И гаркнул зычным голосом:
– Замолкнешь ли, усач?!—
И дрогнули чиновники,
И липа покачнулася,
И листья изумрудные
Посыпались дождем.
Ну, ну, – ответил с хохотом
Старик в усах с подвесками
И с сучковатой палкою:
– Молчу, молчу, молчу…
Напрасно ты щетинишься
Общественному мнению:
Я о тебе ведь нового
Ни слова не скажу;
А голос правосудия
С трибуны беспристрастия
Названьем подобающим
Тебя уж оклеймил…
Даюсь лишь диву дивному,
Как вас, друзья любезные,
При ваших ухищрениях
Переловил закон!
Иван и Голубятников,
Подлизов, даже Хапанцев
Страдали недомыслием,
—Ну, а вот ты, Рубков? —
И током электрическим
По жилам, по поджилочкам
Соседа леворучного
Прошел его вопрос.
Рубков – чиновник пухленький,
Лицо, как роза майская,
Глаза, как мыши в норочках,
По пояс борода,—
И как пред казнью лютою
Глаза блеснули ужасом
И краску бледность смертная
Согнала вмиг с лица.
Рубков чиновник с выдержкой,
С бонтонным воспитанием,
Картавит не без грации:
Чегек, бокаг вина!
Порывы увлечения,
По месту и по времени
Умеет регулировать,
Как клячу водовоз.
И здесь из замешательства
Он вышел победителем:
Ни словом оправдания
Он не почтил вопрос.
Лишь взором умоляющим
Взглянул на обличителя,
И чуть заметно дрогнула
Над правым глазом бровь…
Безмерно разговорчивый,
Старик в усах с подвесками
И с сучковатой палкою
Доволен был и тем.
Болтливый по призванию,
Он ищет собеседника,
Как камень терпеливого,
Немого, как форель.
Моргать, дружище, нечего! —
Вдруг гаркнул он придирчиво,—
И что за оправдание,
Кривляться и моргать?
Манера непристойная!
Не ты ли воспитанием
Пред всеми сослуживцами
Кичился и… фи-дон!
В каких ты разновидностях
На сцене подвизания
Не изощрял способностей
Своих, как виртуоз!
И было чем похвастаться!..
Таланты разнородные,
Как в луже инфузории,
В тебе кишмя кишат.
Живучесть их кошачая,
Значенье их немалое,
Заслуги их пред родиной
Толпе не оценить.
На поприще художника
Ты поставлял начальницам
Узоры вышивания
И метки для белья,
Резцом владея скульптора,
Дарил ты самодельными
Игрушечными саклями
Начальничьих детей.
Одна богиня музыки
К тебе по недомыслию
Затылком повернулася —
Рубков не музыкант!
Но дело поправимое —
Ты в слободском училище
Из мужичков чуть грамотных
Образовал оркестр.
Дудят, пищат и щелкают
Толпе на удивление,
Тебе на повышение,
На горе лишь отцам.
Несут они повинности
Для школы той немалые,
Чтоб слить науки разные
В один «Персидский марш».
Являясь председателем
Дырявинского общества
Законных истребителей
Пернатых и зверей,
Ты слободского школьника
Избил нагайкой до крови
За то, что он на площади
Поранил воробья;
Тогда как, в назидание
Дырявинскому обществу,
Ты дичью запрещенною
Питался круглый год.
В народном управлении
Ты был таким же гением,
Каким был, без сомнения,
Ванюха удалой.
Адаты и обычаи
Дались тебе до тонкости,
А дело представительства
Для вас – волшебный клад.
Все годовые праздники,
Начальство и ревизию,
Непрошеных и прошеных»
Знакомых и родных
Торжественно, напыщенно
Встречал ты с представительством,
И все расходы праздника
Охотно нес народ.
Пути ли сообщения
Исправлены меж селами
Хозяйственными средствами,
Засажен ли бульвар,
Общественные пастбища,
Леса ль в аренду отданы,—
Зови гостей из города,
Гуляй, кричи – ура!
И пили представители
В шатрах из яркой зелени,
Начальству и строителям
Хваленье воздая.
Зато уж о ревизии
Мирских казнохранителей
Никто из представителей
И пикнуть не посмей.
Систему вымогательства
И виды расхищения
Сельского сбережения
Ты применил с лихвой.
Любитель этнографии,
Знаток старинной утвари,
Ты для музея нового
Открыто грабил всех.
Занявшись джигитовкою,
Из полукровных аглицких,
Адату не препятствуя,
Ты сколотил табун.
Зато в среду народную
Ты внес цивилизацию,—
Плодами просвещения
Объелись мужики.
Мирскими сыроварнями,
Мирскими лесопильнями
Расстроил ты мякинные
Желудки их вконец.
Как призрак Змей-Горыныча,
Теперь еще им чудится
Одно названье лютое —
Общественный завод.
А как мечтали, глупые,
Разбогатеть заводами!..
Чего, чего лишь в будущем
Им не сулил, ты, плут!
Уж в первый год излишками
Внесем в казну повинности,
А там пойдет…» – Поверили!
Дают все, дураки!
Явились немцы «умные»,
Пошла работа дружная,
И денно-нощно гикают
Пронзительно свистки.
Несется быстро реченька,
Широкая, обильная,
Га реченька молочная,
В общественный завод.
В подвалах, словно в лавочке,
Битком набиты полочки
Заморским сыром, – вот оно
Мужицкое добро!
Несется быстро реченька,
Несет леса сосновые —
Казенные и частные —
В общественный завод.
Пилите шибче, пилочки,
И дайте нашей волости
Труды и гроши кровные
Скорее возместить.
И ждут… настанет времячко,
Что ты за них излишками
Внесешь в казну повинности…
Потеха да и все!
Тогда лишь только глупые,
Очухались и поняли,
Какую шутку пошлую
Ты с ними разыграл,
Когда уж было следствием
Формально установлено,
Что все заводы выстроил
Кабатчик Бурсаков.
И этим проявлениям
Талантов и способностей
Немало протежировал
«Писательский талант».
Послышалось хихиканье
Максима Лизоблюдова,
Известного редактора
Позорного листка.
Хи-хи, талант писательский!
Он не смолчал по принципу,—
Рубков талант писательский!..—
И закатился вновь.
Так что же я, по-твоему, —
Задал вопрос Максимушке
Старик в усах с подвесками,—
Выходит, значит, вру?
-Зачем же… нет… я только так…
Залебезил Максимушка, —
Рубков писал отчетности
Обедов и чаев…
Отчетности? Вот то-то же!—
Загоготал неистово
Старик в усах с подвесками,—
Выходит – он талант!
Я знаю вас, писателей!
Признать в другом способности
К газетной публицистике —
Для вас булатный нож.
Отчетности!.. А мало их?
И что тебе обидного?
Равнять Рубкова, кажется,
Не думал я с тобой.
Ты публицист уж признанный,
И «Ведомости мерзкие»
Такого литератора
Не скоро залучат.
Букетом специфическим
И краской возмутительной
Газета Людоедова
Обязана тебе.
Ее передовицами
И письмами из-за моря
Ты кинул грязью в общество
И осквернил печать.
Талант неиссякаемый!
Перо неистощимое?
И Яше-юродивому
Далеко до тебя.
Хотя у Яши пасквили
С неменьшим обобщением,
Но краской либеральною
Его прикрыта ложь,
И бранью юродивого
Не всякий возмущается,—
Его задача явная:
За строчку взять пятак.
Совсем другие замыслы
Руководят бессовестно
Пером твоим разбойничьим —
Ты страшный карьерист.
И в скорости, наверное,
Попал бы ты в сановники
С Семеном Людоедовым,
Когда б он не слетел.
Напрасно, брат, ты тужился
Хвалить его энергию
И меры репрессивные,—
Увы! всему капут!
Обидным показалося
Семену Людоедову,
Что неуместно треплется
Персоны его честь,—
Вскочил он на скамеечку,—