Под сенью жёлтого дракона. Том 2

– А что известно о переговорах в Чунцине? – поинтересовался Владимиров.

Бо Гу пожал плечами.

– День идут, два не – идут… – ответил он. – Лично я не возлагаю каких-либо надежд на эти переговоры…

– Вы полагаете, эти переговоры были задуманы только ради переговоров? – уточнил Владимиров.

Бо Гу с сожалением кивнул головой.

– Вы правы, – ответил он. – Этого не видит разве что слепой…

…Девятнадцатого июня Совинформбюро сообщило об успешном наступлении советских войск на Карельском перешейке. Однако, под врагом оставалась ещё вся Белоруссия.

…На следующий день в Яньани стало известно о прилёте в Чунцин вице-президента США Уоллеса. Радио Чунцина сообщило, что переговоры Уоллеса с Чан Кайши начались в этот же день за закрытыми дверями. А, уже через два дня Бо Гу сообщил Владимирову, что Уоллес в первый же день переговоров передал Чан Кайши согласие президента США Рузвельта быть посредником в переговорах между Гоминьданом и КПК, но, Чан Кайши отказался от предложения Рузвельта, ссылаясь на то, что не желает обременять президента США лишними для него заботами. Особенно в такое время.

Двадцать второго июня Владимиров был приглашён к Мао Цзэдуну.

– …Я многое за последние дни передумал, – начал говорить Мао, расхаживая перед Владимировым. – Мы не против налаживания отношений с Гоминьданом. Мы готовы даже поддержать Чан Кайши. Но нам кажется, он не готов к сотрудничеству с нами… – На этот раз Мао говорил не от себя лично, он всё время употреблял слово «мы». И это Владимиров отметил для себя сразу. А Мао продолжал говорить, медленно расхаживая по комнате из угла в угол: – Я утверждаю так потому, что он отказался от предложения президента США Рузвельта быть посредником в переговорах между нами… А это говорит о многом, – Мао усмехнулся и скептически добавил: – Чан Кайши возомнил, наверное, что он держит бога за бороду. И вдруг спросил: – Скажите, товарищ Сун Пин, как бы вы поступили на моём месте? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Если Чан Кайши отказывается от помощи американцев, почему мы не должны воспользоваться их помощью?

– Действительно, почему? – поддержал Владимиров Мао Цзэдуна.

– Ну, вот видите! – воскликнул тот. На лице Мао появилась довольная улыбка. – Вы согласны со мной! Если ваш союз по антигитлеровской коалиции приносит свои плоды, а это уже очевидно, почему и мы не вправе заключить хотя бы с теми американцами антияпонский союз?

Мао Цзэдун сделал ударение на последние слова. Подошёл к столу, взял пачку сигарет и закурил. Владимиров был уверен: эту мысль Мао высказал не случайно. Потому как, сделав глубокую затяжку и выдохнув в потолок дым, он продолжил:

– На данном этапе нашего развития это был бы правильный путь. Великий Конфуций дал ему определение, как «дао». По его мнению, «дао» создаётся небом и человеком. И наша задача, – подчеркнул Мао, – пройти с наибольшей пользой этот путь. Я ясно выразился, товарищ Сун Пин? – спросил Мао и внимательно посмотрел на Владимирова.

– Более чем, товарищ председатель, – ответил тот.

– Вот и прекрасно!.. Да! Совсем забыл! Супруга просила передать вам, чтобы вы подождали её. Она хочет с вами поговорить, – Мао бросил взгляд на настенные часы. – Она будет с минуты на минуту…

И действительно, не прошло и двух минут, как появилась Цзян Цин. На ней был шёлковый сарафан, но совсем не китайский: с коротким рукавом, большим вырезом на груди, и едва прикрывал колени. Мао глянул на неё и поморщился, но ничего не сказал. Цзян Цин подошла к Владимирову и, обворожительно улыбаясь, произнесла:

– Я ждала вас… Я вот о чём хотела с вами поговорить… – начала она, однако Мао перебил её.

– Ко мне сейчас должен приехать Лю Шаоци. Вы пройдите под навес. Мы не будем мешать вам, а вы нам. – И Мао подал Владимирову руку. – До свидания, товарищ Сун Пин…

В это время в дверях появился начальник охраны Мао и доложил о приезде Лю Шаоци.

– Пусть войдёт, – сказал Мао Цзэдун и почему-то снова бросил взгляд на часы.

Лю Шаоци вошёл, поздоровался со всеми, затем обратился к Владимирову по-русски:

– Я очень рад вас видеть, товарищ Сун Пин. Позвольте мне поздравить вас с героическими победами вашей Красной Армии. Мы все гордимся этими успехами! Поверьте мне – для нас это тоже очень важно.

– Спасибо, – ответил Владимиров. – Я тоже рад вас видеть, – по-русски ответил ему Владимиров.

Он случайно посмотрел на Мао и увидел на его лице недовольство. «Наверное, обиделся на Лю Шаоци за то, что он обратился ко мне по-русски», – подумал Владимиров, вспомнив, что Мао не знает русского языка.

Когда они вышли наружу, Цзян Цин тихо сказала, указав глазами на охранников у входа.

– Давайте пройдём дальше… – И только после того, как они отошли на пару десятков шагов, продолжила: – Я не знаю, как вы ко мне относитесь… Возможно, вам и наговорили обо мне что-то нехорошее, но поверьте, в моей жизни мало что происходило по моей воле… – Цзян Цин на какое-то мгновение умолкла, словно не могла решить, говорить дальше с Владимировым о себе или не говорить. И всё же продолжила: – Я была замужем… В 1939 году вступила в КПК, но весной этого же года моего мужа арестовали гоминдановские власти и мне пришлось скрываться. Я приехала в Шанхай… В Яньани чего только не говорили о моей жизни в Шанхае… Одна из жён уважаемого здесь человека, до настоящего времени всем рассказывает, что я скрываю своё прошлое, потому что выдаю себя не за того человека, которым являюсь на самом деле… Просто они все не хотели, чтобы Мао женился на мне. А я очень хотела…

Цзян Цин снова замолчала. Владимиров видел, каких усилий стоило ей вспоминать о своём прошлом. Воспользовавшись паузой, Владимиров спросил:

– А почему вы решили именно со мной говорить об этом?

Где-то подсознательно у него в голове ещё крутилась мысль о том, что даже если Цзян Цин и играла свою роль – делает она это блестяще… На лице Цзян Цин на какое-то мгновение появилась растерянность, но она тут же взяла себя в руки.

– Наверное, потому, что я вам доверяю больше, чем кому-либо… – ответила она. – И ещё, наверное, потому что тяжело носить в душе незаслуженные обиды…

Владимиров кивнул головой.

– Я вас понимаю и сочувствую, – проговорил он.

А Цзян Цин продолжила:

– В 1934 году арестовали и меня, но через три месяца выпустили. Просто разобрались, наверное, в том, что я ни в чём не виновата… Зато в Яньани чуть ли не на каждом углу одни говорили, что я предала кого-то, а другие утверждали, что меня завербовала гоминдановская служба безопасности…

– Но кто-то же вам помог, – невольно вырвалось у Владимирова.

Цзян Цин грустно усмехнулась.

– Помог… – призналась она. – Кан Шэн… У него тогда были друзья в Гоминьдане…

– В Яньань вы тоже с ним приехали?

Цзян Цин зябко передёрнула плечами, хотя на улице было тепло.

– Вместе… – ответила она каким-то отрешённым голосом.

Владимиров, вдруг, почувствовал к Цзян Цин жалость. Обыкновенную человеческую жалость, на которую имеет право любой. Прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем Цзян Цин заговорила снова на удивление беспечным голосом.

– Вы посмотрите, с каким любопытством охранники наблюдают за нами!..

– Им за это платят деньги, – ответил Владимиров.

– Ещё и какие!.. – Цзян Цин с трудом сдержала тяжкий вздох. – Ну, всё… Я рада, что вы меня выслушали… Вы мои книжки читаете?

– Понемногу…

– И то хорошо… – Цзян Цин слегка дотронулась до локтя Владимирова. – Идите… – тихо проговорила она. – А я ещё постою немного…

Глава шестая

1

Последняя неделя уходящего июня оказалась переполнена событиями. Двадцать пятого числа правительственное радио Чунцина сообщило о тяжёлых боях с передовыми отрядами одиннадцатой японской армии, которые стремились, во что бы то ни стало, прорваться к важному стратегическому железнодорожному узлу города Хэньян. В этот же день Владимиров поехал к Бо Гу.

– Хотите услышать новости? – спросил тот, как только Владимиров переступил порог его скромного кабинета.

– Я к вам как раз за новостями и приехал, – ответил Владимиров. – Вы ну нас единственный источник новостей, – добавил он, желая сделать Бо Гу что-нибудь приятное.

Тот добродушно улыбнулся. Поправил на носу очки в круглой оправе и пригласил Владимирова присесть. Бо Гу в мае исполнилось тридцать семь лет, но он выглядел значительно моложе свих лет, наверное, за счет подвижности, не высокого роста и спортивного телосложения.

– …Вы мне напоминаете самые хорошие годы моего пребывания в Москве, – продолжил он. – В Москве мы и подружились с Ван Мином. Я приехал в Москву в двадцать шестом году, он на год раньше. Мы все тогда горели желанием перенять ваш опыт в строительстве нового Китая. – Бо Гу на мгновение умолк и сдержанно вздохнул. – А потом всё пошло как-то не так… Теперь о новостях. На завтра намечен отлёт из Чунцина вице-президента США Уоллеса…

– Это же сколько дней он пробыл в Чунцине? – спросил Владимиров.

– Шесть, – ответил Бо Гу.

– Многовато для такой личности…

– Многовато, – согласился Бо Гу. – И все шесть дней велись переговоры с гоминдановским руководством за закрытыми дверями… Увы! Но нам пока ничего не известно о чём он говорил с Чан Кайши и его чиновниками. Есть ещё одна довольно любопытная информация. – Бо Гу взял с края стола объёмную папку и положил перед собой. – Этот материал мне привёз Окато. Вы, наверное, слышали о нем…

– Да, – ответил Владимиров.

– К Окато этот материал попал от одного японского пленного офицера. Правда, всё, что есть в этой папке, не для слабонервных, – предупредил Бо Гу. – Смотреть будете? К сожалению, я не могу отдать вам эту папку… Посмотрите здесь… – И подал папку Владимирову.

В ней были фотографии. Много фотографий. Владимиров начал их смотреть и у него даже перехватило дыхание. Это были снимки жутких зверств японских солдат над пленными и просто гражданскими людьми. На многих фотографиях люди были донага раздеты и распятые на стенах домов со вспоротыми животами…

Заметив, как побледнел Владимиров, Бо Гу пояснил:

– У японских военных вспарывать животы своим врагам считается делом чести. Скажу вам больше: они вырезают печень своих жертв и съедают её. Это для них тоже символ доблести и храбрости…

– Но это же дикое средневековье! – произнёс, поражённый до глубины души увиденным на фотографиях, Владимиров. – Они что, звери?

– Хуже зверей, – ответил Бо Гу. – Посмотрите дальше.

А дальше на фотографиях были запечатлены не менее отвратительные сцены насилия и массовых убийств. На одной фотографии была заснята жуткая картина массового убийства крестьян. Их согнали в одну толпу и кололи штыками, на другой несколько молодых женщин стояли с поднятыми платьями без нижнего белья и перед ними на корточках позировали японские солдаты. Ещё было несколько фотографий, запечатлевшие отсечение голов у обнажённых людей. Поэтому понять, кто они: военные или крестьяне – было невозможно. Поразило Владимирова и другое: лица палачей и истязателей были совершенно спокойные и даже, казалось, сонные… Он вернул папку Бо Гу не в силах что-нибудь произнести.

– Это и есть нацизм, – сказал Бо Гу. – Другими словами не назовёшь. Но самое страшное в том, что он способен возрождаться даже после того, как его уничтожат. Даже через столетия… Потому, что он живёт в нас самих…

…В этот же день Совинформбюро сообщило о боях за освобождение Белоруссии, начатых двадцать третьего числа. По сведениям Совинформбюро на двадцать пятое июня наибольшего успеха достигли войска Первого Прибалтийского и Третьего Белорусского фронтов на Витебском и Богушевском направлениях. Здесь было уничтожено около четырёхсот немецких танков и самоходных орудий и свыше пятидесяти тысяч солдат и офицеров противника. Взяты в плен десятки тысяч гитлеровцев и большие трофеи. Освобождены города Витебск, Петрозаводск и Бобруйск.

Вечером за ужином Владимиров поделился дневными новостями с Орловым.

– …Если дело и так дальше пойдёт, – сказал он, – Гитлеру скоро придёт конец…

– И американской демократии, – добавил Орлов. И пояснил: – В сегодняшнем номере «Цзефан Жибао» появилось сообщение об официальном выдвижении от Республиканской партии кандидатом в президенты США откровенного нациста некоего Дьюина…

– Ты думаешь, за него проголосуют? – спросил Владимиров.

– Там деньги решают всё, – ответил Орлов.

– А как же их демократия? – не унимался Владимиров.

Орлов усмехнулся.

– Пётр Парфёнович, ты знаешь, демократия – это не только наличие законов, которые определяют права и обязанности граждан любой страны, как говорил один мой знакомый профессор, но и мораль, отсутствие которой в любом обществе, как бы оно не называло себя, сводит на нет значение любых законов. Ты лучше скажи мне, как ты себя чувствуешь?

Владимиров слегка пожал плечами.

– Нормально, – ответил он. – А что?

– Да вид у тебя неважный…

– Вот вернёмся домой и тогда будем лечиться, – сказал Владимиров.

– И когда это случится?

В голосе Орлова прозвучала грустная ирония.

– Ты знаешь, Андрей Яковлевич, возвращение домой мне уже по ночам снится… – вдруг признался Владимиров. – И ещё я боюсь, что мои сыновья меня не узнают…

2

Тридцатого июня сразу после обеда приехал Дэн Фа.

– Товарищ Сун Пин, – обратился он сдержанно к Владимирову, – вас просит срочно приехать товарищ Мао Цзэдун.

– Что-нибудь случилось? – машинально спросил Владимиров.

– Случилось… То есть не случилось… – тут же поправился Дэн Фа. – Я не знаю…

Владимиров больше не стал расспрашивать Дэн Фа. Быстро собрался и они поехали. На удивление Владимирова, на этот раз Дэн Фа попросил его подождать у двери, сказав, что ему надо доложить об их приезде. Когда Дэн Фа открывал дверь, Владимиров услышал резкий голос Мао.

– …Я тебе уже сто раз говорил! Не связывайся с Кан Шэном!.. Мне легче от тебя избавиться, чем от него!..

Через минуту Дэн Фа вернулся и сказал:

– Товарищ председатель вас ждёт. Проходите…

Владимиров застал Мао Цзэдуна в расстроенном состоянии. Это было видно не только по лицу, но и по всей фигуре, которая чем-то напоминала взъерошенного медведя. Цзян Цин стояла рядом. Она тихо ответила на приветствие Владимирова и ушла в свою комнату.

– Наконец-то я дождался вас! – вместо обычной любезности, как это всегда делал Мао, произнёс он. – Проходите и присаживайтесь… – И указал на кресло рядом со столом. А сам продолжал стоять.

– Что-нибудь случилось? – садясь в кресло, спросил Владимиров.

– Случилось!.. – Мао провёл ладонью по лицу так, словно хотел смахнуть с него невидимую паутину, которая мешала ему говорить. – Мне сегодня доложили, что Чан Кайши препятствует вылету к нам американцев!.. Я всегда говорил – ему нельзя верить!..

Владимиров был слегка озадачен такой новостью: он уже отправил в Центр информацию о прилёте в Яньань американских корреспондентов и наблюдателей и другое: почему Мао решил об этом говорить с ним.

– Странно… – проговорил Владимиров. – Насколько я знаю – это была просьба президента США Рузвельта…

– И Рузвельта, и вице-президента Уоллеса! – прервал его Мао и заходил из одного угла в другой. – Чан Кайши неуправляемый человек!.. Вот как бы вы поступили на моём месте? – Вдруг спросил он, и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Переговоры в Чунцине топчутся на месте!.. Наши условия даже не рассматриваются!..

Мао явно кривил душой. Владимиров знал от Кан Шэна, что на последней встрече с делегацией Гоминьдана, шёл разговор о увеличении дивизий КПК с двенадцати до шестнадцати и назначения одним из заместителей главы Центрального правительства представителя КПК Лю Шаоци.

– Я чем-то могу помочь? – спросил Владимиров, уже догадываясь, что Мао пригласил его к себе не для того, чтобы поплакаться в жилетку.

– Вы же пишете в свои газеты!.. Сообщите в Москву обо всём, что у нас происходит.!.. – раздражённо проговорил Мао. – Вот и напишите обо всём этом!.. Сообщите своему руководству!.. В конце концов, мы делаем всё, чтобы каким-то образом наладить отношения с Чунцином!..

После встречи с Мао Владимиров сразу поехал к Бо Гу. Выслушав его, тот сказал:

– …Я вам скажу больше: Рузвельт уже отправил Чан Кайши телеграмму, в которой поставил его перед выбором – или он разрешает военным представителям США вылет в Особый район Китая, или будут пересмотрены условия поставок в Чунцин военно-технической помощи. Я не могу предсказать, чем закончится вся эта история, но и Мао, и всё наше руководство, мягко говоря, в растерянности. Скажу прямо: на американцев мы возлагали некоторые надежды… Мао и вчера, и сегодня уже собирал всех членов Политбюро. Советовался, что делать дальше. Пока что всё в подвешенном состоянии.

Немного прояснил ситуацию Орлов, когда вернулся из госпиталя.

– Я разговаривал с Жэнь Биши, – сказал он. – Американцы вылетают в Яньань через день-другой. По предварительным данным их «миротворческая миссия» будет состоять из десяти человек, но кто возглавит эту «миссию», пока не известно… Вот такие пироги, Пётр Парфёнович…

Владимиров задумался.

– Да-а-а… – протянул он, усмехнулся и проговорил. – Кубок жизни был бы сладок до приторности, если бы не падали в него горькие слёзы…

Орлов с недоумением глянул на Владимирова.

– Ты это к чему? – спросил он.

– Да так… Ни к чему… – ответил Владимиров. – Как ты думаешь, что тут «миротворческая миссия» буде наблюдать?

Орлов слегка пожал плечами.

– Выходит, они серьёзно заинтересовались Особым районом… – ответил он.

…В ночь с первого на второе июля Совинформбюро сообщило, что в ходе наступления за последние дни войсками Первого и Второго Белорусских фронтов уничтожено свыше восьмидесяти тысяч немецких солдат и офицеров, триста танков и самоходных орудий, взято в плен пятьдесят тысяч гитлеровцев. Этой же ночью радо Токио передало сообщение о взятии японскими войсками городов Чжучжоу, Хэншань и Сянтань. И уже под утро Риммар принял шифровку от «Кедра». В ней говорилось, что в Токио известно о телеграмме генерала Стилуэлла президенту США Рузвельту о критическом военном положении в Китае и крайне низкой боеспособности китайских войск. Сведения, полученные от «Кедра», были сразу переданы в Центр.

Приехавший на обед Орлов рассказал:

– …Сегодня снова собиралось Политбюро. Обговаривали детали по встрече американцев. За всё будет отвечать Лю Шаоци. Он же и выступил на Политбюро с планом переговоров с американцами. Главное, по его мнению, убедить их в необходимости поставок Особому району американской техники и вооружения…

– А что взамен? – спросил Владимиров.

– Об этом, насколько я знаю, речи не шло, – ответил Орлов.

…Третьего июля Совинформбюро сообщило об освобождении войсками Третьего Белорусского фронта столицы Белоруссии – Минска. Война откатывалась на Запад.

3

Пятого числа Владимиров узнал от Бо Гу о возобновлении переговоров между делегациями КПК и Гоминьданом.

В этот же день американское агентство «Ассошиэйтед пресс» заявило, что США придают большое значение переговорам в Чунцине между двумя ведущими силами Китая Гоминьданом и КПК. Возобновление переговоров подняло настроение и у Владимирова, однако Орлов скептически заметил.

– Мне кажется, – сказал он, – что эти переговоры больше нужны нам и американцам…

– Давай будем надеяться на лучшее, – заметил Владимиров. – В конце концов, Мао и Чан Кайши должны понять: своим противостоянием они льют воду на чужую мельницу. – И тут же спросил: – А что говорят в городе по поводу прилёта американцев?

– Не знаю, – ответил тот. – В госпитале, по-моему, об этом никто не знает, а в больнице не до американцев… Да! Я был сегодня у Ван Мина. Дела у него заметно пошли на поправку. Дважды приезжал к нему Мао. Сказал, чтобы он скорее выздоравливал и приступал к работе…

– Не сказал к какой? – поинтересовался Владимиров.

– Нет, – ответило Орлов. – Ван Мин рассказал, что во время последнего приезда Мао расспрашивал о Сталине и о работе университета дружбы народов. И много говорил о своём сыне, который учится в Москве, восхищался победами Красной Армии. И даже сказал, что после войны пошлёт в Москву на учёбу самых достойных командиров.

Владимиров сдержанно усмехнулся.

– Ну-ну… – проговорил он. – Поживём – увидим…

…Девятого июля Риммар поймал волну, на которой работала радиостанция Токио. Диктор сообщил об окружении частями одиннадцатой японской армии в городе Хэньян крупного гарнизона гоминдановских войск. Американские и британские радиостанции в течение дня сообщали о боях на севере Франции. По их сведениям, к этому дню союзникам удалось значительно продвинуться вперёд и в ходе боев уничтожить до пятидесяти тысяч немецких солдат и офицеров. Потери союзников составляли около шестидесяти тысяч человек

…Выждав, когда Владимиров прочитал последнюю запись в журнале, Риммар спросил:

– Неужели это правда?

– Ты о потерях союзников?

– Нет, Пётр Парфёнович, война есть война. Просто не верится, что и с той стороны зашевелились…

– А почему бы и нет? – в свою очередь задал вопрос Владимиров. – Война близится к концу… Самое время присоединиться к праздничному пирогу…

Остывающее солнце не успело коснуться округлых вершин гор и, над долиной воздух ещё казался стеклянным, когда вернулся домой Орлов. Смахнув ладонью со лба пот, рухнул на стул и с облечением выдохнул.

– Слава богу!.. Наконец-то добрался!.. – И обратился к вышедшему в эту минуту из радиоузла Риммару: – Коля, сжалься надо мной… Дай водички… Всё во рту пересохло…

Риммар налил из глиняного кувшина кружку воды и подал Орлову. Тот жадно выпил, вернул кружку Риммару и проговорил:

– Дай бог тебе, Коля, такую жену, какая у меня была первая…

Риммар с удивлением глянул на Орлова, затем перевёл взгляд на Владимирова.

– Ну и шутки у вас, Андрей Яковлевич! – слегка обиделся Риммар.

Орлов скрестил руки на груди.

– Извини, Коля… К слову пришлось… Сегодня в госпиталь приезжал Дэн Фа. Так… Для профилактики, – пояснил Орлов. – По ходу разговора он похвалился, что его назначили руководителем высшей партшколы в Яньани. До этого, оказывается, он исполнял обязанности руководителя. Ты знаешь, какую мысль он высказал? Оторвите Турцию от Германии, как члена тройственного союза, и это отразится «похоронным колокольным звоном для немцев». Но мне кажется, он уже опоздал со своим советом. Разве не так?

– Так, – согласился Владимиров. – Как и то, что Мао не держит рядом с собой глупых людей. – Добавил он. И тут же поинтересовался: – А с чем связано утверждение Дэн Фа на должность руководителя высшей партшколы? Он и так её исполнял…

Орлов в ответ неопределённо пожал плечами.

– Может, с подготовкой к съезду?.. – предположил он. – Мао решил укрепить свои позиции…

Владимиров согласно кивнул головой.

– Возможно, – проговорил он, чему-то улыбнулся и продолжил: – Будучи поставлен во власть, не употребляй на должностях при себе лукавых людей, ибо в чём они погрешат, за то обвинят тебя…

– И кто это сказал? – полюбопытствовал Орлов.

– Честное слово, не помню, – признался Владимиров. – Но я уверен: Мао знает об этом…

…Одиннадцатого июля Совинформбюро сообщило о полном разгроме крупной группировки войск противника западнее Минска, где в ходе боёв было взято в плен более шестидесяти тысяч солдат и офицеров, двенадцать генералов, в том числе три командира корпуса и девять командиров дивизий. По этому поводу Орлов заметил, когда Владимиров вслух прочитал сводку Совинформбюро.

– Нет худа без добра… – и, заметив на себе вопрошающий взгляд Владимирова, пояснил: – Война бесспорно не лучшее дело, но она за это время научила нас большему, чем мы могли бы научиться за сто лет мирной жизни. Не знаю… Может, я и не прав, но так получается…

4

Уже поздно вечером тринадцатого числа пришло новое сообщение Совинформбюро об освобождении Вильнюса. А в полночь Риммар принял шифровку от «Кедра». В ней сообщалось о гибели японских адмиралов Нагумо и Яно. И о назначении новым морским министром бывшего посла Японии в США адмирала Номуру.

На другой день Владимирову передали просьбу Мао Цзэдуна срочно приехать к нему. Владимиров ещё не видел его таким: Мао сутулился, лицо усталое и озабоченное. В помещении было нечем дышать от сигаретного дыма. И кругом на полу валялись окурки. Владимирову даже стало слегка не по себе. Ответив на приветствие Владимирова кивком головы, Мао вяло поинтересовался всё ли у Владимирова хорошо и не нужна ли им какая помощь. Потом закурил и продолжил.

– …Товарищ Сун Пин, я хотел вот о чём с вами поговорить… Наши отношения с Москвой несомненно желают быть лучше. Да! Я всё понимаю – идёт война у вас, однако и здесь идёт война. Вы согласны со мной?

– Согласен, товарищ председатель, – сдержанно ответил Владимиров, стараясь предугадать дальнейший ход мыслей Мао.

Тот еле заметно кивнул головой и продолжил:

– Исходя из всего этого, мы вынуждены сегодня выстраивать свои отношения, как и вы, с Вашингтоном и Лондоном. Если всё сложится хорошо, выиграем и мы, и вы. Теперь, что касается переговоров в Чунцине. Я знаю, вы постоянно проявляете к ним интерес. И это понятно. Но я вынужден вас предупредить: не надо жить иллюзиями от этих переговоров…

Владимиров не сдержался и хотел высказать своё мнение, но Мао предупредительно выставил вперёд ладони.

– Подождите, товарищ Сун Пин!.. Не торопитесь. Я ещё не все сказал. Да, я знаю: и товарищ Сталин, и товарищи Димитров, и Мануильский – все настаивают на налаживании наших отношений с Гоминьданом, но никто не знает, как это сделать… Не знаем и мы, а Чан Кайши просто не желает этого!.. Переговоры в Чунцине зашли в тупик…

– Я полагаю, вы хотите, чтобы я довёл до сведения своего руководства вашу точку зрения? – спросил Владимиров.

Мао Цзэдун отрешённым голосом ответил:

– Сказать вам честно? Я уже не надеюсь на помощь Москвы…

– И все же говорите со мной…

– Да, товарищ Сун Пин. – и Мао чуть заметно усмехнулся. – Как говорят у вас: надежда умирает последней?

– Товарищ председатель, можно задать вам один вопрос? – спросил Владимиров, в душе понимая тревоги Мао Цзэдуна.

– Можно, – впервые улыбнувшись, ответил тот.

– Скажите откровенно, вы по-прежнему придерживаетесь точки зрения, которую высказали в своей работе «О новой демократии»? Я её прочитал сразу после прилёта в Яньань. В ней вы утверждаете, что без Советского Союза фашистскую Японию не победить и не освободить оккупированные китайские территории. Сейчас, когда на Западе война близится к своему завершению, вы, если я правильно вас понимаю, делаете ставку на США и Великобританию, без учета интересов Советского Союза на Дальнем Востоке. Или я ошибаюсь?

Мао поджал нижнюю губу. Это было признаком его скрытого раздражения.

– Не совсем, товарищ Сун Пин, – ответил он. Сделал глубокую затяжку дымом, затушил окурок о переполненную пепельницу и продолжил: – Вы никогда не задумывались над тем, что и США и Великобритания всегда боялись, и будут бояться влияния России на Дальнем Востоке. А Китай занимал, и будет занимать в их планах важное место. Они будут делать всё, чтобы не допустить расширения вашего влияния и на Дальнем Востоке, и тем более, на Юго-Восточную Азию…

– Тогда разрешите задать вам ещё один вопрос? – проговорил Владимиров.

Мао Цзэдун добродушно развёл руки.

– Сколько хотите…

– Вы надеетесь, что США станут на вашу сторону, если сорвутся переговоры с Гоминьданом?

Мао Цзэдун усмехнулся.

– Как вам сказать, товарищ Сун Пин?.. – И на какое-то мгновение задумался. – То, что они принуждают Чан Кайши к переговорам с нами, это уже говорит само за себя. И в то же время американцы не сторонники международной пролетарской солидарности. Мы даём себе в этом отчёт…

…Уехал Владимиров от Мао Цзэдуна с тревожным чувством. Сегодня Мао сказал больше, чем когда-либо. Надо было всё обдумать, подытожить и подготовить донесение в Центр.

…Пятнадцатого июля Совинформбюро сообщило о продолжении успешного наступления войск Первого Белорусского и Первого Украинского фронтов, освобождении Пскова и нанесении ударов по противнику из района Тернополя на Львов и Перемышль.

…Уже поздно вечером приехал Орлов и чуть насмешливо объявил:

– Поздравляю! Двадцать второго числа в Яньань прилетают американцы. Группа из девяти человек во главе с полковником Барретом!

– Это уже точно? – переспросил Владимиров.

– Точно, Пётр Парфёнович! Об этом я узнал от Чжу Дэ… По такому случаю моя бабушка говорила: пусти чёрта в дом, не вышибешь потом и лбом. Мудрая старушка была…

5

Шестнадцатого июля Орлов передал Владимирову просьбу Ван Мина найти время и приехать к нему. В этот же день Владимиров поехал к Ван Мину. Встретила Владимирова, как всегда, Роза Владимировна.

– Вы у нас уже давно не были, – сказала она. – Проходите. Муж в своей комнате. – И перешла на шёпот: – Я так рада… Он стал читать, много пишет и даже вечерами выходит на улицу…

Открыла дверь в комнату Ван Мина, пропустила Владимирова и тихо её прикрыла. Ван Мин стоял у окна. Когда Владимиров вошёл, он обернулся и пошёл ему навстречу.

– Здравствуйте! – проговорил он. – А я видел, как вы подъехали!

Обнял Владимирова за плечи и предложил присесть в одно из двух кресел, стоящих у стола. Сам сел рядом.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Владимиров, отметив про себя, что Ван Мин выглядел значительно лучше, чем это было во время последнего его приезда.

– Хорошо, – ответил тот. – Хотелось бы лучше, но уже не те годы…

Владимиров возразил.

– Напрасно вы так говорите!.. Если мне не изменяет память, вам в мае исполнилось сорок лет? Мы с вами ещё горы свернём!..

– Верно, верно!.. Свернём!.. – улыбнувшись, ответил Ван Мин. – В древней китайской философии существовало такое понятие, как «жэнь», что означало человеческое начало. Исходя из этого понятия можно сказать: человек представляет из себя то, что он сам из себя пытается сделать. Но это из области философии. А я вот почему просил вас приехать. Мне сказали, что Мао в последнее время стал часто приглашать вас к себе. Это ваше дело. Только будьте с ним осторожны. Во мне сейчас говорит ни месть, ни эгоизм, ни желание наговорить на него лишнее. Я хочу сохранить всё то хорошее, что ещё осталось у нас от дружбы с вашей страной. Мао только на словах признает Советский Союз, как силу, вокруг которой держится антифашистская коалиция. На самом деле он так не считает. Ему всё равно, какому богу молиться. У него одна цель – добиться власти над всем Китаем. Может быть, я сейчас выгляжу неубедительным, но поверьте мне – это так. И он ни перед чем не остановится…

Ван Мин говорил спокойным ровным голосом, но в его глазах Владимиров видел и мучительную боль, и отчаяние. Владимирову стало даже слегка не по себе.

– Я понимаю вас, – сказал он. – И ваши тревоги, и то, что все мы оказались не в простой ситуации, из которой надо находить выход. И чем быстрее, тем лучше.