Под сенью жёлтого дракона

3

Наконец, десятого июня, Владимирова пригласили к Мао Цзэдуну.

И произошло это следующим образом: во второй половине дня в доме неожиданно появился Кан Шэн. Поздоровался со всеми, огляделся по сторонам и сказал:

– Хорошо устроились… – потом обратился к Владимирову. – Товарищ Сун Пин, сегодня в девять часов вечера вас будет ждать председатель, товарищ Мао. Если у вас накопились к нему вопросы, заранее продумайте, о чём спрашивать, потому как на ваш приём отводится всего полчаса.

Всё это он произнёс серым будничным голосом, ещё раз осмотрел комнату и направился к выходу, но у двери остановился и сказал:

– Я слышал, кто-то пытался вывести из строя вашу антенну… Скорее всего, это были люди, которые промышляют воровством и разбоем. Придётся их, как гоминдановских шпионов, расстреливать…

Владимиров успел заметить в прищуренных глазах Кан Шэна, как на какое-то мгновение в них мелькнули хитрые искорки, и он вдруг понял: Кан Шэн знает, чьих это рук дело.

…В девять часов вечера Владимиров уже был у Мао Цзэдуна. Пожимая ему руку, Мао поинтересовался самочувствием Владимирова, затем добавил:

– …Тут у нас от жары можно с ума сойти. Или любую болезнь подхватить. Хотя вам, товарищ Сун Пин, – Мао эти слова подчеркнул особенно, – никакая болезнь не угрожает. У вас есть свой доктор. Мне доложили, что он очень старается наладить работу хирургического отделения нашего госпиталя. Это хороший пример для наших врачей… – Мао на этом месте прервал свою речь, взял со стола пачку сигарет, извлек одну и неторопливо прикурил от свечи, стоящей в центре стола в старинном бронзовом подсвечнике.

Мао Цзэдун, видимо, перехватил взгляд Владимирова на подсвечник и пояснил:

– Цзян Цин на рынке купила… Ей нравятся такие вещи… Я вспоминаю иногда трудности, которые нам пришлось преодолевать во время перехода из Цзинчана сюда… Да, мы потеряли тогда многих верных своих товарищей. Гоминдановцы шли за нами по пятам, не давая нам возможности остановиться и отдохнуть… Сегодня у нас снова достаточно большая армия, однако она требует постоянного внимания. Надо перевооружиться, хорошо одеть и обуть, кормить солдат и командиров, заботиться о их семьях. Всё это не так просто. Мы уже обращались в Москву с просьбой оказать нам помощь, хотя я и мои товарищи понимаем, что и вам трудно. Мы будем терпеливо ждать, – Мао затянулся дымом, стряхнул пепел сигареты прямо на пол и продолжил. – Когда японцы напали на нас, мы помирились с Чан Кайши. Я простил ему даже казнь моей супруги. Мы надеялись, что вместе дадим отпор захватчикам и освободим нашу многострадальную землю от иностранных захватчиков. И мы добились заметных успехов. Однако Чан Кайши чего-то испугался и пошёл на сепаратные переговоры с японцами. КПК для него была страшнее японских фашистов… И он вероломно обрушился на нас…

– Мао снова прервал свою речь и пристально посмотрел на Владимирова, словно хотел убедиться, что его слова доходят до сознания человека, на помощь которого он рассчитывал. – Я знаю, зачем вы здесь. – Вдруг сказал он. – Москве и исполкому Коминтерна надо, чтобы мы с Гоминьданом выступили единым фронтом против японцев. Мы не против. Но где гарантия, что Чан Кайши снова не предаст нас? Я скажу вам откровенно: нам здесь виднее, чем из Москвы, что делать. На нашей стороне истина. Знаете, в чём её сила? Вы пытаетесь её опровергнуть, но сами ваши опровержения возвышают её. – Мао потушил в пепельнице сигарету, достал новую, но прикуривать не стал. И продолжил: – Многие наши товарищи не понимают, почему Сталин так верит Чан Кайши и не верит нам. Вы можете мне объяснить?

И снова Владимиров ощутил на себе внимательный взгляд Мао.

– Вы, наверное, знаете, что сейчас в Чунцине находится большая американская делегация для подписания нового договора об оказании Чан Кайши военно-технической – и финансовой помощи. Мне некоторые товарищи советуют тоже обратиться к США с просьбой о помощи, но тогда это пойдет вразрез с политикой Москвы в Китае. Разве я не прав? – И, не дожидаясь ответа от Владимирова, сам ответил: – Прав!

В это время из кухни вышла Цзян Цин с подносом, на котором стояли фарфоровые чашки с чаем. Мило улыбнулась Владимирову, сказала Мао: «Извини». Поставила поднос на край стола и удалилась на кухню.

– Берите чай, товарищ Сун Пин, – предложил Мао Цзэдун, чуть заметно чему-то усмехнувшись. Подождал, когда тот взял чашку с чаем, взял свою и, шумно отхлебнув, с явным удовольствием произнёс: – Моя жена прекрасно заваривает чай. – Поставил чашку на стол и продолжил: – У нас внутри партии есть люди, которым не терпится, невзирая ни на что, идти на примирение с Гоминьданом на любых условиях. Но вы же сами понимаете: этого делать нельзя! Нас бросят в бой, как бросают на убой штрафные батальоны! Есть и другие. Они за полный разрыв отношений с Гоминьданом. Однако и это делать нельзя. Есть и третья группа людей. Я называю их субъективистами, потому что они потеряли веру в нашу революцию и пытаются искать какие-то новые пути. К моему великому сожалению, к этой группе относятся и один из моих старых товарищей по многолетней борьбе Чжоу Эньлай… Он хороший политик, но этого мало. Искусство быть политиком непростое. Оно требует от человека и ума, и хитрости, и даже коварства ради достижения поставленной цели. Вы можете со мной не согласиться. Это ваше право. Но я в этом уверен, ибо на своем горьком опыте убедился в этом…

Владимиров отметил про себя, что Мао за всё время разговора первый раз назвал имя человека.

– …В таких непростых условиях, – продолжил Мао Цзэдун, – мы вынуждены наводить порядок в нашей партии, совершенствовать стиль своей работы. В противном случае мы будем похоже на корову, которая вышла на скользкий лёд и не может сдвинуться с места…

По-видимому, это сравнение понравилось и самому Мао, потому, как он вдруг улыбнулся и обратился к Владимирову:

– Скажите мне только откровенно, как вы поступили бы на моём месте?

Этот вопрос Мао Цзэдун задал, скорее всего, с расчётом на то, что Владимиров не сможет на него ответить. Однако он ошибся.

– Для того, чтобы ответить на ваш вопрос, – сказал Владимиров, – надо хотя бы мысленно пройти с вашими товарищами весь тяжкий путь, который вы прошли с ними. И даже это не является гарантией того, чтобы не ошибиться в них.

Мао внимательно выслушал Владимирова и усмехнулся.

– Вы умный человек, товарищ Сун Пин, – сказал он. – И с вами приятно говорить. Я время от времени перечитываю нашего великого мыслителя Конфуция. Его учение оказало большое влияние на культуру не только китайского народа, но и народов всей Восточной Азии и даже Западной Европы. Оно стало главным в формировании жизни и поведении не только князей, чиновников, военачальников, но и простых людей. Даже после падения империи Цин, где учение Конфуция было признано главным в истории нашего народа, конфуцианство оставалось идеологией всех последующих государства, пришедших на смену империи Цин. И это учение торжествовало до середины двадцатого века, не уступая даже буддизму. Нередко конфуцианство называли религией, но это неверно, – Мао решительно качнул головой. – В учении Конфуция нет и малейшего признака религии. Согласитесь со мной, это скорее этика. Потому как главной целью учения Конфуция является формирование гармонично развитого общества, в основе которого заложены в первую очередь идеи преданности, уважения между подчинёнными и начальниками, какие бы посты они не занимали. Скажите, товарищ Сун Пин, разве это не справедливо?

– Справедливо, – согласился Владимиров.

– Вот, вот! – оживился Мао Цзэдун. – И это очень важно! Конфуций оставил нам в наследство одно из золотых правил: не делай другому человеку то, что не желаешь себе! Разве это не мудро?

– Мудро, – снова согласился Владимиров. И, воспользовавшись паузой, которую сделал Мао, заметил: – Вы сказали о влиянии учения Конфуция на развитие культуры Западной Европы. Как тогда понимать критическое отношение к конфуцианству известного в то время немецкого историка Иоганна Гердера и философа Гегеля?

Мао Цзэдун с нескрываемым удивлением посмотрел на Владимирова, хмыкнул и проговорил:

– Я вижу, вы знакомы с конфуцианством и его распространением в Западной Европе. Следовательно, должны знать мнение и других европейских учёных, которые стали известны только благодаря пропаганде учения Конфуция в своих странах. Вам что-нибудь говорит имя Филиппа Купле? – и, не дав Владимирову ответить, продолжил: – Он долгое время жил в Китае. А в 1686 году вернулся на Родину в Версаль. И с того времени привезенное им во Францию учение Конфуция стало покорять умы европейских философов, и даже был сделан перевод трудов Конфуция на многие европейские языки! А вы говорите мне про какого-то Гегеля… – Мао встал из-за стола, прошёл в дальний угол комнаты и уже оттуда продолжил. – Нам стало известно, что ваш министр иностранных дел Молотов совершил визиты в Лондон и Вашингтон. Я могу понять Сталина в данный непростой момент, но позвольте спросить, что будет потом? Непримиримые враги никогда не станут вашими друзьями. Всегда найдётся та чёрная кошка, которая перебежит вам дорогу…

4

Последние дни Долматов и Риммар не отходили от радиоприёмника сутками. Он теперь был основным источником информации о том, что происходило и на китайско-японском театре военных действий, и за пределами Китая.

…Двенадцатого июня японская радиостанция сообщила о массированном налёте американских тяжелых бомбардировщиков на Токио, больших разрушения в городе и многочисленных жертвах среди местного населения.

Это сообщение вызвало у Владимирова смутное чувство раздражения, но отнюдь не радости… Когда гибли женщины, дети и старики, даже в условиях войны – это было чем-то противоестественным.

Налёт американских бомбардировщиков был совершён с аэродрома в провинции Чжэцзян. И словно в отместку за налёт на Токио, два дня спустя японцы начали мощное наступление из района Хинчжоу в Юго-Западном направлении. В результате кровопролитных боёв обороняющиеся под Цзиньхуа китайские войска были окружены и уничтожены все, даже те, кто сдался в плен.

В Бирме между японцами и союзниками время от времени происходили только воздушные бои.

Шестнадцатого июня американское агентство «Ассошиэйтед Пресс» передало сообщение о морском сражении у острова Мидуэй, которое закончилось разгромом японского флота. В ходе сражения японцы потеряли четыре авианосца, несколько крейсеров и более трёхсот самолетов. По сообщению Совинформбюро, на советско-германском фронте существенных изменений не произошло. И это вызывало тревогу и у Владимирова, и у его товарищей.

– …Лучше бы что-то происходило, – высказался Алеев. – Всё легче было бы на душе…

Из бесед с Мао, Бо Гу, Чжу Дэ и другими китайскими руководителями, у Владимирова постепенно сложилось устойчивое мнение: большинство руководство Особого района видят в Коминтерне, если не своего врага, то помеху, от которой надо избавляться. И это ещё больше усугубляло настроение.

В поддержку линии Исполкома Коминтерна о выступали только Ван Мин, Бо Гу, Ло Фу и и ещё несколько членов ЦК КПК.

Всё это наводило на мысль: впереди бескомпромиссная борьба и за власть в партии, и за будущее Китая. И Чженфын – прелюдия в этой борьбе.

…После встречи с Мао десятого июня Владимирова неожиданно через два дня снова пригласили к Мао Цзэдуну. На вечеринку. Владимир немало удивился, когда среди приглашенных увидел доктора Ма Хайде с супругой Су Фи.

Завидев Владимирова, Цзян Цин взяла Су Фи под руку и подвела её к Владимирову.

Су Фи действительно была очаровательна и, надо полагать, знала себе цену.

– Товарищ Сун Пин, – обратилась Цзян Цин к Владимирову, – разрешите представить вам мою лучшую подругу Су Фи. Она уже наслышана о вас и просила меня познакомить с вами. Я своё слово сдержала, – сказала она Су Фи. – Вы пока беседуйте, а я пойду на кухню распорядиться. Все гости уже в сборе.

И ушла.

Однако побеседовать Владимирову и Су Фи не удалось. К ним тут же подошёл Кан Шэн и, извинившись перед Су Фи, отвёл Владимирова в сторону.

– Мне надо вас предупредить, товарищ Сун Пин, – сказал он и оглянулся в сторону Су Фи. – Это роковая женщина… Она приносит мужчинам одни неприятности… Имейте это ввиду… – и вдруг весело рассмеялся. – Я пошутил. Я хочу сказать вам другое. В Чунцине ожидается прилёт ещё одной высокопоставленной делегации из США. – И Кан Шэн поднял вверх указательный палец правой руки. – Надо полагать, у американцев свои планы на Китай. И эти планы на вряд ли совпадают с планами Москвы. Думайте! – Он снова оглянулся в сторону, где стояла Су Фи. К ней в это время подошёл Ма Хайде. Затем продолжил: – Я понимаю, не вы всё решаете, однако и от вас многое зависит…

…Вспоминая теперь об этой вечеринке, Владимиров не мог отделаться от мысли о том, что затеянный в Особом районе Чженфын может быть не только «чисткой партии», как тут уже говорили, открыто, а прелюдией к изменению курса всей политики руководства Особого района.

…В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое июня Риммар принял шифровку от «Кедра». В ней сообщалось о прибытии в Маньчжурию специального уполномоченного японского императора, его брата принца Такамада и о встрече принца с командующим Квантунской армией и генералами Главного штаба.

Сообщение «Кедра» было передано в центр.

На следующий день Владимирова пригласил к себе Кан Шэн и сразу заявил, как только тот переступил порог его кабинета:

– Вот видите, товарищ Сун Пин, до чего доводит недальновидная политика Москвы! – Он шумно, с раздражением втянул в себя сквозь зубы воздух и продолжил: – Вы помогаете Чан Кайши, а что получается? Ни-че-го! Японцы на днях без труда взяли город с миллионным населением Цзиньхуа и почти всю провинцию и повели наступление на другой город – Цюичжоу! А что делает Чан Кайши? Что он делает? Бежит отовсюду!..

Владимиров терпеливо выслушал Кан Шэна и, когда он уже выдохся, спокойно спросил:

– Что вы хотите от меня?

В глазах Кан Шэна на какое-то мгновение мелькнули злобные огоньки, но он тут же взял себя в руки.

– Я хочу, – начал говорить почти свистящим шепотом Как Шэн, – чтобы вы здесь, и в Москве, наконец, поняли, кто ваш друг, а кто враг!..

И умолк.

Этим и воспользовался Владимиров.

– Товарищ Кан Шэн, – сказал он всё тем же спокойным голосом, хотя гнев и негодование распирали его изнутри, – мы, здесь, всего лишь корреспонденты ТАСС…

– Товарищ Сун Пин! Об этом вы можете говорить старику Чану! – прервал его Кан Шэн. – А мне не надо голову морочить!.. Да! Кстати!.. Его сына мы уже освободили. И если старик вам не нужен, можете избавиться от него!..

– Пусть работает, – ответил Владимиров. – Он нам не мешает…

По всей видимости, Кан Шэн не ожидал от Владимирова такого ответа, потому как его белесые брови слегка приподнялись вверх и на лице появилось удивление.

– Вот как… – удивлённо обронил он.

– Мы уже привыкли к нему, – добавил Владимиров.

Кан Шэн махнул рукой и отошел в дальний угол своего кабинета, и уже оттуда проговорил.

– Ну как хотите… Что-то я ещё хотел сказать… – Кан Шэн наморщил лоб. – Ах, да! Вспомнил!.. Я прошлый раз говорил вам о Су Фи… Ну о супруге доктора Ма Хайде…

– Помню…

– Забудьте об этом. Она просто несчастная женщина…

Двадцатого числа из своей «командировки» вернулись Алеев и Южин.

Владимиров был рад безмерно. Вернулись здоровыми и невредимыми – как выразился Долматов.

Поездка в войска восьмой армии была сопряжена со многими трудностями, ибо районы, через которые они добирались, местные власти не контролировали в силу своей слабости. И на дорогах зачастую хозяйничали бандиты. То впечатление, с которым Алеев и Южин вернулись, привело Владимирова в удручающее состояние: по словам Южина, везде, где они побывали, воинские части больше походили на военизированные поселения, чем на армию.

А Алеев добавил:

– …Пётр Парфёнович, ты знаешь, чем они занимаются? Опиумом!.. Выращивают целые поля мака, которые закреплены за подразделениями. Перерабатывают и продают!.. А из вырученных денег выплачивают денежное содержание военнослужащим. Такого я не мог себе представить даже в страшном сне. А у вас как тут?

Владимиров коротко рассказала о своих встречах с Мао и Кан Шэном и местных новостях.

– …У меня такое предчувствие, – сказал он, – что мы скоро можем оказаться нежелательными свидетелями происходящих здесь событий, – добавил он.

– Интересно… – усмехнувшись, проговорил Алеев и тут же спросил. – А что нового на наших фронтах?

– Пока без перемен, – ответил Владимиров. – бои идут в Крыму. Севастополь держится… Если судить по передачам иностранных радиостанций, немцы готовятся к наступлению и с территорий Норвегии и Финляндии. Концентрируют в их водах свои транспортные суда… Правда, есть и обнадеживающие новости. – Продолжил Владимиров. – Возможно, скоро американские самолёты будут перебрасываться к нам через Аляску…

– А что взамен? – не стерпел Южин.

Владимиров пожал плечами.

– Ребята, я вам не Молотов!..

Уже ближе к вечеру приехал Орлов.

Несколько дней тому назад ему снова предложили перебраться в госпиталь – настояло руководство. Все врачи жили при госпитале. Даже семейные. Поприветствовав Алеева и Южина, Орлов сказал, подмигнув Владимирову:

– А мы с Пётром Парфёновичем уже думали, что вы остались на службе в китайских войсках…

Алеев в ответ укоризненно качнул головой.

– Андрей Яковлевич, что мы тебе сделали плохого?

– Всё понятно… – догадался Орлов. И обратился к Владимирову. – Пётр Парфёнович, хочешь новость? Сегодня у меня были Цзян Цин и Су Фи. Цзян Цин по делу, а Су Фи, как я понял, за компанию…

– Ты, сказал Цзян Цин, была по делу? – уточнил Владимиров.

– По женскому, – пояснил Орлов. – У неё есть некоторые проблемы со здоровьем… – И вдруг спросил: – У вас чаем угощают?

– Угощают, Андрей Яковлевич. Извини, – ответил Владимиров и попросил Риммара принести с кухни Орлову чай. И тут же поинтересовался: – Может, ты с нами и по ужинаешь?

– Нет, спасибо, – ответил тот. – Я к вам на несколько минут… Так вот, а вчера был у меня на обследовании Ван Мин. Пока я его слушал, он рассказал, что ещё в 1937 году в руководстве КПК начались осложнения. Появились две группы. Одну возглавил Чжоу Эньлай, а другую – Лю Шаоци с разными взглядами на дальнейшую политику партии. По его мнению, борьбу внутри партии мог организовать только Мао, с целью избавиться от своих соперников таким образом. Он уверен, что и сегодняшняя компания Чжэнфын – это не что иное, как попытка Мао укрепить своё положение в партии и поднять авторитет, который пошатнулся в последнее время. И ещё, – продолжил Орлов, – Ван Мин полагает: на этот раз главный удар будет нанесён по тем кадрам, которые прошли подготовку в Москве…

Владимиров не удивился.

– Желтый Дракон расправляет крылья… – проговорил он. И добавил: – Ты знаешь, Андрей Яковлевич, возможно я ошибаюсь, но то, что сейчас происходит здесь, это как бумеранг на наши отношение и к руководству КПК, и к их проблемам. Другими словами, это я не назову. У китайцев говорят: «Не бойся, что не знаешь. Бойся того, почему не научился». Мне кажется, за всё время наших отношений с ними, мы так ничему и не научились…

Глава четвёртая

1

Вся вторая половина июня выдалась нестерпимо жаркой. С раннего утра до позднего вечера над долиной стояло удушающее марево и, казалось, всё: пыльная земля, воздух и даже горы раскалились настолько, что вот-вот начнут плавится. Ночная прохлада приходила только к рассвету, и то на полтора-два часа.

Больше всех страдали от жары Риммар и Аллеев. Долматов и Южин переносили её легче. Орлов всем на удивление, акклиматизировался быстро. Владимиров чувствовал себя сносно, если не считать временами возникающие боли в пояснице.

Орлов сказал, когда Владимиров пожаловался на боль в пояснице:

– Это дают знать о себе почки… Лечить надо…

Но всё это было для Владимирова пустяком по сравнению с растущим, почти враждебным отношением к ним со стороны руководства Особого района. Владимиров догадывался, откуда дует ветер. Однажды в разговоре с Бо Гу тот прямо высказался:

– …А что вы хотите? Наше руководство до последнего момента надеялось получить от Москвы хотя бы какую-нибудь военно-техническую помощь. В результате получили вежливый отказ…

– Но ваше руководство должно понимать, что СССР воюет, а оружие Мао нужно для войны с Гоминьданом! Разве это не так?

Бо Гу безнадёжно развёл руки. Простой вопрос Владимирова для него оказался болезненно трудным.

– Вы правы, товарищ Сун Пин, – произнёс он. – Но об этом у нас не принято говорить. И даже думать. Ибо сразу будете причислены к разряду догматов, оппортунистов и прочих врагов китайской революции. Больно и обидно… Тысячи честных и преданных нашему делу товарищей погибли: одни в гоминдановских застенках, другие в боях с японскими интервентами. А в результате мы получили то, что имеем… Время показало: люди не всегда бывают темы, кем казались…

– Но вы же не один! – возразил Владимиров.

Бо Гу в ответ грустно усмехнулся.

– Да, не один… Но на их стороне вероломство, двурушничество и предательство, с которыми зачастую бороться невозможно.

Последние слова Бо Гу произнёс настолько отрешённо, что Владимирову стало не по себе.

– А вы что думаете о Кан Шэне? – спросил Владимиров. – Он действительно имеет безграничное влияние на Мао?

Бо Гу не задумываясь, ответил:

– Этот человек без чести и совести. Если ему поступит приказ порезать вас на кусочки, он без колебания это сделает… Однако Кан Шэн без поддержки Мао пустое место…

Владимиров кивнул головой.

– Я это уже понял… – сказал он.

– Что касается самого Мао, – продолжил Бо Гу, – то в нём столько тёмных пятен, которые он старательно скрывает за своей доброжелательностью, что их хватило бы на сотню людей… – Бо Гу вдруг улыбнулся и продолжил: – когда я учился в Москве, однажды в беседе с вашим писателем Шолоховым услышал от него слова: «Яблоко от яблони далеко не падает». Он сказал, что так говорят русские. Мудрые слова. Вы, по всей видимости, знаете, что наш председатель родился и воспитывался в деревенской, но очень зажиточной семье, и его отец Жэн Шэнь держал много батраков, которые гнули на него спины за чашку соевой похлёбки. Вы спросите, почему я вам об этом говорю? Потому что многое передается от родителей детям. Ну, может быть, за редким исключением, – добавил Бо Гу. – Надеюсь, теперь вы убедились в том, в чём ещё сомневались…

Уже поздно вечером, когда все разошлись по своим комнатам, Владимиров вышел из дома, постоял на крыльце, прислушиваясь к тому, что происходило у него внутри. И вдруг почувствовал, как в душу закрадывается какая-то щемящая тревога.

Он начал перебирать мысленно всё, что заставило его так встревожиться, и не находил явных причин для такой тревоги. За исключением разве что враждебного отношения к ним со стороны руководства Особого района. Постояв немного на крыльце, Владимиров вернулся в дом, решив про себя: «Утро вечера мудренее…».

…Было уже около двенадцати ночи, когда из радиоузла вышел Риммар. Увидел Владимирова за столом с кружкой холодного чая и удивлённо спросил:

– А почему вы не спите, Пётр Парфёнович?

– Душно, Коля… Потому, наверное, и не спится… Что у тебя?

– От «Кедра» шифровка пришла, – ответил Риммар и положил на стол перед Владимировым текст шифровки.

«Кедр» сообщал, что по данным японского Генштабом на советско-маньчжурской границы уже закончены все приготовления к боевым действиям, а в Японии идёт спешное формирование моторизованных дивизий, состоящих из тяжелых танков и бронетехники.

Прочитав сообщение, Владимиров попросил Риммара перешифровать текст, и сразу отправить в Центр.

Когда Риммар ушёл, Владимиров посидел ещё немножко. Он вдруг вспомнил последний разговор с Кан Шэном. Тот сообщил, что японцы ещё в мае перебросили на Северо-Запад Китая тридцать дивизий. Эти дивизии, скорее всего, они планировали использовать против СССР в случае начала боевых действий. Кан Шэн сообщил Владимиру и о перестановках в правительстве Японии. Где главой правительства был назначен генерал Тодзио.

Владимиров знал: этот генерал в 1935 году был начальником жандармерии Квантунской армии и отличался особой жестокостью при подавлении выступлений населения в Маньчжурии. Было также известно, что генерал Тадзио – один из самых ярых антисоветчиков и сторонник войны с Советским Союзом.

…Утром за завтраком зашёл разговор о полученной ночью шифровки от «Кедра».

– …Этого и надо ожидать, – проговорил Южин, и тут же обратился к Аллееву. – Борис Васильевич, скажи: почему тебя заинтересовала Цзян Цин?

Алеев даже переменился в лице.

– Орлов проговорился?.. Вот человек!.. Просил же его никому не говорить!..

– И всё-таки, – стоял на своём Южин.

Владимиров тоже с интересом посмотрел на Алеева.

– Колись, Борис Васильевич, – сказал он. – Южин всё равно от тебя не отстанет.

Алеев махнул рукой.

– Ладно… Любопытные варвары… Один мой знакомый местный газетчик рассказал ещё до нашей поездки в войска, что Цзян Цин тщательно скрывает многое из своего прошлого. По словам этого газетчика, была у Цзян Цин одна подруга. Ещё до Су Фи. Которая знала о ней буквально всё. Но два года тому назад эта подруга пропала… Ещё он рассказал, что когда Цзян Цин исполнилось семнадцать лет, она действительно сбежала из дома вместе с бродячей труппой актёров. В 1930 году вышла замуж за сына богатого купца, но вскоре родственники мужа выгнали Цзян Цин из дома. Кто-то сообщил им о её любовных приключениях, когда она гастролировала с труппой бродячих актеров. Через год Цзян Цин снова вышла замуж, но уже за руководителя местного коммунистического подполья Кай-вэя. В это время, по словам газетчика, Цзян Цин и познакомилась с Кан Шэном. И стала его любовницей. Весной 1933 года гоминдановцы арестовали её мужа. Цзян Цин намеревалась бежать из города, но не успела и тоже была арестована. Через три месяца её освободили. Помог Кан Шэн. Каким образом, никто не знает. По городу ходили слухи о том, что Цзян Цин была завербована гоминдановцами. Основанием для таких слухов стал тот факт, что после освобождения Цзян Цин стала получать в театре и в кино от Лиги культуры, подконтрольной Гоминьдану, хорошие роли. В это время Цзян Цин снова выходит замуж за немолодого театрального критика по имени Тан На, рожает ему двоих детей, а в 1938 году сбегает от него сначала в Чунцин, а затем в Яньань. Я просил Орлова, если может, узнать, насколько всё это верно, – закончил свой рассказ Алеев.

– Д-а-а… – насмешливо протянул Южин. – Нет печальнее истории на свете…

– Бедная Цзян Цин! – тоже насмешливо проговорил Долматов.

И только Владимиров остался серьёзным.

– Я полагаю, Борис Васильевич прав, – сказал он. – К Цзян Цин надо повнимательнее присмотреться. Слишком много всего на неё сходится…