Русская армия на чужбине. Драма военной эмиграции 1920—1945 гг.

В задачи председателей отделов входили регистрация и сплочение бывших военнослужащих на подведомственной территории, координация и контроль работы союзов, доклады председателю РОВСа и оглашение его приказов, представление союза в официальных инстанциях на своей территории, помощь подопечным при выезде из страны, сбор разведывательных данных о Советской России.

К октябрю 1924 г. руководство РОВС рассчитывало на скорое вступление в организацию Союза взаимопомощи офицеров бывших Российских армии и флота в Данциге (с отделами в различных населенных пунктах Польши) генерал-майора В. Н. Лебедева и Союза взаимопомощи офицеров участников войны в Польше генерал-майора В. В. Мировича^[109]. Невозможность зарегистрировать организации и относительно свободное положение союза в Данциге заставило руководство РОВС предлагать офицерам в Польше записываться в состав данцигского союза, при этом союз тоже так и не был зарегистрирован польскими властями.

В своем рапорте за сентябрь 1924 г. председатель отдела сообщал в РОВС: «Тяжелые условия жизни в Польше по-прежнему побуждают стремиться уехать во Францию. За октябрь месяц уехало очень небольшое число не свыше 30 человек, но удалось отправить 26 семейств членов союза, благодаря материальной помощи, оказанной ссудой генерала Миллера»^[110]. Этим же рапортом докладывалось о положении на местах: группа в Скаржинском, изготавливавшая снаряжение для польской армии, потеряла эту работу и была выставлена из бараков польскими властями; в Стржалково началась процедура закрытия лагеря; у группы (60 человек) в Озерах, работавшей на лесозаготовках, начались затруднения с получением зарплаты; члены данцигского союза (49 человек) два месяца работали грузчиками в порту, воспользовавшись забастовкой портовых рабочих.

В рапорте также приводилась общая информация по отделу и его схема. В последующем рапорте докладывалось о том, что по состоянию на 1 ноября в отделе отдела было зарегистрировано 600 человек^[111]. Приведенная Махровым информация, несомненно, является завышенной. Эта же цифра фигурировала в рапорте от 20 декабря 1924 г., при этом уточнялось, что уже 50 % из них предоставили свои анкеты. Далее Махров сообщал: «Число лиц, зарегистрированных в артелях, и отдельных лиц до 2500 человек, только в Польше. Еще примерно столько же у Булак-Балаховича в артелях в Беловежье»^[112].

В составе отдела генерал-майор Махров по состоянию на 22 ноября 1924 г. числил:

– в Данциге:

1) Управление председателя III отдела – генерал-лейтенант П. С. Махров.

2) Союз взаимопомощи офицеров бывших российских армии и флота в Данциге

– в Польше:

1) группа генерал-майора М. Н. Волховского – Дубно;

2) группа генерал-майора В. В. Мировича – Грудзендз;

3) группа полковника И. Г. Хухаева – Стржалково;

4) группа полковника В. В. Гофмана – Вильно;

5) группа полковника Д. А. Данишевского – Домбровице;

6) группа полковника А. Н. Кручерова – Ковель;

7) группа есаула А. А. Мельникова – Волковыск;

8) группа полковника графа А. Р. Тышкевича – Владимир-Волынский;

9) группа полковника Н. В. Эльберта – Луцк;

10) группа полковника В. С. Бурмистрова – Острог на Виле;

11) группа полковника А. Н. Табуре – Богородчаны;

12) группа прапорщика Д. С. Шабельского – Граево.

– В лимитрофных государствах:

группа подполковника И. В. Протопопова – Ковно;

группа поручика Хребтова – Двинск;

группа поручика Г. Ермолаева – Коппель;

группа поручика Н. М. Рогожина-Иванова – Ревель;

группа подпоручика Блак-Билаковского^[113] – Юрьев.

Отдельным списком по отделу проходили смешанные рабочие артели и казачьи станицы в Польше, считающие себя в составе Русской армии, но не вошедшие в союзы:

1) полковника Щербаковича^[114] – Скальмержицы;

2) полковника Е. Н. Угрюмова – Варшава;

3) полковника В. С. Бурмистрова – Острог;

4) поручика Буслова – Тухола;

5) поручика Зюкова – станция Рось;

6) военного чиновника А. Баранова – станция Мосты;

7) чиновника военного времени Штрауса – Озеры;

8) подполковника В. А. Меньшикова – Познань;

9) полковника В. (?) Жизневского – Конске;

10) хорунжего Полухина – станция Мосты;

11) фельдфебеля В.(?) Мартинцева – Пружково;

12) полковника Д. А. Данишевского – Домбровице;

13) есаула А. А. Мельникова – Волковыск;

14) полковника А. Н. Кручерова – Ковель;

15) полковника графа А. Р. Тышкевича – Владимир Волынский;

16) полковника Н. В. Эльберта – Луцк^[115].

Сопоставление списков позволяет выявить, что некоторые группы учтены дважды: и как группы (союзы), и как рабочие артели. Причина этого в документах РОВСа не отражена.

Королевство СХС продолжало входить в тройку лидеров по числу русских военных эмигрантов. Как и прежде, чины кавалерийской дивизии Русской армии служили в финансовой страже (таможня) на северной и западной границах и в пограничной страже на южной границе Королевства СХС. В августе 1923 г. на службе в пограничной страже находилось 4472 эмигрантов^[116]. Из русских были сформированы четы (роты) с сербскими командирами, русские офицеры были при четах в качестве советников (референтов). За старшими русскими командирами (всего 21 человек) в пограничной страже было оставлено право носить русскую военную форму и награды. Русские старшие офицеры в финансовой страже на службе должны были носить сербскую униформу. Остальные офицеры несли службу в качестве унтер-офицеров. При поступлении на службу с эмигрантами заключался годовой контракт, и они принимали присягу на верность королю СХС. Служба была сопряжена с трудностями (отсутствие казарм и скудность питания) и опасностями (вооруженные контрабандисты). Жалованье солдат в пограничной страже составляло 700 динаров, унтер-офицеров – 850, офицеров – 1000 динаров. Эмигранты в финансовой страже получали лишь 600 динаров.

Кубанская казачья дивизия была распределена на работы тремя группами. В районе города Вране кубанцы завершали постройку шоссе. Работники проживали в землянках и на частных квартирах. Суточная зарплата колебалась в районе 30 динаров. В районе Белграда казаки заканчивали постройку железной дороги. Проживали рабочие в бараках и на частных квартирах. Дневной заработок также составлял около 30 динаров. В случае сдельного расчета была возможность заработать в месяц более 1000 динаров. В районе городов Ормож – Лютомер (Словения) рабочие при сдельном расчете получали 1400 динаров. По мере готовности белградской железной дороги в район Орможа – Лютомера начали перебираться белградские рабочие. Силами рабочей партии издавался информационный бюллетень «Кубанец». В этом же районе трудились чины гвардейской Донской бригады (Лейб-гвардии Казачий и Атаманский полки, в эмиграции сведены в дивизионы), ранее работавшие в Старой Сербии. Другая группа бригады работала на постройке дорог в районе города Бихач (Босния). Средний дневной заработок в Боснии составлял 40 динаров^[117].

Технические части, а также прибывшие в мае 1923 г. «последние галлиполийцы» были заняты на разнообразных работах. Из 1300 прибывших галлиполийцев 300 были сразу отправлены в Венгрию, а 100 студентов – в Чехословакию.

В 1923 г. Главное командование продолжало выплачивать субсидии эмигрантам. С 1 сентября 1923 г. их размер в Королевстве СХС составлял: 500 и 350 динаров пенсионерам, в зависимости от категории; инвалиды 1-го разряда (100 % потеря трудоспособности) – 500 динаров, инвалиды с потерей трудоспособности 75–99 % – 350 динаров, нетрудоспособные – 250 динаров, члены семей – 100 динаров. В Королевстве СХС и Болгарии субсидиями пользовалось 25 пенсионеров, 800 инвалидов и нетрудоспособных, 2000 членов семей^[118].

В Бизерте численность Русской эскадры сильно сократилась, к январю 1923 г. в ее составе осталось лишь 387 человек (96 офицеров и 191 матрос и унтер-офицер)^[119]. Более 3000 человек выехало на работы во Францию, еще около 1500 перешло на положение беженцев и осталось на работах в Тунисе. Несмотря ни на что, в типографии Морского корпуса продолжалось издание «Морского сборника». Французы все сильнее вмешивались в жизнь эскадры: требовали сокращения штатов и реквизировали корабли. 1 января 1923 г. в связи с требованием французов распустить Морской корпус последний был переименован в Сиротский дом. С 1 апреля 1923 г. штат эскадры уменьшился до 274 человек. В тяжелейших условиях командование эскадры продолжало бороться за ее существование, но наметившееся советско-французское сближение должно было рано или поздно прекратить это.

В ряде стран, несмотря на приезд большого числа бывших военнослужащих, офицерские организации находились в зачаточном состоянии. В Чехословакии с 1919 г. существовал Союз русских офицеров, но активизация русской жизни началась лишь по приезде студентов-галлиполийцев. В 1923 г. в Чехословакию также прибыло 1000 донских казаков с Балкан, все они были определены на земледельческие работы и вскоре образовали казачьи станицы^[120]. Тогда же на работы в Грецию отправилось 3000 донцов и кубанцев.

В Великобритании, Италии, Дании и Норвегии существовали небольшие русские общины. В Лондоне был организован Союз офицеров. В Риме продолжал существовать небольшой Союз взаимопомощи русских офицеров во главе с капитаном 1-го ранга Деном. В Копенгагене существовал Офицерский союз взаимопомощи под руководством генерал-майора С. Н. Потоцкого, не проявлявший особой активности. В Норвегии к концу 1922 г. находилось лишь 100 русских эмигрантов, из них военнослужащими были 28 офицеров (от прапорщика до генерала), 2 унтер-офицера и рядовой^[121]. Как и везде, в Норвегии были серьезные проблемы с трудоустройством эмигрантов, усугублявшиеся незнанием норвежского языка. Поэтому бывшие военнослужащие брались за любую работу: так, генерал-лейтенант М. Ф. Квецинский (бывший начальник штаба главнокомандующего Северным фронтом) до своей смерти работал на пивном заводе в Лиллехаммере.

В Бельгии имелась небольшая русская диаспора. В Брюсселе существовали два одноименных союза офицеров, одним руководил генерал Махов, другим – генерал-майор Р. В. Споров. Также был организован отдел Галлиполийского общества во главе с пожилым полковником Худорожковым. В Льеже имелись Союз офицеров и небольшая группа галлиполийцев. С помощью Натальи Лавровны Корниловой в Бельгию на работы прибыло 75 корниловцев. Из них 25 устроились работать на шахты в Монтенье. Директор шахт г-н Шлосс, приветствуя прибывших, заявил, «что они будут рабочими только во время работы в шахтах, в остальное же время они для него русские офицеры и лучшие друзья»^[122]. Из-за благоприятного отношения управляющего русским был предоставлен отдельный трехэтажный дом с кухней и столовой на первом этаже. Каждый прибывший получил пружинную кровать с матрацем, подушку, 2 простыни, 2 одеяла. В доме была отдельная умывальная комната с горячей водой и отдельная комната для больных. Работникам было выдано 2 рабочих костюма, 2 пары белья, 2 полотенца и ботинки. За форменную одежду удерживалось 10 франков в неделю. Работа была разнообразная, в 3 смены (1 ночная), на глубине 850 м. На поверхности имелись душ и раздевалка. Заработная плата была 20 франков в день.

Нам известно меню русского рабочего на шахте Монтенье: утром – кружка кофе с молоком и бутерброд (белый хлеб с маслом), бралось в шахту – 2 литра кофе и 4 бутерброда с маслом. Обед – два мясных блюда и пиво. Ужин из 2 блюд. За это питание вычиталось 7,5 франка в день. Основной проблемой для прибывших было плохое знание французского языка.

В ноябре 1924 г. наиболее крупные группы корниловцев на территории Бельгии находились в городах Монтенье – 46 человек и в Лувьере – 32 человека^[123].

К январю 1925 г., по данным французского МВД, в стране находилось 2 854 214 иностранцев, из них русских – 91 500 человек^[124]. К сожалению, удельный вес военных среди них нам неизвестен.

Несмотря на усилия руководства РОВСа, направленные на адаптацию солдат и офицеров к гражданской жизни, значительное число рядовых участников Гражданской войны так и не смогли найти себя в мирной жизни. Путь этих людей лежал во французский Иностранный легион. Еще в лагерях французы побуждали русских солдат и офицеров вступать в легион, пользуясь при этом незнанием беженцев об атмосфере, царящей в подразделении. Несмотря на то что условия службы в легионе были невыносимы, русских в нем служило достаточно много. Один из современников писал о службе в легионе: «…не страх голода и холода толкал их туда. Голода и холода русский офицер не боялся. Но зато он боялся нищеты и «дна». Голод и холод в рядах полка, в траншеях и походах его не страшили, голод и холод на дне, среди человеческих подонков его ужасали»^[125].

Вербовка в легион происходила в Турции и в различных европейских странах, где существовали вербовочные пункты. В зависимости от места вступления новобранцы попадали в учебные или предварительные лагеря. По данным за 1924 г., через подготовительную базу Иностранного легиона в Алжире прошло 3200 русских, причем 70 % из них составляли бывшие военнослужащие. Около 500 эмигрантов служили в 3-м полку Иностранного легиона, из них 10 % были чинами Русского экспедиционного корпуса и вступили в легион в 1918 г., 25 % из числа военных, оставивших Россию в 1919 г., 60 % были чинами Русской армии Врангеля, а 5 % попали в легион из немецкого плена или чисто случайно^[126].

Еще в 1922 г. в Сайде был сформирован 1-й Иностранный кавалерийский полк. В момент основания в нем преобладали русские легионеры, ранее служившие в кавалерии Русской армии или в казачьих частях. Служба в легионе протекала в нечеловеческих условиях. Вербовщики обещали при вступлении в легион одно, а на деле было совсем другое. Один из русских эмигрантов писал: «Газеты купить не за что: 3 франка 75 сант. Едва хватает на мыло и марки, я даже хлеба не покупаю, хотя зачастую и голоден и временно, чтобы писать письма, отказываюсь от единственной радости, от табака»^[127].

Доведенные до отчаяния русские легионеры очень страдали от недостатка газет и книг на русском языке. По этой причине многие вступали в переписку даже с незнакомцами, например один из легионеров, донской казак Кузьмичев, писал в Прагу своему бывшему соотечественнику: «Здравствуйте, далекий незнакомый соотечественник, господин Воеводин»^[128]. В результате переписки эмигранты стали присылать легионерам книги и журналы на русском языке. Таким образом, сформировались русские библиотеки при 1, 2 и 3-м Иностранных полках, а также при 1-м Иностранном кавалерийском полку. Во 2-м Иностранном полку русские легионеры даже издавали свой журнал^[129].

Завербовавшись в легион, новобранец попадал в предварительный лагерь. Обычный день легионера в лагере Серкиджи (Турция) начался с подъема в 7 утра. По свистку дневальные (т. н. gardes des baragues) из каждого барака отправлялись на кухню и получали черный кофе без сахара на товарищей по бараку. После чашки кофе звучал свисток и легионеры выбегали строиться на площадь перед бараками. После переклички сержант назначал группу легионеров на ту или иную работу по лагерю, а остальные распускались по баракам. В 11 дня дневальные получали на кухне обед в баках. На обед подавали жидкий суп – пол-литра жидкости с маленьким кусочком мяса. Прием пищи происходил в бараках. Один из бывших легионеров позже вспоминал: «Сытым после такого обеда едва ли мог бы быть и ребенок лет двенадцати»^[130].

В 16 часов бывал полдник – вино (0,25 литра) и хлеб без ограничений. Если не было занятий, легионеры до ужина находились в бараках. В 18 часов был слабенький ужин, по калорийности он соответствовал обеду. Постоянное чувство голода заставляло русских новобранцев продавать ценные вещи, а затем и предметы униформы и снаряжения. Происходило это с различными ухищрениями, так как в день из барака в город отпускался лишь один легионер и лишь на период с 15 до 20 часов. На вырученные деньги покупались те или иные продукты.

В 20 часов старшие по баракам рапортовали в канцелярии о наличии легионеров, в 21 час подавалась команда «отбой». Пребывание в предварительном лагере часто бывало невыносимо: грубость французских сержантов и офицеров, чуждая атмосфера, голод и грязь. В качестве жилья для новобранцев использовались бараки из гофрированного железа со сводчатыми куполообразными потолками, в то время как для хранения продуктов и казенных вещей использовались деревянные бараки. Содержание в предварительном лагере, как правило, длилось не дольше 2 месяцев, после чего новобранцы отправлялись в части легиона.

В частях легиона новобранцев ждал не менее «радушный» прием и атмосфера. Ряд правил внутреннего распорядка отличался от тех, что были в лагере. В сирийских гарнизонах день эмигранта-легионера начинался еще раньше: в летний период в 5 часов утра, в зимний – в 6.После сигнала «подъем» дневальные разносили кофе по бараку (кофе получался дневальными на кухне за 15 минут до подъема). Интересно заметить, что в момент разлива кофе легионеры могли находиться еще в постели! После кофе в барак являлся бригадир (соответствует ефрейтору в русской армии) и записывал больных на прием к врачу. В 5.15 или в 6.45 (в зависимости от времени года) звучал сигнал «строиться». Построение начиналось с переклички, затем легионерам раздавались таблетки хины. После принятия таблеток на свои рабочие места отпускали кузнецов, писарей, плотников, поваров и садовников, а также легионеров, записавшихся на прием к врачу. Затем сержанты назначали легионеров в рабочие партии. Нередко партии совершенно бесплатно выполняли работы для частных лиц или офицеров. Работы были самыми разнообразными: бывшим русским офицерам приходилось таскать тяжелейшие грузы или убирать отхожие места в городе… «Иногда после этого распределения оставалось для нужд эскадрона двадцать – тридцать человек, которые должны были вычистить и напоить пятьсот – шестьсот лошадей и мулов»^[131].

В 11 часов начинался обед, после полудня наступало время отдыха – зимой до 14, летом – до 15 часов. После отдыха снова общее построение, перекличка, прием хины и опять распределение на работы. Скромный ужин раздавался в 18 часов, а затем наступало свободное время. Увольнительные в город выдавались до 21 часа, в праздничные дни и воскресенье увольнительное можно было взять до полуночи. В 21 час или полночь дежурный сержант проверял наличие личного состава и подавалась команда «отбой».

Более удачливые эмигранты тем временем выживали в Европе. Наиболее трудные условия на Европейском континенте были в Венгрии. После переезда 300 «последних галлиполийцев» в Венгрию на ее территории организовалось три военных эмигрантских организации – Союз офицеров, Общество галлиполийцев и Казачья станица. Наиболее крупное – Общество галлиполийцев, около 70 его членов во главе с полковником Лукиным жили в Будапеште в общежитии на этапе при русском военном представительстве. Также там проживало еще 15–20 офицеров различных белых армий. Данное помещение А. А. фон Лампе удалось получить у венгерского Министерства обороны, и на какое-то время о нем все забыли, и беженцы его активно использовали. По праздникам и субботам в общежитии собирались представители русской диаспоры, чтобы почитать газеты и пообщаться. При общежитии была открыта столовая для всех проживающих, образован заемно-вещественный капитал, планировалось открыть читальную комнату. Галлиполийцы создали свой хор под управлением капитана Кологривова, который по праздникам пел в русском храме в Будапеште^[132].

Председателем Союза офицеров был Генерального штаба генерал-лейтенант Марушевский, бывший профессор Академии Генерального штаба (в Гражданскую помощник генерала Е. К. Миллера). При Союзе офицеров была организована сапожная мастерская, но через пару месяцев она была закрыта. Имелась амбулатория, устроенная Союзом офицеров и РОКК. Амбулаторию возглавляла светлейшая княгиня Волконская и врач технического полка 1-го Армейского корпуса Беловский.

Условия жизни в Венгрии были достаточно тяжелые, при месячном окладе в 70 000 форинтов один билет на трамвае стоил 2000 форинтов. Для оплаты расходов по содержанию общежития галлиполийцы были вынуждены сдавать внаем одну из комнат.

В 1923 г. Франция становится наиболее желанным местом обитания для эмигрантов. Условия работы во Франции были значительно лучше, чем в большинстве европейских стран. Это способствовало массовому переезду эмигрантов в эту страну. Близость Германии к Франции вскоре подтолкнула многих офицеров к переезду.

9 января 1924 г. Главнокомандующий Русской армией подписал приказ о переходе армии на трудовое положение^[133]. Началась новая эпоха в жизни армии на чужбине.

Летом 1924 г. в сопредельной с КСХС Албании вспыхнули масштабные волнения, ставшие известными как Июньская революция. В результате премьер-министр Албании Ахмет-бей-Зогу бежал в КСХС. За короткое время в стране сменилось два правительства, и 17 июля 1924 г. к власти пришло либеральное правительство во главе с православным епископом Феофаном (в миру Фан Стилиан Ноли). Правительство Ноли провозгласило демократические преобразования и вскоре оказалось в изоляции. Единственной страной, начавшей сотрудничество с Ноли, стал Советский Союз. В сентябре 1924 г. в Албанию прибыла многочисленная миссия из Советской России во главе с А. А. Краковецким.

Тем временем Ахмет-бей обратился за военной помощью к королю СХС Александру I и Бенито Муссолини, но получил вежливый отказ. Тем не менее с молчаливого согласия властей КСХС на границе с Албанией стали собираться отряды сторонников Ахмет-бея. Их основу составляли зависимые от него албанские крестьяне. Кроме того, обладая значительным финансовым капиталом, Ахмет-бей решил воспользоваться услугами наемников. На территории Албании у беглого премьер-министра осталось достаточно много сторонников, но участие наемников в войне давало ему больше шансов на победу, так как албанские войска не имели боевого опыта и были плохо знакомы с пулеметами и артиллерией. Таким образом, наемники должны были стать основой армии Ахмет-бея. В качестве основных претендентов на участие в албанском походе рассматривались ветераны итальянской армии и русские эмигранты.

В конце 1924 г. Ахмет-бей связался с русским офицером А. М. Миклашевским, служившим в чине полковника в армии КСХС, и предложил ему организовать наемный отряд из русских эмигрантов. После недолгих сомнений Миклашевский согласился и занялся вербовкой эмигрантов в формируемый отряд, для чего Ахмет-бей передал ему крупную сумму денег в золотых монетах. Первый опыт вербовки был печальным – двое завербованных скрылись с деньгами, полученными в качестве аванса. Однако Миклашевский и ставший его помощником штабс-ротмистр Л. П. Сукачев смогли быстро навербовать людей. Сукачев позже так вспоминал об этом: «Средневековый колорит начинавшейся, казалось, фантастической (но оказавшейся вполне реальной) эпопеи был выдержан до конца: армия наемников, которой командовал потомок Александра Македонского (за которого выдавал себя Зогу), армия, оплачиваемая золотом (а не «керенками»), должна была привести к власти Ахмет-бея!»^[134]

Формирование Русского отряда началось 10 декабря 1924 г. в город Дебар. Основу отряда составили бывшие военнослужащие кавалерии Русской армии, преимущественно солдаты и офицеры 9-го Киевского гусарского полка. Организация Русского отряда была закончена за пять дней, в его составе насчитывалось 102 человека^[135]. Пятнадцать русских офицеров были утверждены в чинах албанской армии. Командиром отряда, в звании майора, стал сам А. М. Миклашевский, помощником командира отряда – капитан 1-го класса В. В. Берестовский, начальником штаба – капитан 1-го класса Н. А. Русинов, командиром батареи – капитан 1-го класса А. П. Барбович, начальником пулеметной команды – капитан 1-го класса К. К. Улагай. На вооружении отряда было четыре горных орудия и восемь итальянских пулеметов «фиат». У чинов отряда преобладала русская униформа.

16 декабря 1924 г. отряды Ахмет-бея перешли границу Албании. На следующий день в Албанию вступил Русский отряд, который вскоре занял район Резан – Брата – Клобуциста. Следующей боевой задачей стало взятие города Пешкопия. РО находился в центре боевых позиций сторонников Ахмет-бея. Ему было приказано атаковать противника и развить наступление от деревни Блато на Пешкопию и далее по шоссе Дебар – Пешкопия, имея целью взятие Пешкопии и уничтожение основных сил противника. Два орудия РО и два взвода пулеметной команды РО были приданы албанским отрядам для огневой поддержки. Утром 17 декабря отряды Ахмет-бея начали наступление. Противник оказывал сильное сопротивление, используя для обороны каждую складку местности, но пулеметы и батарея РО вынудили его очистить деревню Покести и отойти в район деревни Исмилет, а затем в район сел Сапко – Гроздани – Попмарза. В этом районе части Ноли попытались закрепиться, но умелые действия пулеметов и орудий РО вновь заставили албанцев отойти с большими потерями.

Преследуя отступающего противника, чины РО ворвались в Пешкопию. В казармах этого городка отрядом был окружен целый батальон албанцев. В полном составе он сдался русским наемникам. Хочется отметить, что именно мастерство русских офицеров и их выдержка сыграли основную роль в победе под Пешкопией. Утром 18 декабря в город прибыл сам Ахмет-бей, он принял парад своих войск, во главе которых шел Русский отряд. Командир РО Миклашевский доложил бею о разгроме врага. Наемники приветствовали Ахмет-бея русским «ура».

Победа у Пешкопии стала началом освобождения Албании от советского влияния. После этой победы на сторону Ахмет-бея стали переходить части албанской армии, ранее сражавшиеся за Фана Ноли. После перехода на сторону бея крупного отряда полковника Цена-бея Криузиу дорога на столицу Албании Тирану была открыта. 20 декабря 1924 г. чины РО начали наступление на Тирану.

Участие русских наемников в албанских событиях обрастало легендами. Так, Л. П. Сукачев вспоминал: «За это время репутация нашего отряда успела вырасти в какой-то сказочный миф. По-видимому, воскресли легенды времен Скобелева о непобедимости русского оружия, о могуществе русских войск. Словом, говорили, что с Ахмет-беем идет многотысячная русская армия. В результате такой «информации» враг отступал в панике: мы вообще больше не видели противника; иногда только проходили через вырытые, но брошенные окопы»^[136]. К 23 декабря войска Ахмет-бея Зогу достигли перевала Гафа-Мурисес, простиравшегося неподалеку от албанской столицы. На этом перевале войска Ноли попытались оказать сопротивление отряду бея, но были опрокинуты фланговым ударом. 26 декабря 1924 г. в 14 часов Русский отряд вошел в Тирану. Правительство Ноли и его советские друзья бежали на четырех пароходах. Власть в стране перешла к Ахмет-бею. «Сознаюсь, что быть воином-освободителем мне нравилось…» – вспоминал позже Сукачев^[137].

Ахмет-бей Зогу был искушенным политиком: вернув должность премьер-министра, он и не собирался останавливаться на достигнутом. 25 января 1925 г. при самом активном участии РО, проведшего в Тиране демонстрацию своей мощи, в Албании была провозглашена республика. Ахмет-бей Зогу стал первым албанским президентом. Будет нелишним отметить, что отряд ранее получил приказ начать обстрел учредительного собрания Албании, если вдруг возникнут сложности в избрании Ахмет-бея на президентство. Несмотря на решительную победу бея, РО еще долго не расформировывался. Чины РО, например пулеметная команда, участвовали в разоружении албанских горцев.

При создании РО его чины подписали трехмесячный контракт, после окончания которого срок службы чинов отряда несколько раз пролонгировался. Лишь спустя 18 месяцев после подписания первого контракта русский отряд был расформирован. После возвращения Миклашевского в Королевство СХС командиром отряда стал В. В. Берестовский.

Существование РО и участие белоэмигрантов в албанской войне вскоре стало широко известно: «Венский корреспондент «Chikago tribune» сообщает, что среди албанских повстанцев видную роль играли так называемые врангелевские войска, которые были переодеты в албанцев. По словам корреспондента, об этом говорил в Вене нынешний глава албанского правительства Ахмед Зогу, сообщивший, что деньги на экспедицию были даны правительствами Югославии^[138] и Италии…»^[139] Также стали циркулировать слухи о наборе эмигрантов в албанскую жандармерию. Это вызвало беспокойство у руководства РОВС, который был образован Врангелем из остатков Русской армии. 31 декабря 1924 г. генерал П. Н. Врангель издал приказ № 1573/П, в котором указывал: «До сведения моего дошло, что, в связи с происходящей в Албании гражданской войной, производится вербовка добровольцев в ряды борющихся сторон и что некоторые чины армии получили предложение записаться в ряды сражающихся.

Вновь подтверждаю, что участие русских как в борьбе государств между собою, на той или иной стороне, так и в гражданской борьбе в какой-либо стране совершенно недопустимо, ибо оно неизбежно отразиться и осложнит и без того тяжелое положение русской эмиграции, а кроме того, может привести и к пролитию русской крови русскими же, притом за совершенно чуждые интересы…»^[140] В заключение генерал Врангель приказал представлять ходатайства об увольнении от службы людей, участвующих в подобных боевых действиях. 7 января 1925 г. П. Н. Врангель издал новый приказ о недопустимости военной службы чинов РОВС в ходе локальных конфликтов.

Закончилась гражданская война в Албании. Русский вклад в эту войну оказался крайне весомым – без участия русских наемников Ахмет-бей Зогу вряд ли бы смог столь быстро достичь победы. Военный представитель Врангеля в КСХС, анализируя участие своих соотечественников в албанских событиях, позже писал: «В Скопле и Дебре собиралась русская военная молодежь, шли и полковники и даже инженеры. Причем гнала их туда не только нужда, и привлекало не только золото Ахмед-Зогу. В Тиране сидел советский представитель Краковецкий, и борьба с правительством Фаноли окрашивалась в газах многих офицеров в цвет «борьбы с большевизмом». Суть вооруженного вмешательства за деньги во внутренние дела чужого народа от этого, конечно, не меняется»^[141].

После роспуска РО его чинам была предложена пожизненная пенсия в размере получаемого в отряде жалованья, но при условии постоянного проживания в Албании. Данные условия были очень заманчивыми, и большинство русских остались в Албании, став ее гражданами, а затем и подданными Ахмет-бея Зогу, провозглашенного королем 25 августа 1928 г. Жизнь русских в Албании была достаточно скучной и однообразной, потому многие участники событий стали покидать страну.