Найти какое-либо продовольствие близко к центру я даже и не надеялся, его, наверняка, разобрали в первые же дни «чудовищной грозы», так что я отправился к окраинам города. За пределами аламо мне начали встречаться монстры, но моя химера была достаточно быстрой и проворной для того, чтобы они не успевали атаковать. Вскоре я нашел магазин. Набрав еды и справив нужду (теперь я должен был ходить в туалет, как и все смертные, что в какой-то мере ущемляло мою гордость), я отправился по кратчайшему пути, заданному навигатором во Францию и, если быть еще более точным – в Невер. После того, как я найду Кунгена, мне хотелось разобраться, каким образом, Бернадетта связана со мной, ведь я не мог отделаться от мысли, что помню ее имя.
По мере того, как я продвигался на северо-запад, я встречал немало городов: Сурат, Ахмадобад, Джодхпур; все они были заполненны монстрами. Но покуда они не трогали меня, я не трогал их. Единственными существами, с которыми я сражался по дороге, были люди. Говорят, что тот, кто однажды попробовал охотится на человека, больше ни на что не променяет это удовольствие. Также и я, попробовав убийство на вкус, хотел пробовать это блюдо снова и снова. Железный запах крови преследовал меня всюду. Разрушая одно аламо за другим, я уже не осознавал, что превратился в дикого зверя, кровожадного и хладнокровного убийцу, безжалостного и беспощадного злодея, который не нес никакой идеи, кроме как: «месть оправдывает любые жертвы». Я убивал не из необходимости, а из-за того, что считал, что люди этого заслужили. Но вот все же нашелся человек, который попытался разубедить меня в этом. Произошло это на границе между Индией и Пакистаном в городе «Анупргарх». Из католического храма, выбежал священник и закричал на английском языке:
– Эй, ты! Да, ты! Что, возомнил себя всадником апокалипсиса?
Я в это время заканчивал разборку с последней группой военных в этом городе и собирался уделить священнику внимание, как только закончу с ними, но его слова как-то задели меня, и я крикнул в ответ?
– А что не похож? Я правая рука возмездия и имя мне – чума!
– Ты не всадник. У тебя любящее, хоть и разбитое сердце. Как у раненного человека!
Я нахмурился и взорвав очередного зомби рядом с солдатами спросил:
– Как ты узнал?
– Стал бы ты всюду за собой возить эту мертвую девушку, которую даже твои способности не в силах вернуть к жизни, о тебе ходит молва в народе – выразительно сказал священник.
– Ты проницателен, – сказал я и выпустил когти смерти в последнего солдата. Закончив с зачисткой, я подошел поближе к безоружному индусу.
– Хочешь поговорить о ней, облегчить душу?
– Нет, не с тобой, – с презрением произнес я.
– Я заметил, что ты не убиваешь безоружных, но давай так: если я не помогу тебе, то ты забираешь мою жизнь.
С тех пор, как я разговаривал по душам с Найджелом, прошел почти месяц, и то ли от того, что я соскучился по общению, то ли из уважения к священнику и его благим намерениям, я решил послушать, что он скажет.
– Идет, – сказал я.
– Тогда давай пройдем в костел. Оставь своих зомби и следуй за мной. Я живу там один, мы никому не помешаем.
Я пошел следом за священником в костел. Это был обычный католический храм с витражами, угловатой и мрачной архитектурой, скамейками и исповедальней. Мы сели на вторую скамью от кафедры и отсутствие прихожан разбудило во мне желание обсудить со своим собеседником вопрос веры.
– Странно, что в такое время все отвернулись от Христа.
– Для Индии в этом нет ничего странного. Последние полвека эта страна усердно старалась избавиться от наследия Англии путем восстановления своей культуры, а теперь, когда прошла чудовищная гроза от западной веры отказались даже самые приверженные индийские христиане. Но мы собирались поговорить не о Боге, а о твоем горе, о твоей потере.
– Еще успеем. У меня наметилась другая тема.
– Какая?
– Ты назвал меня всадником апокалипсиса, и я подумал, что было бы очень неплохо, если б вся эта чушь о Иисусе и судном дне оказалась бы правдой.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда-то я пытался обрести веру, но у меня ничего не вышло.
– Что же мешает тебе поверить в Него?
– Мне казалось, что, если Бог есть, то он был не осмотрителен, когда создавал свои законы. Стольким людям могло бы житься проще, будь он чуточку гуманнее. Ну а неосмотрительный Бог – это какая-то глупость.
– Бог не дает человеку испытаний сверх того, что он может выдержать. Просто большинство слепы, и они не доверяют Богу вести себя по предназначенному им пути. И оно и ясно, что слепой без поводыря теряется, пропадает. Как только ты прекратишь идти на ощупь и увидишь божественный свет в образе Иисуса, ты обретёшь веру.
– Не так-то все просто, святой отец. Тем более, когда я могу обвинить Бога в равнодушии к судьбе человечества и безразличии к моей судьбе конкретно. Знаете, мне кажется это мы должны судить его, а не он нас.
– С Бога никто не спросит отчета, зато Бог спросит отчета со всех, так написано в Библии. А еще ты должен понять, что греховность человечества и все беды, которые она порождает не зависят от справедливости Господа. Хочешь спастись, тогда в тебе должна быть заложена какая-то доля доброты. Ведь также в Библии сказано, что в ад попадут не только злые, но и порочные.
– А как же тогда быть тем, у кого не было выбора быть злым или добрым. Ведь зачастую не мы выбираем зло, а оно выбирает нас.
– Здесь мы должны просто смириться с тем, что многие люди были созданы для ада.
– Просто? Да нет, совсем не просто смириться с такой несправедливостью. Поймите, падре, я не ищу Бога, потому что знаю, что он есть. – я, наконец, понял, что конкретно меня интересует и решил быть откровенным, – хотя и не такой, каким вы все его представляете, и я не ищу спасения, потому что это эгоистично. Но мне непонятен смысл вашей веры, если ваш Бог настолько жаден, чтобы подарить всем счастье.
– Ты спрашиваешь, в чем смысл моей веры?
– Да, папаша.
– Что ж, знай, что, если даже, да простит он меня за это допущение, – отец перекрестился, – Бога нет, я все равно проживу достойную жизнь, поскольку моя вера учит меня творить добро. А творить добро – и есть счастье. Счастье, которое ты обретаешь при любых поворотах судьбы.
– То есть я несчастлив, потому что я стал злым?
– А что приносят тебе все эти разрушения и убийства?
– А что, если, наоборот, я стал злым, потому что был несчастен, – на этой реплике я повысил голос, но уже на следующей понизил его, – все эти ваши суждения о том, как правильно жить, а как нет, лишь свод человеческих законов, подделанных под законы божьи. Ты никогда не обращал внимания, как верующие манипулируют научными фактами. Не задумывался о том, каким способом такие, как ты, обзаводятся роскошными квартирами и машинами, и почему их так сильно оскорбляют те, кто разоблачает всю эту грязную ложь о спасении и покаянии. Я вот задумывался и могу с уверенностью сказать, что Библия – это свод идеологически переработанных исторических фактов. Фактов, которые, если что и спасают, так это кошельки преподобных от разорения. Я сказал, что пытался обрести веру, но она не спасла меня от сорока четырех лет, проведенных в психушке, и теперь мое прошлое преследует меня, куда бы я не пошел.
Повисла небольшая пауза. Я хотел было заговорить о том, чем именно беспокоит меня мое прошлое, и тут я вспомнил про Бернадетту.
– Сейчас я направляюсь во Францию, в Невер, – продолжил я, – туда меня ведет еще одно смутное воспоминание, которое я не могу идентифицировать. Но, возможно, ты скажешь мне, кто такая Бернадетта?
– Бернадетта? Хм, была такая святая в девятнадцатом веке во Франции. Да и ее нетленные мощи до сих пор лежат в церкви названной ее именем. Надеюсь, ты не задумал ничего такого? – вдруг индус встал и заголосил. – Даже и не думай воскрешать ее своей магией!
С одной стороны, мне было интересно: что он предпримет против этого? А с другой меня заинтриговала сама возможность воскресить святую. И тут меня зацепило. Я вдруг вспомнил о том, как после посещения дурдомовской церквушки, я попал в надзорную палату. Там лежал какой-то парень, который рассказал мне о Бернадетте и о том, что она воскреснет в феврале две тысячи пятьдесят восьмого года. Эта информация как-то сама собой всплыла в своей памяти, однако я не помнил точного числа, когда должно произойти это чудо.
– Я делаю, что хочу, – заносчиво ответил я, – и, если будет необходимость, она станет моим зомби, – я облизнул клык, глядя на испуганное лицо священника и продолжил, – но вот что еще интересно: капелла святой Бернадетты – последнее место на Земле, куда еще проникает солнечный свет, ты не знаешь, что это могло бы значить?
– Что бы это не значило, ты не имеешь права осквернять святыню, – страх священника смешался с его гневом, из-за чего его начало трясти. – И раз уж я не могу ничего делать, то тебя остановит Бог!
– Эх, а я-то думал, сохранить тебе жизнь, ведь сам не подозревая о том, ты уже помог мне.
– Ты мерзкое дьявольское отродье, – кричал священник, доводя мое терпение до предела.
Вызвав оружие духов в виде наручного кинжала, я пронзил живот священника и произнес:
– М-да, нервы у тебя ни к черту.
Теперь я собирался прямиком в Невер, без длительных остановок и поисков той студии, в которой был сделан ролик с Кунгеном. Когда я вспомнил, что Бернадетта должна воскреснуть, я поменял приоритеты, потому что вспомнил еще кое-что. Воскреснув, святая должна будет исполнить самое заветное желание каждого, кто будет присутствовать при этом событии. «А это значит, – думал я, – что я смогу попросить вернуть к жизни девушку-ангела. Смогу вернуть Хэйли, свою любимую и неповторимую грезу, которая попала неизвестно куда после смерти ее земного тела. Я вырву ее из костлявых лап смерти и обеспечу заботой и защитой, каких никто не сможет дать ей кроме меня. Мне нужен лишь еще один шанс, и я уже никому ее не отдам. Но, конечно, еще остается вопрос, который назревал у меня к ней все эти годы. Без ответа на него у меня не будет ни возможности ухаживать за Хэйли, ни определиться с моей дальнейшей судьбой».
– М-да, ну и судьба мне выпала, – говорил я себе вслух, пересекая границу Индии с Пакистаном, – бросает то в огонь, то в полымя. Одни воскресают, другие умирают. То любовь захватывает тебя всего с головой, то заставляет сомневаться в себе словно кокетство незнакомки с кольцом на безымянном пальце. Что же несет мне новый поворот?
Календарь на смартфоне показывал одиннадцатое декабря пятьдесят седьмого года. Мне предстояло пересечь еще восемь границ и шесть с лишним тысяч километров по суше. Единственным местом, где я сменил свою химеру на лодку, был пролив Босфор. Когда я пересек границы Пакистана, Афганистана, Ирана и Турции, я попал в город Стамбул, один берег которого был в Азии, а другой – в Европе. Убив хозяина лодки и отбившись от береговой охраны, я переплыл пролив и продолжил свое кровавое странствие. В своем путешествии я продолжал убивать солдат и всех, кто оказывал мне сопротивление, но теперь я по возможности избегал конфликтов, потому что очень спешил. Чудо могло произойти в любой день (судя по новостям, которые я тогда слышал по телевизору, оно еще не свершилось), и поэтому каждая минута была на счету. После Турции я пересек границу Болгарии, затем Венгрии, Австрии, Германии и, наконец, Франции. В европейских странах жизнь текла намного привычнее, чем в Азии, даже не смотря на монстров, которые продолжали появляться при ударах молний. Здесь люди успели адаптироваться к сложившемуся положению и приспособиться к бесконечной войне с монстрами на улицах родных городов и деревень. Когда я оказался в Невере, меня встретили отнюдь не гостеприимно. Мне пришлось расчищать несколько километров заполненных вооруженными людьми улиц, но в конечном итоге я все-таки добрался до храма. И добрался как раз вовремя. Мой путь закончился через два месяца после того дня, как я убил индуса-священника, но теперь мне представилась возможность попасть на католический праздник, и я решил перестать на время убивать людей. Словом, на дворе было одиннадцатое февраля и ровно через неделю будет праздноваться день памяти святой Бернадетты. Мне не хотелось портить этот праздник, ведь вероятнее всего душа Бернадетты вернется в этот мир именно восемнадцатого числа, и уж наверняка она вернется не ради одного моего желания, а ради всех желаний избранных счастливцев, которым суждено присутствовать при последнем чуде на земле. Да, именно так назвал это событие псих, с которым я имел кратковременное знакомство. Я поймал себя на мысли о том, что чужое сумасшествие кажется таковым только для непосвященных людей, но углубляться в эту тему не стал. Моя голова занялась другими проблемами. В первую очередь, мне нужно было найти для себя убежище, чтобы не привлекать внимание жителей города. Я должен был исчезнуть на следующую неделю, но в то же время мое логово должно было находиться неподалеку, чтобы в нужный момент не провоцировать новую битву. Во-вторых, я должен был занять себя чем-то на эту неделю. И в-третьих, я должен был привести себя и Хэйли в условный порядок, нам была нужно подходящая одежда, чтобы не привлекать лишнего внимания.
С первыми двумя проблемами я справился быстро. Моим логовом на ближайшее будущее стал склеп, что стоял на кладбище при храме, а занятием стала медитация, через которую я пытался заговорить с Хэйли (раз уж Кунген смог найти Авгура через Абсолют, то и я смогу найти девушку-ангела). У меня было два больших рюкзака с запасами на пять дней вперед, которые можно было растянуть на неделю, но они мне не понадобились. Когда я вошел в Абсолют, я почувствовал прилив сил и бодрости и понял, что он может заменить и еду, и сон. А еще медитация восстановила кожу на моих крыльях. Какое упущение, что я не узнал об этом раньше, столько времени потеряно зря. Но что уж жалеть, еда и сон тоже своеобразное удовольствие, пусть не такое большое, как убийство людей, но все же в моей прежней жизни оно было для меня основным.
Моя медитация не давала никаких результатов, я не мог найти контакт с девушкой-ангелом. Не останавливаясь ни на секунду, я летел по бесконечному туннелю, направленному в сторону нужного мне заклинания, но на пути к нему мне не встречалось ни одного осколка знаний. Ни одного намека на то, каким может быть образ этого заклинания. Так в одной позе я и просидел семь дней, а рядом со мной все это время лежала Хэйли. Мне очень хотелось узнать, где сейчас обитает моя дорогая девушка-ангел, но неудача не огорчила меня, ведь уже завтра ее раны исцелятся и душа вернется в тело. Осталось только найти подходящий для праздника наряд. В склепе, принадлежавшем роду неких Брюэлей, лежало около двадцати гробов, после возвращения из Абсолюта мне пришла идея (и я устыдился этой глупой мысли), переодеться в одежду похороненных. Открывая склеп, я надеялся на то, что черви не поели их одежду, но естественно от нее остались лишь маленькие клочки ткани. Еще долго я сидел и думал о том, где мне найти какую-нибудь куртку для того, чтобы укрыть свои крылья и что-нибудь вроде плаща, чтобы спрятать окровавленную одежду Хэйли. Но лучшего варианта, чем убить и ограбить кого-нибудь, мне в голову не приходило. Часы в смартфоне показывали только половину седьмого, и я думал, что празднество начнется не ранее десяти часов, но многоголосые панические возгласы известили меня о том, что храм уже открыт и что в нем происходит что-то плохое. Когда я выбежал с кладбища оказалось, что всем прихожанам глубоко безразлично, как я выгляжу, все были сильно возбуждены из-за перемежавшихся криков: ее убили, Бернадетта убита, они убили ее! А затем к ним добавились отчаянные: пожар, бегите, храм горит. Толпа стала двигаться не внутрь храма, а из него, но вскоре я увидел, что огонь, который поглощал людей внутри здания, был без дыма и вовсе не являлся пламенем в его обычном представлении. Этот огонь плавал и извивался в воздухе, как угорь в воде. Его языки разделялись, как головы гидры на две или на три змееподобных головы, а затем каждая из них тоже делилась на несколько частей. И целью этих огненных бестий были вовсе не храм и его интерьер (эти твари игнорировали мертвую материю), а люди. Они пожирали одного прихожанина за другим и постепенно превращали всю толпу в кучу обуглившихся костей. Помня о том, во что огонь превратил мои крылья, я понял, что самое время спрятаться. Храм Бернадетты был огромным, гораздо больше, чем костел в Индии, но я успел подхватить Хэйли и забежать за его заднюю стену. За мной увязался какой-то француз и начал что-то щебетать на своем языке.
– Заткнись, – тихо попросил я его.
Но он и не думал умолкать.
– За-ткнись, – повторил я, не горя желанием никого убивать и ударил француза кулаком так, что он упал и вырубился. Собравшись с мыслями, я стал думать, что мне делать. У меня над головой висело большое круглое окно, и я решил заглянуть в него. Взмахнув крыльями, я поднялся на десятиметровую высоту и заглянул внутрь храма. Перед гробом, рядом с кафедрой стояли девять человек. Восемь из них создавали круг, а девятый стоял ко мне боком, возвышаясь над какой-то девушкой. Девушка, как я понял – Бернадетта, сидела с поджатыми коленями и держалась за бок. Она была одета в белую монашескую одежду, по которой в области печени растекалось красное пятно. Когда до меня, наконец, дошло, что Бернадетта при смерти, я тут же бросился плечом на стекло, и, выбив его, упал на мраморный пол. Девять фигур в черных плащах с капюшонами повернули свои головы ко мне. Двое расступились, освободив поле зрения тому, кто стоял в центре, и он заговорил:
– Ах, Джонатан! Я ждал тебя, – человек в плаще откинул капюшон и показал свое лицо. Это был Джим Джонс.
– Зато я тебя – нет. Оставь Бернадетту, и тогда я оставлю вас.
– О нет, нет, Джон, ты не испортишь мне столь знаменательный день. Ах да, я ведь тебе не рассказал о том, что у нас в секте есть своя легенда об избранном. И им станет тот, кто совершит самое ужасное святотатство. То есть – я.
С этими словами Джим Джонс нанес кинжалом второй удар Бернадетте, и в этот раз кинжал попал ей точно в сердце. Мои глаза проследили за этим ударом, но сознание происходившего пришло не сразу. Я посмотрел на пол, на котором распласталась святая мученица и увидел пентаграмму. Джим Джонс совершил очередной ритуал и теперь дьявольское пламя вспыхнуло со всей силой. Порошок, из которого была сделана пентаграмму, загорелся, и все языки пламени охватили лидера ненавистной мне секты. Возможность того, что этот огонь съест его, в моей голове даже и не рассматривалась. Созерцая кульминацию ритуала, я думал только о том, что ничего хорошего он мне не сулит. Джонс долго готовился к этому ритуалу, он не смог бы убить Бернадетту, если бы костлявая смерть находилась в яйце, а значит он все просчитал. Но, если он знал, что я приду, то какая роль в его дьявольском плане уготовлена мне?
Огонь погас, ритуал завершился. Джим Джонс, совершив это чудовищное святотатство, превратился в демона, чей ужасный вид был сопоставим разве что с ужасом, который вызывало убийство Бернадетты.
– Мое имя – Иблис, – представился хриплым голосом демон, расправив проросшие красные крылья. Его лицо тоже было красным и, хотя оно сохранило форму лица Джима Джонса, его черты сильно изменились. Волосы на голове выпали и на их месте появились многочисленные рога, два из которых были особенно большими и изогнутыми. Его скулы подбородок и морщины между щеками и носом стали ярковыраженными, а все лицо теперь было расписано черными полосами. После секундной паузы, Иблис продолжил:
– Я – глава легиона и правая рука Кэбэла. Я пришел в этот мир, чтобы отправить тебя и этих восьмерых некромантов к Лэбэку. Ты сможешь, наконец, отомстить слабому богу, и тогда равновесие в этом мире будет восстановлено, – я смотрел на демона с подозрением и недоверием, а между тем, он продолжал, – здесь лежат более пятисот скелетов прихожан, подними их и войди в портал, который я открою перед тобой с помощью этого свитка, – демон достал из внутреннего кармана кусок пергамента. – Лэбэк уже ждет тебя. Он примет этот бой с честью, в одиночку, потому что он виноват перед тобой. Так поднимись же во весь рост и сразись с ним, Джонатан.
– Хорошо, Иблис, я ведь так долго этого ждал, – двусмысленно произнес я и медленно, задумчиво прошел вперед. Я чувствовал какой-то подвох, мне не верилось, что все складывается так удачно. И я понял, что все, да не все в этой ситуации меня удовлетворяет. Я не знал, как на это отреагирует девушка-ангел. Как она посмотрит на меня после того, как я убью ее бога. «Сможешь ли ты стать тем, кто ты есть на самом деле», – сказала мне тогда Хэйли, – «ты стольких убил ради того, чтобы спасти наши тела, но совершенно забыл о душах».
Опустив руки, которые были уже готовы к воскрешению скелетов, я произнес:
– Нет, здесь что-то не то. Почему все выглядит так, будто моя судьба была предопределена, я чувствую, что вы подталкиваете меня к убийству Лэбэка.
– Вспомни, что он с тобой сделал, разве не сам ты почувствовал к нему ненависть? Ты был рожден, чтобы убить Лэбэка. Это твоя стезя. – Говорил Иблис, – Кэбэл потратил много усилий, чтобы ты добился желаемого.
– Добился желаемого? Что этот Кэбэл сделал ради меня? Купил мою душу? Зачем? Чтобы я убил Лэбэка? Хм, по-моему, тут все ясно. Он все подстроил. Не моя жажда мести привела меня сюда – это война Кэбэла, и я в ней всего лишь пешка.
– Ну, если ты любишь шахматы, то я сказал бы, что тебе скорее принадлежит роль ферзя, и, хотя эту войну, действительно, спровоцировал Кэбэл, ты не можешь отрицать свое сходство с нами – демонами. Иблис улыбнулся. – Тот же гнев, тот же стиль, та же жажда крови!
– Нет, я не верю тебе. Мы не имеем ничего общего. Вы не знаете, что такое любовь. Ваши представления о порядке извращены. Я не пойду сражаться за вашего бога. И не мечтайте.
– Любовь, – с презрением протянул демон, – она – его за муки полюбила, а он ее – за сострадание к ним. Как трогательно. Это ваша слабость, это иллюзорное чувство, оно всегда все портит. Твоя душа принадлежит нашему богу и одному ему известно, что он с ней сделает, если ты его разочаруешь. Даю тебе последний шанс, что ты выбираешь: месть или свою жалкую безответную любовь.
– Определенно, любовь, – гордо ответил я.
– Ну, тогда ты умрешь! – Воскликнул Иблис и направил руку на меня.
Из ладони демона вырвался огненный шквал. Не успел я испугаться, как огонь наткнулся на что-то прозрачное, на какую-то невидимую стену. Но вот незримое проявилось, и я увидел белый щит, висящий в воздухе. За щитом появилась рука, за рукой торс в доспехе, за ними – белые, как снег, крылья, голова и ноги. Передо мной появился ангел мужского пола в голубом латном доспехе с мечом, щитом и в шлеме. Его появление было очень своевременным. Интересно, неужели Лэбэк ждал, пока я сделаю этот простой выбор между местью и любовью?
– Ну, вот, наконец, подключились и силы света, – сказал Иблис, – здравствуй, архангел Азраэль. Вы, никак, решили вернуть надежду этому трусу, но это ненадолго.
– Тебя не должно быть здесь, Иблис, – ответил архангел глубоким басом, – но довольно слов, покончим с этим.
Азраэль взмахнул крыльями и рванул вперед на Иблиса. Демон также взмахнул красными крыльями и отразил атаку крест-мечом, который материализовался у него в руках. Два клинка – один красный с черной дымкой, другой – голубой с белым паром, – встретились, возобновив извечную битву между светом и тьмой. Азраэль и Иблис закружили в воздухе под высоким потолком храма. А я остался один против восьмерых сектантов – некромантов, и мне не терпелось посмотреть, на что они способны. У них было всего три месяца на обучение с того дня, как Сомна слилась с этим миром, но этого времени хватило, чтобы обучиться ближнему бою.
Вызвав двуручные оружия духов в виде кос, секир, копий и алебард, они пошли в атаку. Отскочив на замахе крыльев назад, я принялся сыпать самыми сильными заклинаниями из тех, что знал. Сперва я использовал «проклятие безумия», заставив двух некромантов с копьями сражаться между собой. Затем я дезориентировал остальных шестерых, вызвав «туман», который белой завесой опустился на нижний ярус храма. За туманом последовал «крик банши», который немного притупил боевые чувства противников. И, наконец, я использовал «инсекцию» для того, чтобы магические насекомые роем нападали на противников, подсказывая тем самым их местоположение. С каждым сотворенным заклинанием я отскакивал назад, уворачиваясь от ударов сектантов и, таким образом, оказался на полу с грудами костей. Пока шестой сектант дергался на месте от укусов насекомых пятеро продолжали двигаться где-то в тумане, а архангел в этот момент прижимал демона к стене щитом. Я поднялся в воздух на своих серых крыльях и принялся взрывать кости скелетов, ориентируясь по движению насекомых. После шести взрывов четыре недоделанных некроманта оказались мертвы, а последнего из них, непострадавшего, я решил проверить в ближнем бою. Развеяв силой мысли туман, я вызвал дэкопитатор и атаковал. Сектант был с косой и первый же мой удар попал ему по руке. Казалось, что для него сопротивление бесполезно, но вот он принялся атаковать, и я сперва даже дрогнул под его натиском. Коса показалась мне очень неудобным оружием, потому как ее бесполезно пытаться парировать. Удары сектанта со свистом пролетали перед моим носом, и я еле-еле успевал уворачиваться. В один момент белое лезвие полупрозрачной косы даже задело мое плечо, порезав толстую серую кожу, но я знал, что, подберись я поближе – моему противнику несдобровать. Только вот противник махал косой так быстро, через удар делая разворот на одной ноге, что это поставило меня в тупик. Но вот сектант оступился на черепе и прервал на мгновение серию атак. Я мгновенно среагировал, отрубив ему правую кисть, после чего добил, разрубив его туловище пополам.
Тем временем, проклятые безумием и сектант, на которого напали жалящиеся насекомые, практически выбились из сил. Их я добил когтями смерти и теперь моей задачей было помочь архангелу. Я залетел за спину Иблису и попробовал нанести удар, но мой декопитатор словно напоролся на камень при попадании по спине демона.
– Не лезь! – грозно выкрикнул Азраэль, и в этот же момент я получил сильный обжигающий удар ногой в живот. Я невольно снизил высоту и опустил голову. Когда же я ее поднял, я увидел, как Азраэль открылся для замаха, но Иблис опередил его ударом сверху впившемся ему в ключицу. Архангел согнулся от боли. Иблис мгновенно разрубил правое крыло архангела, и тот упал на пол, выронив щит и меч.
Иблис приземлился на пол и развернулся ко мне.
– Эти ангелы, – заговорил он, направившись в мою сторону, – веками бездельничают, а потом считают, что могут противостоять нам. То ли дело ты – испытанный боями воин. Бери меч, – демон пнул меч Азраэля к моим ногам, – я мог бы расправиться с тобой одним взмахом руки, но мне больше по нраву сделать это по старинке на мечах. Я даже не буду подниматься в воздух, так будет интереснее.
Иблис сложил крылья и встал под витражом левой стены храма, я взял меч архангела и оказался под противоположным витражом у правой стены. Где-то неподалеку сверкнула молния. Раздался грохот грома. Не говоря ни слова, окрыленный гневом и двумя костяными крыльями, я ринулся в бой. В моем распоряжении был только одноручный меч против двуручного, поэтому чтобы хоть как-то компенсировать преимущества противника я создал с помощью магии еще один клинок, меч духов, похожий на оружие архангела. Я пробежал по издававшим треск костям и нанес удар клинком света. Иблис с легкостью отвел колющий удар, а я сразу же направил меч духов ему в глаза. Демон увернулся, выпустил свой меч из одной руки и ответил мне ударом по почкам. Мой левый бок обожгло, но я не придал этому внимания и взмахнул клинком света вновь. Меч Азраэля рассек демону грудь и тут же прижег его рану леденящим белым паром. Демон зарычал и перешел в атаку. Первым же ударом сверху вниз он дал мне ощутить его превосходство. Я поставил свои мечи крест-накрест для того, чтобы парировать атаку, но меч духов подвел меня, клинок Иблиса разрубил лезвие моего оружия и рассек воздух в миллиметрах от моей правой руки. Я перешел в глухую оборону, а демон только усиливал натиск с каждым ударом словно молниеносным бумерангом, вращавшимся перед моим носом. Все реже и реже отбивая удары, я стал уворачиваться и отскакивать со взмахом крыльев, не имея другой возможности организовать контратаку. Два-три раза я был близок к тому, чтобы поразить цель мечом Азраэля, но Иблис всякий раз оказывался настороже, как бы говоря «твои попытки тщетны».
Удар справа сверху – я уклоняюсь влево и отскакиваю. Удар с другой стороны – те же действия только с уворотом в другую сторону. Удар снизу-вверх или сверху-вниз – отскок со взмахом крыльев. И так эти удары чередовались, пока я не оказался в углу.
Все, о чем я думал последние три минуты – о том, что мне нужна хитрость. Я все это время ждал подходящего момента для одного единственного решающего удара, но я не думал о магии, и эта честность в битве на мечах меня чуть не погубила. В один момент, когда я был прижат к стене и поднялся на крыльях, опустив оружие, чтобы вылететь из угла, Иблис нарушил свое обещание и сам взмахнул крыльями. Застигнутый врасплох я не успел отразить удар подлого демона и его темный клинок, описав дугу попал мне одновременно по плечу и пястью, в момент, когда я инстинктивно прикрылся правой рукой. Я упал на пол подобно архангелу Азраэлю и, также как он, выронил меч. Я не мог нормально двигать правой рукой, с плеча был срезан приличный кусок плоти, рана высосала из меня всю жизненную энергию, но я еще мог колдовать левой. Моей последней надеждой было заклинание «дыхание смерти», которым я когда-то учился понижать температуру своего тела. После произнесения волшебных слов, стены и пол покрылись инеем. Я стал копить холод в кончиках пальцев, и демон не замечал этого.
– Конечно, обидно, – говорил он, прижимая меня ногой к стене храма, – что нам придется искать другого мстителя, но мало ли еще обозленных на бога глупцов вырастет на этом веку. Пока я здесь, на земле, Лэбэк будет бояться, и его страх – большое наслаждение для нас-демонов. И рано или поздно он умрет.
– Почему бы тебе самому не пойти и не убить его? – спросил я, чтобы потянуть время.
– К сожалению демоны не выносят холодного света, которым наполнен мир Лэбэка, но зато есть человек и его порочность – отличный рычаг для манипуляций. У многих будет шанс угодить сильному Богу. А ты, Джон, ты – мертв.