– Боюсь, Ефим Ильич, что после такого сообщения придётся оплатить и монитор, который полетит уже в мою голову, – Васнецов обречённо вздохнул. – А Маргарита Павловна окончательно откажется от сотрудничества с нами.

– Да кто она такая, чтобы в следователя Прокуратуры, в полковника, мониторы метать?! – Репин размахнулся, чтобы ударить кулаком по тумбе, но, осознав, что на ней стоит казённый принтер, остановился.

– Она, – официозно подчеркнул Васнецов. – Купчиха Нечетова, и в данный момент для нашей операции является чрезвычайно важным человеком. Если мы не приобретём Маргарите Павловне новый принтер, она прекратит позировать Штриху.

– Кстати, как Штрих? – генерал прошёл к столу и сел в своё кресло.

– Выздоравливает.

– Сильно она его?

– Не очень. Могло быть хуже. А так удар пришёлся по касательной…

– И что? – генерал, сложив пальцы домиком, недоверчиво глянул на Васнецова. – От касательного удара принтер рассыпался?

– Нет. Принтер, коснувшись головы художника, в стену влетел… Там даже вмятина осталась.

– Вмятина? – забеспокоился Репин. – Да мы так и на ремонт кабинета Нечетовой попадём!

– Могли попасть, – подтвердил Васнецов. – Но я сумел всё уладить.

Последняя фраза являлась вымыслом чистой воды, но следователь, как мог, улучшал настроение генерала перед визированием документа на оплату принтера.

– Молодец! – потёр ладони генерал. – А вдруг у неё настроение изменится? – его засиявшее радостью лицо тут же потемнело.

– Я, Ефим Ильич, – самодовольно изрёк Васнецов. – Предлагаю решать проблемы по мере их поступления.

– Да! Конечно! По мере поступления! – разозлился генерал. – Сегодня покупаем купчихе принтер, завтра – делаем ремонт в её кабинете, послезавтра – хороним художника… И всё за счёт нашего отдела?!

– Да типун Вам на язык, товарищ генерал! – испуганно привстал Васнецов. – Какие похороны? Штрих выздоравливает!

– После принтера он, может, и выздоровеет… – Репин расстегнул верхнюю пуговицу прокурорского мундира и заговорил более спокойным тоном. – А если она в следующий раз монитором? Хотя… – он глянул на свой новенький плоский монитор. – Сейчас они, в общем-то, лёгкими стали, – генерал взял монитор двумя руками и приподнял его. – Даже художественная башка выдержит, если что… У нашей боярыни, надеюсь, лёгкий монитор, современный?

– Лёгкий, Ефим Ильич, современный, – поспешил успокоить Репина Васнецов. – И, я надеюсь, до его метания дело не дойдёт.

– Надеюсь! – передразнил его генерал. – В отношении принтера твои надежды уже не оправдались! Не просчитываешь ты ситуацию до конца.

– Виноват! – Михаил Викторович встал по стойке смирно.

– Что вскочил? – благодушно откинулся в кресле Репин. – Думаешь мне сейчас бумажку для финотдела подсунуть и смыться? Не выйдет! – он погрозил Васнецову пальцем. – Я твои фортели знаю. Так что давай садись и докладывай детали операции «Находка».

– Слушаюсь! – Васнецов нехотя опустился на стул.

Говоря о бумажке для финотдела, генерал попал в точку.

– После выздоровления художника работа над картиной будет продолжена… – начал следователь издалека.

– Ты мне ещё расскажи, что после весны лето наступит, – бесцеремонно перебил Васнецова Репин. – Что будешь делать с готовым полотном?

– Готовое полотно будет обнаружено в специально подготовленном тайнике нашим агентом…

– Что за тайник? Его местоположение, условия обнаружения? – торопил генерал.

– Тайник на лестничной площадке одного из домов. Обнаружит дворник при уборке лестницы и принесёт в Прокуратуру, то есть нам.

– Ну, и что в таком случае должны сделать мы? – Репин смотрел на Васнецова, как учитель на глупого ученика.

– Мы? – смутился Васнецов. – Вернуть картину государству…

– Мы, – с нажимом произнёс генерал, – должны вернуть картину в тайник, объяснить дворнику, что тот ничего не находил, и организовать у тайника засаду. А потом задержать того, кто за этой картиной придёт. Ты следователь или хрен в сметане?

– Так точно – следователь, – пробормотал растерянный Васнецов. – Но если дворник сразу, как бы случайно, привлечёт внимание прессы…

– То нас, – резко оборвал его генерал, – и неслучайно, а вполне закономерно привлекут там, – он указал пальцем на потолок, – по самое некуда! Вместо того, чтобы брать преступника с поличным, мы обрубаем концы! Как бомжи, находим в мусорном ведре национальное достояние, и, как мальчишки, бежим хвастать об этом газетчикам!

– Согласно плану операции, хвастать будет дворник… – попытался оправдаться Васнецов.

– А е…ть будут нас! – хлопнул ладонью по столу Репин. – Какого-то дворника с метлой обезвредить не сумели! Преступника, который сам шёл в руки, взять не смогли! Хороши сыщики!

– Виноват, товарищ генерал! – не поднимая головы, молвил Васнецов. – Разрешите доработать?

– Не доработать, а разработать всё заново, с реальным обвиняемым, – продолжал отчитывать Васнецова генерал. – И не разрешаю, а приказываю.

– Может, кому из уголовников подкинуть? – робко поднял глаза следователь.

– Уголовников… – презрительно скривился Репин. – Мелко мыслишь, Михаил Викторович. Опытный важняк, а рассуждаешь как зелёный курсант! Твоему уголовнику опять же цепочка сообщников понадобится: для кого украл, кому передать должен, а тот посредник на кого работает – тоже выяснить надо…

– На заграницу посредник работает! – воскликнул Васнецов. – А за кордоном преступника достать – это уже не нашего ведомства проблемы.

– Хочешь придать делу международный размах? – прищурился генерал. – Дельное соображение. Только давай без помощи сограждан обойдёмся… Поручим, так сказать, всё иностранцам.

– Изымаем картину у гражданина другой страны… – тут же уловил его мысль Васнецов. – Но это не вор, а … – продолжил фантазировать следователь. – Хищение совершил сотрудник музея… который умер при загадочных обстоятельствах!

– К чёрту загадочные обстоятельства! – гаркнул Репин. – Умер и всё! Своей смертью, в своей постели. Поинтересуйся, кто там из ныне покойных работников был на плохом счёту и уволился в связи с утратой служебного доверия, или как там у них это называется? Мёртвые сраму не имут, а государству – польза.

«Польза от подделанной картины государству, конечно, сомнительная», – подумал Васнецов, а вслух сказал:

– Неплохо бы шпиона какого-нибудь найти…

– Какого ещё шпиона? – насторожился Репин.

– Контрразведка задерживает иностранного шпиона, а он, кроме госсекретов, ещё и бесценное художественное полотно при-ты-рил… – последнее слово Михаил Викторович проговорил в замедленном темпе. Причиной тому стали изменения в лице генерала.

– Что?! – Ефим Ильич, опершись руками о стол, взмыл в полный рост и не стал усаживать вскочившего Васнецова. – Посвящать контрразведку в детали операции?! Ты ещё президенту американскому о наших планах расскажи! Да контрразведка нас за это дело так притырит, что сами в шпионаже и воровстве картины сознаемся!

– Но Вы же одобрили международный размах… – замерев по стойке «смирно», промямлил Васнецов.

– Международность развивай, но на шпионаж не замахивайся! Нормального интуриста найди, без всяких разведок, сунь ему картину, а потом изобличи! Я что, учить тебя должен? – потрясая кулаками в воздухе, орал Ефим Ильич.

– Есть найти нормального интуриста! – Васнецов смотрел на генерала, как провинившийся сторожевой пёс на хозяина.

– А насколько он нормален, решать буду я, – устав от крика, генерал сел на место и налил себе в стакан воды из графина. – А то ввяжешь в операцию какого-нибудь Пикассо…

– Пикассо умер, товарищ генерал.

– Умер? – генерал поставил стакан на стол. – Это хорошо… Хотя, постой! На кой чёрт нам два покойника? У нас по плану кто покойник?

– Сотрудник музея, – напомнил Васнецов.

– А иностранец живым быть должен!

– Будет живым, товарищ генерал! – щёлкнул каблуками следователь.

– В общем, через сутки – генерал достал из кармана носовой платок и вытер пот со лба, – представишь кандидатуры иностранных граждан. И никакого шпионажа! Слышишь? – он погрозил Васнецову кулаком. – Кандидатуры живых, не связанных со шпионажем, иностранцев и фамилии мёртвых музейщиков, которые могли картину спереть, – подытожил Ефим Ильич своё распоряжение.

– Слушаюсь, товарищ генерал, – официозно кивнул Васнецов. – Разрешите оставить Вам заявку на покупку принтера для купчихи Нечетовой? – он вынул из папки и аккуратно положил на стол генералу небольшой листок.

– Вот так всегда… – закряхтел генерал. – Как срать, так вы все горазды, а как дерьмо убирать – так товарищ генерал, – он небрежно сунул бумагу в ящик стола.

– Разрешите идти? – едва сдержал улыбку Михаил Викторович.

– Иди и возвращайся с реальным планом операции! – буркнул Ефим Ильич. – И проинструктируй своего художника, чтобы вёл себя соответствующе, не вынуждал Маргариту Павловну к порче имущества. А то в следующий раз с него взыщем.

– Есть проинструктировать! – Васнецов развернулся, как по команде «кругом», и проследовал к двери кабинета.

***

– Вам плохо, молодой человек? – женщина средних лет сердобольно заглянула Михаилу в лицо.

Миша сидел прямо на бордюре дороги, согнувшись и прижав к себе портфель. Его очки сползли на кончик носа, и он близоруко, невидящим взором смотрел на проезжающие автомобили.

Обычно прохожие делают вид, что не замечают таких людей. Они проходят мимо, оставляя человека наедине с внезапным приступом болезни, а иногда – и с приближающейся смертью. Когда смерть, забирая человека, оставляет лежать на асфальте бездыханное тело, тогда появляется целая толпа зевак. Кто-то вызывает милицию, уже бесполезную «Скорую помощь», и всем вдруг становится интересно. Эх, сограждане, где вы были полчаса назад?

Но рафинированный интеллигент Михаил Шахов был настолько непохож на алкоголика, наркомана и другого деклассированного члена общества, что даже во времена абсолютного равнодушия вызывал желание поучаствовать в его судьбе.

– Нет, спасибо, – тихо отозвался Михаил на сочувствие прохожей. – Просто утомился немного на работе…

– По ночам работаете? – понимающе кивнула женщина. – Мне вот тоже в двух местах крутиться приходится… Может, таблеточку валидола? – она нажала пальцем на замочек сумочки.

– Нет, спасибо, – Михаил медленно встал с бордюра. – Я, пожалуй, пойду. Мне уже лучше.

– Ну, смотрите, – недоверчиво всматривалась в него женщина. – А то давайте «скорую» вызовем…

– Нет-нет, – устало, но решительно отказался Шахов. – Мне тут недалеко.

Он ещё раз поблагодарил участливую прохожую и ступил на тротуар.

«Ну, зачем я вчера двух-то снял! – досадовал на самого себя Ферзь. – Две бабы, три бутылки водки и косяк ужасно пручей травы! Накануне рабочей смены – явный перебор…». Шахов сделал несколько шагов и вдохнул городской смог. Голова закружилась. «Ничего не поделаешь – придётся похмеляться!». Ферзь облизнул высохшие губы.

За несколько часов до появления на работе Миша никогда не пил спиртного и не курил даже табак: репутация патологически нравственного человека должна была оставаться среди коллег безупречной. Но сегодня он вынужденно отступал от своих принципов, тем более что неподалёку находился ларёк, где работала знакомая продавщица Аннушка. Полгода назад в пьяном угаре Миша отымел Аннушку прямо на кассовом аппарате. Продавщица потом, стыдливо смеясь, жаловалась Ферзю на отпечатки кнопок, оставшиеся на самых округлых частях её упругого тела. Но сейчас, после вчерашнего загула, мысли о какой-либо сексуальной близости вызывали у Михаила тошноту.

«Одна бутылочка «Заботы Крепкого» – и я здоров!». Ферзь воспрял духом. Он свернул в парк, чтобы в его густых зарослях превратиться из культурного Михаила Шахова в брутального Мишу Ферзя.

Через пять минут с другой стороны парка вышел типичный гопник, и решительно направился к стоящему неподалёку ларьку, торгующему товарами первой похмельной необходимости.

– Миша! – обрадовалась Ферзю огненно рыжая продавщица. – Куда пропал? Как делишки?

– Херово! – Ферзь дыхнул перегаром прямо в окошко ларька. – Вчера с пацанами забухали, да и курнули ещё для настроения, сегодня – башка никакая. А мне – на работу в вечернюю…

– Ферзь, ну ты ваще! – большие глаза Аннушки увеличились в два раза. – Кто же бухло с травой мешает?

– Так получилось… – Миша циркнул слюной на асфальт. – Слышь, дай похмелиться! – Ферзь начал шарить по карманам в поисках денег.

– Как всегда – три «Заботы Крепкого»? – уточнила продавщица и повернулась, чтобы достать бутылки.

– Не! Ну, на х…! – помотал головой Ферзь. – Одной хватит! Мне ж сегодня на штабелёр садиться… – он продолжал рыться в карманах, но денег там, даже мелочи, никак не обнаруживалось.

«А зад у неё классный! – в очередной раз отметил Шахов, разглядывая Аннушку с тыла. – На бабу потянуло – значит, поправляюсь! – удовлетворённо проанализировал он свой поток сознания. – Ну, где же деньги?..»

– На что, на что тебе садиться? – девушка, ехидно улыбнувшись, повернула веснушчатое лицо к Михаилу и выставила перед ним запотевшую бутылочку «лекарства».

– А? – переспросил Ферзь. – Да, на штабелёре я работаю, на электропогрузчике… На складе коробки двигаю, – Миша с досадой вывернул пустые карманы. – Слышь, дай в долг! Нету ни «копья»… Я верну! Получка послезавтра… – Миша просунул голову в окошко ларька и криво улыбнулся.

– Миш, не борзей, а? – Аннушка резким движением отставила бутылку в сторону. – Ты же по полгода ко мне не заходишь! Какой – «в долг»? Мало ты трахал меня на холяву, так ещё пиво сосать на шару захотел?

– Рыжая, ты не борзей, ладно? – лицо Ферзя заметно покраснело. – Я что, как мужчина, тебе разонравился или как?

– Ха! Мужчина! – Аннушка выгребла из кармана передника горсть семечек. – У меня таких мужчин…

– Что?! – краснота Ферзя приобрела багровый оттенок. – Что ты, сука, сказала?.. А ну, блядь, открой! – Михаил сделал несколько спонтанных движений, пытаясь просунуться в ларёк, но ширина отверстия для покупателей такой возможности не давала.

– Щас! Открою и ноги раздвину! – хохотнула ему в лицо Аннушка. – Давай вали, а то реально охрану вызову, – понизив голос, добавила она.

– Не успеешь, курва, – тихо проговорил Миша и, распрямившись, быстро огляделся вокруг.

В двадцати метрах от ларька азиат в оранжевой куртке приподнимал ломиком крышку люка.

– Дай сюда! – заорал Ферзь и кинулся к азиату.

От неожиданного окрика рабочий растерялся и выронил из рук ломик. Крышка люка упала ему на ногу.

– Скынхэд! Скынхэд! – громко запричитал азиат и, прихрамывая, побежал в парк.

Миша подхватил упавший лом и бросился обратно к ларьку.

– Не откроешь?! – он ударил ломиком в стальную дверь торгового павильона.

Однако, кроме незначительной вмятины, его первая атака результатов не дала. Тогда Ферзь встал напротив витрины ларька и начал бить стекло, круша выставленные за ним образцы товара.

– Ты ё…лся, урод?! – завопила Аннушка, прячась под прилавком, но Михаил уже вошёл в раж.

Завершив уничтожение витринного стекла, он своротил прилавок, изуродовал витринные стойки и вернулся к ларёчной двери.

– Ферзь, не надо! Я открою, Миша! – визжала где-то в глубине палатки Аннушка.

– Расслабься… Я сам открою… – сосредоточенно прохрипел Михаил.

Дверь долго не сдавалась безумному упорству Ферзя, но в итоге, с треском, капитулировала. Изрядно запыхавшись, Михаил ворвался в торговую палатку. Аннушки там не было: она сбежала через выбитую витрину, бросив товар, но, не забыв деньги. Впрочем, Миша в процессе погрома остыл и не испытывал к девушке прежней злости. Он равнодушно вогнал ломик в тело пустого кассового аппарата.

– Э, командир! А чё тут?.. – перед разбитой витриной возникли два бомжа.

– Да ничё! – оскалившись, выдохнул Ферзь. – Гуляй, братва! Угощаю! – он схватил стоящий рядом ящик пива и бросил его за разбитую витрину.

Бутылки жалобно зазвенели.

– Ты это… Аккуратней! – обеспокоился один из бомжей. – Пиво всё-таки…

– А мне не жалко! Бери! – хохотнул Миша.

Он, словно заправский грузчик, стал выбрасывать из торговой палатки коробки с сигаретами, шоколадками, чипсами, минеральной водой и прочей снедью.

– А водка есть? – поинтересовался второй бомж, быстро запихивая столь богатую добычу в грязную матерчатую сумку.

– Ты чё? – его товарищ даже прервал работу по упаковке. – У них лицензии на крепкое нет!

– Ладно, затаривайтесь пока… – Миша с подозрением осмотрел окрестности напротив палатки. – А я по делам… Ненадолго! – добавил он, поймав на себе недоверчивый взгляд бездомных.

Быстро выйдя через раскуроченную дверь, Михаил Шахов бросился в парк.

– Миша! Ты сегодня вовремя? Что случилось? – Ириша повернулась в кресле к быстро вошедшему в отдел коллеге и вытянула ноги в высоких сапогах.

– А то… – глаза Михаила Шахова буквально вылезали из оправы очков. – Что в парке бомжи ларёк разгромили!

– Ну, ты-то, надеюсь, от них не пострадал? – на лице Ириши появилась ироническая улыбка.

– Я, к счастью, не пострадал… Но каково? – Миша поставил портфель на стол. – Среди бела дня, в центре города открыто громится и разграбляется торговое заведение!

– Да не волнуйся ты так, – Ириша подобрала ноги и внимательно посмотрела на Шахова. – Вон, даже взмок, бедненький…

– Не юродствуй! – Михаил снял куртку и шарф. – Это очень тревожный политический симптом: органы правопорядка теряют способность к оперативным действиям.

– Миша! – удивлённо подняла брови Ира. – А не ты ли ментов в эфире нахваливал?

– Удовлетворительная работа милиции в метрополитене не означает такую же эффективную работу по всему городу!

– Тебе самому, Мишенька, надо в милицию идти работать… – Ира изо всех сил старалась выглядеть серьёзной. – Ни одно преступление мимо твоего взора не проходит.

– В милиции я по состоянию здоровья работать не могу, – вздохнул Миша. – Вот сейчас понервничал, и голова заболела. А таблетки нет…

– Может, коньячку? – лукаво подмигнула коллеге Ириша, поднимаясь с кресла.

– Во-первых, мне в эфир выходить, – сухо заметил Шахов, занимая рабочее место. – А, во-вторых, алкоголь моему организму противопоказан вообще.

«День Рождения Маргариты Павловны опроверг это заблуждение», – подумала Ириша, но вслух ничего не сказала. Она молча надела плащ, и, сказав Михаилу «пока», вышла из информационного отдела. Миша ответил ей машинальным кивком головы. Он интенсивно строчил на компьютере свой первый выпуск, который должен был начаться сенсационным сообщением о погроме торговой палатки.

«Небывалое по цинизму преступление было совершено час назад в самом центре города, – строчил Шахов. – Два лица без определённого места жительства и занятий совершили вооруженный налёт на торговую палатку. Используя в качестве оружия отнятый у иностранного рабочего лом, они…»

– Михаил Викторович, я прошу Вас! Я Вас умоляю! – раздался в коридоре офиса «Радио Фокс» испуганно-приглушённый вопль. – Пришлите кого-нибудь из сотрудников дежурить во время моей работы! Она не посмеет при них!

«Что такое? – отвлёкся Шахов. – Не дают сосредоточиться перед самым выпуском!» Он встал из-за стола и вышел в коридор.

Мужчина чинушного вида, которого журналист уже видел в офисе «Радио Фокс», буквально тащил пишущего портрет Маргариты Павловны художника. Голова портретиста была перебинтована.

– Гриша, возьми себя в руки! – сквозь зубы прошипел чиновник, зыркнув на Михаила. – А не то мне придётся приковать тебя там наручниками…

– Михаил Викторович! Но почему я должен платить за эту картину своей жизнью? – громко шептал художник, сопротивляясь физическому принуждению. – Я не должен в процессе работы подвергаться насилию! – вдруг решительно вскрикнул он и резко рванулся в сторону выхода. Мужчина, не ожидавший такого рывка, потерял равновесие и вместе с художником рухнул на пол. В этот момент в офис вошла Маргарита Павловна.

– Ай, молодцы! – торжествующе улыбнулась Императрица. – Я думала, он один бухает, а оказывается, они ещё и собутыльники! Оба – с утра и в хлам!

– Здравствуйте, Маргарита Павловна! – приподнялся Васнецов. – Споткнулись вот у Вашего кабинета… – он виновато растянул губы. – Вставай, Григорий, не заставляй Маргариту Павловну ждать, – он потянул Штриха за руку.

Штрих с ужасом на лице скосил глаза на «купчиху», но железная хватка следователя заставила его принять вертикальное положение.

– Споткнулись! – коварно умилилась главбух. – Полы у нас на радиостанции неровные! Вот и наши тоже падают, когда нажрутся… Чего столпились? – гаркнула она на выглянувших по случаю шума сотрудников «Радио Фокс». – Выпивку дармовую почуяли? А ну марш работать!.. И ты с ними? – удивлённо глянула Маргарита Павловна на Шахова. – Хотя, помню, в мой день рождения ты себе ни в чём не отказывал. В тихом омуте, как говорится…

– Маргарита Павловна! – возмущённо перебил её Миша. – У меня через пять минут эфир, а в таком балагане, – он в отчаянии вскинул руки, – подготовить выпуск новостей совершенно невозможно! – журналист шагнул обратно в отдел, громко хлопнув за собой дверью.

– И угораздило же меня согласиться на твою авантюру… – «купчиха» обдала отряхивающегося Васнецова нескрываемым презрением. – Не выгнала тебя сразу, пожалела – теперь ты со своим собутыльником мне на шею сел…

Заставив следователя и художника посторониться, она прошла к двери собственного кабинета.

– Маргарита Павловна! – Васнецов понял, что юлить и притворяться, это значит провалить всё дело. – Григорий очень боится Вас после того случая…

Главбух, не обращая внимания, на его слова провернула ключ и открыла дверь.

– Мне пришлось везти его к Вам в наручниках! Под конвоем! – крепко удерживая Штриха, тараторил Михаил Викторович. – Я, как видите, буквально притащил его к Вам… Волоком! – следователь, подтащив художника, замер на пороге кабинета, не решаясь последовать за хозяйкой. – Возможно, Ваши методы в тот момент были оправданы, но всё равно Вы поступили достаточно… – Васнецов мучительно подбирал слова. – Жёстко, что ли…

– Жёстко? – поставив сумку на стул, обернулась «купчиха».

– Да поймите Вы: Григорий испугался! – страстно убеждал её Васнецов. – Он Вас боится, Маргарита Павловна!

– А ты? – главный бухгалтер внимательно посмотрела на следователя.

– Я?.. Мне по роду службы бояться не положено… – нервно улыбнулся Михаил Викторович.

Удерживаемый Штрих, интуитивно предчувствуя очередную опасность, задрожал всем телом. Тряска художника физически передалась и следователю.

– Вы что ж думаете… – двинулась на трясущуюся парочку Маргарита Павловна. – Принтер мне купили и теперь можете об меня ноги вытирать? А если я сейчас… – она показала пальцем в сторону новенького прибора. – Этот самый принтер о твою… Да-да, – подтвердила она испуганно-вопрошающий взгляд Васнецова, – о твою, как там тебя, голову размозжу? И выгоню вас обоих к чёртовой матери!

– Не надо… Пожалуйста… – вдруг жалобно пролепетал Штрих. – Я больше не буду… Простите.

– И всё? – удивилась «купчиха» Нечетова, но прежняя угроза в её голосе куда-то исчезла. – А портрет мой дописывать, кто будет? – она начала заводиться по новой, но уже относительно миролюбиво. – Мало того, что принтер мне разбил, две недели где-то проболтался, так ещё разлёгся тут и лясы точит! Где твой мольберт? Почему не работаешь?

– Мольберт сейчас будет… Сейчас будет мольберт… И работа будет… – ловя удачный момент, Михаил Викторович даже отпустил Штриха из своих цепких объятий. – Гриша, где твой мольберт? – ласково обратился он к художнику.

– Так в багажнике, Михаил Викторович… – удивился Штрих. – Вы сначала меня наручниками в салоне пристегнули, а потом мольберт с красками в багажник положили…

– Молодец! – хлопнул художника по спине следователь. – Всё правильно сделал. Сейчас я за мольбертом сбегаю и… Но всё-таки лучше тебя снова пристегнуть, –

спохватился он и, достав из кармана наручники, посмотрел на трубу радиатора отопления.

– И не стыдно Вам над творческим человеком издеваться? – главбух посмотрела на следователя с укоризной. – Он художник, ему руки беречь надо, а Вы эти руки в кандалы заковываете…

– Но ведь убежит, Маргарита Павловна! – простодушно улыбнулся Васнецов.

– От меня? – вскинула брови «купчиха».

– Извините… Да-да, конечно… – Михаил Васильевич убрал наручники и поспешил к выходу. – Я сейчас! Я мигом!

– Не бойся, – по-императорски милостиво посмотрела на художника Нечетова. – Я тебя в обиду не дам.

Она прошла к столу, села в кресло и включила компьютер. Художник, не смея пошевелиться, стоял перед ней на том месте, где его оставил Васнецов.

***

«Штатский Семён Борисович», – прочитал Миша на табличке двери. Человек, на допрос к которому явился Шахов, действительно оказался тем самым штатским – высоким брюнетом в чёрном пальто из милицейского «Мерседеса». Правда, сейчас он был в чёрном костюме без галстука. Именно Штатский расследовал дело об угоне автомобиля ГАИ.

«Ворон», – мысленно окрестил его Михаил, глядя на выдающийся римский нос Штатского.

Как и полагается в детективах, Семён Борисович предложил Михаилу присесть на один из двух стульев, приставленных боком к противоположной стороне его стола. На столе Штатского находилась и лампа, похожая на ту, которой в фильмах светят арестанту в лицо. Но лампа в небольшом кабинете Штатского, как, впрочем, и монитор компьютера, были выключены. «Пока выключены», – подумал Михаил, прижимая свой портфель к животу. Нет, он не испытывал никакого страха, но, как всякий законопослушный человек, оказавшийся в подобном учреждении, счёл нужным изобразить волнение. Его пальцы, держащие портфель, непроизвольно имитировали игру на клавишах.

– Михаил Юрьевич! – начал Штатский, усаживаясь за стол. – Я пригласил Вас на беседу, как очень важного, практически единственного свидетеля серьёзного преступления, – хозяин кабинета внимательно посмотрел Шахову в глаза.

– Я бы отнёс себя, скорее, к потерпевшим, – с грустной улыбкой констатировал Михаил.

– К счастью или к сожалению, но кому быть потерпевшим, а кому – виновным, решаете здесь не Вы, – сухо парировал Штатский. – Я хочу, чтобы Вы ещё раз вспомнили и подробно описали тех людей, которые выбежали из автомобиля ГАИ в том самом дворе.

– Во-первых, не во дворе, – степенно уточнил Шахов, – а в полутёмной арке двора… А во-вторых, они сбили меня с ног, я получил серьёзные травмы… Вот у меня справка от врача… – Михаил порылся в портфеле и аккуратно извлёк оттуда листок с печатью, исписанный неразборчивым почерком. – Сотрясение головного мозга и многочисленные ушибы.

– Нанесение ущерба Вашему здоровью, конечно, отягощает вину преступников, – Семён Борисович отложил справку в сторону, даже не взглянув на неё. – Но чтобы мы их нашли и наказали по всей строгости закона, Вы должны дать точный словесный портрет обоих злоумышленников.

– Словесный портрет… Постараюсь, – Михаил наморщил лоб и потёр его рукой. – Одного я точно помню: здоровый такой детина… Он выскочил слева…

– Со стороны водительской двери? Он сидел за рулём? – подсказал Штатский.

– Да-да, за рулём… – закивал Миша. – В руке держал пистолет… Я думал он выстрелит в меня! – пальцы Шахова впились в портфель. – Я думал, что погиб… Погиб окончательно и бесповоротно! А ведь я мог, мог сделать ещё столько хорошего, полезного!..

– Михаил Юрьевич! – нетерпеливо вздохнул следователь. – Я понимаю, что Вы пережили, сам бывал под пулями… Но давайте постараемся без лирики.

– Это не лирика! – принципиально возмутился Шахов. – Это минуты, проведённые на грани жизни и смерти, это…

– В такие минуты, Михаил Юрьевич, – перебил Штатский, – память человека необычайно обостряется. Особенно у талантливых, творческих людей… Я уверен, что такой одарённый человек, как Вы сможет вспомнить практически всё!

– Не всё, конечно… – покачал головой Миша. – Сказываются последствия травмы… – он дотронулся до лба. – Сотрясения головного мозга не проходят даром, но я сделаю всё возможное…

– Может, Вы хотите закурить? – следователь, как в кинофильмах, достал из кармана пиджака пачку сигарет.

– Нет-нет! – сделал отталкивающий жест Михаил. – Я не переношу табачного дыма.

– Хорошо, тогда и я не буду, – Семён Борисович с явным неудовольствием на лице убрал пачку обратно. – Как выглядел детина?

– Детина был высокого роста, бритоголовый… На вид лет тридцать-тридцать пять… Сломанный нос, глубоко посаженные глаза… Бандит, самый настоящий бандит! – вспоминая о пережитом, Шахов не мог сдержать эмоции.

– Так-так-так… – подбодрил Штатский, не позволяя свидетелю потонуть в переживаниях.

– Машина влетела в арку неожиданно, на огромной скорости, – с волнением в голосе продолжил Миша. – Я едва успел увернуться от удара… Этот в чёрной кожаной куртке…

– Детина? – уточнил следователь.

– Да-да, детина… Он выскочил из машины с пистолетом и просто свалил меня с ног своей массой тела. Я упал, очки отлетели в сторону.... Как они не разбились – ума не приложу! – Миша снял очки и посмотрел на них, ещё раз убеждаясь в целостности линз.

– А второй? – не дал ему отвлечься Семён Борисович.

– Второй?.. – Миша остановился. – Второго я не успел разглядеть, – Шахов надел очки и печально посмотрел на следователя.

– А почему Вы уверены, что их было двое? – прищурился Штатский.

– По голосам! – Миша поднял вверх указательный палец. – Второй, которого я не видел, крикнул бандиту: «Валим на улицу и – разбежались!».

– И разбежались… – подумав о чём-то своём, повторил следователь. – А у того, кто крикнул, были какие-нибудь характерные особенности голоса: заикание, картавость, акцент?

– Нет, не было, – Миша отрицательно помотал головой. – Я бы сразу уловил: всё-таки на радио работаю, – скромно улыбнулся он. – Голос хрипловатый, но ничего особенного в нём нет… Да Вы поймите: всё произошло буквально в доли секунды!

– Я понимаю, – глядя в лицо Михаилу, кивнул Штатский. – Вот Вы сказали, – продолжил он, как бы меняя тему разговора, – что тот детина целился в Вас. В какой момент это происходило?

– Я не говорил, что он целился! – в голосе Миша почувствовалась обида. – Я сказал, что увидел в его руке пистолет и предположил, что моя жизнь под угрозой. А Вы в данной ситуации разве подумали бы по-другому?

– В данной ситуации я бы постарался задержать преступников, – откинулся на спинку кресла Семён Борисович. Его нос в таком положении чем-то походил на взлетающий истребитель.

– Потому что Вы вооружены, а я перед лицом смертельной опасности был абсолютно безоружен! – оскорблённый Миша отвернулся.

– Не скромничайте, Михаил Юрьевич! – скривился Штатский. – Вы, судя по Вашим репортажам, рискуете жизнью не так уж редко. Я тут сделал подборочку Ваших выпусков… – Семён Борисович открыл лежащую на его столе чёрную папку. – Вот, пожалуйста: драка футбольных фанатов на эскалаторе метро, погром торговой палатки… Почти каждую неделю – что-нибудь экстремальное!