сражавшиеся позади командиры отрядов подскочили к лошади, сзывая своих воинов. Я спрыгнул и, отражая атаки врагов, повел подкрепление к сторожевой башне, возле которой шел самый ожесточенный бой. Тесня врагов, мы медленно, но верно приближались к ее входу.
Паника охватила защитников башни. Их действия стали еще более беспорядочными, когда пал командир, пронзенный моим мечом; и через несколько минут вход был свободен.
Гремя по ступеням и не щадя никого, кто встречался нам, мы влетели на верхнюю площадку.
– Разворачивайте камнебросы! – свирепо закричал я, погоняя воинов.
Несколько воинов бросились к довольно громоздким и примитивным устройствам, страшным своей убойной силой и отсутствием прицельности. Сдвинуть их оказалось делом нелегким, но у нас почти получилось, когда в дверном проеме появилась подоспевшая подмога в виде большого отряда стражи. Оставив несколько человек возиться с камнебросами, я скомандовал, бросаясь с мечом на первого вошедшего:
– Воины, к двери!
И вновь закипел кровавый бой.
Когда камнебросы были готовы, я подлетел к краю площадки и последний раз перед адом взглянул на прекрасный Город, освещенный рассветным солнцем. На Площади Истины шла ожесточенная битва, с большим перевесом воины Тобакку теснили наших, прижимая их в переулок.
– Бей по отморозкам набожника, по площади Истины! – сказал я камнебросу.
Лицо бедняги вытянулось.
– Но там же наши…
– Бей, я сказал!
Камнеброс навел смертельное орудие и, скомандовав остальным, послал огромную каменную глыбу в самую гущу сражающихся.
Пылью и осколками камней заволоклась площадь; несколько минут ничего не было видно, я представил, как там задыхаются мои воины и, возможно, Нао…
– Еще раз! – скомандовал я, не позволив себе размышлять.
Когда пыль осела, я увидел в лучах утреннего солнца бегущие остатки войска набожника и догоняющие их наши отряды.
Все утро закидывали мы Город камнями, посылая смерть на дворцы и лачуги, храмы и казармы.
К обеду бой в западной части Города прекратился. Оставив один отряд для защиты башни, которую уже никто не пытался захватить, я двинулся с остатками своих сил к дворцу набожника, значительно порушенному нашими снарядами.
Улицы были залиты кровью, завалены трупами и ранеными, некоторые дома горели, кое-где еще шли бои между усиленными ополченцами отрядами стражи и повстанцами, объединившимися с сочувствующими нам горожанами.
В центре Города, среди полуразрушенных домов стояли не задетые, роскошно наряженные к празднику дворцы знати, вызывая у моих воинов злодейские улыбки и жестокие насмешки. Половина дворца Тобакку была сметена меткими ударами камнебросов, вторую половину штурмовал отряд под предводительством Нао. Расталкивая воинов, а кое-кого и поражая мечом, я подобрался к артаку. Лицо его было залито кровью, щека рассечена, волосы пропитавшиеся кровью от раны на голове были похожи на петушиный гребень.
– Тобакку там? – прокричал я ему сквозь лязг мечей.
– Да, собака засел в башне, – не скрывая радости при виде меня, крикнул он. – Мы все равно выкурим его оттуда!
– Возьми его живым, артак, живым! – прокричал я, собирая свой отряд, едва не ввязавшийся в бой за дворец, но у нас была другая цель и мы не могли терять здесь время.
– Взятие дворца только дело времени, – пообещал Нао, – еще немного, и он падет.
Собрав своих воинов, я повел их к дворцу Императора, который оказался самым целым зданием в Городе. Ни роскошная холофольная отделка стен, ни белоснежная колоннада, ни зеркальные окна не пострадали. Видимо и впрямь само небо охраняло этого добровольного узника.
У входа шло сражение, но охрана дворца оказалась столь малочисленна, что в одно мгновение оказалась смята моими ребятами, которые, наконец, оказались в вожделенном месте.
Мы ворвались в главную залу, я сделал знак рукой – и все остановились.
Зала представляла собой большое помещение с высокими потолком, с которого свисали закопченные люстры с тысячами свечей, но ни одна свеча не была зажжена, только кое-где коптили факелы. Все стены залы были облицованы огромными зеркалами, в которых отражались мы – грязные, забрызганные кровью, усталые и полные нетерпения. Холофольный пол отдавал свет, играя чудными бликами на гранях зеркал, поэтому даже при скудном освещении в зале не было темно.
Невероятная пустота и тишина гостеприимно распахнулась перед нами, никто не защищал дворец! Я взял меч у одного из воинов и, размахнувшись, запустил его в зеркальную стену. Осколки сверкающим дождем рассыпалась по полу, освободив дверь в потайной ход. Но никто не отозвался на этот жест вандализма.
Двигаясь по стене, мы змейкой подошли к двери, вскрыть которую оказалось делом одной минуты, и, войдя, оказались в длинном коридоре, ведущем в покои Императора с одной стороны и в комнаты его окружения – с другой. Нам нужно было вправо. Мы осторожно, опасаясь ловушки, двинулись по коридору, на стенах которого были нарисованы странные чудовища, призрачно поблескивающие в неверном свете факелов глазами из драгоценных камней и зубами из золотых пластинок, но этот потайной ход заканчивался слепой стеной. Я старательно поворочал мозгами, припоминая тот план, который показывала мне Шанкор, и уверенно отступил на пару шагов назад. Затем, вытянув правую руку, легко толкнул невероятно искусно замаскированную дверь, и оказался в ослепительно роскошных покоях Императора.
Здесь не было окон, только многочисленные зеркала, от которых было светло, как днем, полы были устланы мягчайшими, но грязными коврами; и самым интересным было то, что кроме старого кресла в самом центре комнаты, в этой зале не было никакой мебели.
А еще здесь не было никого, кроме древней старухи, скорбно и отрешенно сидевшей в этом самом кресле. Я подошел к ней и потряс за плечо. Старуха не шевелилась и не открывала глаз. Тогда я наклонился к ней и приложил руку к шее, чтобы проверить, не мертва ли она.
В то же мгновение острый кинжал взметнулся в ее руке и погрузился в мое тело. Удар был направлен в сердце, но наткнувшись на корону хотских набожников, изменил направление, и вошел в плечо.
Удар был силен, и я с воплем отлетел на пол, краем глаза заметив, что мои воины уже накинулись на ведьму и расправляются с нею. Я поднялся и зажал рану рукой, кровь хлестала, заливая одежду и пол. Меня заботливо усадили в кресло, разорвали одежду и наспех перевязали рану, которая, благодарение богу, не была глубокой.
– Вы живы, господин? – услышал я.
– Жив. Старая ведьма едва не прикончила меня, – удивившись, что не прикончила, сказал я. Кровавая пелена немного спала в глазах, и я продолжил. – Но неужели здесь нет никого, где охрана Императора, где его свита, где сам Император, не могли же они все уйти?!
Никто не ответил мне, все задавали себе те же вопросы.
Мы переходили из залы в залу, из покоев в покои – кругом было запустение, нет, это не были в спешке покинутые комнаты: здесь давно никто не жил.
Недоумение все больше и отчетливей проявлялось на лицах захватчиков. Замок был покинут не сегодня, не вчера, он был оставлен много лет назад. В тишине не раздавалось ни одного звука, стоял могильный холод, толстый ковер пыли лежал на полу и подставках для факелов. Вдруг мы остановились, услышав тихое всхлипывание, и как один, устремились на звук. Воины быстро выволокли из-за колонны молодую девушку с лицом мышонка.
– Кто ты? – рявкнул я.
Она сжалась и задрожала, отчаянно мотая головой.
– Отпустите ее, – приказал я.
Воины отошли, и девушка упала на колени. Я подошел к ней и нежно приподнял за плечи. Она со страхом смотрела на меня, не в силах вымолвить ни слова.
– Кто ты? – как можно ласковее спросил я. – Принесите воды.
Найти воду оказалось делом невозможным, тогда я снял с пояса фляжку с хлипсбе и поднес к бледным дрожащим губам девушки. Она глотнула и закрыла глаза, чтобы не видеть нетерпеливые и злые лица моих воинов. Поняв это, я приказал:
– Все вон.
Повстанцы не осмелились мне перечить, и вышли из комнаты. Легко подняв девушку на руки, я перенес ее на диванчик и, приобняв, принялся утешать, как утешал бы свою сестру, испугавшуюся страшного сна.
То ли от добрых слов, то ли от вина, румянец постепенно возвращался к ее щекам, а в глазах засветилась жизнь. Тихо вздохнув, она доверительно прижалась к моему плечу.
– Кто ты? – повторил я вопрос.
– Эмли, – тихо ответила девушка.
– Эмли, есть здесь кто-нибудь, кроме тебя?
– Нет, все ушли, испугавшись повстанцев.
– Кто ты, Эмли? Служанка?
– Я дочь набожника, я набожница.
Я вздрогнул и замер, не в силах понять: она что издевается?
– Это ты придумала? – строго спросил я.
– Нет-нет, – она снова задрожала.
– Я никогда не слышал, что у Тобакку есть дочь, – нахмурившись, сказал я.
– А я никогда не видела своего отца, – грустно прошептала Эмли, и слезы опять застлали ее глазки. – Он никогда не приходил ко мне, и никто не приходил. Только однажды красивая женщина, колдунья. Я живу с няней.
– Старой женщиной?
– Да.
– Хорошо, деточка. А где Император, он бежал?
– Бежал? – девушка приподнялась от удивления. – Он умер года три назад. Мне тогда было четырнадцать. Он воспитывал меня, и был такой смешной, все время смеялся и строил рожицы.
Трудно передать, насколько я был ошеломлен.
– Что? Умер?!
– Да-да. Няня сказала, что это хорошо, потому что теперь я стану набожницей, а потом и императрицей, если у отца не родятся больше дети от других женщин. А сегодня ночью на Город напали повстанцы, и наш слуга Дотер сбежал, взяв золотую посуду из покоев Императора, а мы с няней остались, потому что нам некуда бежать. Няня сказала, что здесь мы защищены лучше, и никто не сможет проникнуть сюда.
– Никто? – улыбнулся я. – А я?
– Но ты же добрый дух, – сказала она, как бы удивляясь моей несообразительности. – Ты влетел по воздуху.
– Да, набожница, – снова улыбнулся я. – Да, я дух. Но ты только что задала мне неразрешимую задачку.
– Вот как?
– Прости мою откровенность, но твой отец большой проходимец и умный человек, к тому же отъявленный лгун.
– Да, я знаю, няня говорила, – тихо сказала Эмли, опустив глаза.
– Тебе нельзя здесь находиться, Эмли, вот-вот сюда придут повстанцы. Согласна ли ты идти со мной?
– Хоть на край света! – с восторгом сказала она.
– Иди, оденься потеплее, принцесса, – со смехом сказал я, ссаживая ее с колен.
Когда девушка скрылась за пыльной занавеской, я вышел из комнаты и подозвал своих воинов. На их лицах было написано нетерпение и тревога.
– Императора здесь нет, – холодно и уверенно сказал я. – Он скрывается во дворце набожника, бежать ему больше некуда. Сейчас из этой двери выйдет девушка, она не знает, кто мы, и не должна узнать. Вы будете молчать и… – я помедлил. – Не удивляйтесь ничему и ничему не верьте, она сумасшедшая, но очень важная пленница. Ланет и Хорн, вы пойдете со мной. Остальные во дворец набожника. Передайте Нао… нет, ничего не передавайте. Через три часа я буду у него и все скажу сам. Все, идите.
Воины ушли. Ланета и Хорна я прекрасно знал, поэтому мог им доверять, они не станут задавать лишних вопросов, даже если девушка что и сболтнет.
Эмли была уже готова, она переоделась в серый, сплошь расшитый драгоценными камнями хитон, достигавший ей только до колен, в руках она держала миниатюрную корону. Заметив, как уставились на стройные ножки мои волки, я хмыкнул, снял свой рваный и забрызганный кровью плащ и накинул на ее хрупкие плечи. Эмли старательно укуталась и опустила глаза на свои босые ноги.
– Мы пойдем или полетим? – стыдливо спросила она. – У меня совсем нет обуви.
– Полетим, – улыбнулся я, поднимая ее на руки. Эмли была почти невесомой, так что нести ее не составляло ни малейшего труда. – Но Эмли, там, куда я тебя отнесу, чтобы спасти от мятежников, ты будешь молчать, как рыбка, для всех ты моя сестра, и не больше того.
Принцесса послушно закивала, и мы покинули дворец.
Я велел Эмли закрыть лицо капюшоном, и в наступающих сумерках мы двинулись по улицам разрушенного Города. Пахло гарью и смертью. Оставшиеся в живых люди набожника либо бились на развалинах, либо прятались в подвалах, на улицах валялись убитые, еще не подобранные своими. По углам прятались тени. На фасадах домов еще болтались гирлянды, как жалкое напоминание о несостоявшемся празднике. В комнатах не зажигали огня, город с ужасом ждал ночи, когда из переулков выйдут мародеры и пьяные от удачи воины восстания. Я надеялся, Нао отдал приказ – вывести на улицы патрули.
Мы шли переулками, стараясь избегать встреч со своими и врагами, впереди Ланет, потом я с набожницей на руках, замыкал шествие Хорн.
На Зеленой улице я остановился перед дверью небольшого желтого домика.
Я поставил набожницу на землю и постучал. Тишина была мне ответом. Я постучал еще и еще, и долбился до тех пор, пока дверь мне не отворил Мос Леперен, и острие его меча не уперлось в мою грудь.
– Потише, Мос, если ты хочешь убить меня, то сделай это в честном бою.
Мос опустил меч и, молча впустив меня и набожницу в дом, заложил дверь на засов и придвинул к ней большой ящик.
– Что ты здесь делаешь, Андрэ? – удивленно спросил он. – Хотя, зачем я спрашиваю, это понятно.
– Мос, я пришел просить тебя об одолжении, которое может стоить тебе жизни.
– Ты думаешь, я боюсь смерти?! – гордо вскинул он свою большую голову. – Если я и сижу здесь, то лишь для того, чтобы защитить своих слуг и семью.
– Мос, – я взял Эмли за плечи и подвел к нему. – Эта девушка моя нареченная сестра, сможешь ли ты отдать жизнь, защищая ее?
– Уж не считаешь ли ты меня трусом, Андрэ?! – совсем рассердился Леперен.
– Если с тобой что-то случится, есть ли кто в доме, способный стать ей покровителем?
– Здесь мой племянник. Он честный человек, – Мос немного помолчал. – Ты хочешь оставить ее у меня?
– Да. Ее положение таково, что наша компания грозит ей смертью, но жизнь ее – самая дорогая во всей Империи. Для меня, – добавил я.
– Ладно. Детка, беги в комнаты, – сказал Мос, обращаясь к Эмли.
Эмли подошла ко мне и, встав на цыпочки, чмокнула в щеку.
– Вы мой спаситель, – прошептала она и убежала в темный грот коридора.
Мос пытливо посмотрел на меня и, прочистив горло, спросил:
– Зачем ты заварил эту кашу, Андрэ? Я знаю, что вы боретесь за правое дело, но зачем война?
– Ради идеи, которая сегодня, нет, несколько лет назад стала прахом. Я хотел изменить одну вещь, которую теперь, как оказалось, изменить в силах только Бог.
– Ты говоришь загадками. Я не понимаю тебя.
– Скоро поймешь, – горько улыбнулся я. – Поклянись, что ни один волосок не упадет с головы Эмли.
– Клянусь.
– Закрой все окна, все двери, когда я уйду. Не открывай никому, не зажигай свет. Условный сигнал: два коротких, один сильный удар. Да поможет тебе Бог!
Мос проводил меня до выхода из переулка и, пожелав удачи, вернулся в дом.
Ветер перемен трепал мои волосы, которые теперь можно было не скрывать, горьковатым дымком расправы веяло от стен. Я заварил страшную кашу, как сказал Мос, и не имел понятия, как ее расхлебать. Тяжело вздохнув, я окликнул Ланета и Хорна, и мы пошли по засеянным смертью улицам к дворцу набожника.
Ночь наступала на Город, обещая жителям бессонное бодрствование взамен пышного празднества, им придется прятать деньги и добро от мародеров и воров, которых было немало в нашем бравом войске, но такова была цена войны, и с этим я ничего не мог поделать. Я очень надеялся, что Мос послушает моего совета и примет все возможные меры для укрепления дома, ведь теперь от его рассудка зависит жизнь одного маленького беспомощного существа, способного посеять в этой стране страшный хаос.
Дворец единственный был ярко освещен. Вокруг него стояла усиленная охрана, которая при виде меня подняла вверх мечи и огласила пустынную улицу приветственными и радостными криками.
– Да здравствует Андрэ, наш набожник!
Я протолкался сквозь толпу этих счастливых людей и спросил у одного – бородатого немолодого, судя по всему начальника караула:
– Где артак Нао, проводи меня к нему.
Мужик отсалютовал мне мечом и повел через полуразрушенный дворец. Я жадно всматривался в знакомые, но теперь донельзя изуродованные покои набожника, я кипел желанием видеть его. Мужик привел меня в ту самую гостиную, где Тобакку сделал мне предложение быть его хотером. Но не набожник сидел на диванчике: Нао, Ролес и еще несколько артаков восседали на нем.
– Слава богу! – вскочил Нао, и вслед за ним поднялись все. – Эти господа желают принести тебе присягу на верность.
– Оставим все это на завтра, – махнул я рукой, отпуская вельмож. – Нао, необходимо отправить патрули, сегодня ночью на улицах будет твориться черт знает что.
– Уже отправлены, – радостно сказал артак. – Где ты был? Где Император?
– Хорошо, – спокойно сказал я. – Где набожник?
Нао смятенно переглянулся с Ролесом, затем откашлялся и сказал:
– Видя, что мы собираемся захватить его в плен, он покончил с собой. Его тело лежит в соседней комнате. Кику мы не нашли, наверное, она бежала из дворца еще до начала штурма, и сейчас скрывается у какого-нибудь вельможи.
Я вошел в смежную комнату и увидел Тобакку, завернутого в белый ковер из покоев Кики. Шея его была разрезана.
Ничего не шевельнулось во мне, не всплыло воспоминание о пережитых бедах, ни жалости, ни ненависти не почувствовал я. Это был не Тобакку, это был просто мертвец.
Я истерично расхохотался и повернулся к смущенному моим смехом артаку.
– Что же, артак, мы попали в весьма неприятную ситуацию.
– Почему? – удивился Нао.
– Набожник мертв, Император мертв, город разрушен, в стране анархия, – вот почему, – спокойно и насмешливо сказал я.
– Император мертв?! – с ужасом спросил Нао. – Кто убил его? Ты?!
– Он умер три года назад, умер и был тайно похоронен набожником. Все это время народ не знал о его смерти, потому что если бы это стало известно, конец и Империи, и власти Тобакку.
Ошеломление Нао нельзя было даже сравнить с моим. Я видел, как мечта его рассыпается, и огромный груз ответственности за заваруху пригибает к земле его могучие плечи. Ролес же выглядел просто комично: он стоял с открытым ртом и разведя руки.
– Да, друзья мои,– я глупо хохотнул. – У этой страны теперь нет правителей. И я, честно говоря, не представляю, как сказать об этом народу. Кто там после Императора должен править по линии крови?