Конечно, подавляющее большинство метафор я не понял, но, по крайней мере, я приобрел способность такого необычного выражения чувств. Вдохновившись книгой, я даже придумал пару собственных метафор: "Мое сердце настроилось на ту же волну, что и твое" или "Этот цветок пахнет надеждой". Смысл названия "Кафка на пляже" я так и не понял. Возможно, имелось в виду, Кафка отдыхает, то есть не идет ни в какое сравнение с этим произведением. Но я не знаю, есть ли такой оборот в японском языке. Да, впрочем, какая разница.
"Название и обложка в наше время очень часто не сходятся с содержанием" – прокомментировал мой комментарий Илья.
Я бы с ним не согласился, но в силу моего малого опыта спорить не стал, тем более, что он это произнес немного не в тему, скорее, из поучительных побуждений .
Напоследок я оставил книгу Бернара Вербера "Дыхание богов", облаченную, в отличие от предыдущих двух, в мягкую обложку. Увлекательное, легкое чтиво из Франции. "Дыхание богов" – заключительное произведение тетралогии, вызвавшее у меня естественный интерес к прочтению предыстории, несмотря на то, что она вполне могла бы существовать отдельно. Плюс у него неоднозначный конец, поэтому, кто знает, может, однажды доведется прочитать продолжение. Как удивительно! Эти три автора, три совершенно разных человека, родившихся в противоположных концах планеты, несмотря на расстояние близки, как никто в этом мире. Ведь они, возможно, даже, не зная о существовании друг друга, существуют бок о бок каждую секунду пространства. В интервью, данном одному и тому же журналу, или каналу, в рекламах, на улицах одних и тех же городов или на страницах книжных каталогов; но теснее всего – на полках и в сердцах читателей из всевозможных стран. Они сосуществуют так близко друг с другом и в тоже время так далеко.
Конечно, обидно, что раньше я не мог нормально уделять время чтению и в моем сердце не сохранилось даже одной короткой строчки, которая бы мне понравилась, но теперь – у меня его полно, чтобы наверстать упущенное и я с нетерпением жду следующей партии книг. Она поступила двадцать восьмого августа, в день, наступивший ровно спустя девятнадцать лет после моего дня рождения. Но в этот раз, к моему удивлению, это были не современные произведения, а трилогия автора, жившего на рубеже девятнадцатого века – "Властелин колец" Джона Р. Р. Толкиена: "Братство кольца", "Две башни", "Возвращение короля". Я скептически отнесся к такому подарку, сказав, что мне понравились произведения предыдущих трех писателей, в первую очередь, мне хотелось бы прочитать все, что написали они. Но мать пояснила, что это "must read", если я хочу быть актуальным, то эти книги пропускать нельзя, хотя я уже и посмотрел экранизации. Как следствие, я без лишнего воодушевления взялся за их чтение, но не пожалел об этом. В дальнейшем мама стала привозить только Коэльо, Мураками и Вербера. В середине октября я прочел по два произведения каждого из них. В результате во мне вспыхнуло желание поделиться впечатлениями с компетентным человеком. Если на самом деле мой лечащий врач такой интеллигент, каким его описал Слава, то он должен знать и иметь собственное мнение о творчестве этих писателей.
– Можно войти? – спросил я, просунув голову в приоткрытую дверь кабинета врача спустя час после обхода, на котором я записался на беседу.
– Проходи, садись, сказал Александр Александрович, указав на стул посреди кабинета, – Ну, с чем пожаловал?
– Да вот, я тут почувствовал, что не прочь заняться каким-нибудь полезным делом по больнице, – сев, решил я издалека начать беседу, – есть какие-нибудь вакансии?
– В принципе, да, есть. Если хочешь, могу записать тебя в "ЛПМ" клеить конверты или ходить за пищей. Вопрос только в том, сможешь ли ты это вынести?
– Ну, конверты клеить как-то не по мне, а вот пищу я уже носил в пятнадцатой больнице, так что это не проблема.
– Точно? смотри, у нас тут десятилитровые ведра, думаешь, потянешь?
– Десяти? – засмеялся я, – не знаю, я раньше с кем-то носил на пару одну большую кастрюлю. У вас такой тут нет?
– Нет
– А, ну тогда – не стоит, а больше у вас тут нечем заняться?
– У нас тут можно много чем заняться, есть строй группа, музыкальный клуб, работа непосредственно на пищеблоке, работа в пределах и за территорией… проблема только в том, что сейчас все места заняты. Единственное, что может тебе подойти – это работа в отделении.
– А что именно надо делать?
– Убирать дворик, ухаживать за цветами, проводить генеральную уборку в палатах, коридоре и столовой, в общем, все в таком духе.
– Туалет нужно мыть?
– Нет, на это есть отдельный человек.
– Тогда я не против. Скажите, это может как-то повлиять на выписку?
– Ну да, всё, чем ты занимаешься, учитывается на комиссии.
– Как еще можно на нее повлиять? – закинул я удочку.
– Ну, здесь приветствуется умение играть в волейбол, настольный теннис, шахматы, ежегодно в больнице проводятся соревнования, и было даже пару случаев, когда призом за первое место было выписка. Приветствуется способность рисовать, нам бы не помешали стенгазеты к праздникам, ну или, если не умеешь, могу дать тебе учебник с чернилами и кисточками, поучишься рисованию в стиле "Суми-э". Ну и, если ты вообще занимаешься самообучением, саморазвитием или просто читаешь какую-то литературу, то это, естественно, тоже будет упомянуто на комиссии. Отлично, наживка проглочена. Прям знал, что он скажет про книжки. Теперь можно незаметно отклониться от темы. – А, я вот, кстати, постоянно читаю. Мои любимый авторы: Бернар Вербер, Пауло Коэльо и Харуки Мураками. Знаете таких?
– Да, конечно знаю.
– Читали из них что-нибудь?
– Ааа, да, читал. Читал Вербера одну книгу, что-то там про муравьев, не понравилось, дуристика какая-то.
– Дуристика?
– Ну да. Дурацкая литература. Я называю ее дуристикой.
– Ага, ясно.
– Читал еще "Что я имею ввиду, когда говорю о беге", я сам до травмы колена был неплохим бегуном, поэтому и заинтересовался этой книгой. Отличная вещь. С каждой прочитанной страницей возрастала решимость встать пораньше, да пробежать километр другой, но с железной пластиной в ноге далеко не убежишь, поэтому оставалось только отдать дань уважения автору, который еженедельно пробегает около сорока километров.
– Не мало.
– Да. Потом, если память не изменяет, это их произведения "Охота на овец", "Послемрак", "Вероника решает умереть", их я читал давно и уже плохо помню, о чем они. Ну, естественно, я прочел "Алхимика".
Слушая врача, кивая головой, я готовился проявить свои знания. Я понятия не имел, какие из перечисленных им произведений принадлежали Мураками, а какие – Коэльо. И мне бы следовало промолчать, чтобы не позориться, но вот это "естественно, я прочел Алхимика" прозвучало так логично, что я не смог удержаться от вопроса:
– А Алхимика кто написал?
– Как же так, Коэльо – один из твоих любимых писателей и ты не читал его главной книжки?
– Да нет, вот как-то не довелось.
– А что еще кроме этих писателей ты читал?
– В основном только современную литературу – немного слукавил я.
– То есть, ты даже не знаком с такими шедеврами, как, например, "Мастер и Маргарита" Булгакова или "Преступление и наказание" Достоевского?
– Нет, не знаком. Но я не особо переживаю из-за этого. Для меня "Пятая гора" того же Коэльо, или, как вы сказали, «дуристика» в стиле Вербера ничуть не хуже произведения любого русского мэтра. А у вас, кстати, есть любимая книга?
– Ну, я поклонник мировой классики, а в ней много хороших вещей: "Божественная комедия" Данте, "Граф Монте Кристо" Дюма, "Фауст" Гёте, выбрать из них лучшее сложно, но, если тебе интересно, из последних мною прочитанных книг мне больше всего понравилась "Дракула" Брэма Стокера. В ней есть отличные слова: "Болезнь и слабость эгоистичны и обращают все наши помыслы и симпатии на самих себя, а здоровье и силы пришпоривают любовь, и в мыслях, и чувствах ты тогда можешь бродить, где заблагорассудится"– очень метко подмечено. И таких выражений в классике уйма, в то время как в современной литературе, чтобы их найти, надо очень сильно поднапрячься, хотя иногда, несмотря даже на отсутствие философии, бывают, попадаются совсем неплохие вещи.
Слушая, как критикуют мой только что начавший формироваться литературный вкус, мне, как никогда, сильно хотелось возразить. Но, к своему сожалению, обнаружил, что я не могу вспомнить ни одной умной мысли из тех, которыми я восхищался, читая "своих любимых писателей". Возможно, я вспомнил бы в дальнейшем из какой-нибудь ассоциации или наводящего вопроса, поэтому решил послушать, что он скажет:
–"Призрак оперы" – хорошая книжка, к сожалению, не помню автора, "Парфюмер" Зюскинда, "Пигмалион" или "Кандида" Бернарда Шоу, потом "Левая рука тьмы" Урсулы ле Гуин, слышал про эти произведения?
– Нет, – ответил я, мотнув головой, и понял – этот диалог ни к чему не ведет. Я упустил свой момент блеснуть интеллектом, пора опять сменить тему – но подождите, что Вы там говорили насчет болезни и слабости?
–Что они эгоистичны и обращают все наши помыслы симпатии на самих себя. Вроде бы это сказал Ван Хельсинг – профессор, определивший, что подругу главной героини укусил вампир – Nosferatu, коим и был Граф Дракула. Кстати говоря, Брэм Стокер, создавая образ графа Дракулы вдохновлялся историей из жизни реального человека – Влада Цепеша – крестоносца, владевшего в пятнадцатом веке некоторой частью земель в Трансильвании. Он пересажал огромное количество людей на кол, прославившись своей кровожадностью, как самый жестокий тиран своей страны. О нем ходили слухи, что он пьет человеческую кровь, в общем, да, очень интересная литература, если будет возможность – почитай.
– Не знаю, посмотрим. И все же, насчет болезни и слабости, – вернулся я к попытке увильнуть от литературной темы, о выборе, которой я уже успел пожалеть – я хотел бы задать вам вопрос, который когда – то задала моему классу одна учительница: "Как по-вашему, самоубийство – это сильный поступок слабого человека или слабый поступок сильного? Неужели, по-вашему, я решил расстаться с жизнью только из-за того, что мои помыслы и симпатии были обращены на себя, ведь я вроде как болен…
– Хм, самоубийство, несомненно, слабый поступок. Куда проще умереть, чем стойко сносить мучения жизни, а вот кто на это способен – зависит от ситуации. Это может быть сломленный силач и отчаявшийся слабак. Насчет твоего случая скажу так: акты суицида разделяют на три вида: эгоистические, альтруистические и аномические, но существует исключение – это самоубийство из-за острых психических расстройств. Вот такое исключение как раз произошло с тобой. По всей видимости, ты стал жертвой ПТС – посттравматического синдрома, который появляется у многих людей, получивших серьезную душевную или физическую травму. Среди симптомов ПТС: бессонница, кошмары, страх, невозможно невозможность успокоиться, отсутствие собранности, вялость, расслабленность, полный отказ от еды, апатия ко всему. Силы остаются лишь на борьбу с собственными тягостями, вся прочая деятельность автоматически отвергается, в общем, примерно все то же самое, что ты описал в городской больнице. Полностью избавиться от ПТС невозможно. Полученная рана будет оставаться, пока свежа память. По-моему, ты просто чрезмерно распереживался из-за расставания с девушкой, но тебе не стоит комплексовать: то, что ты столь чувствителен – отнюдь не недостаток, наоборот, это говорит о тонкости твоей душевной организации, попавшей под атаку болезни, действие которой, в свою очередь, можно приглушить, благо медицина сильно развилась за последние пятьдесят лет. Знаешь, что делали с психически больными в начале двадцатого века?
– Не представляю.
– Сперва считалось, что причина болезни кроется в зубах того или иного сумасшедшего и ему их все до единого выдирали. Если это не помогало, то вслед за зубами удалялись разные внутренности, после чего больной, естественно, умирал. Позднее на смену этому методу пришла трепанация черепа с отсечением белого вещества, а затем упрощённая версия этой операции. Брался нож для колки льда и молотком забивался в кость глазной впадины, чтобы попасть в определенную долю головного мозга, вследствие повреждения которой человек превращался в овощ, и страдали не только действительно больные, от многих попросту таким образом избавлялись, потому что врачи не особо вникали в подробности и причины болезней их пациентов.
– Вот насчет причин, – вторгся я в повисшую паузу, – я ведь впал в депрессию не только из-за разрыва в отношениях со своей девчонкой…?
– Нет, не только, но тут надо понимать, что любовь сыграла роль фундамента для твоего психического расстройства. Вообще, это чувство тоже болезнь. В международной классификации болезней любовь фигурирует под шифром F 63.9 – «Расстройство привычек и влечений неуточненное». В разъяснении этого определения отмечено, что к такого рода патологиям относится «периодически возникающее непреодолимое желание совершить опасное для себя и окружающих действие, которому невозможно противостоять». Таким образом, любовь стоит в том же ряду, что и клептомания, пиромания, патологическая вежливость или страсть к азартным играм.
– То есть, по Вашим словам, получается, что одна из моих болезней перетекла в другую. Хорошо, если так – то мне непонятна еще одна вещь. Признаюсь, что кое-что не договорил, когда вы меня спросили в прошлой беседе о моей миссии – я хотел сбежать в Америку не просто так, а для того чтобы быть рядом с Кэтрас – моей бывшей. Получилось бы у меня вернуть ее или мы остались бы друзьями, мне было все равно. Так неужели мое решение перебраться поближе к девушке, время с которой, как я рассудил, было лучшим в моей жизни, пришло ко мне тоже по болезни? Я бы взял денег у матери, да и вернулся б на родину к отцу. В моих планах не было ничего невыполнимого – я хладнокровно переврал историю о моих поисках девушки-ангела, но, в целом, оставил суть интересовавшего меня вопроса.
– Видишь ли, зачастую влюбленности присуща одержимость объектом любви, что обычно в психиатрии квалифицируется, как синдром навязчивых состояний – человек стремится к своему кумиру, постоянно думает о нем, даже кратковременную разлуку воспринимает как трагедию. Подобная хвороба отличается своим непреодолимым характером, а также – невозможностью с помощью силы воли избавиться от нее. Ослепленный любовью человек теряет уважение к себе, а иногда и личностные цели, превращаясь в добровольного раба своей любви. Такого рода психическая зависимость от объекта влечения сродни наркотическому пристрастию, она связана с теми же внутренними механизмами в организме, что и истинная наркомания. И, как большинство наркотиков, действует не только на мозг, но и на сердце, которым, кто бы что ни говорил, мы собственно, любим. В доказательство этому, кстати, существует интересная болезнь – болезнь Такацубо, так называемый синдром разбитого сердца. Это – когда эмоциональная травма приводит к ослаблению сердечной мышцы, вызывая сердечную недостаточность. Так что любовь не только приносит боль, она еще и смертельно опасна. Только человек не может без нее жить, так уж он устроен.
– Согласен. А вот что бы Вы сказали, если б я заявил, что это не я нанес себе порез, и что именно из-за того, что я его получил, у меня прекратились галлюцинации? – спросил я и вспомнил слова Славика, с которыми я был теперь солидарен, мне действительно стало интересно знать, что думает Александр Александрович о моей болезни, как, в принципе, и об остальных «аномалиях» в моей жизни. Почему же мне стало важным его мнение? Задумавшись, я впервые внимательно посмотрел на него и обратил внимание, на то, чем он отличался от других врачей, с которыми мне довелось пообщаться. В отличие от очкастого коротышки, который уговорил меня госпитализироваться, толстопузого бородача, который принял меня в пятнадцатой больнице и по-учительски строгой блондинки, которая допрашивала меня в НИИ Сербского, Александр Александрович выглядел как нормальный человек, в пример этим врачам, молодой, подтянутый и какой-то простой что ли. Его голос был уверенным, говорил он внятно и доходчиво, а пристальный взгляд, который он не сводил с меня в течении всего диалога, словно говорил: "Парень, я – то на своем месте, а вот ты, похоже, потерялся, так что иди-ка ты ищи свою дорогу и не трать наше время на пустую болтовню. У нас разные цели". Но, несмотря на то, что судьба уготовила мне стать пушечным мясом, а ему – работу с бумагами в личном кабинете, выражаясь его словами, он – такая же боевая единица, как я, и вполне способен меня понять. А поскольку он не по годам умен (на вид ему было лет двадцать), отзывчив и, несмотря на характер работы, не похож на частичку бездушного механизма под названием система, то, мне кажется, он принадлежит именно к такому типу людей, которые судят о вещах бескорыстно и объективно.
В моей голове эти мысли имели гораздо более сжатую форму. Соответственно, к этому выводу во время диалога я пришел гораздо быстрее: "Похоже, он действительно интеллигентный человек и компетентный врач, более подходящей кандидатуры, чтобы разобраться со скелетами в моем шкафу мне не найти". Но, несмотря на преодолённый мною страх того, что кто-то может посягнуть на территорию моего личного мировоззрения (слишком уж крепкие стены я воздвиг вокруг него, чтобы бояться перемен), после встречного вопроса Александра Александровича о том " кто же тогда нанес мне ранение", я все равно почувствовал, что речь коснулась запрещенной темы. И, вместо того чтобы рассказать об ангеле, за которого я так тревожился, ответил следующее:
– Не то чтобы я совсем был к этому не причастен, но, мне кажется, что тогда в меня вселился демон, а, завладев моим телом, попытался завладеть и моей душой, как по – Вашему, могут к моему недугу иметь отношение высшие силы. Что В, в целом, думаете о чудесах, проклятиях ?
Вот и получается, что я до сих пор верю в наличие табу об ангеле, при нарушении которого я могу никогда с ним не увидеться и из-за которого ко мне вернутся мои галлюцинации. А вдруг, после столь долгого сопротивления навязчивым идеям, я вновь начну думать в том же ключе, что и раньше ? Ведь это одновременно – ключ к моему безумию и к сердцу. К моей цитадели грез и мечтаний.
– Я не могу отрицать существование Бога, но, все же, верю только неоспоримым фактам, в то, к чему могу прикоснуться. А поскольку факты говорят о том, что, каждый год в мире появляется с пару десятков новых болезней, то я склонен полагать, что твои галлюцинации появились из-за какой – нибудь новой разновидности шизофрении. Ну, и меньше всего мне верится, что какому – нибудь демону взбрело в голову избавить тебя от мучений, пусть даже столь экзотическим образом, это просто не логично. Я мог бы дать рациональное объяснение каким-то необычным и редким случаям, но оно было бы оспорено человеком верующим при недостатке рационализма или, наоборот, не верующим при его избытке. Угол зрения зависит от позиции, а поскольку мы здесь лечим не "верующих", а больных, то, сдается мне, тебе лучше поговорить об этом с батюшкой. На третьем этаже главного корпуса у нас находится храм, где батюшка в церковные праздники причащает и исповедует больных. Если тебе чуждо православие или еще по каким-то причинам не хочешь читать молитвы и причащаться, тебе все равно это не мешает просто побеседовать на духовные темы с компетентным в этой области человеком, а там и решишь, насколько его факты неоспоримы. Мое же мнение; то состояние, в которое ты впал, когда решил свести счеты с жизнью, было лишь последствием обострения твоей болезни. Однако, не стоит забывать, что граница между больным и здоровым человеком иллюзорна, фактически – ее нет. Поэтому причины, по которым здоровый человек идет на безумство или по которым некоторые больные поступают более человечно, чем здоровые, могут быть самыми разными, но, когда кто-то теряет над собой контроль, мы – врачи выделяем отклонения в психике как главный фактор, повлиявший на решение или поступок, а, в целом, можно сказать: «Бог его знает, что там творится у тебя в голове». Если же ты хочешь в этом разобраться, то не стоит и пытаться избавиться от неизлечимого, твою болезнь нужно принять и обуздать и в продолжение книжной темы, если надумаешь взяться за классику – прочти «Декамерон» Джованни Боккаччо. Эта книга многим помогла облегчить духовные страдания… К слову, запомни имя «Щеголек» , на мой взгляд, его история – самая удивительная .
– Возможно, Вы правы насчет болезни. Но все же, раз есть обострение, значит, должно быть и какое-то просветление? – спросил я, вспомнив о своем внезапном выздоровлении, когда врач упомянул о неизлечимости.
– Да, оно имеет название "ремиссия". Обычно она достигается с помощью таблеток и так называемой стенотерапии, но если говорить о твоем восстановлении после Сербского, я так понимаю, тебя это интересует?
– Да, – он просто читает мои мысли ! А ведь я не рассказывал ему об этом. Интересно… Видимо, он пообщался с моей мамой. Другого варианта нет. Но почему она мне об этом не сказала? И что еще пытался из нее выудить врач? Надо бы разузнать!
– Улучшение твоего состояния определенно было вызвано шоком и приложенными тобой усилиями забыть обо всем произошедшем. Больше всего, я считаю, тебе помогла работа. Как известно, работа – одно из лучших лекарств от множества недугов, поэтому в больнице и существует трудотерапия. Так что, иди-ка ты трудись да лечись. Давай на этом пока остановимся, мы с тобой болтаем уже без малого два часа, а у меня остались еще кое-какие дела.
Меня так и подмывало разузнать у него содержание их диалога с матерью, но, решив, что мне представится еще масса возможностей потолковать о жизни с врачом, я поблагодарил его за беседу и вышел из кабинета ощутив на себе красноречие его сопровождающего взгляда: "Чудесный экземпляр"-наверное, подумал он.
Как оказалось, еще раз поговорить с Александром Александровичем возможности не представилось. Через два дня его перевели работать в другое отделение. А еще через пять на его место посадили старушенцию, и, хотя я не успел себе намечтать досрочную выписку, за прилежное поведение и все такое, меня мало заботила эта замена, поскольку мой новый лечащий врач, выглядела не менее дружелюбной. К сожалению, это впечатление продержалось только три недели, ровно до ближайшей комиссии. То, кстати, была моя первая комиссия и, хотя я не надеялся на выписку, она показалась мне слишком примитивной, а врач – хладнокровной. Председатель комиссии удовлетворился всего двумя ответами, первый он получил, задав мне вопрос "с каких пор я болею", второй – "какое отношение у меня с родителями". После двух элементарных ответов я получил разрешение вернуться в отделение. Негодуя про себя о моем участии в этой бессмысленной, как ее называли больные, лотерее и о напрасной трате нервов из-за напряженной обстановки, раздутой вокруг этого события, я пошел переодевать выданную для комиссии форму обратно на больничную одежду. По дороге в палату меня многие спрашивали:" Ну, что сказали?" – на что я, как и все выходившие в этот день из кабинета врача, отвечал: "Еще полгода". Среди интересовавшихся оказался и Илья, которому я излил свое недовольство. В ответ я услышал:
– Знаешь, нас сюда посылают с понтом вылечиться, а на самом деле все судьи, которым отсылают наши истории болезней, понимают, что врачи в таких больницах самостоятельно судят о нужной мере наказания. Даже если ты в течении полугода будешь из кожи вон лезть, трудясь на пользу больницы и станешь лучшим примером прилежного поведения, у врачей все равно найдется отговорка вроде: "Прошло еще слишком мало времени, чтобы определить, достиг ли ты ремиссии". Да что там через полгода, они многим и через два повторяют это. Так что, здесь никто быстро не выздоравливает, принимай первые две-три комиссии за простую формальность.
– И что, никто не уходил за полгода? – с сомнением удивился я .
– По крайней мере, мне известен только один случай. Однажды сюда положили адвоката, естественно, обладавшего обширными знаниями в области юриспруденции, необходимыми в его профессии, и он не преминул ими воспользоваться. Результат – через полгода он уже был дома. Из этого следует вывод, который сделал какой-то писатель, не помню, какой : "Люди могут или обладать знанием и править собой самостоятельно, или пребывать в неведении и позволять, тем у кого есть знание, править ими .
Я, конечно же, понимал, что отношусь ко второму типу, но у меня был еще целый год, чтобы сфокусироваться на самокопании и измениться, а, поскольку, за книжками время летит незаметно, то я и не слишком сильно сожалел, что я не адвокат.
Но все же все было не так просто. Я все никак не мог отойти от воспоминаний, нахлынувших перед комиссией, когда я готовился к всевозможным вопросам, которые могли на ней задать. Галлюцинации, сны, ангел, музыка в голове; прошлое пыталось вернуть меня к тому состоянию, которое, я уже признал болезненным и мешало мне расслабиться. А тут еще новая заведующая начала наводить шухер в отделении. Сперва она взялась за перестановку. Поставила шкафы, тумбочки, скамейки как считала нужным, перенесла библиотеку из подвала в комнату свиданий, перенесла раздевалку в подвал, а вместо раздевалки появилась комната ответственной по смене. Возможно, все это было и на пользу, только за этим последовала череда беспричинных запретов, цели которых не объяснялись или имели очень глупые объяснения. Так, например, шкаф для сухих продуктов вроде вафель, печенья и пряников, которые больные оставляли на ужин, превратился в шкаф для хранения сахара и одна из немногих радостей – попить вечером чай с какой-нибудь вкусностью, просто исчезла. Душем в не-банные дни стало разрешено пользоваться исключительно тем, кто ходит на пищеблок, так что остальным оставалось только вонять. Были запрещены все флешплееры и те дисковые, которые остались, больше нельзя было слушать лежа, а затем и брать с собой на улицу.
Естественно, из-за подобных "мер предосторожности", как иногда оправдывала свои действия Юлия Викторовна (так звали эту напасть), больные стали выражать свое возмущение .
Я же теперь не только не мог дать волю своему мнению, но еще и был не в состоянии сконцентрироваться. Каждое второе предложение приходилось перечитывать. Мысли стали путаться, словно играя в чехарду в моей голове, и, как следствие, мне стало казаться, что многочисленные недовольства, от которых мне некуда было деться, относились ко мне. Услышал, например: "А ее, что, это волнует?" – неизвестно к кому имевший отношение вопрос, а сам подумал, что это о девушке-ангеле. Было, например, выхватил обрывок из чужого диалога: "А когда он узнает, что мы будем делать?" и принял это на свой счет. И так постоянно, а даже если и знаю, о ком идет речь, воображаю, что косвенно подразумевают меня или объект моей, не до конца увядшей любви. Дошло даже до того, что однажды на прогулке, сидя за читальным столиком, мой сосед, время от времени смеявшийся над своей книгой, потешается надо мной. После этого случая полоумные шутки всяких колпаков, десятки которых я слышал ежедневно, стали врезаться в мою память.
В итоге я пришел к выводу, что все вокруг специально несут весь этот бред, чтобы свести меня с ума, а если и воцарялась тишина, то казалось, только из-за того, что они иногда "размышляли над моими мыслями". То ли все вокруг были телепатами, то ли существовала какая -то последовательность – какой -то неведомый мне закон или секрет, за которым стоит некая конспирация, но, так или иначе, я во всем сомневался и однажды вновь почувствовал, как у меня сосет под ложечкой (если это так называется). На этот раз я понял, откуда взялось это ощущение. Мне казалось, что все больные и так все знают о девушке ангеле и это "само собой" делает меня очень важной персоной, хотя почему ко мне столько внимания, я догадаться не смог. Теперь всякий раз, когда мне казалось, что я разгадаю суть интриги вокруг меня, что-то отвлекало меня, из-за чего я раздражался и бесился. Порой хотелось заорать, чтоб все заткнулись и оставили меня в покое, но мне еще с начальной школы было известно, что судьба – это не Бог, судьба – это случай, а раз так, то и винить за то, что со мной происходит, я мог только себя. А вот Бог как раз-таки мог мне помочь, не к бестии – врачихе же мне обращаться … насколько я понял, жалобы на состояние являются основной причиной отсрочки выписки.
Ближайший церковный праздник "Введение в храм пресвятой Девы Марии" должен был состояться четвертого декабря и я решился записаться на службу. В назначенный день, не являвшийся постным, меня и еще несколько человек из моего отделения, отвели на третий этаж главного корпуса. Там, после того, как у ворот в небольшой храм собрались волонтеры со всей больницы, батюшка пригласил всех внутрь и начал службу. За все то время пока батюшка читал молитвы, я разобрал лишь несколько отдельных слов и интересное изречение: "Слушай здесь, ибо пришел ты во врачебницу и не исцеленным не выйдешь" но все же послушно выстоял всю литургию.
Закончив, батюшка сошел с амвона и стал исповедовать желающих, выстояв условную очередь, я собрался с духом и заговорил:
– Здравствуйте, отец Александр.
– Здравствуй, как тебя зовут?
– Джон.
– Согреших, Джон?
– Каюсь, святой отец, но я не с исповедью хотел обратиться к Вам. В конце прошлого года я заболел и сейчас моя болезнь стала проявляться в рассеянности и беспочвенной раздражительности. У меня такое чувство, что Бог бросил меня и никакое чудо мне уже не поможет.
– Бог никого не оставляет, он – вселюбящ, и, чтобы открыться, его любви нет необходимости в чуде. Конечно, для многих оно является единственным условием для того, чтобы принять в свое сердце Иисуса, но не мало обходится и без этого. Есть те, кому важно правильно истолковать священные писания, другим – необходимо почувствовать атмосферу во время богослужения, а третьим достаточно лишь взгляда на икону. Ты просто потерял веру. Одним из простейших способов признания Богу является молитва. Она помогает почувствовать душевное равновесие и взять под контроль свои чувства. Возьми молитвенник из церковной библиотеки, читай каждый вечер по одной молитве и помни, Господь не может дать крест и не дать сил.
– Спасибо, святой отец, до свидания.
– До свидания, Джон.
На следующий день я раздобыл для себя "молитвенник для заключенных", а еще через день был замечен за его прочтением своим соседом по койке – Славой Карповым. Он подошел ко мне с вопросом по английскому языку, но увидев, чем я занят, отложил вопрос на потом, недоумевая " что это на меня нашло". Справившись о моем здоровье, он стал докапывать меня, пока я наконец не оговорился, тем самым выдав, что со мной что-то происходит.