–Хорошо, – разъярённый гвардейский полковник помотал, багровым от еле сдерживаемого гнева, лицом оглядывая высокомерно-сдержанно похихикивающих придворных, – тогда так, – засунув два пальца за туго застёгнутый воротник, как бы пытаясь ослабить, потянул его и покрутил шеей, – раз, уж, у короля Испании, такая короткая память, – шагнув к столу, за которым ёрзал, поудобнее устраиваясь, королевский секретарь, – попрошу, ВАС, вернуть его величеству, вот ЭТО, – положив головной убор на стол, снял с шеи и аккуратно положил рядом Орден Святого Фердинанда, – может быть ЭТО, напомнит ЕМУ, то ЧТО он мне сказал менее месяца тому назад!
–Вы!!!… Вы, забываетесь!!! – тоненько и тихо заверещал плешивый секретарь, – заберите, —подскочив со стула, боясь прикоснуться, как к раскалённому, отталкивающе задрожал сухими ручками над орденом, – прекратите ЭТО, полковник, не устраивайте скандал!, – залепетал ещё тише, бросая быстрые взгляды на любопытствующе потянувшихся к происходящему придворных.
–Это ВЫ, уважаемый, забываетесь! Или не знаете с КЕМ, вы сейчас разговариваете, – равномерно-властно зарокотал в ответ голос офицера.
–Ах, Ваша Светлость, – метнулась к столу вертлявая дамочка, – ну, откуда же, наш Педро, ничего не желающий знать, кроме наших, "домашних" дел, может знать, что с ним, сейчас, разговаривает кузен Российского Императора?
Побелевший от ужаса старичок, присел на задрожавших в коленях ногах, как от удара дубиной по голове:
–Я ещё…, ещё раз схожу к Его Величеству…, и ещё раз доложу о ВАС…
–Точнее сказать, вы, сейчас, сделаете ТО, ЧТО должны были сделать сразу, – хихикнула, закрываясь веером, дамочка. "Брызгнула" кокетливым взглядом, поверх переливающихся радужными цветами перьев, на полковника и резво удалилась к, нетерпеливо ожидающей её, группке.
––
–Друг мой! – взяв полковника под руку, король неспешно прогуливался по огромному полутёмному кабинету, – вот видишь, до чего, иногда доводит эта таинственность и секретность? – иронично-негромко рассмеявшись, чуть оглянулся на семенящего вслед за ними секретаря, – этот засранец, даже и не подумал о том, что, как бы я не был занят, для тебя у меня всегда есть время… Ну, рассказывай…
–Я помню…, – король задумчиво потёр пальцами лоб, – нет! Точно, точно помню того офицера, о котором ты мне сейчас говоришь…, Алекс…, глаза такие…, то ли голубые, то ли серые…, а вот взгляд…, мне, тогда, почему-то, подумалось, вот человек, который вообще ничего не боится…
–Так и есть. А вот сейчас, сейчас он напуган, а когда, такой человек, чего-то боится, может случиться большая беда…
–Ну-ну-ну! – успокаивающе возразил глава государства, – всё образуется, в конце концов, король я или не король?
–Без всяких сомнений, всё образуется, Ваше Величество, – проблеял сзади госсекретарь.
–Герман, – продолжил, не обращающий на меканье "старого козла", король, – а что для тебя значит этот молодой человек? Ведь не за каждого своего офицера, ты готов, так, швыряться честно заслуженными орденами.
–Я служил с его отцом. А потом, потом, когда он осиротел…, в-общем, это МОЙ СЫН.
–Понятно…, служить он значит, после перенесённых ранений, не сможет…, а в отставке?, что ему делать в отставке? Ну, конечно же, ему нужна жена! – повернувшись к, благоговейно внимающему, помощнику по государственным делам, спросил, – достойна ли, эта сеньорита, того героя, о которым мы, сейчас, говорим?
–Ооох! – возмущённо заклекотал Педро де Альвадорес, – старинный род! Правда, сейчас, самоотстранились от двора. Но! Девушка неземной красоты!!! Могла бы стать первой красавицей при дворе. Но! Слишком умна и крайне горда!!!
–Ого! – удивлённо вскинул брови король, – когда про испанскую женщину, говорят, что она горда, это знаешь ли… Герман, справится ли твой Алекс с ней?
–А куда ему деваться? – негромко рассмеялся в ответ полковник, – это ж не он её, а она его выбрала. Стал бы он, по собственному желанию, семейный "хомут" себе "на шею". Ага. Конечно. А то я его не знаю. Ничего, ничего, ему всё равно, в отставке, заняться нечем будет, вот пусть с её гордостью и повоюет…
––
Не пришлось, не пришлось Александру воевать с гордостью своей возлюбленной. Всю её гордыню, перемололи в порошок, обрушившиеся на неё испытания. Слух о решении принятом королём проник в стены монастыря Энкарнасьон раньше официального указа. Бывшие высокородные дамы, а ныне сёстры-монашки, крайне "озабоченные спасением души заблудшей овечки", содержащие, изнемогающую от душевных и телесных страданий, Монику в холодном и тёмном склепе на чёрством хлебе и тухлой воде, испугавшись королевского гнева, потребовали от родственников немедленно забрать её из их обители. Но никто из родственников, ни сам отец, ни его сыновья, ни братья, не решились показаться в столице. Бросив испанское родовое поместье на произвол судьбы, обуянное родовой непримиримой гордынью, семейство разбежалось по городам Европы и северной Африки. Если б, направляющийся в Венецию, отец, увидел, до какого состояния, всего за три месяца, довели его дочь "босоногие монашки", то ни в коем случае, никогда, не доверил её дальшейшую судьбу произволу чужих людей, его любящее сердце, просто не выдержало бы, вида, истерзанной страданиями, дочери.
Поэтому, снабжённый деньгами и указаниями, дальний родственник семьи, состоящий на тайной службе у госсекретаря Педро де Альвадореса, лихо умыкнул, безчувственную от морального и физического истощения, Монику из монастыря и увёз её в Париж. Справедливо полагая, что в этом многолюдном "вавилоне" будет легче всего спрятать несчастную девушку.
Но, на счастье влюблённых, королёвский секретарь был абсолютно безпринципен. Сообщив семейству Моники о принятом короле решении и получив за это немалую мзду, организовав её переезд в Париж и снова "подзаработав" на этом, тем не менее, "хитрожопый" Педро доложил, о всех этих "злокозненных действиях" семьи Сан-Хуан-де-Эстебан, королю.
–Ох, Педро, не был бы ты мне так необходим, – укоризненно покачал головой властитель Испании, —вырвал бы я тебе твой поганый язык, ручонки твои, жадные и загребущие, оторвал, а потом и головёшку твою отчекрыжил… Что я, по-твоему, совсем дурак что ли? Не догадываюсь КТО, всё ЭТО, навытваривал? – презрительно скривившись гримасой, разглядывая, приплясывающего перед ним, прячущего взгляд, "старого козла", – короче, сам "насрал", значит сам и "подчищай" за собой. Готовь бумаги в канцелярию короля Франции и жандармерию Парижа, снабди всем необходимым того офицера, жениха этой девушки; организуй наибыстрейший переезд ему отсюда туда; если понадобится, то дай сопровождающих…, в-общем, сделай всё как надо, – шагнув к обмирающему от ужаса подчинённому, чуть наклонившись к нему, заглянул в часто-часто моргающие, стремящиеся закрыться глаза, – И НЕ ДАЙ БОГ, если что-то пойдёт не так, Я, в этом деле, ДАЛ СЛОВО ЧЕСТИ! Так что, смотри мне…
––
–Нет! Так не пойдёт! – молодой аристократ попытался заслонить собой вход в кабинет генерала, – мало того, что этот деревенский увалень, полчаса назад, толкнул меня, здесь, при входе, так теперь ещё, он вперёд меня…
–Монсиньор, я же попросил у Вас прощения, – тихим голосом прервал, "петушиный распев", Александр, одетый в поношенную одежду разорившегося идальго.
–Ах! Ну надо же! Он принёс свои извинения! – не унимался "баловень судьбы", – да Вы!, месье!, если б не ваше низкое происхождение!, я бы потребовал от Вас сатисфакции!
–А отчего же нет? – отчётливо процедил французские слова, сквозь зубы, русский дворянин, – когда и где Вам угодно? Чтобы Вы не сомневались в моём достоинстве, Вам непременно будут предоставлены необходимые рекомендации…
–Господа! Господа! – ошеломлённо затараторил дежурный офицер, за несколько секунд до этого пригласивший Александра в кабинет и стоящий держась за ручку чуть приоткрытой двери, – прекратите это немедленно! Вы, что, забыли где находитесь?!
–И в самом деле! Мишель, угомонитесь, друг мой, – втиснулся, между созревающими дуэлянтами, мужчина лет сорока пяти, видимо сопровождавший молодого задиру, – сеньор, искренне и великодушно прошу! Простите! Простите моего друга! Он молод , очень молод и неопытен! – склонившись, перед напряжённо стоящим Александром, как перед монархом, оттолкнул задом, раззявившего рот и выпучившего глаза, от такого оборота событий, своего опекаемого, освободив тем самым проход в кабинет, – прошу Вас! – плавно провёл рукой в сторону с готовностью открывшейся двери.
Схватив в охапку, ринувшегося было следом, горячего юношу, оттащил его в дальний угол приёмной:
–Тихо! Тихо! – зашипел ему в самое ухо, – угомонись, Мишель, в самом деле угомонись! Ты, даже не представляешь, в какую беду чуть было не попал! Этот "деревенский увалень", на самом деле, русский гвардейский офицер, уж я то знаю, меня не обманет их кажущаяся неуклюжесть. В действительности, они, так же, как их русские медведи, хитры, быстры и страшно сильны, в-общем, крайне опасны! И в его, замызганном и крайне неприглядном, посохе находится клинок отобравший немало жизней. Дежурный офицер сразу это понял, потому и забрал у него при входе в кабинет и его дурацкую шляпу и эту "грязную палку".
–И…, и что же теперь? – побелевший от упавшей на него смертной тени "молодец", заискивающе ловил взгляд своего телохранителя, – Адольф! Да ты сам напуган!
–Эх, Мишель, Мишель, честно тебе говорю, я не решился бы сразиться с одним этим "неуклюжим увальнем" будь я, даже вдесятером с такими же как я…, в их дикой и страшной стране, я не раз видел, как, такие вот, "спецы" своего дела, рубили нашу гвардию словно беспомощный скот! Нет, конечно нет! Не вся гвардия у них такая, большая часть это пьяницы и фанфароны, но есть, есть среди них какие-то странные воинские подразделения. Обычно скромно и неприметно выглядящие, тихие и незаметные, и чрезвычайно опасные…
–Так, а мне то, мне, что сейчас делать? – испуганно заскулил "щенок", – как быть, если по выходе из кабинета, он потребует удовлетворения? Он же меня убьёт!
–Непременно убьёт, – согласно кивнул головой бывший драгун Бонапарта, – и понадобится ему на это, не более, двух-трёх секунд. Ну-ну-ну, – успокаивающе потрепал по плечу, готового обмочиться от страха, молодого повесу, – судя по тому, с какой готовностью, прямо сразу, его принял генерал, этот парень, скорее всего какой-то секретный агент, связной между монархами, так что, надеемся, ему сейчас не до нас…, – проследив взглядом за тем как дверь, генеральского кабинета, сначала "выплюнула" дежурного жандарма, а затем поглотила его, "занырнувшего" в соседнюю комнату, уже в сопровождении двух офицеров по особым поручениям, – ага, по ходу "серьёзная каша" заваривается, так что стоим спокойно, когда он выйдет, в ту сторону не смотрим, даст Бог пронесёт…
–Конные разъезды на улицу Сен-Дени! – раздался из приоткрытой двери львиный рык генерала, – оцепить дом Рози Дюпрей! И чтобы мышь оттуда не выскочила! Не знаю и знать не хочу, как вы это исполните! Вы солдаты или нет?! Исполнять!!!
Вслед за выскочившими из кабинета, каменно-сосредоточенными офицерами вышел, сопровождаемый самим генералом, "деревенский увалень".
–Надеюсь, что, уж сейчас то, всё будет хорошо, мой друг, – сказал, пожимая обе руки Александру, главный жандарм Парижа, – хотя, скажу честно, как есть, мне крайне досадно, что вся сыскная агентура моих подчинённых не смогла сделать того, что удалось Вам, в чужом для Вас городе, всего за месяц, – гневно помотав головой, приобнял нетерпеливо переминающегося молодого мужчину, – Герману от меня искренние, сердечные уверения в вечной дружбе. Ну, бегите, бегите. С Богом.
–Ого!!! Ого-го!!! – еле слышно пролепетал себе под нос бывший "бравый завоеватель" смиренно опустив голову под искоса брошенным на него взглядом, решительно топающего на выход, "обрушителя небес"…
––
–Саша, Сашенька – это ты? Это правда ты? – неверяще осторожно прикасалась к лицу любимого мужчины Моника, скелетно-худыми, дрожащими, многодневным ознобом, пальчиками, – мне столько раз, и во сне, и наяву, грезилось, что ты пришёл за мной, а потом я, или просыпалась, или приходила в себя от кажущегося бреда, – шмыгнув заострившимся, как у птички носиком, потерев, как ребёнок, кулачком полусухие, красные, исплаканные глаза, мельком глянула вокруг, по стенкам мягко покачивающейся кареты, – мне уже начало казаться, что ВСЁ, что я больше никогда тебя не увижу, – поёрзав на коленях Александра, прижалась к нему всем невесомым от истощения тельцем. Спрятав под подбородок, прижав голову к его груди, тихонечко заскулила, как смертельно раненый щенок.