– Ну, после того как я нанес себе глубокий порез и увидел, как из меня, моей руки хлещет кровь, мне стало дурно. Я открыл шкафчик в комнате матери, которой так же, как и бабушки, восстановившей работоспособность мышц, не было дома, и достал эластичный бинт. Достал, перетянул им руку чуть ниже локтя, вызвал скорую и уже через пятнадцать минут лежал в полуобморочном состоянии на каталке в машине скорой помощи.

– Хорошо, давай подведем итог. Ты решил свести счеты с жизнью из-за долгой депрессии, так?

– В общем да.

– Далее, ты понимаешь, что ты психически не здоров?

– Да, понимаю, что тут еще ответишь? «Нет», значит будешь отрицать очевидное.

–С какого периода ты начал болеть, как ты считаешь?

– Это произошло около года назад, когда я переехал в Москву.

– Осознаешь, что тебе необходимо лечение?

– Не знаю, никогда не думал, что мне помогут таблетки, но вам виднее, так что в этом полагаюсь на вас.

– Замечательно, – медленно произнес мой врач, – как ты, уже успел освоиться?

– Ну так, немного. В принципе не думаю, что после всего мне будет трудно привыкнуть к ограниченному пространству.

– В любом случае не расслабляйся. Будешь вести себя хорошо, переведем тебя из надзорки, разрешим выходить на прогулку, а через какое-то время и вовсе выпишем. Ну, можешь идти, вопросов у меня больше нет.

– Хорошо, – сказал я и уже собирался закрыть дверь кабинета, как вдруг услышал: «Джонатан, вот что я еще хотел спросить: здесь, в больнице, тебя посещали галлюцинации?»

– Как ни странно, пока нет. Видите, я даже смог провести с вами столь длительную беседу и ни разу ни на что не отвлекся.

– Если что увидишь – сразу сообщи мне.

– Ладно.

– Все, иди.

Я проследовал в самую дальнюю от входа в отделение палату и лег на вторую по счету от левого дальнего угла койку, к которой меня пристроили. В больнице я находился уже третий день и успел подготовиться к вопросам врача. Он вышел только сегодня, в понедельник, поскольку по выходным он не работает. В подготовке мне помог Ваня – приветливый парниша из первой палаты, проходивший экспертизу на пригодность к военной службе. Как только я поступил, он подсел на соседнюю койку и ввел меня в курс дела. Я узнал от него о распорядке дня, о сроках пребывания в больнице, минимальным из которых, к моей наивной радости, был две недели, и собственно о вопросах, которые меня ожидали в сегодняшней пересказанной ранее беседе. В принципе я рассказал врачу всю правду, поэтому готовиться особенно не пришлось, но все же был один момент, который я был вынужден выдумать. Я не самоубийца. Причиной появления пореза на моей руке был не стих, правдивость которого я осмыслил только вчера, не осознание того, что ждать не было смысла и даже не нож, который я якобы взял на кухне, ею было чудо. Да, да, самое натуральное чудо. В эту знаменательную субботу, когда оно свершилось, я лежал в кровати, опершись головой об стену и не шевелясь в изнеможении, наблюдал, как какая-то уродливая тварь наматывает на ворот мои кишки. Находясь все последнее время на грани нервного срыва, я, наконец, пересек эту грань и, заламывая руки, сделал то, что не делал, наверное, с пеленок, я заплакал. Слезы, безысходность моего положения и какая-то толика угасающей надежды, о которой я уже вспомнил в состоянии исступления, заставили произнести несвойственные мне слова: «Боже, молю тебя, спаси меня от этих мучений». Мое первое за всю жизнь обращение к Богу, мой первый шаг на пути к покаянию был вознагражден. В левом верхнем углу поля зрения моих глаз я увидел свет, пробивающийся сквозь стену и потолок погруженной в полутьму комнаты. Я повернул голову к источнику света, но тот ускользнул еще левее и выше. Я опять попытался проследовать за ним взглядом, но тот продолжал от меня прятаться. Это было похоже на блик от солнца, который следует за движением глаз засмотревшегося на него человека. Вдруг я что-то увидел. Осознавая, что это произошло после произвольного моргания, я задумался на несколько секунд, а затем повторил это действие, но уже осознанно и медленно. Повсюду был свет! Очень долгое время я боялся лишний раз закрыть свои глаза и делал это лишь будучи вынужденным жаждой уснуть… Но на этот раз я сделал это практически с экстатическим удовольствием. От увиденного я опешил, но глаз не открыл. Образовавшись из ослепительного золотого света, расширившего до бесконечности границы моей комнаты, откуда-то сверху спустился ангел. Какой возвышенный миг! Белокрылый спаситель был таким же, каким его привыкло представлять себе большинство людей и одновременно невообразимо прекрасным неописуемым воплощением совершенства. Она (а ангелом была самая красивая на земле и, вероятно, за ее пределами, девушка) приземлилась, села на корточки рядом с моей кроватью и вытянула к себе мою правую руку. Невозможно объяснить не лицезревшему эту картину человеку причину ощущения гармонии и умиротворения, исходившего от этого божества с рыжими волосами, зелеными глазами и одетого в голубые цвета чистого неба доспехи, подчеркивающие идеальные формы белого, как облако, тела. Но зато любой может ощутить похожий испуг, который она, нарушив сотворенную идиллию, заставила меня почувствовать. Сделала она это легким движением указательного пальца, подушечкой которого она невинно провела по моему запястью вдоль правой руки, таким образом нанеся мне десятисантиметровый порез. Я не почувствовал боли и, чтобы убедиться, что это лишь видение, открыл глаза. Но порез, в отличие от света и белокрылого ангела, которых я не обнаружил, снова опустив веки, был на месте. Обрадовавшись натуральному виду своей комнаты, я на время задумался, забыв про свою рану. Вдруг мне стало очевидно – единственное, что может раз и навсегда избавить меня от видений – это смерть. Как можно после реального контакта с ангелом не поверить в загробную жизнь? Мне нужно было лишь просидеть без действий порядка двадцати минут для того, чтобы раскрыть эту тайну… Но, с другой стороны, неизвестно, может после этого случая я смогу прожить еще много лет нормальной человеческой жизнью. Решение я принял с привычной мне за последнее время неохотой и предпринял меры для спасения, пересказанные врачу. Взяв эластичный бинт зубами и левой рукой за разные концы, я сделал перевязку и вызвал скорую.

Вот как было на самом деле. А дальше мне наложили двадцать швов, обрадовали тем, что сухожилия не были задеты и заставили поговорить с психиатром. За короткое время тот успел убедить меня в необходимости лечь в психиатрическую больницу и заверил, что пребывание в ней будет столь мимолетным, что, покинув ее пределы, я мгновенно обо всем забуду. Об ангеле психиатру, так же, как и в последствии своему лечащему врачу, я не сказал ни слова. Упоминания о длительной депрессии было достаточно, чтобы получить путевку в больницу. Но если этого бы не было достаточно, я не стал бы раскрывать свою тайну. Во-первых, из-за странного суеверия, что в противном случае я больше никогда не увижу своего ангела и мои глюки вернутся обратно. А, во-вторых, не хватало, чтобы лечащий меня врач решил, что я не даю отчета своим действием. Это бы непременно затянуло процесс моего выздоровления. Однако, был еще один необычный случай, которым была знаменательна последняя суббота и о котором я решил промолчать (чтобы не спугнуть удачу). Ночью мне приснился сон, «не кошмар». Он запомнился мне в мельчайших подробностях.

Мечта. Красивая и яркая детская мечта – мимолетное воплощение всего, что тебе для счастья нужно. Большой светлый дом, в котором все гармонично расставлено и все имеет определенное предназначение. Друзья всегда не прочь зайти, и я всегда рад их видеть вне зависимости от занятости и времени суток. Сегодня я собрал всех по особому случаю. Все близкие мне люди рассажены за столы в большой комнате. Все культурно одеты, у всех на лицах улыбки и все взгляды направлены на виновника торжества. Но, к сожалению, этой радостной обстановке не хватает жизни. Все застыли на своих местах, как будто кто-то нажал на паузу. А как же она, та, ради которой я так старался строить этот дом, которую я встретил после столь долгих поисков? Неужели и ее постигла та же участь, что и остальных? Из всех тех, кто меня окружал, только одна фигура сидела ко мне спиной. Я медленно подошел к смирно сидящей девушке с белыми волосами и аккуратно положил ей руку на плечо, опасаясь, что ко мне обернется не Кэт. Но вместо того, чтобы ощутить прикосновение к плоти, мои пальцы просто прошли ее тело насквозь. Плечо и рука девушки превратились в густой серо-коричневый дым, медленно расплывающийся в воздухе. Я протянул руку снова, и девушка растворилась полностью. Как необычно. Наверное, это тени моего прошлого. Я пытаюсь прикоснуться к другим застывшим фигурам, но всякий раз получаю тот же результат. В итоге вся комната затянулась густым дымом. Задыхаясь, я стал искать выход. Ориентируясь в беспросветном пространстве наощупь, я шел или, точнее, плыл вперед, но похоже вся мебель испарилась вместе с гостями. Я решил, что окончательно потерялся… Но вот, наконец, я наткнулся на что-то твердое. Это было огромное стекло, за которым в редком лесу отдыхала зима. Пробиться сквозь или обойти прозрачную стену не получалось, и я уже оставил последнюю надежду выбраться из едкого дыма, как вдруг появилась она – девушка-ангел. Совершенная, прекрасная, хрупкая и невинная, это была та самая белокрылая спасительница, которая посетила меня днем ранее. В этот раз вместо солнечного сияния ее окружала белая гармония. Легкий, неколебимый ветром снег ложился на ее роскошные рыжие волосы и плечи. Еле шевеля губами, она заговорила со мной и, даже несмотря на стекло, разделявшее нас, я прекрасно слышал ее:

– Привет, – послышался нежный голос.

– Привет, – ответил я.

– Почему ты не позвал меня на этот праздник?

– Извини, я… я не знал, что ты можешь прийти.

– Я и не могу, но мне было бы приятно получить приглашение от тебя, ведь хотя ты меня совсем не знаешь, я знаю о тебе все.

– Я был бы рад тебя видеть.

– Спасибо. Это может однажды случиться, если ты захочешь этого.

– Я очень хотел бы.

– Тогда до встречи.

На утро воскресенья я пробудился со странным ощущением, как будто я вернулся в свое тело, спустившись с небес на высокоскоростном лифте. Где-то на заднем плане, я не мог определить откуда, звучала расслабляющая музыка с чистейшим и красивейшим женским голосом. Я чувствовал себя так, будто у всех во всем мире было все хорошо и только периодические крики «подъем, встаем с кроватей, просыпаемся», напоминали мне о том, где я, в двадцать первом отделении пятнадцатой городской психиатрической больницы.

У меня не было ни зубной пасты, ни щетки, ни других необходимых принадлежностей, поэтому почистить зубы и побриться я не мог. Это напомнило мне о необходимости позвонить своей матери. Она до сих пор не знала, где я и, наверняка, не слабо разволновалась, обнаружив дома следы крови и не обнаружив меня. Заправив кровать, я подошел к старушке, которая, сидя в кресле, наблюдала за надзоркой и выяснил, что позвонить можно только с разрешения врача, который, работая по будням, проводит утренние обходы, то есть не ранее, чем на следующий день. Не радостная новость, но с этим ничего не поделаешь. Имея ограничения ходить не дальше туалета и малой столовой, я вернулся на свою койку. На ней я сначала прождал до завтрака, который показался мне слишком скудным, затем до обеда, который оказался вполне сносным, пролежал тихий час так и не заснув и дождался несъедобного, на мой взгляд, ужина. Все это время я слышал музыку, которая, вне зависимости от моего местонахождения, звучала одинаково тихо и обдумывал возможность поговорить с кем-нибудь. Несколько человек, несмотря на свой неопрятный вид, казались вполне вменяемыми. Они подсаживались друг к другу, болтали, попивали сок, который хранили на полу у кроватей, читали книжки. Я временами посматривал в их сторону, но всякий раз подавлял появляющееся желание присоединиться к ним, говоря себе, что не хочу заводить друзей-сумасшедших, потому что знакомство с тараканами в их головах может пагубно отразиться на собственной психике. Конечно, хуже, чем то, через что я прошел, мне не станет, но я уже успел для себя решить, что я тихо, послушно отсижу нужный срок в этой больнице, и по возвращению к нормальной жизни никто за исключением моих предков не должен будет знать о моем пребывании в ней. После ужина я решился не разговор с Ваней, до выписки ему осталось четыре дня и за это время наше общение не успеет войти в привычку. Засев в курилке (она была частью туалета) на полчаса, в течение которых я познакомился с тремя пациентами, чьи имена я забыл… я дождался появления Вани. В руках он держал коммуникатор, поэтому я тут же оставил заготовленный план разговора и задал ему вопрос:

– Вань, здорова, слушай, а можно я позвоню матери, мне только нужно сообщить где я и все.

– Вообще-то мне запрещено давать кому-либо эту игрушку,-ответил он.

– Да брось, это займет меньше минуты. Тебе разрешено с него звонить?

– Ну да.

– Ну значит и мне скоро разрешат, так что это практически не нарушение. Не отберут же его у тебя, в конце концов.

– Ладно, говорить будешь в туалете. Диктуй номер.

– Триста тридцать шесть, восемьдесят три, десять.

– На, иди.

Спрятавшись в углу туалета, я, на родном английском, вкратце описывал маме сложившуюся ситуацию, но, как назло, посреди разговора меня обнаружила санитарка. Коммуникатор был отдан хозяину, а меня препроводили на свое место.

«Конечно, следовало ожидать, что после долгого отсутствия на месте меня будут искать, но почему это не могло произойти минутой позже? Ненавижу делать ошибки и терпеть неудачи. Появляется такое ощущение, будто ты теряешь набранные очки в самой важной игре, которая идет каждую секунду твоего существования. Это, кстати, еще одна причина, почему я не люблю спорт… Мужчина создан не для поражений, а я в этом деле слабак…», – размышления на тему ошибок были прерваны медсестрой, которая сказала, что должна сделать мне укол.

– Что за укол? – спросил я, послушно оголяя свой зад.

– Ты не обязан знать, – сказала медсестра, – это лекарство.

Лекарство, так лекарство-подумал я. Раньше мне делали уколы, но только в плечо-прививки всякие…вряд ли этот чем-то отличается. Ха! Кто бы знал, что через пять минут после него я не смогу оторвать рук от своей груди, мой язык будет вываливаться изо рта и вдобавок, при всем желании, не удастся заснуть в течение часа. Как только я понял, что у меня не получается засунуть язык обратно, мне стало совершенно ясно: «Я – псих, самый натуральный и обычный псих, общения с которым будут стыдиться и избегать, а лекарство привело работу моего мозга в нормальное, пусть и с отклонениями, состояние. Неужели я останусь таким навсегда?» Мне вновь стало страшно, но вскоре я заснул и забыл об этом. Вновь, как в предыдущую ночь мне приснился чудесный сон.

За считанные секунды, проведенные в невысоком полете над землей, я преодолел около двух с половиной тысяч километров, после чего погрузился глубоко в воды какого-то моря. Там, на самом дне, я обнаружил невиданных форм растение, своими корнями уходившее в щель, находившуюся под ним. Словно, наконец дождавшись меня, растение ожило, свидетельством чего было движение его «тела» по замкнутому кругу – так работает гигантский конвейер на какой-нибудь фабрике. На фоне музыки, которую во сне было слышно гораздо отчетливее, чем даже при полной тишине наяву, прозвучали слова: «Сначала ты должна родиться». Я смог распознать голос, он принадлежал ангелу, которого я уже дважды встречал ранее и, скорее всего, это она пела для меня в течение прошедшего дня.

Я проник сквозь дно в расщелину и стал наблюдать за тем, как внутри большого прозрачного яйца рождается непорочное и невинное существо. Сначала, подобно плетущимся венкам, проросли светящимся неоновым цветом синие вены. Затем, словно заполняя форму, потекла жидкость, сформировавшая кости. Дальше в ход пошла трубка, через которую подобно крему из баллончика выдавливались мышечные ткани. Их размер зависел от того, насколько трубка замедляла свое движение над той или иной костью. Мышцы, в свою очередь, самостоятельно покрывались розово-желтой кожей в течение этого процесса, я осознавал для себя абсурдные, на первый взгляд, но на самом деле невероятные, вещи. Стало ясно, как появился первый человек, и что до того, как он совершил первородный грех, у него не было мозга – его потомки получили в наказание. Я понял, откуда пошло и что на самом деле значило выражение «Голубых кровей», а также, что яйцо появилось раньше курицы. Несколько ставших для меня такими же безоговорочными фактов касались лично меня. «Она решила сойти на землю ради меня, она моя единственная надежда, она та, кого я искал, она – моя вторая лучшая половинка».

Период формирования тела закончился, и яйцо, словно сорвавшийся с рогатки снаряд, пронзило воду до самой поверхности. Вскоре оно было выброшено на берег, и я увидел, как она открыла свои зеленые глаза, похожие на бесценные изумруды.

Я понял, что влюбился и проснулся. Вспомнить сон удалось не сразу, но после пробуждения осталось какое-то сладкое чувство, что-то вроде послевкусия. О том, откуда оно взялось, мне напомнила вода, которой я умывался над одной из раковин в туалете. Но вспомнил я далеко не все, лишь погружение на дно и формирование тела девушки.

Вскоре после завтрака приехала моя мать, благо понедельник был одним из трех дней, в которые были разрешены свидания. Выглядела она грустной, усталой и растерянной, но в разговоре она пыталась этого не высказывать. Спрашивала, те ли вещи она привезла, что мне здесь еще понадобится, какую еду привозить, чем здесь занимаются в свободное время, в какой я палате… в общем до определенного момента она держалась. Но после беседы с врачом стандартно проводимой с одним из родственников при их первом посещении больницы, она сорвалась. С наворачивающимися слезами она начала негодовать о том, что я не подумал, каково ей будет жить без меня. Затем, всхлипывая, стала винить себя в глупости и непредусмотрительности. А после того как успокоилась, окончательно повергла меня в уныние словами: «Может тебе лучше будет с друзьями во Флориде, я вполне управляюсь здесь сама, за меня волноваться нет смысла, а вот ты можешь загубить свою жизнь». Мы говорим на английском, но любой из тех, кто, сидя вместе с нами в малой столовой украдкой сиотрел в нашу сторону, мог понять, насколько мне стыдно. Я чувствовал себя самым большим и вонючим куском дерьма на свете. Даже для того, чтобы обнять и поцеловать свою мать мне потребовалось увидеть, как это делают другие. С детства я был не тактильным к своим родителям, но разве это оправдание?

Закончив свидание своим фирменным обещанием, что все будет хорошо, я отправился на свою койку ожидать очереди на беседу с врачом. На нее я был записан во время обхода, который состоялся чуть раньше приезда матери. Он, обход, был таким быстрым и, как мне показалось, настолько бессмысленным, что даже сейчас, когда я лег обратно на свою кровать, после долгого разговора с врачом и стал подробно перебирать события последних трех дней, он полностью вылетел из моей головы.

Зато в нее вернулось другое воспоминание. Я пересмотрел свой взгляд на тот зловещий стих и задался таким вопросом: что, если слова «He will loose his love that he tried to find» касаются вовсе не Кэтрас, а той девушки-ангела? «Похоже, я влюбился в девушку из своего воображения… но она лишь сон… или?… что, если у меня есть возможность быть с ней здесь на земле? Ведь она исключительно прекрасна и все обо мне знает. Словно созданная для меня. Никаких тайн, никаких комплексов… Она не просто замена Кэт, она та, без которой моя жизнь лишится смысла. Как быть? Что делать? She’s a myth that I have to believe in. And I don’t know what to do. When she makes me sad. А что, если нам суждено однажды расстаться? Ведь именно об этом гласят строки стиха. Я потерял покой. В моей голове роились мечтательные мысли. Наверное, это и есть безумие, но мне так не кажется. Ведь я контролирую свои мечтания и понимаю всю их наивность, допуская их возможность случиться в реальности разве что с помощью чуда или колдовства. А я ни в то, ни в другое не верю. Я мечтаю о девушке ангеле, но мечтаю не всерьез. Пока.

В тихий час на этот раз я уснул. Сон был снова про девушку-ангела, он был продолжением прошлого сна.

Она ступила на берег и яйцо, потеряв форму, растеклось по земле. Девушка прошла голой около километра под теплым июльским дождем и нашла жилой дом, в который и постучалась.

– Кто там? – спросила хозяйка дома.

– Кто там? – повторила девушка.

– О боже, что случилось? – взволновалась хозяйка, открыв дверь.

– О боже, что случилось? – повторила певучим голосом голая девушка.

– Что ты за мной повторяешь? – возмутилась хозяйка, повысив голос, – если ждешь от меня помощи, то все, что я могу – это вызвать сюда полицию.

– Кто там? – спросил мужчина средних лет – Ох, ничего себе, что ж ты держишь ее в дверях?

– Мы не знаем, кто она и что произошло с ней, – отвечала женщина, – да и она сама, похоже, не знает.

– Как тебя зовут? – обратился к девушке мужчина?

– Как тебя зовут? – мелодично повторила она.

– Ясно, -вздохнул хозяин дома, – одень ее во что-нибудь, а я сообщу в органы.

Девушка зашла в дом. На этом мой сон оборвался. Он был самым коротким из всех видимых мной ранее (наверное, из-за недолгой продолжительности тихого часа), но вместе с тем самым важным в моей жизни сном. Я почувствовал его связь с реальностью…

«Она решила сойти на землю ради меня». «Она та, которую я искал».

…И, наконец, полностью вспомнил предыдущий сон.

Вечером того же дня мне дали мои первые таблетки. Не разбираясь и не проявляя желания разобраться в их свойствах, я молча засунул их в рот, запил водой из пластикового стаканчика и вернулся на исходную дожидаться отбоя, словно ежедневного телесериала. С нетерпением ожидая развития сюжета, я засыпал. А поутру и после дневного сна жадно вспоминал все его фрагменты, соединяя их в правильной последовательности.

В следующих трех увиденных мною снах с их главной героиней ничего особо интересного не произошло, но мне было дорого каждое мгновение, проведенное с ней или, точнее, проведенное в наблюдении за ней.

На девушку надели розовый халат и угостили горячим чаем, к которому она не притронулась. Полицейские по прибытию допросили хозяев дома и попытались заставить говорить незнакомку, но не добились от нее ни слова. Посадив девушку в машину, они повезли ее в больницу для полного обследования. По дороге один из полицейских позволил себе вульгарность, сказав, что не прочь поразвлечься с такой сексуальной куколкой. Я впервые в жизни сильно разозлился. Мне захотелось врезать этому придурку по морде и посоветовать держать такие мысли при себе, если он не хочет, чтоб его лицо превратилось в кашу. Но, к сожалению, такой возможности у меня не было. Теперь, во снах, я являлся всего лишь бесплотным духом, вездесущим невидимым оператором, который постоянно держит в кадре главные для себя события. К утру эти события завершились на не увенчавшейся успехом попытке психотерапевтов понять, что случилось с девушкой, которая, похоже, даже не осознавала, где она, не говоря уже о том, что она не понимала значения повторяемых ею слов, хотя и произносила она их без акцента. Ее определили в одну из палат и теперь мы оба были под надзором людей в белом.

«Интересно, в каком она городе?» – спросил я себя едва раскрыв веки и отправился чистить зубы. Своего станка, также как принадлежностей для мытья, которое проводилось каждую среду, у меня пока не было, поэтому бритье я пока что отложил, а мыться пришлось без мочалки общим гелем для душа. Вытеревшись больничным вафельным полотенцем и надев обратно старое белье, я почувствовал себя типичным бомжом, искупавшимся в местном озере или речушке. Тем большее отвращение я ощутил, когда приблизился к надзорной палате, откуда несло такой вонью, что свежесть геля, исходившая от моей головы, мгновенно захлебнулась в ней. Только сейчас я распознал этот резонирующий запах, этот удушливый смрад и только сейчас я обратил внимание на то, кто и что его источает. В надзорке лежали: полумертвые старики, покрывшиеся рубцами, пролежнями и прочими болячками, одетые в подгузники и неспособные даже встать на ноги; алкоголики, привязанные вязками к кроватям, выкрикивающие непонятный бред с таким энтузиазмом, что забывают сообщить о том, что им нужно «по делам»; подозрительные парни в возрасте около двадцати пяти лет, отрастившие густые усы, бороду и шевелюру, достигавшую плеч, от них несло табаком так сильно, как может только пахнуть от тех, кто каждые десять минут бегает покурить, и трио недоразвитых толстяков, у которых постоянно раскрыты рты и которые спят прямо в одежде двадцать четыре часа в сутки, обливаясь потом и попердывая, что дает поводы всем остальным издеваться над ними. Оценив ситуацию, я подумал, что неплохо вписываюсь в общую картину. Если я буду продолжать валяться в кровати, опьяненный нежностью чарующих снов, то очень скоро превращусь в один из овощей этого натюрморта. «Надо срочно найти выход, надо чем-нибудь отвлечься. Во время обхода я поинтересовался, чем можно заняться в этой палате. Из скудного списка дозволенного: решать карандашом судоку и кроссворды, читать или играть в шахматы, я выбрал последнее. Первым, кого мне пришло на ум вызвать в качестве соперника, был Ваня. Я нашел его, он нашел шахматную доску, и мы сели за стол в коридоре. По словам Вани, он не особо любил играть в шахматы, но был готов уделить время на пару партий. Но мне пока больше и не надо было, главное, чтоб доска была в моем распоряжении.

Спустя двадцать минут, за которые я успел обыграть соперника, над нашим столом нависло двое наблюдателей. Один был парнем из моей палаты, на предложение поиграть он просто покачал головой и удалился. Другой, его я видел впервые – усатый старичок с большим пузом на толстых ногах, сразу же согласился и уселся за уступленное Ваней место. До обхода с Толей, так звали старичка, мы успели сыграть только одну партию. Я был разгромлен. Не то, чтобы я был большим мастером в шахматах, но я все время вижу игру на два хода вперед, а, если призадуматься, так и на целых четыре, поэтому проигрыш был все же обидным.

После обхода и капельницы, назначенной мне с этого дня, под которой я, чувствуя сильную сонливость, пролежал без движения целый час, мы продолжили. До обеда мы сыграли пять партий. Две последние я сдал раньше времени, поняв за предыдущие проигрыши, что потеря фигуры создает слишком большой перевес в сторону Анатолия, а возместить ее не представляется возможным.

Наступил, как бы глупо это ни звучало, двухчасовой тихий час. В этот раз во сне произошел интригующий поворот событий.

У девушки взяли кровь на анализ и обнаружили, что у нее неестественный цвет крови – синий. Что теперь с ней будет? Согласно выводам, которые я могу сделать после просмотра нескольких фантастических фильмов, человек при встрече с неизвестным чаще всего поступается своей человечностью ради знаний. Так что, ее скорее всего ждет какая-нибудь секретная лаборатория со всеми прилагающимися исследованиями, наблюдениями и опытами.

Положив пипетку, пораженная медсестра взяла пустой шприц и ввела его в хорошо видневшуюся вену. Кровь в ней оказалась такого же синего цвета.

«Ни хрена себе, – воскликнула сестра, – а ты вообще с нашей планеты, деточка?»

Через минуту в процедурке столпился весь персонал. Покинув посты ради такой сенсации, они достали свои сотовые и стали фотографировать «инопланетянку» и следы светящейся синей крови на ее пальце. Позвали врача. Тот сперва подумал, что его разыгрывают, но после предложения взять кровь самостоятельно и проведения этой операции, его неверие, перешло в изумление. Мера, которую он принял, была вполне разумной и предсказуемой. Зеленоглазую красавицу перевели на карантин.

Я проснулся. До ужина и после него до самого отбоя мы с Анатолием продолжали шахматные баталии. Он казался неутомимы соперником, как раз таким, какой мне был нужен, чтобы сжигать время.

В четверг снова приехала мама. На этот раз наше свидание прошло гораздо более спокойно. Мы поговорили на отвлеченные темы и, чтобы мать лишний раз не нервничала, я дополнил беседу заверением о том, что мне отлично живется и здесь, в Москве. Я сказал, что мое состояние, которое из-за лечения, становится все лучше и лучше, ухудшилось из-за переезда и не из-за расставания с друзьями, а по причинам, которые я хотел бы оставить при себе. Насчет лечения, конечно, пришлось приврать, потому что после таблеток и капельницы я не чувствую себя ни лучше ни хуже, но смысл, заключавшийся в том, что жить мне стало легче, оставался тем же. Затем я попросил о том, о чем не осмелился при ее первом визите: пообещать, что о моем пребывании здесь будет известно только нам с ней и бабушке. Мама с пониманием согласилась держать рот на замке и спросила нужно ли мне что-то еще. Я продиктовал список вещей, которые нужно привезти к следующему раз, почему-то чувствуя, что все равно чего-то не хватает. Израсходовав время, выделявшееся на свидание до последней секунды, мы распрощались. И это было не единственное прощание за этот день.

Возвращаясь в палату через коридор, я встретил Ваню, облаченного в вольный прикид и готового к отъезду. Проследовав за ним в курилку, куда он решил заглянуть на последнюю сигаретку, я подождал, пока он обратит на меня внимание и спросил:

– Ну что, наконец, домой?

– Угу, – ответил он, делая затяжку.

– И как, тебя признали пригодным к армии?

– Нееет, таких, как я не признают.

– Каких «таких»?

– Со странными татуировками. У меня на животе наколот Майк Майерс.

– Кто это такой?

– Да ты шутишь… Американец и не знаешь Майка Майерса? Вот, смотри.

Ваня поднял черную футболку с надписью «Sinister», оголив живот, на котором красовался здоровый мужик в маске с занесенным над головой мачете.

– И что, теперь ты из-за этого не сможешь служить?

– Слава Богу, нет. Видишь ли, у нас в России сформировалось мнение, что в армию идут либо тупицы, либо бездельники. В крайнем случае- безбашенные смельчаки, поступающие на контрактной основе. Я себя не причисляю ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим. Так что можно сказать, мне повезло.