Глава 66
Мне точно нужна передышка. Я уже начинаю жалеть, что влез в этот почти сентиментальный ностальгический рассказ отца Сержа. Ему ничего не стоит сделать со мной всё, что угодно. Причём так, что никто ничего никогда не найдёт и не узнает. Целая орава обученных головорезов в его распоряжении. У него явно какие-то проблемы, судя по последним репликам, плюс алкоголь, несомненно, ударивший в голову. Нда… Не завидное у меня положение и, как назло, ни одного козыря в рукаве. Ещё и Лена в их лапах. Пиздец полный. Но им что-то от меня нужно. А я уже на всё согласен, чтобы только нам живым из всего этого дерьма выбраться. Вот только как? Блять! Ни одной светлой мысли, ни одной вразумительной идеи в голове. Достаю пачку, руки не слушаются. Осталось три сигареты. Чиркаю зажигалкой.
Вскоре отец Сержа возвращается, Дольский следом.
– Накурил… Я сам тоже раньше любил подымить, теперь нет. Только по случаю могу, – отец Сержа садится на свой стул, – вот и Серёжа тоже, то курил, то пил, то на наркоте сидел, с этим своим дружком, Васькой. Так Василием Васька и не стал, так и остался Васькой. Васька, бля, хм. Кошачье какое-то имя. Ремонты они что ли с Серёжей мутили сперва? Потом колёса, вроде, по клубам продавали да сами их жрали, как лохи какие-то. Не те люди, не та компания всегда плохо. А Серёжа всякий сброд всегда привлекал к себе. Бизнесмены, блять!
Я подумал, что не стоит рассказывать историю про Васю. Тут, вообще, любое слово может быть чёрти как истолковано, поэтому я докуривал свою сигарету и ждал, что будет дальше. После очередного глотка из своей, судя по всему, бездонной фляги, отец Сержа продолжал:
– Вытащил я его тогда, дурака, когда люди серьёзные их бизнесом заинтересовались. Откупился, договорился, припугнул. Решил помочь сыну. В дело начал вводить. Думал, образумится, с жизнью, когда чуть не расстался. А он, видишь как. И вроде неплохо начал. Но потом прошмандовку эту нашёл. Союз-то выгодный, перспективный, но кто ж знал, что так всё обернётся? Была б нормальная девка, то и сложилось бы. А она – щель дырявая, нарколыга такая же. Она как кокс увидела, уже на всё готова была. Как пылесос. А потом давай ноги раздвигать. Нда… Не повезло с потомством. Но эта дрянь своих хоть не предавала. А Серёженька предал. Своя кровь и чужая – есть всё-таки разница. Завертели дела любовнички, что уже хрен чего разрулишь. Когда мир рушится, война начинается. А когда не в твою пользу расклад, то на всё готов.
Я по-прежнему слушаю, не делая никаких резких движений и не задавая никаких вопросов.
– Любимая Викулечка, любимая доченька своего папочки. Сколько она нервов ему потрепала, сколько он с ней намучался, напереживался. Ох! Мне ли его не понять? Родственная связь она такая. На всё готов папочка.
Снова глоток, снова пауза, полная тишина. Такое чувство, что всё застыло и уже никогда не шелохнётся.
– Вот как всё получается. Что послужило проблемой, то и должно стать решением. Что разожгло войну, то и станет птицей мира. Победой. Викторией. Наша Вика – ключ ко всему. А вот здесь уже вступаешь и ты, Константин.
– Я? Но, что я могу? Я не знаю, где Вика, – несколько оторопев, говорю я.
– Не знаешь. Я знаю, что не знаешь. Но знаю также ещё, что можешь узнать, что можешь очень-очень сильно постараться, чтобы узнать. Ведь если ты не сможешь, то кое-кто очень расстроится, кое-кому будет плохо, с кое-кем вы просто больше не увидитесь.
– Я прошу вас, не впутывайте в это Лену. Я и так весь в вашем распоряжении. Куда мне деваться? Отпустите её. Я готов сотрудничать, всё сделать, она здесь совершенно не причём. Это я встретил Вику, это я попросил её о помощи. Лены вообще и близко не было. Она абсолютно случайно в это во всё попала. Я умоляю вас. Вы говорили о любви, о своих эмоциях. У вас есть чувства, вы способны переживать. Поймите. Лена абсолютно чистое создание, она ни в чём не виновата и она не должна быть наказана.
– Очень трогательная речь. И никто не будет наказан. Всё просто вернётся на круги своя. Сейчас очень многое зависит от тебя. Ставки высоки. Как только всё закончится, вы оба будете свободны, никаких проблем. У меня ни к тебе, ни, тем более, к твоей горячо любимой сестре нет претензий. Так что давай, думай, как нам отыскать Вику, что ты скажешь ей по телефону, чтобы она вылезла из своего логова.
– У меня есть её номер, но она не отвечает. Она написала, что ей нужно уехать и, чтобы мы уезжали. Больше ничего.
– Сейчас посиди, подумай, что и как ты ей скажешь, когда она ответит. Или что ты ей напишешь, чтобы она ответила. А потом уговори её на встречу в каком-нибудь тихом месте, в квартире или ещё где. Ну или хотя бы продержи её на линии, чтоб мы успели звонок отследить. Подумай, посиди пока.
Он встаёт из-за стола и уходит, Дольский идёт за ним. Два амбала остаются меня караулить. Я в полном оцепенении достаю и прикуриваю предпоследнюю сигарету.
Глава 67
Все люди бредят. Все люди бредят своими мыслями, знаниями, своими нотами и своими октавами. Все придумывают свой уникальный мир, формируют своё «мироброжение». Чем сильнее человек, тем искреннее он верит в то, что он придумал. Любая парадигма индивидуальна, красноречива и оправдана, а парадигма авторская, с таким авторским знаком, ещё и заслужена. Заслужена не обязательно чем-то хорошим или плохим, а тем, что она сформулирована во что-то конкретное, во что-то, под чем можно поставить свою подпись. Всё это условно, любая фигня, льющаяся в уши, будь то сказанное где-то, показанное где-то, услышанное или прочитанное. Для внятного правдивого итога всё должно отфильтровываться здравым смыслом и нескончаемой межсознательной верой, работающими слаженно. Иначе нельзя. Иначе чья-то более обоснованная, продуманная, скооперированная и осмысленная парадигма подчинит твою, неокрепшую, неуверенную и юную, себе. В свою власть, в свои мысли, в свои поступки. Истина, и вправду, располагается где-то посередине. Настоящая истина. В любом деле. В любом жизненном обстоятельстве. В каждом событии. От простого к сложному. Фигня в том, что, реально, она, эта истина, посередине. И от этого не уйти, от этого только бросания то влево, то вправо, то вперёд, то назад. Из крайности в крайность.
Сегодня отец Сержа рассказал мне о своей парадигме, о своём понимании. А я сижу и боюсь его. Боюсь даже больше не за себя, а за Лену, хотя за себя, несомненно, тоже. Боюсь за свою парадигму, хотя её уже нет. Её лёгкая беззаботная прелесть исчезла в этом круговороте, как исчезает всё бестелесное и неосязаемое, сотканное из манящего тепла. Я знаю, теперь уже наверняка, что как-бы всё ни произошло, прежним уже ничего не будет. Все те, кто ещё не сформировался и не обзавёлся чем-то железобетонным в своих суждениях, будут поставлены перед фактом того, что есть. Должны будут или формировать новое, или безутешно вспоминать старое. Лучше, конечно, новая радость, чем уныние о прошлом. Но, к сожалению, время не только лечит, но и калечит ещё. Весь багаж не помещается. Оно, может и к лучшему. Но всегда же в оставленном лишнем чемодане остаётся пара главных и любимых маек, на которых написана по-настоящему правдивая вера в твои идеалы, вера в тебя, в тебя той бесконечно открытой чистоты.
Я сидел, слушал и не запоминал того, что происходит вокруг. Весь шкафообразный гарнитур занимался своим делом. Они о чём-то перешучивались плоско и нелепо, видимо, в них тоже где-то бродили чувства, только они их не могли выразить. Отец Сержа куда-то ушёл, Дольский тоже. Они решали какие-то вопросы, что-то придумывали. Я боялся той мысли, что они придумывали что-то уже без моего участия. Что-то, что было бы после того, как у меня не получится «принести им пользу». Что-то без меня и Лены. У меня не было уверенности в том, что даже если у меня получится связаться с Викой, договориться о встрече, то меня и Лену отпустят. Как сказал отец Сержа, идёт война. А, значит, все средства хороши, значит, что я – не более чем разменный материал в этой их игре, и самое страшное, что и Лена тоже.
Одна сигарета в моей пачке. Ни одной идеи в моей голове. Странно, руки больше не дрожат. Ничего не происходит. Животного страха нет. Что это? Смирение? Принятие? Отказ от борьбы? Нокаут от безысходности? Бесталанный, бездарный пофигизм?
– Я готов, давайте телефон, – вдруг произношу я.
– Что? Чего ты там? – шкафообразный несколько даже смущён, что я с ним заговорил, пока никого нет.
– Ничего, – говорю, – зови начальников.
– Спокойно сиди, не рыпайся, – он выглядывает куда-то в дверной проём, видимо, пытаясь позвать своего, чтобы по цепочке передать мои слова.
– Здесь я сижу. Иди уже скажи. Никуда я не денусь, – смотрю на него.
Охранник сдвигается с места, вытягивается, перемещая корпус и голову, но оставляя ноги в зоне моей видимости и, наверное, своего контроля. Через минуту входят Дольский и отец Сержа.
Глава 68
– Я очень рад, что мы так быстро поняли друг друга, – отец Сержа садится на свой стул, – Володя, дай ему телефон.
Дольский протягивает мне трубку.
– Смотри не глупи, – предостерегает меня он.
Я нахожу номер Вики и нажимаю кнопку вызова. Длинные гудки. Долго. Гудки. Слышу, как бьётся моё сердце. Ничего. Снова набираю номер. То же самое. Я смотрю то на Дольского, то на отца Сержа, они – на меня.
– Ничего, – говорю я, – попробую ещё.
Та же история.
– Да, не получается легко и просто, – отец Сержа закидывает ногу на ногу, – ну ничего, время у нас есть, подождём немного. Пиши смс.
Я набираю: «Вика, это Костя, очень нужно с тобой поговорить. Перезвони, как увидишь пропущенные вызовы. Это важно».
Ждём в полной тишине. Такое чувство опять, что время застыло. Минута, вторая, десятая. Я сжимаю трубку в своих руках, смотрю на неё, но ничего не происходит. Отец Сержа начинает прохаживаться по комнате, Дольский о чём-то тихо перешёптывается с одним из охранников.
«Трр», – внезапно вибрирует телефон. Он стоит на беззвучном режиме, так что никто кроме меня этого не замечает. Смс: «Костя! Падай на пол и прячься!» Я аккуратно и быстро смотрю по сторонам, стараясь не делать резких движений, не понимая, что происходит. Ещё смс: «БЫСТРО!!! СЕЙЧАС!!!». Я бросаюсь на пол. Отец Сержа ошарашенно смотрит на меня, Дольский бросается к нему.
– ВНИЗ! ВНИЗ! ОТ ОКНА! – вопит он.
Оба окна комнаты синхронно лопаются, разлетается звук битого стекла, раздаются раскаты автоматных очередей. Один из охранников, брызнув кровью, падает замертво, второй держится за шею, по которой обильными струями текут красные потоки. Он пригибается, пытаясь достать пистолет, но в следующую секунду тоже падает и больше не двигается. Пули насквозь прошивают старое здание. Я отползаю к стене и прячусь в углу за сервантом. Осколки летят в разные стороны, они нервно и звонко засыпают всё вокруг. Дольский оттаскивает отца Сержа куда-то вглубь дома. После них на полу остаётся длинный красный след. Крошатся стены, летят обломки мебели. Слышны стоны, ругань и выстрелы, выстрелы, выстрелы. Одиночные, очередью, громче, тише, по дому, из дома. Взрыв где-то на улице, потом ещё один. От страха я втискиваюсь в себя, вжимаюсь в пол, зажимаю уши руками. Сердце бешено колотится, дыхание замирает, я пытаюсь хватать воздух, но у меня не всегда получается. Оглушающий хлопок раздаётся где-то внутри дома, потом ещё один ближе ко мне. Комнату обволакивает дым. Резкая боль, помутнение, глаза слезятся, всё плывёт, не могу дышать.
Горизонты, миры, следствия и поступки, всё перемешано в какое-то странное варево. Сегодня ты спишь, ходишь, о чём-то думаешь, а завтра ты уже в каком-то другом месте, не помнишь, что тебе снилось, о чём думалось. Вычёркивается из тебя, вымывается, выветривается всё: и важное, и неважное, и чуждое, и любимое. Всё выходит и уходит, неся либо очищение, либо пустоту. А ты остаёшься сам наедине с собой. Как есть. Не тот, что раньше, не тот, что потом. Вакуум невесомости и ничего, и ничего кроме этого остановившегося времени вне систем координат, вдали от точек отсчёта.
– Чисто, – слышу я сквозь пустоту, перемешанную с шумами и помехами, будто из радиоприёмника.
Я лежу и не могу пошевелиться. Ощущаю на себе чьи-то руки, пытаюсь приоткрыть глаза. Сквозь пелену с трудом различаю силуэты. Несколько пар ног перемещаются по комнате. Доносится непонятная речь, то ли французская, то ли итальянская вперемешку с русской. Переворачивают на спину, свет ослепляет меня, я зажмуриваюсь, вырывается протяжный стон. Делаю ещё одну попытку открыть глаза. Всё плывёт, начинаю кашлять.
– Живой. Нормально. Оклемается, – кричит какой-то человек в чёрной одежде, армейских ботинках, с автоматом наперевес.
Он поднимается и отходит от меня. Я привстаю, смотрю по сторонам. Кругом руины, пыль, не до конца развеявшийся дым. Несколько человек продолжают движение по дому, о чём-то переговариваются. О чём – не разобрать. Делаю усилие в попытке встать. Не выходит. Сажусь, облокачиваясь спиной о стену. Голова кружится, но зрение и слух постепенно проясняются, не до конца, но уже лучше. Кто-то заходит в комнату и направляется ко мне.
– Ну что, привет, дружище. Давненько не виделись.
Кажется, узнаю голос, поднимаю голову – Серж.
Глава 69
Никогда не считал себя шибко умным, равно как, и непроходимо глупым я себя тоже никогда не считал. Мог что-то предугадывать, что-то загадывать, мечтать о чём-то. Мог потом разочаровываться или наслаждаться результатами. Я никогда в момент триумфа не пел хвалебные песни себе, ну, может, чуть-чуть. Да и то, вся эта вымышленная бравада была направлена лишь на то, чтобы осадить кого-то в его надменном порыве. Внутри же себя я всегда понимал, когда мне повезло, а когда нет. Даже, когда всё было заслужено, по-настоящему, может, даже выстрадано, я знал, что нельзя чувствовать себя властелином и кичиться своими результатами в каком-то деле. Сам подтёр себе зад, сам помыл посуду, сам получил отличную оценку, диплом, любовь. Нельзя петь хвалебные песни себе направо и налево, иначе отвернётся позитивная волна. Нельзя, конечно, и приуменьшать. Нужно всегда сохранять баланс. Чтобы энергия эта, везения, успеха, не посчитала тебя конченым типом, который слишком зарвался.
Сейчас, сидя в пыли, в этой разрушенной комнате, в этом разваленном доме, в подтёках крови, в битом стекле, в ошибках, не ошибках, принятых решениях, в моментах, что случились без моего ведома и желания, я пытался откашляться. Приходя в сознание, мысли начинали окутывать мою голову. Они, эти мысли, летели и размножались, уже почти роились. Кусали друг друга, опровергали друг друга, потом соглашались и снова опровергали. Строили догадки, потом от них отказывались и начинали придумывать новые. Они существовали где-то в стороне от меня, а я просто за ними наблюдал. Мне уже было наплевать. На всё. На всё, кроме Лены.
– У них Лена, – говорю я, не произнеся не единого приветственного слова.
– Где? – спрашивает Серж.
– Я не знаю. Дольский схватил её и меня. Я здесь, а где она… – подкатывает комок в горле и перекрывает дыхание.
– Дольский ушёл. Он ранен, но его здесь нет, – Серж сочувственно и раздосадовано смотрит на часы.
– А твой отец? Твой отец должен же знать!
– Он мне не отец. И с ним я ещё поговорю. Он в соседней комнате, – тон Сержа держит меня в напряжении.
– Откуда ты взялся? Как? Что происходит вообще? – пытаюсь соображать я и хоть как-то прояснить ситуацию.
– Тебе нужно прийти в себя, вот держи, – он протягивает мне кусок ваты смоченной в нашатыре, – не отключайся, посиди чуть-чуть.
Я беру вату, Серж отходит от меня быстрыми шагами. Посидев ещё где-то с минуту, я предпринимаю очередную попытку, чтобы встать. На сей раз удаётся. Голова по-прежнему кружится, но я держусь на ногах. Подхожу к окну, вернее к тому, что от него осталось. На улице дымиться минивен, несколько человек, видимо из команды Сержа, суетятся что-то делая. Действуют достаточно уверенно. Наверное, это далеко не первая их заварушка. В соседней комнате слышна речь, но что говорят, разобрать невозможно. Я пытаюсь прислушаться, но безрезультатно.
Хлопок. Я содрогаюсь и пригибаюсь, рефлекторно втягиваю голову в плечи. Этот звук очень знаком мне, я слышал его многократно несколько минут назад, снова и снова пока не отключился. Выстрел. Этот звук забыть невозможно, если слышал его хоть раз. Перепутать его с чем-то тоже нельзя. По ощущению животного страха ты понимаешь, что это именно он. Я смотрю в дверной проём, из которого появляется Серж.
– Нам пора. Нужно ехать, – говорит он уверенно и сосредоточенно. Его лицо вообще больше ничего не выражает. Только эти эмоции. Я даже не знаю тот ли это человек, которого я когда-то знал.
– Куда ехать? – растерянно и не вполне адекватно спрашиваю я.
Серж ничего не отвечает. Ко мне подходит какой-то его человек, и подталкивает к выходу. Я не сопротивляюсь, просто иду вперёд. Дверь в соседнюю комнату закрыта. На моём пути только следы крови, обломки, и хрустящие под ногами осколки. Дом кажется очень маленьким и хрупким, хотя раньше он виделся более внушительным и основательным. Маленькие комнаты вокруг маленького коридорчика, низкие потолки, тусклый свет. Мы выходим на улицу, за ворота. Стоят три внедорожника. Передо мной открывают дверь заднего сиденья одного из них. Пробираюсь внутрь. Впереди сидят водитель и Серж. Дверь захлопывается. С другой стороны садится сопровождающий меня. Мы отъезжаем. Ещё одна из трёх машин следует за нами, другая остаётся.
Глава 70
Все мы состоим из клеток. Из абстрактно философских, из биологических. Каждый из нас – это такое ядро, вокруг которого присутствуют границы. И когда они, эти границы, нарушаются, ломаются, крушатся, то всё неминуемо погибает, ну, или во что-то преобразуется. В любом случае – не остаётся прежним. Из моих границ, вымышленных или жизненно-важных, осталась только Лена. Она – то самое, что держит меня в сознании, в осознании, в моём течении. В течении, со всеми его завихрениями, порогами, попутными ветрами моей жизни. Раз я здесь, значит, я существую. Хм… Но я не хочу просто существовать. Существует куча всего, не вполне осознаёт этого, но существует. А я-то, я же хочу Жить, а не просто существовать. А это без Лены – никак. Эгоистично, слишком эгоистично, но этот эгоизм, чтобы мозг заработал, чтобы не просто эмоции навзрыд. Сейчас стонать совсем нельзя, нужно сохранять здравомыслие, чтобы компьютер в голове включился и начал по делу выдавать варианты.
– Серёж, у них Лена. Я не знаю, зачем я вам, зачем всё это происходит, да и что вообще происходит я не знаю, но нужно что-то сделать, – путанно начинаю я.
– Мне нужно подумать, – холодно отвечает Серж.
– Я прошу тебя, давай вернём её. Со мной – что хочешь делай, мне уже наплевать, но она, она же совсем не причём.
– Успокойся, не истери, – Серж поворачивается и смотрит в мои растерянные глаза, – происходят очень важные и большие события, вы с сестрой стали их участниками. Я обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы вытащить Лену.
– Фраза для отмазки! – вспыхиваю я, но осаждаюсь, пытаясь успокоиться. – Какие там дела у вас, разборки, что и зачем вы устраиваете, веришь, мне вообще всё равно.
– Понимаю, но не истери, ещё раз говорю. Иначе Мартину придётся тебя успокоить.
– Мартину? – смотрю на своего соседа, тот сосредоточенно кивает.
– Значит, Мартину. Ты знаешь, мне многое, что хочется тебе сказать, Серёж, о многом хочется спросить. Я реально боюсь Мартина, всю твою бригаду, весь твой отряд, не знаю, как вы там называетесь…
– Команда, – с каким-то акцентом прерывает меня теперь уже названный Мартин.
– Спасибо, – полу саркастически говорю я.
– Я снова повторяю, что сделаю, всё, что от меня зависит, – Серж чуть начинает походить на себя того, которого я когда-то знал, – сам подумай, нахрен ты мне сдался бы со своей сестрой, если б мне наплевать на вас было? А? Ага? Сообрази уже.
– Я соображаю, – одновременно повышая и успокаивая тон, говорю я.
– Дольский ушёл, его не найти сейчас. Он профи, он солдат, но он наёмник. Поэтому жопа его для него на первом месте всегда будет. К тому же, он ранен, ему нужно в себя прийти. Лена – его единственный козырь и, хотя бы поэтому, он с неё пылинки сдувать будет, – выдаёт мне Серж.
– А если он психанёт? Если дурить начнёт? – спрашиваю я.
– Не начнёт, – снова Мартин со своим акцентом, – он легко уходил, не отчаянно. Понял, что отбиться не получится и ушёл. Понял и то, что у нас другая задача, что не погонятся за ним.
– Фух, – выдыхаю я, – только и надежды на его ебучий профессионализм.
– Он проявится скоро, – Серж снова отворачивается к лобовому стеклу. – Тебе не стоит знать всех хитросплетений, да я и не могу всего рассказать. Но смысл в том, что он, в любом случае, проявится, иначе ему никак.
– В смысле?
– В смысле, что он знает, что ты у нас, а Лена у него. И, что я вами дорожу, что вы не разменная монета. Вся эта романтика абстрактная жива во мне и, он это знает. Слабость эту мою здесь и сейчас, – Серж приоткрывает окно и закуривает.
– И ты?.. Ты что?..
– Ничего. Проще нет ничего, чем дверь твою открыть, пока мы на скорости, а про Лену забыть. Но этого не будет. Не могу я так. Может поэтому я и слаб, – Серж выкидывает в окно оставшуюся часть сигареты.
– Ты поэтому силён, – произносит Мартин.
Устанавливается молчание. Только дорога, только зависшие чувства и застывшие мысли. Только дорога движется. День, два, минуту, час. Всё потерялось, застыло, уснуло. Только телефон, всё так же беззвучно бесстрашно вибрирует. А там, в нём, в этой пластмассовой коробочке – звонок. Неизвестный номер.