Картина III. Суженый
Комната первой картины. – Шишкенгольм, Мина Христиановна, Лиза, Фриц, Густав почти выбегают из правой двери, преследуемые Касимовым и Вихориным. В это же время Иванов входит робко в среднюю дверь и остается неподалеку от нее, у задней стены. Мина Христиановна, запыхавшись, падает в вольтеровское кресло.
Шишкенгольм
Нет, это дерзко!.. Вон! вон! (Указывает Касимову и Вихорину на средние двери.) Не хочу таких шишек!.. Вон!
Касимов и Вихорин пристают с просьбами и объяснениями к Лизе. Она старается уйти от них. Касимов, удерживая ее, невольно делает с нею вроде тура галопа по комнате.
Шишкенгольм
(вне себя)
О, уж это слишком!..
(Бросается к ним, вырывает от Касимова Лизу и поет.)
Что задрал так к верху нос ты?
Как ты смеешь танцевать?!
Нет, поверь, не так мы просты,
Чтоб какие-то наросты
Стали шишками считать!
В это время Лизу, едва освобожденную от Касимова, подхватывает Вихорин и тоже, удерживая ее, невольно пробегает с нею вроде тура галопа по комнате.
Шишкенгольм
(бросается к ним, освобождает Лизу от Вихори-на и поет)
Невпопад и ты проворен…
Не смотри, что я старик!
Если будешь ты, Вихорин,
Так невежлив и упорен,
Я как раз стащу парик!
Лиза
(усталая, падает в кресло, отмахиваясь платком, и говорит сдобным голосом)
Господи, какие бесстыдники!
Касимов и Вихорин
(поют, обращаясь к Шишкенгольму)
Ну, не верьте нашим шишкам!
Но уважьте в нас года!..
Нам ведь по сороку с лишком;
Угрожать нам, как мальчишкам,
Не позволим никогда.
Шишкенгольм
(тоже поет)
В разговорах мало толку;
Вас сумею выгнать я!
(Идет к ним.)
Касимов и Вихорин
(отступая от него, поют)
Обругать вас стоит колко.
Шишкенгольм
(настигнув их, сдергивает и выбрасывает в окно: с Касимова ермолку, а с Вихорина парик, продолжая петь)
С вас – парик!., а с вас – ермолку!..
Подымайте их.
Касимов и Вихорин
(подбегая к окну и посмотрев за окно с любопытством, оканчивают мотив)
Свинья!
Оба, поспешно выходя, сталкиваются в дверях с Курцгалопом, который, переступая через порог задом, делает разные знаки четырем отставным солдатам, вносящим на сцену купальный шкап.
Курцгалоп
(обернувшись на Касимова и Вихорина, пугается)
Тьфу!., черти плешивые!.. Чуть с ног не сбили!.. (Обращается к солдатам.) Сюда вот, сюда, ставьте сюда, так.
Шишкенгольм и прочие
(с удивлением)
Это что? Кто это?
Шишкенгольм
(к Курцгалопу, сердитый)
Что это вы принесли сюда?
Курцгалоп
Не твое дело.
Шишкенгольм
Как не мое дело?! как не мое дело?!
Курцгалоп
(не слушая его, поет)[114]
Я только что купался…
Совсем продрог!
Но славно пробежался:
Не слышу ног!
Шишкенгольм
(обращается к Курцгалопу, в прозе)
Да позвольте же узнать наконец…
Курцгалоп
(не слушая его, продолжает петь)
Vivat водолечению!
Живи, народ!..
А всё плоды учения!
Mein Gott, mein Gott!
Шишкенгольм
(опять прерывает его, прозою)
Да кто же вы такой?
Курцгалоп
(отвечает, продолжая петь)
Еронимус-Амалия
Фон Курцгалоп;
Давно без обливания
Сошел бы в гроб.
Лиза
(отцу, жеманясь, сдобным голосом)
Папаша, какой веселый мужчина!
Шишкенгольм
(останавливает ее строгим знаком и обращается к Курцгалопу)
Но скажите наконец, зачем вы пришли сюда?
Курцгалоп
(не слушая его, обращается к солдатам)
Поставили шкап? Все там приладили? Ну, хорошо; ступайте.
Лиза
(матери, сдобным голосом)
Ах, мамаша, какой славный мужчина!
Курцгалоп
(обращаясь ко всем)
Доложите полковнику Кавырину, что шкап принесен…
Шишкенгольм
(рассерженный)
Милостивый государь! полковник Кавырин живет не здесь, а внизу!
Курцгалоп
(пораженный)
Как?! А здесь кто живет?
Шишкенгольм
(с достоинством)
Здесь живет профессор-френолог Иоганн фон Шишкенгольм.
Курцгалоп
(восторженно)
О боже, какая случайность!.. Herr Шишкенгольм, знаменитый френолог!
Лиза
(отцу)
Папаша, какой умный мужчина!
Курцгалоп
Честь имею рекомендоваться: фон Курцгалоп, известный гидропат.
Все
(радостно)
О боже, какое счастье!.. Herr Курцгалоп, знаменитый гидропат!
Знакомятся.
Шишкенгольм
(с лукавой улыбкой)
Herr Курцгалоп! вы умный и хитрый молодой человек!., вы умный и хитрый!.. Ведь вы нарочно зашли к нам? понимаю!.. (Сильно встряхивает его руку.) Благодарю вас… за ошибку! Друг
Мина, благодари за ошибку! Лиза, благодари за ошибку!
Мина Христиановна приседает Курц галопу.
Лиза
(своим сдобным голосом, прижимаясь к отцу)
Ах, папаша, какой красивый мужчина! (Приседает глубоко Курцгалопу.)
Курцгалоп
(говорит в сторону, почтительно кланяясь Лизе) Какой у нее сдобный, жирный голос!
Оба страстно и долго смотрят друг другу в глаза.
Курцгалоп
Я несказанно рад… но… право, вовсе нечаянно… Полковник Кавырин…
Шишкенгольм
(перебивает его, хитро подсмеиваясь)
О, полковник Кавырин… все полковник Кавырин!.. О, хитрый… хитрый молодой человек! (Берет за руку Лизу и приближает ее к Курцгалопу.) Лиза, успокой его; займи разговором; ты видишь конфуз молодого человека… Негг Курцгалоп, еще раз рекомендую: дочь моя.
Курцгалоп нежно целует руку Лизы.
Лиза
(жеманно, поет своим голосом)
Теперь нашли вы к нам дорогу?
Курцгалоп
(кокетничая, тоже поет)
Нашел… быть может, невпопад?
Шишкенгольм
(прислушивавшийся к ним, тоже поет)
Пришли вы кстати к френологу;
Он гидропату очень рад.
Лиза
(в сторону)
Как мне понравился, ей-богу,
Сей бодрый, крепкий гидропат!
Курцгалоп
(Лизе, продолжая петь)
Вы обливаетесь водою?
Лиза
(поет жеманно)
Я?., да!., я моюсь по утрам.
Курцгалоп
(продолжая петь)
Холодной? теплою? какою?
Лиза
(тоже)
Холодной, с теплой пополам.
Курцгалоп
(в сторону, продолжая петь)
Мила!..
(Помолчав, продолжает нерешительно.)
А что, спросить я смею,
Вы обливаете?
Лиза
(поет с простодушною откровенностью)
Скажу: Я обливаю руки, шею…
Курцгалоп
(прерывает ее радостно и решительно, оканчивая мотив)
Руки я вашей попрошу!
Шишкенгольм и Мина Христиановна(все время следившие с наслаждением за их разговором, подбегают к Курцгалопу и ощупывают его затылок)
О счастье… Мы согласны!.. Благословляем вас! (Благословляют их, оба одновременно.) Шампанского скорей!
Курцгалоп
А мне воды.
Шишкенгольм
Ну, так и всем воды, только в бокалах. Оно и подешевле.
Иванов бросается в средние двери.
Шишкенгольм и Мина Христиановна
(к Курцгалопу)
Подите же сюда, наш сын! Дайте обнять вас…
Курцгалоп подбегает к ним с почтительною нежностью. Они начинают целовать его, передавая из рук в руки. Лиза смотрит на них с завистью.
Иванов
(входит с подносом в руках, на котором графин с водою и бокалы. Он обносит всех, начиная с Шишкенгольма, и обращается к Шишкенгольму)
Уж простите, барин, и меня на радости.
Шишкенгольм
(к Лизе и Курцгалопу)
Дети! простить его?
Лиза
(хладнокровно, своим голосом)
Простите, папаша.
Шишкенгольм
(Иванову, важно)
Русский!., благодари ее!
Иванов целует руку Лизы. Все подымают бокалы с водою и поют.
Хор
За здравье френологии,
Мудрейшей из наук!..
Хоть ей не верят многие,
Но, знать, их разум туг.
Она руководителем
Должна служить, ей-ей,
При выборе родителям
Мужьев для дочерей!
Ура черепословию;
Ура науке сей;
До капли нашей кровию
Пожертвуем мы ей!
Лиза снимает свой шейный платок.
Шишкенгольм
(к ней, тревожно)
Что это ты, Лиза?
Лиза
(хладнокровно)
В шкап, папаша: купаться.
Все
(к ней, торопливо)
Подожди, Лиза, бесстыдница!.. Дай спустить занавес!
Занавес опускается. Из-за него раздаются крики, сдобным голосом: «А! А-ах! Ах! – происходящие, вероятно, от слишком холодной воды.
Опрометчивый турка, или Приятно ли быть внуком?
Естественно-разговорное представление[115]
Пролог действующие лица
Известный писатель.
Иван Семенович.
Камердинер Ивана Семеновича.
Сцена представляет открытое место, с холмом посередине. Солнце восходит из-за холма.
Известный писатель
(входит в картузе, в альмавиве, с распущенным зонтиком, с толстою книгою под мышкой. Подойдя к авансцене, он собирает зонтик)
С восходом этого дневного светила настает торжественный для меня и для моего товарища день! Я и товарищ мой намерены дать сегодня новый род драматического представления.
Драматическими представлениями условились называть представления, которые бывают на театрах, а именно: в С.-Петербурге – на Большом, неосновательно называемом «Каменным»; на Александрийском, Михайловском и в цирке; а в Москве – на Большом и Малом.
Представления подразделяются на многие отрасли, как-то: на комедии, трагедии, драмы, оперы, пантомимы, водевили и хороводы.
Мой товарищ и я посвятили всю жизнь нашу и все наши зрелые лета на изобретение нового рода драматического представления. Мы с товарищем решились назвать его, после долгих соображений, скажу: страданий! – «естественно-разговорным представлением». Произведение наше называется: «Опрометчивый Турка, или: Приятно ли быть внуком?» (Восходит на холм.)
Дай бог, чтоб это произведение было принято с тою же чистотою и откровенностью, с какими мы предлагаем его зрителям! Пора нам, русским, ознаменовать перевалившийся за другую половину девятнадцатый век новым словом в нашей литературе! Это, столь ожидаемое всеми, новое слово будет высказано сегодня мною с товарищем!.. Нужно ли повторять, что мы посвятили ему всю нашу жизнь и наши зрелые лета?! Кроме того, я отказался для него от выгодной партии с дочерью купца Громова, уступив ее другому моему товарищу.
Итак, пусть начинают пьесу!.. Дай бог, говорю я, чтоб она принята была с тою же душевною чистотою и с сердечною откровенностью, с какими мой товарищ и я предлагаем ее нашим зрителям! (Сходит с холма, распускает над собою зонтик и удаляется со сцены.)
Иван Семеныч
(в одном из наших гражданских мундиров, стоявший все это время спрятавшись, выходит на аванс-цену со скрипкою в руках, оглядываясь по сторонам)
Дочь купца Громова за мною… У меня много детей, не считая рожденных от первого брака и нечаянно. Но это в сторону! – Автор ушел. Предлагаемая пьеса начинается. Надо играть увертюру. Вот ноты в этом веке написанного романса: «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан»… (Бросает ноты перед собой на землю и готовится играть на скрипке. Камердинер подносит ему что-то на блюдечке) Не надо: я всегда без этого!
Камердинер уходит. Иван Семеныч играет, но ничего не слышно. Через несколько времени занавес опускается.
Опрометчивый турка, или приятно ли быть внуком?
Естественно-разговорное представление
Действующие лица
Миловидов.
Князь Батог-Батыев.
Кутило-Завалдайский
Либенталь.
Г-жа Разорваки, вдова.
Иван Семеныч.
Действие происходит в С.-Петербурге, в гостиной г-жи Разорваки. Она разливает чай. Все сидят.
Миловидов
(говорит мягким басом, плавно, важно, авторитетно)
Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!
Кутило-Завалдайский
(со вздохом)
Сколько у него было душ и десятин пахотной земли?
Миловидов
Главное его имение, село Курохвостово, не помню: Астраханской или Архангельской губернии? Душ по последней ревизии числилось пятьсот; по крайней мере, так выразился, говоря со мною, заседатель гражданской палаты Фирдин, Иван Петрович.
Кн. Батог-Батыев
(с подвязанною щекою; говорит шепелявя и с присвистом)
Фирдин?.. Какой Фирдин? Не тот ли, который ранен был на дуэли ротмистром Кавтыревым?
Либенталь
(говорит торопливо, большею частью самолюбиво-раздражительно)
Нет, не Кавтыревым! Кавтырев мне свояк. С ним действительно был случай; но он на дуэли не убит, а просто упал с лошади, гоняя ее на корде вокруг павильона на даче Мятлева. При этом еще он вывихнул безымянный палец, на котором носил чугунный перстень с гербом фамилии Чапыжниковых.
Кутило-Завалдайский
Я не люблю чугунных перстней, но предпочитаю с сердоликом или с дымчатым топазом.
Кн. Батог-Батыев
Позвольте, вы ошибаетесь!.. Сердолик и топаз, в особенности дымчатый, как вы весьма справедливо сказали, – два совершенно различные именованья!.. И их не надо смешивать с малахитом, столь искусно выделываемым его превосходительством Демидовым; так, что даже могу сказать перед целым миром и своею совестью: он получил за это диплом из собственных рук парламента, с английской печатью.
Г-жа Разорваки
(говорит громко, решительно, голосом сдобным)
Насчет Демидова!.. Правда ли, что он завещал все свое богатство Ламартину?
Молчание.
Миловидов
(совершенно тем же голосом и тоном, как вначале)
Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!.. Был у него, смело могу сказать, один только недостаток: он был твердо убежден, что при природном даровании можно играть на скрипке без канифоли. Я вам расскажу постигнувший его случай. В день своих именин, – как теперь помню: двадцать первого октября, – он приглашает власти… Был какой-то час. Шум. Входят. Собираются. Садятся на диваны… Чай выпит… Все ожидают… «Подай мне ящик!» – говорит Иван Семеныч. Ящик принесен. Иван Семеныч вынимает скрипку, засучивает рукава и отворачивает правый борт своего вицмундира. Виц-губернатор одобрительно ожидает. Преданный Ивану Семенычу камердинер подносит на блюдечке канифоль. «Не надо! – говорит он. – Я всегда без канифоли». Развертывает всем известные какие-то ноты; взмахивает смычком… Все притаили взволнованное дыхание. Самонадеянный покойник ударяет по струнам – ничего!.. Ударяет в другой раз – ничего!.. В третий раз – решительно ничего! Четвертый удар – увы! – был нанесен его карьере, несмотря на то что он был женат на дочери купца первой гильдии, Громова!.. Обиженный губернатор встает и, подняв руку к плафону, говорит: «Мне вас не нужно, – говорит, – я не люблю упрямых подчиненных; вы вообразили теперь, что можете играть без канифоли; весьма возможно, что захотите писать бумаги без чернил! Я этаких бумаг читать не умею и тем более подписывать не стану; видит бог, не стану!»
Молчание.
Кутило-Завалдайский
Говорят, что цены на хлеб в Тамбовской губернии значительно возвысились?
Молчание.
Г-жа Разорваки
(громко и сдобно)
Насчет Тамбова!.. Сколько верст от Москвы до Рязани и обратно?
Либенталь
(скороговоркою)
В один конец могу сказать, даже не справившись с календарем, но обратно не знаю.
Все отворачиваются в одну сторону и фыркают, издавая носом насмешливый звук.
Либенталь
(обиженный)
Могу вас уверить!.. Ведь от рождества до пасхи столько-то дней, а от пасхи до рождества столько-то, но не столько, сколько от рождества до пасхи. Следовательно…
Все отворачиваются в другую сторону, насмешливо фыркая носом.
Молчание.
Миловидов
(тем же тоном)
Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!
Кн. Батог-Батыев
(шепелявя с присвистом)
Я знал его!.. Мы странствовали с ним в горах Востока и тоску изгнанья делили дружно. Что за страна Восток!.. Вообразите: направо – гора, налево – гора, впереди – гора; а сзади, как вы сами можете себе представить, синеет гнилой Запад!.. Наконец вы с отвращеньем въезжаете на самую высокую гору… на какую-нибудь остроконечную Сумбеку; так что вашей кобыле и стоять на этом мшистом шпице невозможно; разве только, подпертая горою под самую подпругу, она может вертеться на этой горе, как на своей оси, болтая в то же время четырьмя своими ногами! И тогда, вертяся вместе с нею, вы замечаете, что приехали в самую восточную страну: ибо и впереди восток, и с боков восток, а запад?.. Вы, может, думаете, что он все-таки виден, как точка какая-нибудь, едва движущаяся вдали?
Г-жа Разорваки
(громко, сдобно и ударяя кулаком по столу) Конечно!
Кн. Батог-Батыев
Неправда! И сзади восток!.. Короче: везде и повсюду один нескончаемый восток!
Г-жа Разорваки
(по-прежнему)
Насчет востока!.. Я вам расскажу мой сон.
Все
(бросаясь целовать ее руки)
Расскажите, расскажите!
Г-жа Разорваки
(протяжным, повествовательным тоном, сохраняя свой громкий и сдобный голос)
Видела я, что в самой середине…
Миловидов
(останавливает ее почтительно-доброжелательным движением руки)
Питая к вам с некоторых пор должное уважение, я вас прошу… именем всех ваших гостей… об этом сне умолчать.
Все
Почему же? почему же? (Наперерывно целуют ее руки.)
Миловидов
(перебивает их важно, плавно, немного подняв тон)
Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!.. Вам известно, что он жил безбедно, но хотел казаться человеком более богатым, чем был в самой вещи…
Г-жа Разорваки
(громко, с удивлением)
Разве у него было бархатное стуло?!
Миловидов
Нет… он не любил бархата. И даже на самом животе он носил треугольник из фланели, в виде какого-нибудь синапизма.
Кн. Батог-Батыев
У меня там тоже есть синапизм. А кроме того, люблю носить на правой руке фонтенель, на левой гишпанскую мушку, в ушах канат, во рту креозот, а на затылке заволоку.
Все
(кроме Миловидова, к нему)
Покажите, покажите!
Кн. Батог-Батыев
Весьма охотно; но только после чаю.
Миловидов
(снова возвышая тон)
Все, что у него было приятного, исчезло вместе с ним!.. Когда Иван Семеныч задавал обеды и приглашал власти, то любил угостить тончайшим образом. Лежавшие в супе коренья изображали все ордена, украшавшие груди присутствующих лиц… Вокруг пирожков, вместо обыкновенной какой-нибудь петрушки, посыпались жареные цветочные и фамильные чаи! Пирожки были с кисточками, а иногда с плюмажами!.. Косточки в котлетах были из слоновой кости и завернуты в папильотки, на которых каждый мог прочесть свойственный его чину, нраву, жизни и летам – комплимент!.. В жареную курицу вечно втыкался павлиний хвост. Спаржа всегда вздевалась на проволоку; а горошек нанизывался на шелковинку. Вареная рыба подавалась в розовой воде! Пирожное разносилось всем в конвертах, запечатанных казенною печатью, какого кто ведомства! Шейки бутылок повязаны были орденскими ленточками и украшались знаками беспорочной службы; а шампанское подавалось обвернутое в заграничный фуляр!.. Варенье, не знаю почему, не подавалось… По окончании обеда преданный Ивану Семенычу камердинер обрызгивал всех о-де-лаваном!.. Вот как жил он! И что же? Канифоль, канифоль погубила его и свела в могилу! Его уже нет, и все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!..
Внезапно отворяются двери из передней, и входит Иван Семеныч, с торжествующим лицом и приятною улыбкою.
Все
(в испуге)
Ах!.. Иван Семеныч!.. Иван Семеныч!..
Иван Семеныч
(улыбаясь и шаркая на все стороны)
Не дивитеся, друзья,
Что как раз
Между вас
На пиру веселом я
Проявляюся!
(Обращается строго к Миловидову и к Разорваки.)
Ошибаешься, Данила!..
Разорваки соврала!..
Канифоль меня сгубила,
Но в могилу не свела!
Все
(радостно вскакивают смеет и обступают Ивана Семеныча)
Иван Семеныч!.. Как?! Вы живы?!
Иван Семеныч
(торжественно)
Жив, жив, говорю вам!.. Скажу более! (Обращается к г-же Разорваки.) У вас есть внук турецкого происхождения!.. Я сейчас расскажу вам, каким образом сделано мною это важное открытие.
Все
(нетерпеливо)
Расскажите, Иван Семеныч!.. Расскажите!..
Садятся вокруг стола. Иван Семеныч ставит свой стул возле г-жи Разорваки, которая, видимо, обеспокоена ожидаемым открытием.
Все с любопытством вытянули головы по направлению к Ивану Семенычу. Иван Семеныч откашливается.
Молчание.
* * *
Здесь, к сожалению, рукопись прерывается, и едва ли можно предполагать, чтоб это, в высшей степени замечательное, произведение Козьмы Пруткова было доведено им до конца.
Сродство мировых сил
Мистерия в одиннадцати явлениях
Найдена в портфеле с золоченою надписью: «Сборник неконченого (d’inache-ve) № 3». См. об этой мистерии в «Биографических сведениях».
Действующие в мистерии
Ровная долина.
Великий поэт.
Высокий дуб.
Звезда орденская.
Звезда небесная.
Дупло.
Сова.
Кочка.
Ком земли.
Веревка.
Полное собрание творений Великого Поэта.
Северный Аквилом.
Высочайшая и длиннейшая ветвь.
Южный ураган.
Полевая мышь.
Ночные часы.
Ночная тишина.
Солнце за горизонтом.
Солнце на небесах.
Загробный мир мельком.
Альмавива.
Малый и Крупный желуди
Общее собрание мировых сил.
Полночь. Небо покрыто тучами. Полное безветрие.
Ровная долина, среди которой стоит высокий дуб.
Тишина. Долина спит.
Явление I
Чрез несколько времени чуткая долина внезапно пробуждается.
Долина
(очнувшись, в тревожном раздражении)
Есть бестолковица…
Сон уж не тот!
Что-то готовится…
Кто-то идет!
Явление II
Появляется поэт, закутанный в альмавиву и в картузе. Сзади, из-под полы альмавивы, тащится по траве конец веревки.
Поэт
(напевает тихим, взволнованным голосом)
«Среди долины ровный…»
(Прерывает пение.)
Так няня
В деревне песню эту мне певала,
Когда я был еще ребенком малым…
(Напевает.)
«На гладкой высоте…»
(Прерывает пение.)
И между тем
Она, под звуки песни заунывной,
По вечерам из теста мне лепила
Так хорошо коровок и лошадок!
(Напевает.)
«Стоит, растет высокий дуб…»
(Прерывает пение)
О няня!
Когда б могла ты видеть и понять,
Зачем теперь любимый твой питомец
Подходит поступью тяжелой к дубу,
Тобой воспетому, – ты б содрогнулась
В своем гробу… близ церкви… на погосте!..
Как тот и этот дуб высок; как тот,
И сей стоит среди долины ровной!..
(Напевает)
«Среди долины ровныя…»
(Прерывает пение)
Но прочь
Ненужные о детстве вспоминанья!
Я жизни путь прошел, и час настал
Мне перейти хоть к грустному, быть может,
Но к верному, бесспорно, результату.
(Подходит к дубу и снимает с себя картуз)
Привет тебе, громадное растенье!
Ты было птичьих гнезд досель приютом,
Дай мне приют! Я – также песнопевец!
(Надевает картуз)
Меня людей преследует вражда;
Толкает в гроб завистливая злоба!
Да! есть покой, но лишь под крышей гроба;
А более нигде и никогда!
О, тяжелы вы, почести и слава!
Нещадны к вам соотчичей сердца!
С чела все рвут священный лавр венца,
С груди – звезду святого Станислава!
К тому ж я духа новизны страшусь…
Всеобщий бред…
Все лезет вон из нормы!..
Пусть без меня придут: потоп и трус,
Огонь, и глад, и прочие реформы!..
Итак, сановник, с жизнью ты простись!
Итак, поэт, парить привыкший ввысь,
Взлети туда навек; скорей, не мешкай!
Распахивает альмавиву и, бросив взор на свою орденскую звезду, ударяет себя в грудь рукою.
В это время небо несколько прояснилось, и одна звезда освещает сверху всю фигуру поэта.
Как понимать?..
С участьем иль с насмешкой
Свою сестру земную из-за туч
Ты озарил, звезды небесной луч?
Небо опять заволакивает тучами. Поэт кивает ему головою с выражением горького упрека.