просыпаться с нелюбимой женщиной. И думать о той, которую бросил… Ты права. Это невыносимо.
Катя кивнула. Разлила свежезаваренный чай по круж-кам. И молчала.
– Но я не знаю, что делать, – Роман Романович отпил
из своей кружки и снова принялся теребить пуговицу, – я
не знаю, что делать.
– Может попробовать поговорить? С архиереем? Ведь
бывают же исключения. Он сможет закрыть глаза на то, что
ты развелся. И будешь служить дальше. Кроме того, можно
попробовать поговорить через папу. У него хорошие связи.
Папа может помочь.
– И над этим я думал, правда. Ну, не то чтобы думал, –
Роман Романович как будто испугался своих же мыслей, –
не всерьез, конечно. Так… Иногда. Еще до того, как Юля
прочитала… Все узнала. Папа слишком правильный. Он
не пойдет на это. Да и архиерей закрывает глаза, когда священник разводится без скандалов. А Юля… Ты мало знаешь Юлю. Она не тихоня какая-то, которая будет плакать
в платочек. Если она сказала, что настучит на меня – видит Бог, она так и сделает. Мало того, она душу продаст, но
добьется, чтобы у меня ничего не осталось. Ни денег, ни
имени. Ни детей.
Роман Романович поежился.
– Ром, я не умею говорить теплые слова. Я не очень-то… подкована. Но я знаю. Ты справишься. У тебя такая
живая душа. Ты такой хороший… У такого хорошего человека не может быть плохая жизнь.
– Спасибо тебе, Катюшк, за поддержку. Ты всегда
поддерживаешь в трудную минуту. Ты лучшая сестра. Самая лучшая.
– Эй, ну-ка не говори ерунды. Леночка бы тебя слышала, подзатыльник бы тут же получил!
– Получил бы… Понимаю, что не так просто все в
этой жизни. Но твои слова отозвались у меня в душе.
– Подумай, конечно. Я просто показала тебе картину
своими глазами. Я бы попробовала. Начать новую жизнь, по любви. Если все действительно так, как ты описываешь.
И Вика готова принять тебя вот такого, без сана, с двумя
детьми.
– Готова?.. Думаю, да. Она готова принять меня же-натого, она ни на что не рассчитывает. Она просто любит.
Мне иногда кажется – она святая. Она… Ну, она идеал, понимаешь?
– Понимаю, влюбленный мой идиот. Думай. Думай.
Роман Романович вернулся домой затемно. Он бродил
по городу, надев наушники, и обдумывал. В голове играла
песня Непомнящего. «Я… не верю ни во что… Солнце…
горит во мне…». Параллельно песне воспоминания – слова
Кати, разговор с Юлей. Вспомнилось утро, пытался понять, что сделал не так, как можно было бы избежать скандала.
Несколько раз даже брал телефон в руки, намереваясь написать Вике, держал, крутил, пока руки не замерзали, клал его
обратно в карман и продолжал свою прогулку. Подходя к
дому, в первую очередь он посмотрел на окна своей кварти-ры. Впервые за несколько лет в них не было света. Его никто
не ждал.
С тревожным сердцем Роман Романович открыл дверь
и зашел в темный коридор. Квартира показалась чужой, даже от звука шагов раздалось эхо. Но только до тех пор, пока он не включил свет. Вместе со светом на него обру-шился домашний уют. Вот детская кроватка. Подушка еще
примята, как будто на ней только-только лежала головка
дочери. На полу разбросаны кубики. А на диване любимый
Верин зайчик. «Я-я», – звала игрушку дочка. Верин Я-я. Любимый Верин Я-я. Как же она без него сейчас? Наверное, ложится спать и просит у мамы: «Я-я. Дай». А Юля даже и не
понимает, скорее всего, о чем речь… Я-я остался с папой…
Роман Романович сел на край дивана и схватился за голову.
Пальцы прошли по волосам, тело сотряслось от рыданий.
Не совсем понимая, что делает, Роман Романович обнял за-йца и упал на диван. Он обнимал любимого Я-я и плакал.
Обнимал и плакал.
Сколько времени они так лежали, священник не заметил. В конце концов он поднялся на ноги и прошел на кухню. Вскипятил чайник, налил кружку чая и сел у окна. Надо
было что-то решать. Надо было что-то делать.
Священник взял в руки своей айфон и в очередной раз
решился написать Вике. Как ни странно, та ничего не писала сама. Хотя еще утром они договорились о встрече. Как
будто чувствовала. Да почему как будто? Так и было. Ми-стика, но Вика и правда чувствовала своего мужчину. Они
даже иногда договаривали друг за другом мысли. Она знала, как утешить. Она знала, как поддержать.
– Искушение… Господи, да за что же мне такое искушение? – на глазах снова выступили слезы. – Нет-нет.
Надо успокоиться. Надо привести себя в порядок. Роман
Романович снова отложил айфон, допил чай и вернулся в
комнату. Его трясло, но он взял в руки Псалтырь, встал на
колени около иконостаса и принялся читать с первой ка-физмы. «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на
пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе, но
в законе Господни воля eго, и в законе Его поучится день
и нощь», – Роман знал эту кафизму наизусть. Блажен муж, который на путь грешных не встал. Как же актуально про-звучали эти слова.
В этот раз молитва пошла легко. Священник хотел
прочитать лишь первую кафизму, но в итоге простоял на
коленях около иконостаса больше часа. Псалтырь лечила
его душу, от ее священных слов становилось спокойнее. Откуда-то появилась решительность. Когда Роман Романович
поднялся с колен и отложил книгу, слез уже не было. Он
вернулся на кухню, налил себе еще одну кружку чая и снова
взял в руки айфон.
«Милая моя Вика, – начал писать он, – я очень рад, что
познакомился с тобой. Ты сделала меня счастливым и ни с
кем никогда мне уже не будет так же хорошо, как с тобой.
Но и ты пойми меня и прости. Я священник. Я семьянин. И
я не могу оставить свою дочку. Слишком многое нас связывает. Я не могу оставить сан. Но и служить, находясь в таких
отношениях, тоже не могу. Я очень люблю тебя. Но нам надо
расстаться. Нам нельзя больше видеться никогда. От этого будет только больнее. Прости меня. То, что ты понимаешь меня, я даже не сомневаюсь. Поэтому не прошу понять.
Только простить».
Священник нажал кнопку отправить. Сообщение несколько секунд было серым, а затем побелело – значит, на
той стороне его прочитали. Еще несколько секунд Роман
ждал ответа, но ответ так и не последовал. Да и кого обма-нывать, Роман Романович настолько хорошо чувствовал
Вику, что знал – она не ответит. Она все приняла, все поняла. И из-за своей сильной любви больше никогда не появит-ся в его жизни.
Роман Романович налил себе еще кружку и насыпал
сахар. Похоже, ночь предстояла бессонная.
Часть 4. Отец
Глава 10. Прошлое
– Кать, мама не хотела… Ну, не хотела тебе говорить.
Но я понимаю, что нельзя не сказать, – в трубке всхлипывал
голос Леночки. В сердце Кати закрался холодок.
– Тихо, успокойся. Что случилось? Чего ты? Ты ревешь?
– Кать… Отец. Отец умер.
В трубке раздались гудки, но Катя стояла как вкопан-ная с трубкой около уха. Она пыталась осмыслить только
что услышанное. Какой-то безумный, бесконечно длинный, неприятный день. День, который вдруг разом решил сва-лить все прошлое и пережитое.
Началось все со звонка Егора. Часов в десять утра айфон на столе завибрировал, Катя несколько секунд смотрела на незнакомые цифры номера звонившего, затем взяла
телефон и уверенным, поставленным голосом ответила:
– Доброе утро, Екатерина Романовна у телефона.
– Доброе утро, Екатерина. Романовна,– отчество
Егор произнес с усмешкой, дав понять, что звонок явно не
официальный.
– Кто это?
– Это Егор, привет.
– Какой Егор?
На той стороне трубки замолчали.
– Хм… Хороший вопрос. Какой… Черт его знает, какой.
– Так, Егор, кто бы вы ни были. Мне совсем некогда.
Если вы просто пошутить – давайте с кем-нибудь другим.
– Екатерина Романовна, – сбоку нагнулась молодень-кая девушка, секретарь генерального директора, – подпи-шите, пожалуйста, акты.
– Это Егор. Семинарист. Помнишь, мы познакоми-лись через «Православные знакомства»? Ты еще ко мне в
город переехала. Из деревни, помнишь?
Катя вспомнила. На нее нахлынула целая буря чувств.
Скорее неприятных.
– Секунду, Леночка, – уже секретарю, – сейчас посмотрю. Вы там визитки учли, я просила?
Леночка кивнула.
– Егор, я поняла, – уже в трубку, – слушай, мне сейчас
некогда. Давай я в час дня пойду обедать. И где-то в это время позвони, хорошо? Поговорим.
– Хорошо, договорились. Екатерина Романовна…
Звучит. Созвонимся.
Катя взяла документы, пробежалась глазами по диа-гонали и подписала. Затем откинулась на стуле и прикрыла
глаза.
Егор… Прошло почти десять лет с того дня, как она
уехала из родной деревни. «Ко мне– сказал сейчас по телефону этот идиот. Ко мне. При чем здесь он?»
После того, как Катя оказалась в городе, она практически прервала всякое общение со всем окружением – с
друзьями, близкими, родственниками и друзьями родителей. А было тяжело. Очень тяжело. Одна, в незнакомом городе, она даже никогда до этого не работала. Ей нужна была
поддержка. Хотя бы моральная, чтобы просто кто-то взял
за руку и сказал: «Кать. Ты справишься. Все будет хорошо.
Ты приняла верное решение». И она договорилась с Егором
о встрече.
Он пришел весь расфуфыренный, в черных брюч-ках от семинарского костюма, в начищенных туфельках, с
тремя красными розами. Пригласил в кинотеатр. Смотрели какую-то идиотскую американскую комедию. Во время
просмотра Егор как-то совсем неловко и не к месту опустил
руку Кате на колено и пытался залезть под юбку. Это вызвало не столько отвращение, сколько приступ смеха. Катя
аккуратно отодвинулась, вернув руку молодого человека на
место, но вечер был окончательно испорчен. Вечером Егор
проводил Катю до остановки, сказал, что просит прощения, до дома не успеет, он должен вернуться в семинарию до отбоя. Но этому тогда Катя не придала особого значения. Точнее, она была даже рада – только-только ей удалось снять
комнату в общаге, на двоих с какой-то непонятной теткой.
Условия были настолько ужасны, что показывать дом даже
снаружи, даже подъезд, Кате не хотелось.
После этого Егор с Катей несколько раз встречались, на следующем свидании он еще принес цветочек, к концу
вечера попытался поцеловать девушку, на следующем уже
оставил все попытки. К концу вечера пробормотал что-то
типа: «Ну я знаю, ты же хочешь стать матушкой. Жаль, что в
семинарию не поступила. А то бы… Ну… Женились бы…»
После этого Катя устроилась на подработку в магазин в
ночную смену, и встречаться с Егором было некогда.
Сейчас, спустя десять лет, время было. И квартира, уже своя, аккуратная и недалеко от центра. Не было никакого желания встречаться. Прошлое осталось в прошлом.
Сейчас она успешная, деловая женщина, начальник отдела
продаж огромной торговой сети. Зарабатывает хорошие
деньги. А он? Катя аккуратно, так, чтобы не сильно привле-кать внимания коллег, достала айфон и вышла «В контакт».
Страничка Егора. Вот уже десять лет он состоит в списке
ее друзей. И когда, скажите на милость, она последний раз
заходила к нему? Пять лет назад? Шесть? Катя не помнила.
Егора стало почти не узнать. Высокий, лысоватый, с
вылезающим из-под клетчатой рубашки пузиком. Вот он
где-то на море в трусах. Мерзкие, отвисшие груди. Волоса-тое пузо. Блестящие, лоснящиеся щеки. А вот он с сыном в
зоопарке. Семейный статус: в активном поиске. Да, похоже, поиск настолько активный, что решил вспомнить старую
любовь. Красавец. «Дичь какая-то», – пробормотала девушка. Катю передернуло, она убрала телефон в сумку и направилась на планерку к генеральному директору.
Заседание выдалось жарким, продажи за неделю упали аж на три целых тридцать восемь сотых процента, влете-ло всем по первое число. Аркадий Семенович настоятельно
требовал от Кати найти и наказать виновных, исправить ситуацию, но в итоге она выдвинула достаточно интересный
проект, который всем отделом разрабатывали почти месяц, генеральный успокоился, дал резолюцию на исполнение и
забыл о виноватых.
И только Катя обсудила планерку со своими менедже-рами по продажам, поставила приоритетные задачи, зазво-нил телефон. Без особого интереса, ожидая снова увидеть
номер Егора (последние две цифры тридцать семь), она посмотрела на экран. Но не угадала. Звонила Леночка.
– Ладно, коллеги, я пообедать. Если вдруг что-то случится, звоните, – Катя вышла из кабинета в коридор и взяла трубку.
– Привет, сестренка. Давненько что-то мы не созва-нивались. Как жизнь твоя?
И тут Леночка произнесла ту самую фразу. Про смерть
отца. И положила трубку. Катя замерла посреди коридора, не понимая, что же делать дальше. Она с недоумением рассматривала белый корпус айфона – внешне совершенно
спокойная, уверенная в себе, но внутри переломанная и
трясущаяся девочка семнадцати лет.
Отец. Она принципиально не спрашивала о судьбе
отца ни у Романа Романовича, ни у Леночки, ни у мамы. Ни
разу за десять лет. И тут… Конечно, мама не стала звонить.
Да и зачем? Она как никто другой понимала, что Катя не по-
едет на похороны отца. Хотя… Ну хотя бы для того, чтобы
знать. Ведь он… Он отец. Катя тряхнула головой, положила
телефон в сумочку и вышла из офиса на улицу. Что делать?
Что делать с этой информацией? Просто выкинуть из головы, забыть? Или все же. Стрельнула мысль: как там мама?
Как она это перенесла? И пришел единственный верный ответ: надо маме позвонить. Если мама сама не позвонила, это
не значит, что она бы не хотела поговорить с Катей.
Мама подняла трубку с первого же гудка.
– Привет, дочь. Давно не звонила. Как ты? – раздался
родной голос. Чуть в нос. И в конце мама шмыгнула. Как же
давно Катя не звонила маме. Даже с Леночкой они созвани-вались чаще. Мама… Мама стала какой-то отдушиной для
девушки, тогда, десять лет назад. Единственным спасением.
Она от Романа Романовича узнала номер телефона Кати и
постоянно ей звонила. Если бы не помощь мамы тогда – и
материальная, и моральная поддержка – Катя бы не справи-лась. Были моменты, когда девушка закрывалась в туалете, бесшумно рыдала и успокаивалась только, когда принимала решение – надо позвонить маме. Мама поможет. И мама
правда помогала. Всегда. И вот пришло время отдавать долг.
Теперь помощь нужна была маме.
– Мам. Ты плакала?
– Ай, ничего страшного. Так, мелочи. Как ты? Как
твои дела? Что у тебя на работе? Как там Федя твой?
Феди никакого не было. Уже полгода как.
– Мам, мне звонила Лена. Она все мне рассказала. Зачем ты пытаешься скрыть?
– Ох… Катюшк… – мама не выдержала и начала плакать в трубку. – Я не хотела бы тебя беспокоить. Ты… Ну, у
вас с отцом были странные отношения. Да что врать. У вас
не было никаких отношений. Я думала… Я подумала, ты не
захочешь знать.
– Не важен отец. Мне важна ты. Я за тебя переживаю.
– Я хорошо… Сегодня. Сегодня утром отпевание
было. Прошло. Были друзья все. Отца. Приехал Рома.
Тоже участвовал в отпевании. Леночка должна сегодня
приехать. Днем.
– А я?
Неожиданно телефон завибрировал. Параллельно с
мамой пытался дозвониться Егор.
– Черт бы тебя драл, – процедила девушка.
– Что? – переспросила мама.
– Это я не тебе, мам. Мне тут параллельно звонят. Я
говорю, может быть, мне приехать?
Катя произнесла это в запарке, даже не задумываясь
о смысле сказанного. Сказала и сама замерла. Сердце упа-ло в пятки. И только одна мысль: мама, скажи, что не надо, скажи, что лучше тебе не приезжать. Потому что приехать, это… Это почти что умереть… И Катя, конечно же, не готова к этому.
– Да, я бы очень хотела тебя увидеть, – мама даже пе-рестала плакать, – мы не виделись почти десять лет, дочь.
Я так соскучилась. Теперь, когда отца нет… Тебе ничего не
мешает вернуться.
И тут она была права. Практически одной фразой об-рубила все возможные пути отступления. Ничего лишнего.
Снова телефон завибрировал. Егор. Черт бы его побрал.
– Хорошо, мам. Я приеду завтра. На все выходные.
Будет где переночевать?
– Ну конечно! В твоей комнате тебя и положу. На
твоей кровати. Она до сих пор стоит, представляешь? Там
сейчас на Ленином месте Настенька спит. А вот твоя кровать пустует пока. Ох… Вы ведь с Настенькой, считай, и не
знакомы. Она… Она даже не знает о твоем существовании, представляешь?
Катя вздрогнула. Снова, уже пятый или шестой раз за
этот проклятый день, прошлое больно отзывалось где-то в
глубине… В сердце? В душе? Катя не верила в душу. Не верила в Бога. Но боль была реальной. Откуда-то изнутри.
– Мы что-нибудь ей соврем. Скажем, что дальняя
родственница.
– Нет, родная, не хочу врать. Не хочу больше врать.
Приезжай. Тебе все будут рады. Я. Я в первую очередь. Я
очень хочу тебя обнять, –мама снова заплакала. Катя, не
ожидая от себя, вдруг тоже разрыдалась. Она не плакала уже
много лет. С тех далеких, юных лет, она дала себе обещание
никогда не плакать. Ни при каких обстоятельствах. И сдер-живала слова несколько лет. Ни расставание с любимыми
мужчинами. Ни предательство друзей. Ни даже физическая
боль – ничто не позволило нарушить обещание. Катя держалась и не плакала. А тут вдруг – прошлое нанесло удар за
ударом, некоторые совершенно уж подлые, под дых. И девушка не выдержала.
– Мам, я так соскучилась, так сильно… Я… Я приеду.
Скоро увидимся. Пока, – Катя положила трубку, прислонилась спиной к стене и потихоньку сползла на бордюр, закрыв лицо руками.
– Екатерина Романовна, что случилось? – Вера. Ее со-трудница. И, похоже, не одна. Пошли обедать и наткнулись
на нее. Дура, надо было отойти куда-нибудь в сторону.
Катя подняла заплаканные глаза, пыталась придумать
какую-нибудь ложь. Но вместо этого пробормотала:
– Мама звонила. У меня отец умер. Надо будет завтра
уехать. Отпроситься.
Девушки побледнели, но молчали.
– Идите кушать. Я не очень-то люблю, когда за мной
наблюдают. Тем более если потекла тушь. Мне придется
уволить всех свидетелей этого позора.
– Екатерина… Романовна… Держитесь, –пробормотала Вика, и девушки быстро скрылись.
– Дура же я, – Катя поднялась с тротуара. Оттряхнула
брюки, достала влажные салфетки и попыталась вытереть
глаза.
Надо зайти в туалет, привести себя в порядок и идти
к Аркадию Семеновичу. Завтра пятница, так что можно от-проситься на три дня. И после выходных выйти на работу. О понедельнике было думать проще, чем о предстоящей
поездке. Понедельник был привычным, можно даже сказать
любимым. Возвращение же в прошлое не сулило ничего хорошего. Судя по тому, как это прошлое напало и вцепилось
ей в самое нутро уже сегодня, уже сейчас, завтра ничего
лучше ждать не приходилось. Настя, Лера, Володя… С ними
Катя не общалась. Настя даже не знает о ее существовании.
Девочке десять лет. Взрослая, красивая, вот-вот переходный
возраст – Катя видела ее взросление лишь на фотографиях.
Десять лет назад Настя только училась ходить. Настя назы-вала сестру Няней. Из всех детей Настя признавала только
Катю, у ребенка было только два человека, которым стоит
доверять – мама и няня. Остальных Настя боялась. Они с
Катей как раз играли в кубики, и вот неожиданно Настенька поднялась. Протянула руки и с радостным воплем «Ня-яяя-няяя», нелепо перебирая ножками, неуверенно двинулась в сторону сестры. Господи, как же давно это было… На
глазах снова появились слезы.
Но очередной приступ рыданий прервал звонок Егора. Катя подняла трубку.
– Привет. Мы договорились в обед, вот я и звоню. Ты
освободилась, можешь поговорить?
– Егор. Мы не общались восемь лет. Что ты хочешь?
Зачем ты позвонил?
– Ну, ты же сама ответила на свой вопрос. Мы не ви-
делись восемь лет. Нам есть о чем поговорить. Твоя жизнь
изменилась, моя тоже. Много новостей, есть что обсудить.
– Ты правда думаешь, что нам есть о чем поговорить?
– Конечно! У нас же общее прошлое. Людям, у кото-рых общее прошлое, всегда есть что обсудить.
– Я ненавижу свое прошлое, Егор. И нет, думаю нам с
тобой не о чем разговаривать. Я бы хотела казаться милой и
сказать что-то приятное, мол, ты умница, хороший, но мне
некогда и не хочется видеться. Но сегодня у меня нет на-строения быть милой. Поэтому послушай и запомни раз и
навсегда. Все, все, что связывает меня с моим православным
прошлым, в том числе ты – мне неприятно. Я не хочу это
вспоминать, я не хочу это ворошить. Поэтому самое луч-шее, что ты можешь сделать – исчезнуть из моей жизни раз
и навсегда и больше никогда не появляться. Идет?
На той стороне трубки воцарилась тишина. А затем
длинные гудки. Егор бросил трубку. Значит, понял, цель до-стигнута.
Катя выдохнула. Она ни словом не соврала. Ворошить
прошлое ей действительно не хотелось. Но, судя по всему, придется это сделать. В конце концов, мы далеко не всегда делаем то, что нам хотелось бы. Катя поправила пиджак, брюки и направилась назад в офис. К Аркадию Семеновичу.
Глава 11. Счастье
– Черт бы их драл, советчики. Все все знают, все все
умеют, – молодой человек аккуратно оглядывается, окиды-вает взглядом полупустой вагон электрички и отпивает из
черного пакетика пиво. Катя наблюдает за ним уже почти
час. Час дороги до родной деревни. Чем пьянее становится
молодой человек, тем больше он уходит в себя и все больше говорит что-то вслух. «Только бы не полез знакомить-
ся», – Катя морщится. Сейчас ей совсем не хочется новых
знакомств.
В вагон заходит полненький мужчина. С огромной
черной сумкой.
– Пиво, чипсы, мороженое, минералка, – заучен- но-замученным голосом произносит он. И тут Катю бро- сает
в дрожь. Она знает этого мужчину. Не лично. Она знает
его, потому что он и десять лет назад, давным-давно, еще в
прошлой жизни, так же ходил и продавал мороже- ное. И
пиво. Господи, какой контраст! Она за эти десять лет
прожила целую жизнь. Из маленькой, боевой девочки она
превратилась в серьезную, респектабельную девуш- ку. А
этот пузатик… Все тот же пузатик. Даже как будто и
старше не стал.
– Пиво есть? – молодой человек останавливает бес-сменного продавца мороженым на полпути. – Дайте мне
бутылочку.
Неожиданно парень поворачивается к Кате:
– Хотите, пивом вас угощу?
– Нет, спасибо.
– Хорошо. Не пейте лучше. Вы красивая очень. Вы, наверное, домой едете?
Катя в ответ лишь кивает и отворачивается к окну.
Молодой человек продолжает беседу, но уже сам с собой.
– Да… Дом, с одной стороны, хорошо. Дом – он родной. Но с другой… Живут они там. Живут, умничают. И ведь
как бывает – чем хуже, мать их, жизнь прожили, тем больше
умничают. Сами, сами-то, дел натворили, наломали дров.
Себе, близким, всем. Всем жизнь испоганили. Но умничают! Я ведь как думаю… Я думаю, потому и умничают. Потому что постоянно переживают свою жизнь, переваривают, передумывают, как можно было бы исправить. Что надо
было сделать по-другому. И чем больше думают, тем боль-
ше закапываются. Удачливые, счастливые люди, они живут
и все. Советы не раздают. Они знают, как жить. Главный совет у них – не лезь. У каждого своя голова. А неудачники?
У них же всего один ответ. Только вот эдак можно сделать.
А по-другому нельзя. И ломают. Окружающих. Ходят, переживают. За себя-то уже устали, за близких переживают. И
давят. Насилуют, считай. Требуют. Делай только так. Делай
только так. Вот как видишь старую бабу, которая умничает –
делай только так – вот сразу можно сказать, к гадалке не
ходи – обязательно жизнь профукала. Мужа в гроб свела, детей потеряла – разъехались. Вот она и умничает. Она вот
сначала мужа в могилу свела. Потом за дочь свою взялась.
Потом за меня. Потом за детей наших. А зачем… А все ведь
с отца началось. Надо было бежать… Вот у вас отец есть?
Вопрос оказался практически под дых. Катя повернула резко голову: «Нет… Нет, отца нет», – и побледнела.
– Вот! Все с этого начинается. А потом она и тебе на
голову сядет, – молодой человек снова ушел в себя.
Катя поднялась и пересела на другое место, чтобы не
слышать эти идиотские размышления. Только чужих се-мейных проблем Кате сейчас не хватает. До деревни еще
час ехать. В двенадцать дня она будет на месте. Похороны
прошли еще вчера. Сегодня гости должны были разъехать-ся. И останутся только самые близкие.
На самом деле так и было. Роман Романович вернулся со службы домой и удивился, какая же тишина воцарилась в доме. После ужасных, каких-то неимоверно тя-желых дней – отпевания, похорон, поминок – сегодня был
первый тихий день.
Отпевать своего отца… Читать заупокойный канон не
по каким-то чужим людям, а над гробом отца… Не пожела-ешь и врагу. Но, как ни странно, за все это время Роман Романович не проронил ни слезинки. Может быть, он привык
к отпеваниям, для него это был один из стандартных чинов, а может быть, потому что с отцом они последние несколько
лет практически не общались. Да и что врать – практически
не виделись. Когда шло прощание, Роман Романович накло-нился над гробом, но так и не поцеловал отца на прощание.
Не смог себя пересилить. И сейчас, сидя дома, он уже как
будто забыл, ради чего собралась вся семья. После второй
рюмки он уже начал отшучиваться, рассказывать, как маленький Макар нелепо передразнивает старшую сестру, а та
злится на братика. Мама волнуется. Она садится, встает. На
ней черный платок, темное платье.
– Мам, – это Лена подает голос, – садись, выпей с
нами. Тебе полегче станет.
– Давайте уже Катю дождемся. Она вот-вот должна
подъехать.
Лена улыбается.
– Наконец-то вы с ней увидитесь.
Мама молча кивает. На лице нет и тени улыбки. Раздается легкий стук в дверь. Мама вскакивает со стула и уходит
в прихожую.
– Как думаешь, заплачет или нет? – тихо шепчет Роман Романович сестре и улыбается. Та улыбается в ответ и
кивает. – Конечно, заплачет. Давай еще по рюмочке.
Они выпивают. В комнату заходят Катя с мамой. Мама
утирает слезы. Катя не плачет, но и она растеряна.
– Катенька! – Лена вскакивает, крепко обнимает сестру. – Я очень рада, что ты приехала. Ты не представляешь, как хорошо!
– Спасибо, Лен. Спасибо, что позвонила. Если бы
не ты…
– Ну что ты! Я же все понимаю.
– Водочку будешь? – Рома, не дожидаясь ответа, разливает на четыре рюмки. Выпивают.
Мама улыбается, любуется дочерью.
– Давай я тебе поожу покушать, ты проголодалась.
Настя сейчас со школы придет, я вас познакомлю. Рассказывай, как ты. Как жизнь твоя. Как твой молодой человек?
– Мам, – Катя после рюмочки чуть расслабляется, –
никакого молодого человека нет уже полгода как.
– Ну вот! Катька! Взрослая девка, ну и что? Когда
замуж-то? Что же, всю жизнь в девках? Теперь вместе будем, сможем свадьбу в деревне отыграть! Вон, всю семью
соберем!
– Мам… Я не хочу об этом. Я подумывала, наоборот, забрать тебя в город. Тебя сейчас тут ничего не держит. На-стю может в школу нормальную отдать.
Мама мрачнеет.
– Куда я уже из этой деревни, дочь? Мне не пятнадцать, как тебе было. Да и что возраст… У меня теперь тут
отец. И дом. Куда я отсюда?
– Ну а что, – Роман Романович поддерживает разговор. Щеки раскраснелись, он прилично принял, – я поддер-живаю Катю в этом вопросе. Давай заберем тебя, м? Будешь
помогать Юле нянькать детей.
– Ой, нянькать он будет, – подтрунивает Леночка, –
они у тебя от тещи не вылезают.
Роман Романович испуганно поворачивается к сестре
и так, чтобы мама не заметила, крутит пальцем у виска.
Мол, чего ерунду несешь, зачем маме-то об этом знать. Но
мама не обращает внимания на реплику дочери.
– Нет, Катюшк, никуда я уже отсюда. Просто будешь
почаще ко мне ездить, будем общаться. Да и в гости я с радостью приеду. Это не проблема.
Вроде бы не проблема. Но все в комнате понимают –
этот разговор шит белыми нитками. Завтра-послезавтра
участники беседы разъедутся и будут жить, как и жили
раньше, разговор останется в памяти как приятное воспо-минание. Как некоторая альтернативная реальность. Мы
могли бы, скажет себе каждый, могли бы, но чувство долга, ответственность, да и просто правила жизни – все это дов-лело. Мы не могли ничего изменить.
Выпили еще, поели, разговаривали на какие-то об-щие темы, Роман Романович травил какие-то шутки, истории из жизни. Со школы вернулась Настя. Катя обняла
девочку, но не заплакала. Настя, в свою очередь, явно чувствовала себя неуютно. Она быстро пообедала и убежала
к себе в комнату, объяснив поведение тем, что ей нужно
учить уроки. Хотя все понимали, что дело идет к субботе и
уроков никаких не было.
К шести часам вечера Роман Романович с Леной достаточно крепко набрались. Разговор не клеился.
– А пойдем я тебе комнату покажу. Твою, – неожиданно предложила мама Кате. Та согласилась. Маме хотелось поговорить с дочерью один на один.
– Еще водки будешь? – Роман Романович, как обычно, сначала налил, потом спросил. Леночка в ответ только
кивнула.
– По твоей муське я поняла, что с Юлей у вас все
как всегда?
– Хах, по муське она поняла. Нормально у нас все. Ну
как… Все как было, так и осталось. В какой-то мере, особенно в моем положении, стабильность – это хорошо. Ты-то
сама почему одна? Где твой муж?
– Объелся груш, – процедила Леночка, – служит он.
Выходные. Пятницу тоже.
– Хм… Что-то по голосу мне кажется, опять поругались?
– Да ты прозорливым стал, старец. Это после того, как с Викой потискался?
– Давай, давай, язви. Сразу легче станет. Что не у тебя
одной все плохо. Я батюшка терпеливый. Можно выливать.
– Да ничего я выливать не хочу, – Леночка выпила
рюмку, поморщилась, закусила, – не хотела я тебя обидеть.
Прости.
– У тебя и не получилось. Рассказывай давай. Что там
у вас.
– Плохо все, – Леночка махнула рукой, – уже почти два
месяца не спим вместе. И общаемся. Через «иди к черту». Я
вроде бы убеждаю себя, мол, муж мой, любила же его. Когда-то. Свадьбу когда гуляли. Венчание, помню, я счастливая
такая была. Фото посмотрю, взгрустну. Пойду мириться. А
этот урод вместо того, чтобы обнять, принять извинения, сразу же, прям без одного ласкового слова, начинает ныть:
«Итак, Лена, пока мы были в ссоре, я все обдумал. Теперь у
нас будут новые правила». Представляешь? Правила он мне
начинает диктовать.
Роман Романович не выдержал и расхохотался.
– Вот! Ты ржешь. А я, значит, стараюсь помириться, молчу. Всерьез его слушаю. А он дичь несет. Во-первых, говорит, по четвергам я бы хотел борщ. Почему ты мне совсем
суп не готовишь. Хорошо… Будет тебе, мамкина сумка, борщ. Не нравится, говорит, как ты мне подрясник гладишь.
Надеваю, говорит, а там от свечи капля осталась. Тут уже
я закипать начинаю. Ну что, трудно взять утюг, бумажку и
прогладить. Вот тебе Юля гладит подрясники?