Мне было тяжело понять такое отношение к военным, ведь у меня на родине армия исключительно профессиональная и служить в ней считается престижно… но все же я ответил:
– Понятно.
– Ладно, давай. Постарайся извлечь пользу из нахождения в больнице. – сказал он на прощание и покинул курилку, отделение, больницу, а затем и мою жизнь, оставив после себя лишь смутное, скользкое воспоминание. Отвергнув мысль о том, что жизнь в стационаре имеет какой-то толк кроме разве что лечения, которое, вероятно, кому-то и помогает, я совершено о ней забыл. Мне не хотелось помнить и думать ни о чем, кроме девушки-ангела и я с наслаждением продолжал слушать мистическое пение, игравшее где-то в глубине моего сердца.
Остаток четверга и целая пятница пролетели мгновенно. Все из-за шахмат. Кстати, после столь долгого шахматного марафона я сделал себе заметку. Когда отстраняешься и смотришь со стороны на ситуацию, в которую я попал, все происходящее со мной кажется нереальным. Но, когда я сам погружаюсь в нее, я не осознаю этого.
Настала суббота. Вновь приехала мать, на этот раз со всеми необходимыми мне вещами, которых все равно, по ощущению, было мало. Мы поболтали о всякой всячине, и она, уже полностью освоившаяся с ролью моего связного с внешним миром, уехала. Так замкнулся круг, прошла моя первая неделя нахождения в больнице.
Спустя еще две незаметно пролетевшие недели, ровно за месяц до моего дня рождения, я, сидя за шахматами, услышал незнакомую музыку, доносившуюся из четвертой палаты. Санитарка, обязанная следить за надзоркой, куда-то отлучилась, и я без промедления воспользовался шансом. Попросив Анатолия меня немного подождать, я проскользнул к источнику звука.
– Что это играет? – спросил я у паренька, который лежал на кровати рядом с тумбочкой, где стоял небольшой радиоприемник.
– «Максимум», -ответил паренек, еле двигая губами.
– Не слышал о такой группе.
– Это радиостанция.
– А-а… ну так, а чья песня?
– «Металлика»
Из преемника доносилось:
Welcome to where time stands still
No one lives and no one will
Moon is full never seems to change
Just labeled mentally deranged
– Точно. Что-то я их не узнал. Актуальная, кстати, песня, – сказал я, сев на соседнюю койку.
– О чем? – прозвучал вопрос. Казалось, мой собеседник немного улыбается, произнося слова.
– Про психушку. Тебя, кстати, как звать?
– Егор.
– Меня Джон.
– Американец.
– Ну да.
– Хорошо по-русски говоришь.
– Спасибо, ты сегодня поступил?
– Ага.
– Из-за чего?
– Наркотики, а ты?
– Вены себе порезал.
– Ясно.
Не знаю, что побудило меня заговорить с этим парнем, но диалог с ним вышел не таким уж опасным. Во всяком случае, моей психике он не повредил.
За «Металликой» я прослушал еще две песни, до боли точно передававшие мои собственные чувства. Эти песни: three doors down-here without you и Ozzy Osborne-I just want you я уже слышал и раньше, но теперь они зазвучали совершенно по-другому. Словно кто-то залез ко мне в голову, выяснил, о чем я думаю и выразил в словах то, что у меня не получается выразить самому.
В течение месяца я при каждом удобном случае проползал в четвертую палату послушать пару-тройку песен. В половине случаев меня обнаруживали и выпроваживали до своей койки, но, к моему счастью, никаких наказаний не следовало.
Мне казалось, что все песни, звучавшие на радио, были посвящены исключительно мне. Не то, чтобы я постепенно убеждался в этом, но со временем эта мысль, всплывавшая всякий раз, когда я вспоминал или слушал эти песни, стала настолько привычной, что превратилась в некую основу для необычных выводов, подтверждавших ее истинность.
Первым бредовым, хотя мне так не казалось, умозаключением было убеждение в том, что я сам написал все эти песни.
«Может быть, в предыдущей жизни, может быть, их специальным устройством извлекают из моей головы, пока я сплю, может быть, я записываю их в чью-то тетрадку, пока длится какой-нибудь приступ лунатизма, может…» Я перебирал варианты целый день, а на следующий меня перевели в четвертую палату и я продолжил искать разгадку уже в более приятной обстановке.
Так из моей жизни бесследно пропали полтора месяца, а вместе с ними и надежда выписаться за среднестатистический срок пребывания в больнице. За это время сюжет моих снов успел продвинуться далеко, но не в лучшую сторону. На следующий день после того, как их главную героиню посадили на карантин, состоялась закрытая конференция. На конференции собралось руководство больницы и министр здравоохранения страны. Ему описали сложившуюся ситуацию, и он тут же решил перевести «пациентку» в специальную лабораторию, предупредив, чтобы все знающие об этой сенсации молчали под страхом тюремного заключения. Девушку перевезли на секретный объект «Z8» и поместили в отдельную комнату с привинченными к полу кроватью, столом, двумя стульями и толчком. Начались всесторонние исследования.
Как выяснилось, от людей девушка-ангел отличалась всего тремя вещами. Собственно, составом крови, отсутствием мозга и тем, что желудочно-кишечный тракт заканчивался на желудке. В начале, когда ученым, накормившим подопытную, было нужно взять анализ мочи и кала, пришлось пару дней недоумевать, почему она "не делает дело"? Ей показывали картинки, демонстрировали, как использовать туалет, а она без эмоций смотрела на это, не понимая, что от нее хотят. «Ха, не удивительно, не представляю себе, чтобы первые мужчина и женщина, подобные ей, гадили в райских садах» – подумал я тогда. Но потом выяснилось, что вся пища усваивается ею на сто процентов, и, следовательно, функции ходить в туалет у нее попросту нет.
Ее начали обучать. С нуля. С азбуки и простейших математических вычислений. Девушка-ангел усваивала уроки моментально и даже догадывалась о некоторых вещах наперед, так, что уже спустя две недели она произнесла свое первое осознанное словосочетание.
– Увидимся завтра, – сказала она своему учителю. Решив, что нужно развивать творческий потенциал девушки, ученые приказали поставить в комнату пианино и подобрали преподавателей музыки и рисования.
В то же время другие ученые изучали формулу и свойства синей крови.
Формула преимущественно состояла из неизвестного вещества, которое в смеси с малым количеством эритроцитов, лейкоцитов и тромбоцитов образовывало ее клетки. Этому веществу дали название «пуриум» от английского слова «pure» – чистый. После того, как удалось отделить его от прочих составляющих крови, с ним начали экспериментировать.
Сперва пуриум размешивали с водой, из-за чего та приобретала зеленовато-голубой цвет, цвет морской волны. Получившуюся смесь дали попробовать подопытным мышам. Не выявив у них никаких изменений, эту смесь дали оценить на вкус троим добровольцам. Двое сравнили ее вкус с березовым соком, третий назвал ее «сладкой водой». Никакого воздействия на человеческий организм пуриум также не вызвал.
Когда жидкость подлили в огонь – огонь загорелся синим пламенем.
Распылили в воздухе – в воздухе повисли красивейшие объемные узоры, переливающиеся всеми оттенками синего и зеленого цветов.
При заморозке она приняла кристально чистую зеркальную поверхность. Разряд тока, направленный в эту смесь оставлял электрический след, сохранявший в ней свою энергию. Повторные разряды оставляли похожие следы и суммируясь между собой повышали концентрацию напряжения и силы тока, пока в эту жидкость не погружали другой проводник, поглощавший эту энергию или до тех пор, пока ее мощность не достигала предела. Во втором случае происходил взрыв.
Пуриум не имел запаха, и политые им растения не претерпели никаких изменений.
Остальные опыты в основном заключались в попытках выяснить, вступает ли это вещество в реакцию с отдельными элементами таблицы Менделеева и их соединениями. Они были не столь интересны, как все предыдущие.
Но все же был еще один опыт, поразивший мое воображение. В одном из моих последних снов ученые растворили больше количество пуриума в двадцати литрах воды, помещенной в резервуар, и испарили ее на открытом воздухе с помощью электрического нагревателя.
Казалось, ничего необычного не случилось, но спустя час, за который молекулы смеси проделали свой путь к небу один из ученых, обратил внимание на облака. Те приобрели необычайно красивую окраску, варьирующуюся около все того же цвета морской волны и гармоничные формы, похожие на хлопья попкорна. Стало однозначно ясно, в чем причина такого преображения.
После этого сна я сфокусировал все свое внимание на девушке-ангеле. Мне не нравилось, что ее заперли, словно птицу в клетке и доят, словно, корову, но я ничего не мог поделать. Моя беспомощность раздражала, но все же, спустя полтора месяца появилось несколько вещей, которым можно было порадоваться. Наступило двадцать восьмое августа – день моего рождения. Еще я получил в распоряжение личную полку в тумбочке, заменившую мне место в общем шкафу (доступ к нему можно было получить только по непосредственной необходимости), получил место в большой столовой, разрешение на ношение музыкального плеера, на просмотр телевизора и, что самое главное, теперь я мог свободно передвигаться по отделению. Мне раньше и в голову бы не пришло, что переезд в другую палату может стать достойным подарком, а сейчас я доволен. Это первый глоток свежего воздуха фактически за целый год.
Правда, образ жизни или правильный «образ существования» я так и не изменил. Я продолжал сжигать время за шахматами, слушал радио и время от времени развивал свою теорию причастности к авторству звучавших песен.
Исходя из того, что все существующие песни написаны мной и посвящены мне же, я решил, что спеты они, скорее всего, моими друзьями. Другим людям я не решился бы поручить такое ответственное задание. «Скорее всего, – думал я,– со всеми участниками поющих для меня групп, я познакомился еще до рождения где-нибудь в раю. А они решили таким вот образом, сохраняя инкогнито, скрасить мои часы на земле. А, может, я и вовсе умер тогда, после раны, которую мне нанесла девушка-ангел. Может, я уже нахожусь в царстве небесном и мои подозрения, касающиеся вопроса об искренности переживаемых певцами чувств – лишь побочный эффект нового восприятия, из-за которого я чувствую единение со всем, что меня окружает. Возможно, нахождение в этой больнице, красочные взаимосвязанные сны и трогательные песни – это часть поэтапной подготовки к смене облика этого мира, необходимого, чтобы избежать шока, который я могу получить после известия о том, что ангелы приняли меня в свои ряды. А еще – эта музыка, похожая на церковные песнопения, постоянно звучащая в моей голове… – все говорит о том, что высшие силы чего-то от меня хотят. И, похоже, вскоре я понял, чего.
Это произошло спустя еще месяц. За это время я успел проникнуться состраданием к Егору, у которого были нарушены опорно-двигательные функции из-за злоупотребления наркотиками, в частности, из-за так называемой «мульки». Он еле-еле был способен самостоятельно добраться до туалета на подкашивающихся ногах, и я стал таскать его на своей спине. Вскоре, немного сдружившись, мы рассказали друг другу истории своих жизней. Оказалось, что из родственников у него остался только дядя, который выкинул парня из собственной квартиры и поместил в эту больницу, ссылаясь на то, что тот не способен жить самостоятельно. В принципе, дядя мог позаботиться о своем племяннике, и, если не лично, то хотя бы наняв няню… Но дядя не пошел на это ради него. Он решил сделать деньги на сдаче квартиры и теперь, получив желаемое, даже не появляется на свидания, передавая гостинцы через персонал. Зато он каждый раз посещает врача, которому, по всей видимости, отстегивает денег, чтобы племянника продолжали держать в больнице.
Узнав об этом, я наполнился злобой и, попросив позвонить у какого-то парня «по очень важному делу», спрятался в туалете, полный решимости хоть как-то помочь Егору. Я набрал телефон его дяди, высказал все, что я о нем думаю и, вдобавок, пригрозил расплатой, если он не одумается.
Этот, первый в моей жизни серьезный конфликт дал мне понять, что я могу быть сильным. И так случилось, что в этот же день я заострил внимание на словах одной из песен группы Nickelback: for handing you a heart worth breaking. Я понял вдруг, что не должен быть слабаком, нуждающимся в помощи, я должен направить все силы на поиски девушки-ангела. «Я должен найти ее сам, до того момента, как она осознает свое предназначение. А может случиться и так, что ее не захотят выпустить из лаборатории. Что тогда? Я останусь ее единственной надеждой… Надо действовать».
Время продолжало свой неутомимый бег, но не через неделю, не через месяц положение Егора не изменилось. Зато полностью поменялось мое представление о будущем. Я представлял, как научусь пользоваться Интернетом, как сдам экзамен на права. Поднакоплю на какой-нибудь непыльной работенке денег. Куплю машину и отправлюсь на поиски своей возлюбленной. Возможно, это неправильно, что я не стал посвящать в свои планы и догадки лечащего врача, мать и бабушку, которая тоже иногда стала меня навещать, но со своими секретами я чувствовал себя вполне комфортно. С их помощью я забыл о своем жутком прошлом и меньше всего я хотел, чтоб меня от них вылечили.
Когда мой срок пребывания приблизился к трем месяцам, я начал просить Бога о помощи. Я не соблюдал никаких правил, не крестился, не произносил какие-то определенные молитвы, даже не говорил «Аминь», я просто говорил о своем единственном желании.
«Боже, помоги мне найти девушку из моих снов, – время от времени повторял я, – я готов преодолеть любое испытание, я должен быть рядом с ней, сведи нас с ней как можно скорее». Какая ирония, если раньше я считал, что Бог – это что-то непонятное, то теперь я общаюсь с ним, словно, с другом, от которого ожидаю отклика на свои просьбы.
Наконец меня допустили к прогулкам во дворе. Это событие подарило мне еще один глоток свежего воздуха – на этот раз в прямом смысле. Я стал ежедневно выбираться из замкнутого пространства. Я радовался каждый раз этой возможности словно ребенок, попавший в парк развлечений. Но, как бы легко мне теперь не дышалось, я не мог уберечь себя от сомнения, закравшегося в мою душу: что, если все, что я себе воображаю лишь бред сумасшедшего? Ведь снаружи все те же асфальтированные дорожки, скамейки, ограды, дома и деревья, играющие тенями под лучами неизменно палящего солнца. Ведь никаким раем до сих пор и не пахнет. Ведь я уже три месяца нахожусь в психушке и скоро своим сроком я переплюну всех старожилов этого отделения. Ведь мой лечащий врач даже не намекает, что это скоро кончится… И, вполне возможно, что причина в моей болезни. Ведь таких галлюцинаций, как у меня, насколько я знаю, больше ни у кого не было. «Может потребоваться много времени, пока не придумают лекарство и пока я не справлюсь с последствиями своей болезни».
Многое говорит о том, что все мысли, касающиеся ангелов и рая – просто мой бред. Но я не могу так просто от них отказаться, их корни засели так глубоко в моем сознании, что у меня не получалось верить во что-то другое.
Глядя из окна большой столовой на машины, едущие по своим маршрутам и людей, спешащих по своим делам, мне показалось, что никого, в общем не волнует, что происходит в моей голове. Похоже, никто и не подозревает о существовании ангела, сошедшего с небес. Прогресс движется вперед, земля крутится, люди рождаются и умирают. «Если моя теория хоть отчасти верна, то кто-нибудь уже бы наверняка давно подтвердил это.
Ведь в ней все сходится. У меня засосало под ложечкой – такое ощущение, когда точно знаешь – происходит что-то не то и надо делать отсюда ноги. Во всяком случае я так понимал этот афоризм.
Из палаты стала доноситься песня Muse-time is running out:
I think i'm drowning, asphyxiated
I wanna break the spell that you’ve created
You’re something beautiful a contradiction
I wanna play the game I want the friction
«Вот и лишнее подтверждение моей правоты. Пора сваливать из больницы и как можно скорее», – пробормотал я себе под нос и отправился играть в шахматы.
В течение трех последних недель, я каждый второй день спрашивал на обходах врача о разрешении подносить пайку в отделение. И добился своего. Теперь я каждый день по несколько раз таскал тяжеленную кастрюлю напару с одним из моих новых соседей по палате. Остальные, ходившие на пищеблок, носили по два больших ведра, их я со своей тощей комплекцией донести был не в силах. Как бы невзначай, я разглядывал заборные плиты, стоявшие вдоль дороги к пищеблоку, проверяя наличие дыр и неровностей. Но уже спустя первую неделю я оставил надежду на побег, правда в итоге оказалось, что она не оставила меня.
Двадцать шестого декабря, в день, когда моему сроку пребывания исполнилось пять с половиной месяцев, мне, как послушному, не проблемному больному доверили выбросить мусор. Одевшись в допотопное серое пальто, шапку-ушанку и валенки на молниях, я вышел в сопровождении тучной старушки на двадцатиградусный мороз с большим пластмассовым ведром. Этой дорогой я еще не ходил, поэтому каково же было мое удивление, когда неподалеку от мусорных баков я увидел загнутую железную арматуру, торчащую из бетонного забора. Да еще столь удачное сочетание обстоятельств! Старушка, не дойдя пару десятков метров до мусорки, встретила свою знакомую и заболталась, послав меня доделать дело самостоятельно. Я понял, что не могу ждать, пока мне подвернется шанс получше, поэтому воспользовался тем, что который мне представился. Была не была. В конце концов, я ничего не теряю. Сменив немного траекторию движения, я поставил на землю ведро и направился к бетонной плите. Как только я подпрыгнул и ухватился за ее край, раздался крик:
– Ты что делаешь, ты куда полез, а ну вернись сейчас же!
Но уже через пару мгновений я, подтянувшись и оттолкнувшись ногой от железяки, перемахнул через ограду. У провожатой не было ни единого шанса мне помешать.
Оказавшись в незнакомом дворе и совершенно не зная, в каком направлении двигаться, я решил, что буду выбирать свой путь по наитию. Я не собирался искать свой дом, потому что был убежден в необходимости найти девушку-ангела без посторонней помощи. Кроме, естественно, той помощи, которую я буду получать свыше – кроме знаков. Так я докажу себе и всему миру, что достоин ангельской любви, и что моя любовь по значимости важнее, чем даже приход Иисуса Христа.
Постоянно идти дворами я бы не смог, пришлось свернуть на улицу. Там я увидел, как набирает свою силу утренний рассвет, освещая пока еще слабыми лучами дороги, тротуары и сугробы. Дело было в среду, повсюду сновали люди. Я чувствовал на себе взгляды каждого из них. «Но почему они все с подозрением смотрят на меня? Из-за того, что я как-то не так одет? Или потому, что у меня что-то с лицом? Первый вариант отпадает, ведь на мне одет типично русский прикид, который не должен вызывать подозрения. А вот лицо… Скорее всего информация о девушке-ангеле просочилась в массы вместе с моим фотороботом, составленным по ее описанию. Видимо, она вспомнила меня, хотя вполне возможно никогда и не забывала. Просто раньше она не могла выразить свое желание словами. Желание увидеть меня».
Несколько часов кряду я шел вдоль, а иногда и поперек автомобильных дорог. Я никогда не чувствовал себя так свободно. И, уже не помня, когда вообще в последний раз видел город, решил, что этот мир создан специально для меня, а раз так, то все, что мне нужно для исполнения своей миссии я обязательно получу.
В преддверии Нового года повсюду открылись магазинчики с подарками. Кинув взгляд на очередной такой магазинчик, я почувствовал сильное дуновение ветра и, впервые за несколько пройденных мной километров, остановился. Я понял, что я хочу получить в первую очередь. Мне нужно достать подарок для «моей девушки», который я доставлю ей через любые расстояния. Денег у меня, естественно, не было, но я и не рассчитывал добиться своей цели законным путем. Зайдя внутрь, я оказался посреди трех стендов, забитых мягкими игрушками. Женщина лет сорока, стоявшая за прилавком, помогала девочке-тинейджеру сделать выбор. Пока они слушали мелодию, которую воспроизводил красный плюшевый дракон, мне приглянулась овечка, обхватившая сердце с надписью «I love you», и я попросил показать ее поближе. Продавщица передала его ее мне в руки и перевела свое внимание обратно на подростка.
– У таких драконов есть еще три другие мелодии, – сказала продавщица.
– О да!? А можно послушать? – спросила еще больше заинтересовавшаяся девчонка.
– Конечно, подожди минутку.
Женщина удалилась в подсобку за дверь, и я понял, что мне снова везет. Выйдя из магазина, я засунул овечку в подмышку, так как карманов у меня не было, и пересек дорогу, вновь рискуя попасть под колеса. Так я произвел первую в своей жизни кражу. А за ней не промедлила последовать и вторая. Очень скоро после того, как продолжил идти куда глаза глядят, я наткнулся на оружейную лавку и, решив, что мне совсем не помешало бы обзавестись оружием, заглянул внутрь. Убить я, к счастью, никого не способен, а вот припугнуть кое-кого можно. В моем случае даже нужно. Конечно, для этого дела лучше подходит пистолет – удобно и убедительно, но поскольку без лицензии на хранение оружия мне не дадут его даже в руках подержать, я попросил показать мне нож с коротким лезвием. На этот раз я решил украсть открыто, на глазах продавца. Получив в свои руки оружие, я, без зазрения совести, развернулся, рванул с места и, скрывшись за углом дома, вновь затерялся во дворах. «Теперь надо найти способ добраться до окраины Москвы и там поймать попутку куда-нибудь в сторону Питера или Сочи, поскольку это единственные известные мне города России, расположенные на берегу моря. Поиски стоит начать где-то там. Ночевать и питаться буду в придорожных заведениях, расплачиваясь волшебным свойством оружия – убеждением в том, что со мной лучше не связываться. Ах, да, еще нужно раздобыть ноутбук, чтобы расширить область поиска посредством сравнения фотографий прибрежных городов с картинками из моей памяти. Может наведаться в какой-нибудь компьютерный клуб?… Надо искать подсказки»
– А вот и первая из них! -подумал я, увидев спортивный байк, припаркованный посреди однорядного переулка возле двухэтажной новостройки. Подойдя поближе к практически полностью черному, с раздвоенной на конце выхлопной трубой, мотоциклу, я разглядел на баке надпись Ducati Monster.
«Стопроцентный шанс добраться куда душе угодно. Сейчас дождусь, пока хозяин мотоцикла, у которого, по всей видимости, дела в этом доме, кстати, что это за здание? А, вижу, какой-то банк… дождусь, пока он из него выйдет, приставлю нож к его горлу, получу ключи и поеду бороздить неизведанные просторы. Вряд ли водить мотоцикл особо трудно – две ручки, тормоза, педалька – разберусь."
Солнце уже давно взошло и я, шатаясь туда-сюда возле мотоцикла, время от времени задирал голову, чтобы посмотреть на свет, не знаю почему, но он не слепил меня.
В итоге, спустя еще час пребывания на свободе, под воздействием навязчивых идей меня осенило. «Разве могут все те злодеяния, на которые я собираюсь пойти, быть оправданы одной благородной целью. Никакая судьба не поможет мне вытерпеть такое испытание. Я сбежал. Тайком украл игрушку. Внаглую фактически ограбил оружейную лавку. А теперь собираюсь угрожать человеку и угнать мотоцикл». Боже, что я делаю?» Наконец, опомнился я, но было уже поздно. Незаметно, пока я глазел на солнце, подъехала полиция. Первое, что мне пришло в голову сделать, когда я увидел, как двое выходят из машины с мигалками, это выбросить нож под колеса спортбайка.
– Добрый день, предъявите, пожалуйста Ваши документы. – сказал один полицейский.
Ножик они не заметили и то хорошо.
– Так я-аа шел к другу в гости, у меня и в мыслях не было что они могут понадобиться, -соврал я как смог.
– Да? Ну а где живет твой друг?
– Здесь неподалеку в тридцать четвертом доме.
– Давай-ка выложи свои вещи на капот.
– А у меня и нет ничего.
Полицейский, услышав это, бросил взгляд на своего напарника и решил меня обыскать. Естественно он обнаружил овечку.
– А внутри – героин, – сказал он, задумчиво щупая игрушку.
– Да бросьте, – возмутился я – это подарок девушке.
– Пойдем-ка, – приказал блюститель порядка и повел меня за руку к машине.
– Куда? За что? Зачем? – запаниковал я.
– Скоро узнаешь, полезай.
Передо мной открылась задняя деверь «ментовоза», и я понял, что совсем не хочу садиться внутрь. «Куда они меня повезут?» Что собираются со мной делать? Раньше я никогда не пересекался с полицией, откуда мне знать, что у них на уме… Нет, никуда я не поеду. Надаю им по мордам, убегу подальше, а затем зайцем доеду на метро домой. Решено.
– Не полезу, – заявил я.
– Как это?
– Вот так.
Вложив в кулак все силы, которые смог собрать, я впервые в жизни зарядил по лицу человеку. Разговаривавший со мной все это время полицейский пошатнулся, и, спустя всего пару секунд, последовала реакция его напарника. Молниеносным движением он снял с плеча АК47 и, развернув его прикладом вперед, от всей души приложился к моему лицу.
– Сейчас ты у меня поймешь, кого ты ударил. – прокомментировал замах дубинки первый коп.
Вместе они слаженно «упаковали» меня в автомобиль и за десять минут доставили в отделение. Там с меня сразу сняли наручники и отвели к раковине. Я не чувствовал боль, когда меня били, не почувствовал и когда мыл лицо. Но, к моей неожиданности, в раковину упал зуб. Оказалось – полицейская шутка, все мои зубы были целы. А вот лицо – нет. В зеркале я увидел паренька, похожего на меня, только с толстой отекшей рожей. Да, теперь лицо стало рожей типичного бандита с улицы и было противно осознавать, что она принадлежит мне.
Скрывать свою личность не было смысла, полиция итак знала, что я сбежал из дурки, поэтому отыскать родственников для них не составило труда. Конечно, когда мать приехала, она была шокирована. Но все же каким-то образом сдерживалась, не плакала и не паниковала. Вместо этого она злилась и то была справедливая злость, я ее заслуживал.
– В общем, я тут в передрягу попал – виновато пробормотал я при встрече.
– Да я уж вижу – отрезала мама, заставив меня понять, что продолжать не стоит.
Я вновь подвел ее. Вновь расстроил. Я больше не заслуживаю ее доверия. В объяснительной я охарактеризовал свои действия нежеланием возвращаться в больницу.
– А откуда у тебя игрушка? – спросил оперуполномоченный?
– Это я у больного украл.
– Зачем она тебе?
– Да вот хотел сделать подарок матери – сказал я, кинув робкий взгляд в сторону родственницы.
– Только этого мне не хватало – поддержала она разговор.
У меня не нашлось, что сказать. После объяснительной была улажена еще пара формальностей и меня отвезли обратно в ту же психушку. К счастью, на этот раз я пробыл там всего один день, но на этом мои приключения не закончились. Меня перевели из одной психушки в другую, в Научно-исследовательский институт имени Сербского. Там, в бесстражном отделении, которое представляет собой одну небольшую палату с дверью в совмещенный санузел, я провел двадцать три дня.
За это время мои раны полностью зажили, а врачи успели провести судмед экспертизу. В отделении в основном либо валялся на кровати, либо общался с врачом – молодой женщиной, так и норовившей вытянуть из меня всю душу. Телевизор, столы и стулья находились прямо в палате, поэтому волей -неволей приходилось присоединяться к просмотру всяких передач. Одна мне даже понравилась, и мне удалось установить правило: с восьми до девяти вечера моя палата смотрела «Retro» – час старых клипов на MTV.
Каждый старый хит, просмотренный мною, лишь лишний раз доказывал, что вся музыкальная индустрия «подобрана под меня». Словно кто-то за мной следит и решил сделать мне небольшой подарок.
Bjork-all is full of love
Guano Apes-no speech
Limp bizkit-behind blue eyes
Robyn-who’s that girl
Pink-just like a pill
И прочие клипы отнюдь не помогли мне разубедиться в собственном здравомыслии, поэтому наблюдавшей меня врачихе я рассказывал не все и не до конца. История моей болезни была получена из предыдущей больницы, поэтому все, что из меня удалось выудить – это обобщенные формулировки причин моего побега и последовавшего сопротивления. В общем, выяснилось, что я выполнял выдуманную мной священную миссию, и этого хватило, чтобы определить – на момент совершения преступления я был невменяем.
"Да неужели, мне в это как-то не верится"
По окончанию двадцати трех дней я вернулся домой на Профсоюзную улицу, где без хлопот проживал до середины апреля.
Тогда раздался неожиданный звонок из прокуратуры, известивший о том, что скоро у меня суд.
– Как же так, я думала все позади. Ты был невменяем, а значит невиновен. Что они еще от тебя хотят? – негодовала моя мать, а я, думавший все это время, что дело закрыто, еще несколько часов переваривал услышанное. Я обвинялся в нападении на сотрудника полиции по статье номер триста восемнадцать и даже не представлял, чем это чревато вплоть до того момента, как двенадцатого мая мне вынесли приговор – принудительное лечение в стационаре общего типа. Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. За последние четыре с лишним месяца я почти приспособился к нормальной человеческой жизни. Спал крепким сном, забыл об ангелах и посвященных мне песнях, таинственная музыка куда-то пропала, а тут такое… Надо было думать, прежде чем делать. Мне трижды повезло: сначала при побеге, а затем в двух магазинах, но ясное дело – это везение не могло длиться вечно. Теперь становится обидно, что меня не схватили за кражу игрушки или еще ранее при побеге, ведь от старых убеждений и страстей, которыми я руководствовался, почти ничего не осталось. Разочарование сопровождало меня на пути к последней остановке сбивавшегося с курса путешествия жизни – к психиатрической больнице номер пять.
Глава 3. ONE WAY TICKET. (билет в один конец)
В руках я держал направление, постановление суда и пакет с личными принадлежностями. Выйдя из такси, я увидел ворота – проходную с табличкой и надписью на ней «Городская психическая больница №5» и красную кирпичную стену. Что за ней – тайна, покрытая мраком. Получив на проходной разрешение, я проследовал в сопровождении охранника к приемному покою. Он находился в основном корпусе, который снаружи выглядел вполне симпатично, но вот изнутри отдавал старым налетом минувшей эпохи. Но пугало не это. Пугал срок, на который я сюда приехал. Женщина, к которой меня привели, сказала, что выписные комиссии проводят для каждого больного раз в полгода и это еще не означает, что уже после первой комиссии я буду дома. После короткой беседы с меня сняли одежду и положили ее в личный мешок. Взамен мне дали тряпичные клетчатые штаны, растянутую бежевую майку и коричневую рубашку, сделанную из какого-то смешанного материала. В таком веселом прикиде меня отвели в шестнадцатое отделение. После того, как я прошел по заднему дворику и, поднявшись по лестнице, вошел в дверь с нужным номером, на душе стало совсем тоскливо. При одном взгляде на коридор отделения я напрягся так, будто только что получил пощечину. Если задаться вопросом, как кратко объяснить, что именно было не так с его внутренним видом, можно уложиться в одно слово: все! Все было не так. А если говорить конкретнее, то в первую очередь, бросались в глаза потускневшие бирюзовые стены, в разных местах запачканные въевшимися пятнами. На стенах висели ночники, колонки и оголенные звонки, а рядом с ними хаотично выгоревшие распаячные коробки. Затем обращаешь внимание на обтесанные двери с привинченными деревянными досками, на которых выжжены названия комнат: буфет, раздевалка, процедурный кабинет и кабинет врача. На древний линолеум, повсюду покрытый заплатками, на обшарпанные железные кровати, стоящие вдоль коридора, и, наконец, на самую обескураживающую часть картины – шатающихся туда и обратно психов-уголовников с их сурово-больными рожами. Меня пристроили к одной из коек в коридоре, стоявшей рядом с двумя дверьми, одна из них – деревянная с окошком – от курилки, другая – из железных прутьев – от надзорки. Время пол-одиннадцатого утра и, как мне сказали, нельзя ложиться до тихого часа. Поэтому, разложив в тумбочке те вещи, которые мне разрешили пронести, я решил пойти разведать обстановку. Разглядывая интерьер, поначалу, словно не понимаешь его предназначение, не представляешь себя едящим за этим столом, сидящим на этом стуле, умывающимся в этой раковине или спящим на этой кровати. Думаешь только: «Ага, значит вот как они тут живут», своей принадлежности к этому месту не осознаешь. И только спустя несколько дней разные фрагменты соединяются в полноценную картину, словно поле зрения, изначально суженное, постепенно расширяется до тех пор, пока не сложится общее представление о внутреннем распорядке больницы – ты привыкаешь.