Под сенью жёлтого дракона. Том 1

5

Двадцать пятого числа от «Кедра» пришло короткое сообщение о том, что японцы намерены усилить блокаду проливов Лаперуза и Цугару. С этой целью к проливам направлены четыре крейсера и два вспомогательных судна. Владимиров знал, что проливы Лаперуза и Цугару считались нейтральными. Однако, начиная с 1941 года здесь бесследно исчезло несколько советских и иностранных судов, идущих в порты советского Дальнего Востока.

Информация «Кедра» в этот же день была отправлена в Москву.

Уже во второй половине дня Долматов записал несколько иностранных радиосообщений. Все они отмечали успехи союзных войск в Северной Африке и предрекали, в связи с серьёзной неудачей советских войск под Харьковом, скорое поражение СССР в войне против Германии. А шведская радиостанция, ссылаясь на достоверный источник в Вашингтоне, заявила, что решение Москвы отказаться разместить у себя на территории сорок американских бомбардировщиков «Бостон», уже находящихся по пути в СССР в Басре, и передача их английскому командованию в Египте, свидетельствует о политических настроениях в советском руководстве.

– …Свиристелки продажные! – сказала Долматов за ужином, когда снова зашёл разговор о событиях на советско-германском фронте. – Они думают под Харьковом свет клином сошёлся!.. Посмотрим, что они запоют, когда мы погоним фашистскую нечисть до самого Берлина!..

Скоро приехал и Орлов. От ужина он отказался, однако чай выпил с удовольствием.

– …У меня хорошая новость, – сказал он. – Наконец-то я добился согласия на пристройку, в которой можно будет разместить хирургическое отделение.

– Поздравляем тебя, Андрей Яковлевич, – проговорил Алеев. – Хотя бы одна приятная новость за день.

Орлов сразу насторожился.

– Что-то произошло? – спросил он у Владимирова.

– Нет, нет… Андрей Яковлевич, ничего не произошло, – успокоил его тот. И спросил: – Как там наш Ма Хайдэ?

– Интерес ко мне проявляет по-прежнему, но не так открыто, как это было раньше… – ответил Орлов.

Владимиров усмехнулся.

– Интересно… Кто же он на самом деле?.. Плохой враг или посредственный разведчик…

– Об этом наверняка знает только Кан Шэн, – усмехнулся Орлов. – Я в этом уверен. Иначе для него не были бы открыты все двери домов руководства в Яньани. – И вдруг предложил: – Пётр Парфёнович, а может, мне с ним подружиться?

– И что это нам даст? – спросил молчавший до этого Алеев.

– Ровным счётом ничего, – ответил Владимиров. – Даже если он работает с согласия Кан Шэна на кого-нибудь…

– Пётр Парфёнович, а к нам гости пожаловали, – прервал Владимирова, стоящий у открытого окна Долматов.

Владимиров подошёл к окну и увидел, как во двор в сопровождении двух маузеристов въезжают верхом Цзян Цин и Су Фи.

– Вот это гости!.. – проговорил Владимиров и чему-то усмехнулся. – Ну что ж… Надо идти встречать.

Когда Цзян Цин и Су Фив в сопровождении Владимирова вошли в дом, Цзян Цин поздоровался со всеми, а Су Фи только кивнула головой и спросила:

– А где Кол-ля?

При этом имя Риммара она, как и раньше, произнесла по-русски и нараспев.

– Он дежурит в радиоузле, – ответил Владимиров. – Проходите присаживайтесь. Чай пить будете?

– Нет, нет, спасибо! – ответила за себя и за подругу Цзян Цин. – Мы к вам ненадолго, – И продолжила, обращаясь к Владимирову: – Мы знаем, что случилось у вас и что несправедливо пострадал ваш радист…

– Всё хорошо, что хорошо кончается, – мягко прервал её Владимиров и попросил Долматова подменить Риммара.

Когда тот появился из радиоузла, Су Фи сначала просияла, но тут же на её губах появилась растерянная улыбка. Она встала с места, подошла к Риммару и неожиданно для всех поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Простите меня, Кол-ля, – произнесла она посмешному. – Я знаю: вы обо мне плохо подумали, но я не виновата… Я клянусь вам…

«Чем чёрт не шутит, когда Бог спит», – подумал Владимиров, глядя на Су Фи. На её лице было столько горечи и отчаяния, что он даже готов был поверить в то, что Су Фи здесь ни при чём. И что бы как-то разрядить обстановку, сказал:

– Ну, может быть вы всё же попьёте чай?

– Спасибо, – повторила Цзян Цин. – Нам уже пора ехать…

Владимиров пошёл их провожать. И только после того, как закрылась за ними дверь, Риммар, придя в себя, спросил, ни к кому не обращаясь:

– И что это было?..

Ему ответил Алеев, пряча насмешливую улыбку в уголках губ:

– Они приехали на тебя полюбоваться после того, как ты ни за что ни про что сутки отсидел в камере у Кан Шэна, горе ты наше луковое! Но мне кажется, это еще не конец этой истории. Главное – не впасть в заблуждение. Ибо к заблуждению ведут тысячи дорог, а к истине – одна. – И, заметив на себе вопросительные взгляды Долматова и Южина, добавил: – Это не я сказал. Это сказал Жан-Жак Руссо!

…Уже поздно вечером Долматов поймал волну, на которой работало радио Токио. Диктор сообщил о успехах немецких войск на Юге России, перечислил оставленные советскими войсками города и о количестве убитых и взятых в плен русских солдат, офицеров и генералов.

Глубокой ночью пришла сводка Совинформбюро. В ней скупо сообщалось об упорных оборонительных боях на Юге страны. Держался мужественно Ленинград и героически оборонялся Севастополь.

О том, что СССР в тяжёлом положении, в Яньани не могли не знать, но не хотели этого признавать. Владимиров убеждался в этом чуть ли не каждый день. Здесь делали вид, будто не знают, что японские дивизии в Маньчжурии в любой момент могут обрушиться на Советский Союз, а нейтралитет Турции – это фиговый листок.

Владимиров чувствовал всеми фибрами души, как с каждым днём нарастает враждебное отношение к нему и его группе со стороны местного руководства. И только Мао Цзэдун держался с ним подчёркнуто доброжелательно.

…Во время последней встречи, которая состоялась двадцать девятого июня, Мао выразил своё сочувствие Владимирову в связи с неприятным случаем с Риммаром и посетовал на то, что Кан Шэн слишком рьяно относится к своим обязанностям. Но когда разговор зашёл о Гоминьдане, он заявил:

– …Вы, надеюсь, не хотите, чтобы мы капитулировали перед Гоминьданом? – И, не дав Владимирову ответить, продолжил: – Однако Исполком Коминтерна, по сути дела, требует этого от нас. И, к сожалению, линию Исполкома Коминтерна поддерживают и некоторые наши товарищи. Я не говорю, что они настроены против линии ЦK партии, но их позиция наносит вред нашей партии. Теперь, что касается самого Чан Кайши. Скажу вам откровенно, я не верю ему. Он уже предавал нас. Предаст и вас. Придёт время, и вы вспомните мои слова. Вы знаете, что по-китайски означает слово «чжи»? «Чжи» означает мудрость. Это второе, после человеколюбия, качества, которыми мы должны обладать. А в чём заключается мудрость? Прежде всего, в сознании людей, знание древних законов и традиций. Так учил нас великий Конфуций…

Пока Мао Цзэдун говорил, Владимиров пытался уловить связь между началом их разговора и тем, о чём сейчас шла речь. Похоже было, что и сам Мао забыл, с чего начался их разговор, потому как он вдруг умолк и некоторое время рассеяно смотрел на Владимирова. Затем спросил:

– О чём мы начали говорить?

– Об отношении с Гоминьданом, – напомнил тот.

– Да, да!.. Верно, но о Гоминьдане потом… Конфуций для нас – это этико-политическое учение, – продолжил он, – в котором отражено всё: и как управлять государством, и какими необходимыми качествами должен обладать правитель. – На этом месте Мао Цзэдун снова прервал свою речь и спросил: – Как вы думаете, нам нужно менять путь древних правителей?

Вопрос был настолько странным, что Владимиров сразу даже слегка растерялся, стараясь понять серьёзно Мао спрашивает или шутит.

Видимо, и Мао Цзэдун уже понял странность своего вопроса и потому поспешил сказать:

– Я понимаю, на этот вопрос сложно ответить…

– Ну почему же? – возразил Владимиров. – Я постараюсь…

На лице Мао появилось удивление и тут же сменилось добродушной улыбкой.

– Я готов вас выслушать, товарищ Сун Пин, – сказал он и с неподдельным интересом посмотрел на Владимирова.

– Вы знаете лучше меня, что Конфуций отрицал необходимость законов, – начал говорить Владимиров, стараясь смотреть Мао прямо в глаза. – И в своих трудах он неоднократно утверждал, что управление государством на основе законов принесёт только вред. Но как строить современное государство без законов, опираясь только на самосознание и совесть? Практически это невозможно. Да и идти путём древних правителей, я полагаю, тоже невозможно в силу многих причин…

Мао Цзэдун трижды медленно хлопнул в ладони.

– Браво, товарищ Сун Пин! – проговорил он. – Ваш ответ не подлежит сомнению… И всё же я вынужден заметить: совесть – это живущий в нас закон, а не то, что написано, чьей-то рукой. Ещё Кант в своё время говорил: «Совесть, есть мерило всех наших поступков». С этим спорить трудно…

Он хотел ещё что-то сказать, но в это время с улицы пришла Цзян Цин. Увидела Владимирова и обрадованно воскликнула:

– Товарищ Сун Пин! А я и не знала, что вы у нас в гостях! Я только что была у Су Фи, и мы говорили с ней о вашем радисте. Мне кажется, она влюбилась в него!..

Говоря это Цзян Цин подошла к Владимирову и подала руку. Владимиров отметил про себя: Цзян Цин действительно была очаровательной. Всё в ней: фигура, ласковый голос и манера держать себя говорили о том, что она знает себе цену.

– Товарищ председатель, если я вам уже не нужен, я пойду, – сказал Владимиров.

Однако Цзян Цин решительно остановила его.

– Нет, нет!.. Никуда вы не пойдёте!.. Сначала мы попьём чай и потом у меня к вам есть один деликатный разговор!

Мао промолчал и этим выразил своё недовольство, но Цзян Цин не обратила на него внимания. Пошла на кухню и тут же вернулась с подносом, на котором красовался фарфоровой заварной чайник и три фарфоровые расписные чашки.

Пока пили чай Мао поинтересовался, что происходит на советско-германском фронте. Выждав, когда Мао и Владимиров закончили говорить, Цзян Цин обратилась к Владимирову:

– Скажите, а у вашего радиста есть семья?

– Нет, – ответил тот. – Он у нас самый молодой и не успел обзавестись семьей.

Цзян Цин довольно улыбнулась и захлопала в ладони.

– Ой, как хорошо! – воскликнула она.

Мао Цзэдун метнул в сторону Цзян Цин укоризненный взгляд и покачал головой. Однако Цзян Цин это не смутило.

– А что я плохого сказала? – удивилась она. – просто Су Фи в восторге от их радиста!..

Владимиров промолчал, а про себя подумал: «Люди – не ангелы. А Су Фи, по всей видимости, настоящий чёрт!..»

Глава пятая

1

Первого июля ближе к вечеру приехал Орлов. И как всегда прямо с порога объявил:

– У меня новость!

– Проходи, рассказывай о своей новости, – усмехнулся Владимиров.

Орлов устало опустился на стул и продолжил:

– …Сегодня ко мне подошёл один из наших санитаров и попросил передать тебе, чтобы ты завтра в два часа дня был в харчевне у Восточных ворот. Я попытался узнать у него зачем, но он не стал говорить. Какой-то детектив выходит…

– Это точно, – согласился Владимиров. – Но в этом, как ты говоришь детективе, есть очень любопытные места. Во-первых, он обратился именно к тебе, во-вторых, встреча назначена за городом, подальше от посторонних глаз…

– И, в-третьих, неизвестно зачем! – вступил в разговор Долматов.

Орлов согласился с ним.

– Может быть с тобой кому-нибудь поехать? – предложил он.

– Лучше будет пешком, – сказал Владимиров. – Проще от слежки избавиться, если такова будет…

– Пётр Парфёнович, я с тобой пойду, – сказал Долматов. – Я знаю эту харчевню. Мы с Южиным как-то были в ней…

На следующий день ровно в два часа дня Владимиров и Долматов уже были в харчевне, которая втиснулась в один ряд с лавками, где продавалась всякая всячина. Первое, что бросилось им в глаза, это грязные полы, тучи летающих насекомых и серого цвета застиранные холщовые занавески, отделяющие столы один от другого.

Они прошли в дальний угол, там оказался свободный стол, и сели.

К ним тут же подошёл, по всей видимости, хозяин харчевни и, услужливо улыбаясь, сообщил:

– У нас сегодня горячая лапша с курицей и очень хорошая Ханжа.

– Это у них такая водка, – пояснил Долматов.

– Ну тогда лапшу и Ханжу, – согласился Владимиров.

Китаец поклонился несколько раз и удалился.

Минуты через две к ним подошёл Сяо Гуй – официант с заказом. Парнишке было лет шестнадцать, худенький, невысокого роста. Он поставил на стол миски с лапшой, водку и две чашки подозрительного цвета, наклонился и тихо спросил:

– Вы русские?

– Да, – ответил Долматов.

– Мне велели передать, что вашего русского начальника хотят убить…

– Кто? – невольно вырвалось у Долматова.

– Не знаю, – ответил Сяо Гуй. – Знает один человек из госпиталя. Его зовут доктор Ма Хайде. Больше я ничего не знаю. Мне так брат сказал.

И Сяо Гуй поспешно ушёл.

– Вот так новость! – мрачно усмехнулся Долматов. – Кому же это мы так помешали?..

– Не мы, а я, Леонид Васильевич, – поправил его Владимиров. – А, впрочем, поживём-увидим… Обедать будем?

Долматов внимательно посмотрел на Владимирова.

– А у тебя, Пётр Парфёнович, крепкие нервы, – сказал он.

– Нервы ни к чёрту, – возразил тот. – Просто привык уже ко всему. – Взял чашку с ханжой, понюхал и поморщился. – Фу-у-у… гадость какая… Я не смогу её пить…

Долматов тоже понюхал, поморщился, однако выпил.

– Тёплая… – сказал он. – А так пить можно…

Пообедав, они вышли из харчевни и через весь город пешком направились домой. По дороге перебрали все варианты, кому была выгодна смерть Владимирова.

Наконец Долматов сказал:

– … Если Ма Хайдэ каким-то боком задействован в этом деле, он, скорее всего, промежуточное звено. Я больше чем уверен. Вот только почему он решил предупредить об этом? И кому понадобилось испортить в конец и без того непростые отношения Москвы с руководством Особого района? Вот вопрос!..

Владимиров согласился с ним.

– Остаётся самая малость – узнать кому это надо, – спокойно и даже, как показалось Долматову, чуть насмешливо, проговорил Владимиров.

– А тебе и в самом деле это не волнует? – спросил Долматов.

Владимиров пожал плечами.

– Ну почему же, Леонид Васильевич… У меня растут два сына, прекрасная жена… Только, когда мы сюда собирались, разве не были готовы ко всему?

Простой вопрос Владимирова, видимо, застал Долматова врасплох. Прежде чем ответить, он некоторое время молчал, наконец произнёс:

– Если честно, Пётр Парфёнович, я об этом не думал. На сборы дали два часа. И в самолёт… Я даже не успел толком попрощаться с родными…

Дома их возвращения ждали с нетерпением.

– Ну что? – спросил Южин, как только они переступили порог.

Владимиров коротко рассказал о встрече в харчевне. Алеев с Южиным даже переменились в лице. А Риммар вдруг разразился бранью в адрес Кан Шэна.

– Коля, успокойся! – остановил его Долматов. – Собака, возможно, вовсе не там зарыта, где ты думаешь…

С мнением Долматова согласились все.

– Ну и что мы будем делать? – не унимался Риммар. – Ждать?

– Главное спокойствие, – посоветовал Владимиров. – И не показывать вида, что мы знаем об этом…

– И всё же, Пётр Парфёнович, бережёного и бог бережёт, – заметил Алеев.– А посему тебе одному лучше нигде не появляться.

В конце дня приехал Орлов. Владимиров в это время находился вместе с Риммаром в радиоузле.

Узнав от Долматова о результатах встречи в харчевне, покачал головой и обронил:

– Да-а-а… Час от часу не легче… И что решили?

– Пока ничего, – ответил Долматов.

– Ладно… – Орлов чему-то усмехнулся. – Я знаю, что надо делать. А пока не отпускайте его одного никуда…

В это время из радиоузла вышел Владимиров. Глянул на Орлова и всё понял.

– Уже доложили? – спросил он.

– Доложили. А как же ты думал? – ответил тот.

– Ну и что ты думаешь, Андрей Яковлевич?

– Есть у меня одна мысль, – ответил тот. – Но я пока не скажу… Чтобы не сглазить, – добавил он. – А что нового у вас?

Он явно хотел перевести тему разговора на что-то другое. И Владимиров это понял.

– У нас всё по-старому, – ответил тот. – Мы с Колей прослушали с десяток радиостанций. Японцы сообщили об успешных боях в китайских провинциях Цзянси, Хэнянь и восточнее Кантона…

– А у нас совсем плохо, Пётр Парфёнович? – выслушав Владимирова, спросил Орлов.

– Ну не совсем, Андрей Яковлевич, – возразил Владимиров. – На Юге приходится туго… Не знаю… Или просчитались, или сил не хватило… Ужинать будешь?

– Буду, – ответил Орлов. – Сегодня, как утром позавтракал, так до сих пор во рту и крошки не было. Четыре операции пришлось сделать. И все тяжёлые.

Долматов принёс с кухни ужин: миску рисовой каши на курином бульоне и крепко заваренный чай.

– Чай не горячий, – предупредил он.

– Вот и хорошо, – махнул рукой Орлов. – От дневной жары ещё не отошёл.– И посетовал: – Из всех врачей только четверо с высшим медицинским образованием. Остальные так себе… Дня не проходит, чтобы в госпитале кто-то не умер…

– А как со строительством хирургического отделения? – поинтересовался Долматов.

– Строят, но медленно, – ответила Орлов. – Если через месяц закончат строить, будет хорошо. Правда оборудование всё из прошлого века, но лучшего не предвидится.

Орлов уехал, когда уже стало смеркаться. Владимиров проводил его до ворот, постоял ещё некоторое время и вернулся в дом. Все разошлись по своим комнатам. И только один Долматов сидел за столом и бесцельно перелистывал местные газеты.

Завидев вошедшего Владимирова, сказал:

– Пётр Парфёнович, я вот о чём подумал… Может с Кан Шэном встретиться тебе? Поговорить… Ну посуди сам: ему никак не с руки твоя смерть.

– А чёрт его знает… – слегка пожал плечами Владимиров. – Пошли лучше спать. Утро вечера мудренее. Завтра всё и решим…

2

Четвёртого июля Риммар поймал волну, на которой работала какая-то новая японская радиостанция. Диктор сообщил об успешном продвижении японских войск в провинции Цзянси и начале боёв западнее Наньчана. А также о морском сражении с американским флотом, в результате которого японцам удалось потопить четыре американских линкора. У острова Ява американцы потеряли ещё два тяжёлых крейсера и один авианосец. В конце передачи диктор сообщил, что начиная с декабря 1941 года японцы потопили из состава американских, английских и голландских военно-морских сил шесть линкоров, три авианосца, двадцать тяжёлых и средних крейсеров, двадцать два эсминцев и сорок четыре подводные лодки. Сбили в воздухе и сожгли на аэродромах более полутора тысяч самолётов противника.

Берлинское радио в этот же день передало сообщение о наступление немецких войск в Северной Африке в районе Аль Аламейна. И успешных операциях своих подлодок в Карибском море и мексиканском заливе, где ими было потоплено уже два десятка транспортных судов союзников.

Совинформбюро сообщило об оставлении Севастополя…

Новость о сдаче Севастополя угнетающе подействовало на всех. Но больше всего на Южина.

– Всё! – сказал он, нервно расхаживая по комнате. – Вы как хотите, а я буду просить центр отправить меня на фронт!.. Ну что мы тут делаем?..

– То, что и на фронте, Игорь Васильевич, – стараясь сохранить спокойствие, ответил Владимиров. Хотя и у самого кошки скребли на душе.

Неожиданно Южина поддержали Алеев и Долматов.

– Он прав, Пётр Парфёнович, – сказал Долматов. – На фронте видно, кто твой враг… А здесь…

– А здесь и друзей особенно незаметно… – поддержал его Алеев.

– Давайте заканчивать этот бесполезный разговор! – прервал их Владимиров. – Будет приказ вылетать в Москву. Никуда не денемся…

На другой день Владимирова пригласил к себе Кан Шэн.

– …Товарищ Сун Пин, вчера я был в госпитале, – ответив на приветствие Владимирова, сразу начал говорить Кан Шэн. – Ваш доктор Орлов сказал мне, что на вас готовится покушение, и об этом знает доктор Ма Хайдэ. Это меня удивило. Я вызвал к себе доктора Ма Хайдэ, и он рассказал мне, и сегодня нам удалось арестовать двоих мерзавцев, которые приехали к нам из Чунцина. На первом же допросе они признались, что получили задания в Чунцине убрать вас… – Кан Шэн сделал выжидательную паузу, давая Владимирову возможность осознать сказанное им. Затем продолжил: – Теперь можете не беспокоиться. Цель тех, кто послал этих мерзавцев, была простая: нанести вред нашим отношениям с Москвой в самое непростое и для вас, и для нас время.

Кан Шэн снова сделал паузу и ей воспользовался Владимиров.

– Я благодарю вас, товарищ Кан Шэн, за искреннее желание сохранить с нами добрые отношения. В свою очередь и мы будем делать всё от нас зависящее для поддержки этих добрых отношений.

По губам Кан Шэна скользнула скептическая улыбка и тут же пропала.

– Да, да… – проговорил он. И продолжил: – до вашего прилёта к нам, в Яньани побывали двое западных корреспондентов: Эдгард Сноу и Анна Луиза Стронг. Кстати, её вы должны знать. Она долго работала корреспондентом в Москве. Писала хорошие статьи о Советском Союзе. А Сноу написал книгу «Красная звезда над Китаем». Я к чему о них заговорил. Благодаря именно им на Западе стало известно имя председателя нашей партии товарища Мао Цзэдуна. И хотя в одной из своих статей Эдгард Сноу написал, что в молодости у товарища Мао не было устойчивых политических взглядов, мы ему простили это. Почему бы и вашим товарищам не писать чаще в ваших газетах о вождях китайской революции? Разве они этого не заслуживают?..

Пока Кан Шэн говорил, Владимира вспомнил. Действительно, где-то перед войной в «Правде» была опубликована статья Эдгарда Сноу о политике, проводимой руководством КПК. В этой статье Сноу, ссылаясь на признании самого Мао, писал о том, что лидер китайских коммунистов в молодости «переболел» и утопическим социализмом, и либеральной демократией.

Выговорившись наконец, Кан Шэн неожиданно спросил:

– Товарищ Сун Пин, а что вы сами думаете о докторе Ма Хайдэ? Он же заинтересовал вас. Не правда ли?

Владимиров был и удивлён, и озадачен таким вопросом. И чтобы как-то успеть обдумать ответ, спросил сам:

– Разве моё мнение имеет значение для вас?

Кан Шэн по смешному пожевал губы.

– Ну… Хотелось бы знать. Видите сами, как сложились обстоятельства… – невнятно пояснил он, но Владимиров догадался, о чём хотел сказать Кан Шэн.

– Я его плохо знаю, – ответил Владимиров. – Однако нередко вижу его среди ваших руководителей. Видимо, он полезный для вас человек.

Ответ Владимирова заставил Кан Шэна натянуто улыбнулся.

– А вы очень осторожный человек, товарищ Сун Пин, – произнёс он. – Это хорошо. Особенно в нашей с вами работе…

Владимиров понял, на что намекал Кан Шэн.

…Дома Владимиров застал Орлова. Вид у него был мрачноватый.

– У меня три трупа и все после удачно проведённых мною операций, – пояснил он. – Понимаешь? Этого не должно было случиться!..

Владимиров, как мог попытался успокоить Орлова. «Неприятность не самых худших», – решил про себя он. А вслух произнёс:

– Андрей Яковлевич, бывает и хуже. Ну что поделаешь…

– А то, что этого не должно было случиться! – повторил Орлов.

– Ты думаешь, кто-то помог?..

– Я в этом уверен! Не могу только понять, кому это надо!.. И зачем?..

От ужина Орлов отказался. Владимиров проводил его чуть ли не до полдороге. Рассказал о встрече с Кан Шэном, и о том разговоре, который состоялся между ними.

– …Кан Шэн последнее время стал часто появляться в госпитале, – сказал Орлов. – Здоровый, как бык, а всё просит обследовать его.

– Значит, собирается долго жить, – заметил Владимиров. И добавил: – По этому поводу китайцы говорят: «Хитрость жизни в том, чтобы умереть молодым».

Орлов усмехнулся.

– Мудрые люди китайцы, – отозвался Орлов. И снова заговорил о Кан Шэне. – Я его что-то не пойму. Он всё время пытается заводить со мной разговор то о Бо Гу, то о Ван Мине, то о Чжоу Эньлае. И всё вокруг да около… Хитрый, как лис. Ну ладно, Пётр Парфёнович, возвращайся назад, а то скоро темнеть начнёт. Да и мне надо поторопиться в госпиталь. Там, наверное, переполох начался. Я никому не сказал, что к вам отправился.

Владимиров вернулся домой, когда уже длинные, причудливой формы тени скользнули с гор и стали заполнять долину. Он знал: пройдёт ещё немного времени, и наступит непроглядная ночная тьма, душная и томительная. И только под утро появится живительная прохлада.

– …А у нас завтра будет праздник! – объявил Риммар, завидев вошедшего в дом Владимирова. – Наш повар пообещал приготовить фазана! Говорит, сам поймал.

– А их что, едят? – насмешливо спросил Владимиров.

У Риммара по смешному вытянулось лицо.

– Да вы что, Пётр Парфёнович!.. – удивился он. – Это же деликатес!..

– Ладно, Коля… Деликатес так деликатес… Что там нового?

– Всё по-старому, Пётр Парфёнович, – ответил тот.

Владимиров коротко кивнул головой.

– Долматов в радиоузле?

– Да…

Владимиров хотел пройти в радиоузел, но передумал. Махнул рукой и направился в свою комнату…

3

Восьмого августа Долматов принял сводку Совинформбюро, в которой сообщалось, что советские войска на Южном направлении отступили по всему фронту.

В этот же день сразу несколько зарубежных радиостанций сообщили о начале генерального наступления немецких войск на Юге России и окружение в районе Старого Оскола большой группы советских войск. Несколько раз называлось имя командующего шестой танковой армии генерала Фридриха Паулюса, которому Гитлер приказал до осени разгромить войска Красной армии на Юге России и выйти на рубеж реки Волги.

В доме на несколько дней воцарилось уныние. Все ходили, не поднимая глаз, словно каждый был в чём-то виноват. И потому появление в доме Бо Гу вызвала небольшое оживление.

– … Я к вам на несколько минут, – предупредительно сказал он. – Сегодня мы получили из Чунцина обращение Чан Кайши к китайскому народу в связи с пятой годовщиной со дня начала сопротивления японским захватчикам, – С этими словами Бо Гу достал из внутреннего кармана куртки текст обращения и положил на стол перед Владимировым. – Почитайте. В обращении есть места, над которыми следует нам всем подумать. А теперь до свидания. Мне действительно надо ехать…

О том, что произошло на Юге советско-германского фронта не обмолвился ни словом.

Проводив Бо Гу, Владимиров вернулся в дом. Обращение Чан Кайши было в руках у Южина.

– Читать? – спросил он.

– Читай, – ответил Владимиров.

Южин видимо уже успел прочитать первую страницу до прихода Владимирова и проговорил:

– Сначала идёт длинное вступление… Ага! Вот отсюда… «…В день пятой годовщины сопротивления мы должны воздать должное героически погибшим за Отечество бойцам китайской армии и гражданам Китая. Я хотел бы воспользоваться этим знаменательным днём, чтобы вместе и народам нашей страны выразить глубокую признательность бойцам и командирам воюющих вместе с нами союзных стран за их боевые достижения, а также правительствам и общественным организациям США, Англии и Советского Союза…» – Южин прервал чтение и усмехнулся: – Надо ж… И о нас не забыл!..

– Читай дальше, комментатор! – сказал Владимиров.

– «…Наша борьба отличается не только своей длительностью, но является также самой многострадальной, тяжёлой, не равной борьбой слабого против сильного…»

Южин снова не сдержался:

– А кто вам мешает быть сильными?..

– Игорь Васильевич! – обратился к нему Владимиров. – Ни Чан Кайши, ни Мао Цзэдуна рядом с тобой нет. Читай дальше!

– «…Ответственность Китая», – продолжил читать Южин, – «заключается в том, что он должен возглавить борьбу главных сил на азиатском континенте. Другие союзные страны, как например Англия и СССР, имеют другие театры войны, где они несут ответственность за борьбу».

– Всё, – сказал Южин. – Он даже распределил места. Кто, где и чем должен заниматься!.. – и положил обращение на стол.

– Действительно, есть над чем подумать, – медленно проговорил Владимиров. – Бо Гу прав…

Вечером за ужином, снова зашёл разговор об обращении Чан Кайши.

– …Не будет никакого союза между руководством Особого района и Чан Кайши! – заявил Южин. – Сами посудите. В 1927 году Чан Кайши стал во главе контрреволюционного переворота. И, я уверен, не без помощи своих японских друзей, с которыми учился в Токио в военной академии. Сегодня он и царь, и бог: он и председатель правительства, и председатель Национального Политического совета Гоминьдана, и председатель Военного совета, и даже председатель совета директоров самых крупных четырёх банков Китая! Зачем ему делиться с кем-то властью? Я считаю, что Мао Цзэдун правильно делает, что не верит Чан Кайши!..

…На следующий день Владимиров решил попытаться встретиться с Мао Цзэдуном и выяснить его отношение к обращению Чан Кайши и уже потом отправить донесение в Центр. Однако встретиться ему с Мао не удалось. Секретарь Мао Цзэдуна и он же помощник по вопросам гражданской администрации Жэнь Биши сказал, что Мао Цзэдун не может его принять.

– …Он не здоров, товарищ Сун Пин, – пояснил Жэнь Биши. – Приходите в другой раз… Дня через два-три…

Каково же было удивление всех, когда на другой день к дому подъехала машина Мао Цзэдуна в сопровождении дюжины конных маузеристов, и из машины вышли Мао Цзэдун и Цзян Цин.

Выйдя из машины, Мао осмотрелся во дворе и что-то сказал Цзян Цин. Та кивнула головой. Затем Мао указал на вершины гор. И снова Цзян Цин кивнула.

Наблюдая за этой сценой через приоткрытое окно, Алеев сказал:

– Семейная гармония… Однако, Пётр Парфёнович, пора и вам на выход, – шутливо добавил он.

Завидев встречающего их Владимирова, Мао Цзэдун широко улыбнулся и взяв Цзян Цин под руку, сказал:

– Товарищ Сун Пин, это она уговорила меня бросить все дела и ехать к вам, да ещё по такой жаре.

Слова Мао прозвучали и как объяснение, и как предупреждение о том, что никаких деловых разговоров не будет.

Владимиров пригласил Мао и Цзян Цин пройти в дом.

Маузеристы тут же разошлись по двору и стали у двери и под окнами.

– Могу угостить вас чаем, – предложил Владимиров.

– Мне, если есть, холодный и без сахара, – попросила Цзян Цин.

– Мне тоже холодный, но с сахаром, – ответила Мао.

Осмотрел комнату, задержал взгляд на книжной полке, одобрительно хмыкнул и произнёс:

– Блаженство тела состоит в здоровье, а блаженство ума в знаниях.

Кивнул на чашку с чаем, поданную Цзян Цин, Мао чуть насмешливо добавил:

– Я и без сахара сладкий, а вот тебе не мешало бы немного сахара добавить… – И вдруг поинтересовался: – А где ваш радист Риммар?

– Дежурит у радиоприёмника, – ответил Владимиров. – Позвать?

– Нет, нет!.. Не надо, – ответил Мао. – Я знаю всех ваших товарищей… Смотрю, его нет… – И сменил тему разговора: – Я как-то раз был в этих, в горах. Есть красивые места. Особенно на южных склонах, где много акации. Когда она цветёт, голова идёт кругом… Да! Товарищ Сун Пин, вот что у меня всё время не выходит из головы… Вы как-то назвали мне имя европейского философа Гегеля и сказали, что он критически относился к учению Конфуция. Я читал Гегеля. По его умозаключению, в учении Конфуция нет ничего, чтобы заслуживало внимание и способствовало очищению морали. Но это в корне неверно! – Мао сделал несколько глотков чая, тыльной стороной ладони вытер губы и продолжил: – Учение Конфуция – это образец мудрости, свободного от европейской метафизической мишуры. Я полагаю, вы со мной не можете не согласиться?