Одно только верно, что побывавшему за границей совсем другая дорога в том самом деле практической медицины и денежного заработка, в которых Вы бы желали меня видеть молодцом. И все Вы не то говорите! Например, что такое за беда, что вы полнеете? Дай Вам Бог; а поехать куда-нибудь со мной это не помешает. И отчего же не сказать Вам о том, что мне мечтается иногда путешествовать с Вами. Какой тут вред? Поверьте мне, стоит Вам только немного быть поуступчивее, я бы ужился с Вами. Попробуйте, еще не поздно; Вы уже своим умом жили довольно; попробуйте пожить моим. Поверьте, не раскаемся оба; только бы здоровья Бог дал. Ведь уж, кажется, Вы давно убедились, что отношения ваши ко мне не таковы, как к другим Вашим детям. Вникните в дело, разберите хорошенько и Вы увидите, что в ссорах со мной вредило ваше упорство. Вспомните, капризы ваши я всегда сносил без злой памяти, когда Вы в них каялись. Капризы снести можно всегда, если любишь человека; трудно снести только тогда, когда видишь, что человек не прав, а сознаться не хочет, потому что он родил другого, а не другой его. Да разве Вы из тех дюжинных матерей, которые дальше своего чулка ничего не видят? То, что можно извинить Наталье Васильевне Охотниковой, потому что глухота остановила ее мысль навсегда, или Прасковье Васильевне Романовой, потому что она ничего не видала, Вам простить нельзя. Потому что я люблю в Вас не только мать, но и женщину; я убежден, что Вы так же понимаете, как и новое поколение, только не хотите в том сознаться из привязанности к некоторым старинным вкусам и воспоминаниям. Вы сами не видите этого, но, поверьте мне, Вы на моих глазах переменились во многом к лучшему! Последние месяцы, которые я с Вами провел в Кудинове, я забыть не могу; никогда мы с Вами так хорошо не жили. И если я в себе постараюсь отыскать, отчего мне было приятно, так сейчас вспоминаю несколько случаев, в которых Вы как будто уступили мне, как будто боялись меня раздражить. Нечего описывать эти сцены; при свиданье я напомню их Вам. Человек с трудом только может себе вообразить то впечатление, которое он производит на других, и Вы, быть может, не трудились над этим, так вот что: Вы на детей (и на меня с малолетства) производили впечатление de haut en bas[13]. Вы, нечего и говорить, умнее всех моих братьев и сестер, взятых вместе, образованнее их, ваша настойчивость к тому же и ваша вспыльчивость, которой все трепетали, которой и я боюсь до сих пор, заставляли смотреть на Вас совсем иными глазами, нежели я смотрю на Вас теперь. Теперь я вижу в Вас пожилую, уставшую, обманувшуюся в себе и других женщину, которую мне от души жаль; а я так устроен, что люблю более или менее тех, кто, мне кажется, более достоин соболезнования, нежели я сам, потому что себя я очень жалею и по бедности и по нездоровью. Поняли Вы меня? Согласны ли Вы, что, если Вы захотите, мы можем жить мирно, если придется жить вместе. При таких условиях я желал бы, конечно, и при перемене места быть с Вами. Вы говорите, что видите часто меня во сне, а я недавно видел, что Вы в тарлатановом платье с короткими рукавами и вечером в большой зале сватали мне бывшую Наташу Буланину, которую я очень крепко целовал (вероятно, оттого, что на ночь наелся баранины с перцем), и мы вместе все трое ругали Аграфену Павловну. Отпуска моего нету все уже два месяца. Досадно, что пропадает лучшее время, которое можно было бы провести на Южном берегу. Впрочем, это замедление худого не предвещает. Худые ответы приходят скоро. Прощайте, целую Вас и прошу вашего благословения; уже скоро полночь. Тетушку Катер<ину> Борис<овну> обнимаю.
1 мая. Феодосия 1857 г.
Передо мной, друг мой, 2 ваших письма; одно я получил прежде от 14 апреля, другое сейчас прислали из Тамака от 7-го апреля. И в том, и в другом Вы беспокоитесь за мою судьбу в дороге и по возвращении домой. Друг мой, сейчас бы уехал к Вам, да нет отставки и денег. Отказа, конечно, не будет. Но когда я оставлю Крым, не могу ничего сказать. Вышел приказ военного министра, что желающих в отставку, не дожидаясь ответа из Петербурга, может отпускать в отпуск начальник дивизии. Было бы 150 рублей, я был бы в Кудинове к 1-му июня! Наш дивизионный доктор в Одессе, ответ от него может выйти через две недели, а жалование со дня отпуска прекращается. Пока я получаю 20 р. сер. в месяц, я все-таки сыт и курю табак; а тогда? И ехать не с чем, и жить не с чем. Навязываться на даровую жизнь у Шатиловых не хотелось бы, несмотря на всю их доброту! Ехать на Южный берег, пока Краевский или Катков вышлют что-нибудь? С чем?.. Вы знаете, что за рукописи, отправленные на ваше имя, я, в случае счастливого исхода, больше 150 р. получить не могу. И то в конце июня. Надобно же как-нибудь выйти из этого ложного положения. Ни то, ни се, ни Крым, ни Москва. Выгод, повторяю, я здесь никаких не имею; и не хочу марать себя в мирное время военной службой. Итак, не беспокойтесь обо мне насчет Москвы. Что будет, то будет; если я не вынесу климата – пусть!! Лучше совсем пропасть, чем пресмыкаться в неизвестности. Я имею такого рода религию: кто кому нужен – тот будет жив, а кто ни на что не пригодился Богу на земле, так и жалеть его нечего! Если московский климат будет труден, а дела хороши, то один год или 1½ не убьют меня; в полтора года можно многое кончить и опять уехать. Самое пламенное мое желание провести 4–5 месяцев в Кудинове, кончить роман и тогда ехать работать в Москву. Насчет развлечений – не думайте об них; мне не до них; я их забыл. И что за развлечения с 20 р. с. в месяц. Уж веселиться, так веселиться, а дешевые удовольствия не по нас!! То есть это я к тому, что Вы за мою кудиновскую обстановку беспокоитесь. Поверьте мне: после лишений крымских Кудиново будет для меня волшебным замком! Да неужели Вы примете за фразу, если я Вам скажу, что ваше общество было бы мне истинно дорого! Когда тесно – мы ссорились, да и как же: Вы кропотливы и щепетильны, я небрежен в хозяйстве; Вы пуританка по образу мыслей, а я больше а lа Беранже по нравственности. В Кудинове же мы редко ссорились; а приятных минут у нас много в памяти (т. е. у меня, по крайней мере). А что других членов семейства нет, так тем лучше! Покойнее!! Вы, конечно, не сомневаетесь, что можно расходиться в образе мыслей и любить человека от души. Ваша неправда приятнее мне иногда, чем иная правда других, к которым я совершенно равнодушен. Итак, молите только Бога, чтобы я был здоров и добрался бы до Кудинова, да устройте мне эти 150 р. сер. от Краевского. А тогда, Бог даст, и поправимся!! Ничего! Прощайте. Целую Вас 30 000 раз.