Игра знамёнами. Часть первая: «Крамола земная»

В этом деле большим мастером оказался сын рыжего волка. Тот, который оборотень. Он наносил молниеносные удары небольшими силами по тылам и обозам полуденного войска, и нападал по ночам на спящие лагеря. В общем, силы таяли, а успехов не было. Не считая одной захваченной с огромным трудом лесной крепостицы. Меж тем недолгая зима заканчивалась, и совсем скоро должна была начаться распутица. С приходом которой продолжение войны откладывалось не меньше чем на несколько лун – пока не подсохнут болота.

И тогда появился план. Одновременно простой по замыслу и сложный по исполнению.

Всеслав во всех своих походах любил делать неожиданные ходы и совершать глубокие рейды. И славился тем, что всегда беззаветно поддерживал верных ему людей. Особенно если был им чем-то обязан. А в руках у Соколовичей как раз был такой человек. Дунай. Если прочих пленников давно уже отпустили за выкуп, то он пока оставался в их расположении. Поскольку, в отличие от прочих, не стал давать обязательную в таких случаях клятву, что до конца этой войны не будет выступать на стороне Всеслава. Более того, он вообще не произнёс ни слова. Даже непонятно было – лучше ему становиться или хуже. Ясно было одно – он жив.

Его требовалось отвести в неглубокий тыл – какую-нибудь глухую весь в стороне от боевых действий. Потом постараться показать печального витязя местным жителям и позволить нескольким из них бежать. И незаметно подготовить в том месте засаду. Для этого отряду, который первым придёт в весь, надо было так сильно напугать местных жителей, чтобы они и носу сюда больше сунуть не смели. Что, в принципе, сделать удалось.

Перед тем как начать претворять план в жизнь, полуденное войско обложило сразу две лесных крепости, прикрывавших дорогу к столице Полочанского княжества. Вокруг которых разбили около полудюжины осадных лагерей, чтобы противнику было тяжелее следить за перемещением войск. Оттуда постепенно, малыми отрядами, не вызывая опасения у осаждённых, силы перебрасывались в нужное место.

Последнее, кстати, оказалось выбрано очень грамотно. Пустые холмы служили своеобразным связующим звеном между грядой Буковых холмов и Большим Водоразделом, чьи отроги начинались через несколько дней пути к восходу. Они представляли собой небольшую группу возвышенностей, загнутую в вытянутое кольцо, внутри которого лежало несколько больших, удобных для укрытия лощин. А единственным достаточно широким проходом в долину, образованную холмами, был распадок с полуночной стороны.

Святослав заставил гнедого взбежать вверх по склону, заодно проверяя, как на нём сидит доспех. Поднявшись на яр, бросил взгляд туда – на узкий проход между двух холмов.

Пока он был пуст. Однако, если верить разведке, совсем скоро там должны были появиться вои Всеслава. С ним самим во главе.

Они стремительно ударят на разоренную Дубыней весь, чтобы освободить Дуная. Тут-то им на загривок обрушатся лучшие силы полуденного войска. И в этот раз рыжему волку не помогут никакие чародейские уловки. Только честная сталь на честную сталь.

Сколько же усилий было приложено для того чтобы незаметно протащить сюда столь значительные силы – три сотни гридней и почти столько же кметей! Первые сейчас все стояли здесь, готовясь нанести решающий удар. Последние были разбиты на небольшие отряды – вроде того, которым командовал Шебарша – прикрывая другие выходы из долины.

Жаль только что столь сложный и изящно разыгранный замысел, готовый превратиться в блестящую победу, омрачают своими поступками Вышата с Дубыней. Свою часть задания они, конечно, выполнили хорошо. Но к чему излишняя жестокость?

Надо будет потом обсудить это с великим князем.

Хотя… он ничего не сделает. Род Малевичей слишком влиятелен в правдивых землях, чтобы брат рискнул вступить в конфликт с его главой.

Да ведь он и сам едва не сорвал всё своей выходкой. Изначально планировалось, что старший Соколович останется в лагере – в Пустых холмах вполне можно было бы обойтись без его вечно похмельной рожи. А вот присутствие оной под стенами одной из осаждённых крепостей как раз помогло бы ввести противника в заблуждение. Однако ему неожиданно – не исключено что под воздействием квасных паров – загорелось самому принять участие в деле. Придать, так сказать, своему образу героический ореол. А что? – такое деяние барды несомненно воспоют. И в народе популярности добавиться, и собственное самолюбие потешить можно.

Святослав отговаривал его как мог, но так и не преуспел. Поэтому в лагере вместо него пришлось оставить другого брата – Всеволода. Который был вынужден имитировать образ жизни великого князя. То есть – в основном почти не вылезать из шатра, делая вид, что пьянствует. Впрочем, для Ворона это не составило большого труда – пользуясь случаем, тот, скорее всего, штудировал сейчас обнаруженные в Менске рукописи.

Там же, в осадном лагере, до последнего момента – чтобы не допустить какого-нибудь срыва, находился и сам Черноградский князь. И только когда от соглядатаев пришло известие, что Всеслав отбыл их своей столицы в неизвестном направлении, Святослав и сам отправился к месту засады.

Что ж, пока всё складывалось наилучшим образом. Сейчас – он чувствовал это – рыжий волк уже приближался к расставленной для него ловушке. Переполненный радостным ожиданием, Черноградский князь поднял глаза в хмурое зимнее небо. Как раз в этот миг, словно подавая ему знак о положительном исходе задуманного дела, небесный отец прорвал в сплошной пелене серых туч большую прореху. В которую Хорс, заставив Святослава прищуриться, тут же выкатил на своей колеснице сияющее дневное светило.

Хороший знак. Увидеть солнце перед боем – к победе!

В его ярких лучах князь разглядел какую-то птицу, парящую высоко над долиной. Неужто сокол?

Он напряг зрение и с удивлением распознал ворона. Очень тёмного, аспидно-чёрного окраса и необычно большого размера.

Откуда только такой взялся?

Птица как будто что-то высматривала на улицах веси, неспешно описывая над ней круги.

Для ворона она вела себя довольно необычно, и в другое время Святослав над этим возможно бы и поразмыслил. Но сейчас ему было совсем не до того. Над долиной наконец-то разнёсся условный сигнал, означающий приближение противника – два протяжных вскрика болотной выпи.

Томимый любопытством, князь не стал спускаться обратно в лощину, а остался стоять на склоне яра. Его голову и половину торса, которые высовывались из-за взлобка, противнику всё равно было не разглядеть, зато он отсюда прекрасно видел всё происходящее.

Из неширокого прохода между двумя холмами, откуда начиналась дорога до злосчастной веси, в долину, словно струйки крови из раны, начали выплёскиваться войска. Тяжелооружная гридь. Десяток за десятком. Когда их собралось полторы сотни, отряд сбился в клин и двинулся вперёд.

Святослав пригляделся к знамёнам, которые реяли над их рядами.

Двусторонняя секира – стяг Военега и свирепый кабан – прапор Вепря.

И… больше ничего.

А где сам Всеслав? Неужто расчёт не оправдался и рыжий волк не поехал лично выручать давнего соратника?

Хотя нет – тут же успокоил себя Черноградский князь. Всеслав – известный хитрец, и далеко не всегда ездит под собственным знаменем. Как в той же битве на Неспанке. Чтобы попытаться обмануть Соколовичей он вполне мог и вовсе оставить его в своей столице.

Отряд продолжал двигаться вдоль дороги.

Однако отчего-то делал это очень медленно и словно как-то неуверенно.

А потом и вовсе остановился.

У Святослава захолонуло сердце.

Земляной змей – неужели рыжий волк что-то почуял?

А дальше случилось неожиданное. Стальная лавина вдруг свернула с дороги и понеслась в другую сторону – к тому месту, где притаился один из легкооружных отрядов. Насколько Святослав помнил, там должны были стоять люди Бакуни – около полусотни кметей. Это были опытные вои – других сюда и не взяли – большие мастера по части маскировки. То, что полочане с ходу могли разглядеть их расположение с дороги, представлялось маловероятным. Значит, они либо знали о готовящейся засаде, либо… тут не обошлось без чародейства.

Но если они знали о западне, то зачем в неё пошли?

Дальнейшие сомнения рассеял шум сечи. Таиться дальше – перед лицом несущегося на них противника, люди Бакуни больше не могли, и им не оставалось ничего другого, как только вступить в бой.

Исход которого был предрешён изначально. Одолеть тяжелооружную гридь в открытом бою для кметей было реально разве что при соотношении трое на одного. Но только в их пользу, а отнюдь не наоборот. В данном же случае, их ждало неминуемое истребление.

Это помогло Святославу сделать выбор. Чем бы там не мотивировался противник, допустить, чтобы сейчас на его глазах без помех перебили полсотни добрых воев, черноградский князь не мог.

Средний Соколович поднял руку, подавая сигнал к атаке. В рога снова не трубили, чтобы раньше времени не спугнуть неприятеля. Гридни давно уже были готовы. Быстро преодолев крутой склон взлобка, кони синхронно вынесли из лощины все три сотни всадников.

Построение в боевой клин заняло не больше времени, чем требуется сердцу, чтобы сделать несколько десятков ударов. Князья и воеводы с ближниками традиционно заняли места позади – руководить боем. Кроме Ярополка и Некрасы – эти, как обычно, встали впереди – подавать пример своей доблестью.

Новый взмах руки и конная масса сорвалась с места.

Святослава захлестнуло предвкушение предстоящего триумфа. Он был неминуем. Слишком грозно сейчас выглядел отряд Соколовичей, и слишком очевидно было его преимущество над противником.

Полочане меж тем уже практически втоптали в землю небольшой отряд Бакуни. Его остатки во главе с самим боярином укрылись в узине между холмами, собираясь, видимо, держаться там до последней возможности.

Слитный топот копыт трёхсот всадников заставил воев противника повернуть головы в сторону надвигающегося шума.

Ему показалось, или на их лицах не было ни малейшего замешательства?

Более того, они так слаженно тут же развернули навстречу атакующим гридням свой длинник, бросив недобитых кметей, словно до этого специально отрабатывали именно такое перестроение.

В общем, удар полуденных дружин они встретили во всеоружии. И даже ответный разбег успели набрать.

Две конные лавины столкнулись с оглушительным лязгом, поглотившим ненадолго все остальные звуки.

А потом пошла рубка! Да такая, что только душа радовалась. От звона, с которым сталкивалось между собой копья, мечи и топоры закладывало уши. Полочане бились доблестно. Но – как известно – чем сильнее враг, тем слаще победа над ним. Полуденное войско медленно, но верно отжимало противника к той самой небольшой ложбине, где он только что растрепал кметей Бакуни.

Наконец вражеский отряд оказался зажат между двух отрогов.

Теперь у него было два выхода – либо тот, которым он сюда попал – правда, для этого нужно было пробиться через ряды двукратно превосходящего противника, либо через узину, куда они загнали остатки лёгкой полусотни. Где сейчас должен был находиться сам Бакуня и, по крайней мере, три десятка его людей.

Там – согласно плану – ему надо было держаться до последнего.

А пока оба длинника подались назад. Между ними образовалось свободное пространство, шириной примерно в пару саженей.

Наступило затишье.

Это было самое подходящее время для начала переговоров о сдаче в полон.

И тут, когда Святослав уже формулировал в голове условия, которые он собирался предложить полочанам, за спиной вдруг раздался протяжный волчий вой.

Он звучал настолько злобно и торжествующе, что по спине у среднего Соколовича поползли мурашки.

До последнего не желая верить в происходящее, князь медленно повернул голову в сторону веси.

Там творилось неладное.

Её снова брали штурмом.

Точнее уже взяли.

Улицы поселения заполонили всадники.

Много всадников – на глаз не меньше двух сотен.

Эти вои атаковали капище, где держали Дуная. Там уже кипела ярая сеча.

Над головами нападавших трепыхались два стяга. На одном из них был изображён пень, из которого торчал кинжал с сидящим на его крестовине соколом. На другом – рыжий лесной волк, пытающийся ухватить зубами в прыжке ещё одного тризуба.

И над всем этим в хмуром зимнем небе продолжал свой странный полёт необычно большой аспидно-чёрный ворон.

Земляной змей! Похоже, дело всё-таки пошло не совсем так как, планировалось.

Точнее совсем не так.

Полочанский князь снова всех перехитрил!

Зима перед распутицей. Берег реки Ушачьей

Если сеча на Неспанке не заслуживала называться славной, то приснопамятную засаду в Пустых холмах смело можно было назвать и вовсе бесславным предприятием.

Воистину, если боги хотят наказать человека, они в первую голову лишают его удачи.

Чем же он таким перед ними провинился? Кому из них не угодил?

Жертвы всегда приносил в положенное время. На каждый праздник Хорсу дарил барана, Велесу – ягнёнка, Макоши – петуха, великой троице: небесному отцу Сварогу, сыну его Перуну и вездесущему духу Свентовиту, озаряющему своими незримыми лучами всё живое – целого быка. Даже злому Чернобогу, которому этого, по-хорошему, делать не следовало бы – закапывал чёрную кошку. И даже новым богам, в коих, откровенно говоря, не очень-то верил, ставил в их капищах жертвенные свечи.

Так нет же – земляной змей! – проклятый полочанский князь снова откуда-то проведал о планах Соколовичей. Хитро организованная комбинация провалилась, и все многодневные усилия пошли под хвост коню. А рыжий волк не только не попался в их западню – он успешно реализовал собственный план – вызволил Дуная, скрытно проведя своих воев по неизвестному противнику проходу в долину.

Что это – снова ворожба, или ему помогли какие-то неизвестные боги? Это что же надо было, чтобы его поймать – деревьям жертвы приносить, – как дикие лесовики?

Или просто удача Всеслава сильнее?

О таком думать не хотелось.

Святослав зло пришпорил гнедого, понукая его ехать быстрее. Тот то и дело опасливо косился налево и с большой осторожностью ставил копыта на ненадёжную смесь грунта и подтаявшего снега, по которой вёз князя. От чего заметно страдала скорость передвижения.

Князю же сейчас было не до конских страхов – ему дорог был каждый час.

– А ну наддай, волчья сыть! Земляному змею скормлю!

Какой аргумент оказался весомей – шпоры или угроза, осталось неясным, но гнедой действительно наддал. Правда, при этом не прекратил коситься на сторону. Кроме того, начал время от времени испуганно всхрапывать.

У ехавшего сзади Молчана таких проблем не возникало. Его буланый пёр по скользкому склону, словно тур во время гона, не выказывая ни малейших признаков неуверенности.

Прямо как его хозяин. Тот сохранял одинаковое выражение на лице в любой ситуации – хоть на пиру – каковые он, правда, не особо жаловал, хоть посреди лютой сечи.

Как и в том приснопамятном бою в Пустых холмах.

Святослав вспомнил, как бросив наседать на отряд прикрытия, который, как выяснилось, только отвлекал его внимание, он погнал гридней к той злополучной веси.

Однако рыжий волк всё рассчитал правильно.

Времени, понадобившегося Соколовичам, чтобы покинуть своё убежище, атаковать и потеснить полочан, прошедших в долину через главный проход, а затем развернуться и поскакать обратно, ему вполне хватило, чтобы ворваться в поселение, разметать не успевших сбить строй людей Вышаты, и увести оттуда Дуная.

Черноградский князь тогда обогнал всех гридней, даже Молчана, первым влетев на улицы веси. Однако врага там уже не было – только на снегу остывали многочисленные людские и конские следы.

Позже дружинники обыскали в Пустых холмах едва ли не каждую дырку, но так и не поняли, куда ушли полочане.

Всех воев Вышаты – из тех, кто там был, всеславовы мужи буквально изрубили в куски. Уцелел только Дубыня. Людей он организовать не успел, зато сумел прорваться сквозь вражьи ряды. Его впрочем, всеславовы вои не сильно-то и сдерживали, памятуя тяжёлую руку богатыря.

Спасся и сам набольший. Правда, таким способом, что будь он на его месте, Святослав предпочёл бы сдаться в полон. Либо с честью погибнуть.

Вышата тогда как раз решил прогуляться до отхожего места. Поэтому чудом не попался на глаза ни одному из полочан. Когда же он понял, что земляной змей уже раскрыл свои челюсти, чтобы сомкнуть зубы на его мудях, недолго думая сиганул в нужник.

Боярину «повезло» – не смотря на зимнюю пору, было довольно тепло, а его вои хорошо питались, оттого гадили часто и помногу. Поэтому свежих испражнений ему хватило с «головой». А для дыхания он находчиво приспособил ствол наскоро срезанной там же сухой былины.

То-то смеху было, когда его оттуда извлекали! Это даже как-то скрасило горечь от провала всего предприятия.

Набольшему долго никто не хотел подавать руку или даже ратовище копья – потом, мол, не отмоешь. Только когда он начал изрыгать самые чёрные проклятия, ему догадались протянуть вырванную из частокола жердь. А потом обратный выезд задержался ещё почти на полдня, оттого что боярину требовалось истопить баню и как следует вымыться. И всё равно он него ещё долго попахивало, и к старшему Малевичу старались не приближаться с подветренной стороны. Некоторые острословы утверждали, что аромат нужника сопровождает набольшего до сих пор.

Эти же шутники, к числу которых, насколько знал Святослав, в первую голову принадлежал Огура, придумали Вышате новое прозвище. Теперь большинство воев в полуденных дружинах за глаза называли его не иначе как Говнята.

Его же «подвигу» кто-то из бардов, скромно пожелавших остаться неизвестным, посвятил маленькую виршу:

 
Кричал боярин: «Где подлый враг?»
«Сейчас его я – сотру во прах!»
Врага увидел – и в тот же миг
Боярин храбро нырнул в нужник.
 

Она в короткое время облетело всё войско, и приобрела в нём бешеную популярность.

Любой на месте Вышаты давно сгорел бы со стыда и покинул войско. И на какое-то время даже уехал из Столицы – отсидеться в имениях пока не утихнут перетолки. Этому же было – что с гуся вода.

«В бою» – отшучивался по этому поводу боярин, – «можно всяко – лишь бы не лечь в раскоряку». Тоже – словоплёт выискался!

Святослав с Молчаном преодолели наконец казавшийся бесконечным склон и выехали к небольшой росточи, за много лет промытой в яру весенними паводками. В неё оба всадника и направили коней.

У балки было довольно широкое устье с покатым каменистым дном. Затем её края сужались, а русло начинало беспорядочно вихлять из стороны в сторону. Так было оттого, что вешние воды смогли проточить себе путь в теле холма только через мягкие породы камня, залегавшие причудливыми извивами, а твёрдые им оказались не по зубам.

Крутые склоны промоины были практически лишены растительности, поэтому для засады подходили мало. Однако Черноградский князь на всякий случай оставался настороже.

Отправляясь сюда, он сильно рисковал.

Впрочем, у него не было другого выбора.

Очередной поворот остался позади. Гнедой вынес Святослава в маленький распадок между двух невысоких, но довольно обрывистых скал-останцов. Молчан, согласно уговору, остался ждать его позади.

Князю поначалу показалось, что в лощинке никого нет. Однако после того как он сморгнул, изгоняя из ока неведомо как попавшую туда соринку, с его глаз словно спала пелена.

Земляной змей! – опять колдовство? Прямо по центру распадка, промеж двух каменных лбов стоял всадник. Всем своим видом напомивший поросшую мхом скалу, пребывавшую здесь с начала времён.

Этому немало способствовала бурая масть его коренастого конька и серый цвет небрежно наброшенного на плечи плаща-накидки. Слабый ветерок слегка теребил роскошные пшеничные усы аршинной длины и не менее внушительную гриву волос.

Да, это был он.

Он пришёл.

– Здравствуй, Медоус! – поприветствовал князь всадника.

Тот какое-то время молчал, в упор разглядывая среднего Соколовича. Потом всё-таки разлепил сурово сжатые губы.

– И ты не хворай, Святослав. С чем пожаловал?

Черноградский князь задумался, как проще изложить этому могучему старику свои мысли.

После неудачной засады в Пустых холмах война в полочанских землях окончательно зашла в тупик. Полуденное войско было вынуждено продолжить затеянную для отвода глаз осаду двух лесных крепостей – бросить её теперь означало потерять лицо. Да и дорога, которую они прикрывали, являла собой кратчайший путь на Закатную Двину и саму столицу княжества. Однако взять их было очень нелегко. Для этого требовалась либо большая кровь, которую они себе позволить не могли, либо много времени, а, соответственно, и пенязей.

А их в казне уже почти не было. Война началась в крайне неудобное время – когда все собранные за год средства разъехались в разные концы полуденных земель, а до поступления новых было по меньшей мере полгода. Кое-как наскребли пенязей, чтобы сколотить обоз, но и тот потеряли в первом же бою. Какое-то время удавалось держаться благодаря награбленному в Менске. Однако затем войско захватывало только лесные крепости, добыча в которых не окупала пролитой крови, да малые веси, где брать было особо и нечего. Разве что провизию. Вои мало-помалу начинали роптать. В общем, всё сводилось к тому, что пришельцам предстояло отступить обратно к Буковым холмам, удовлетворившись уже достигнутым.

Однако чтобы хотя бы удержать за собой захваченную территорию, и на будущий год продолжить войну с тем же раскладом, что и сейчас, во всех захваченных городах и крепостях надо было посадить гарнизоны. Кроме того, в Менске требовалось оставить значительные силы, которые могли бы реагировать на удары всеславовых дружин. Которые, безо всякого сомнения, последуют, как только Соколовичи уведут свои войска обратно. Всем воям, которые останутся на захваченной территории, требовалось платить содержание. Желательно сразу на полгода вперёд. Но сделать это до осеннего оброка было нечем. А наладить сбор пенязей с местных жителей с рыжим волком под боком не представлялось возможным. Ввести чрезвычайный налог на войну можно было только с разрешения всей земли. Точнее совета старейшин – который ещё требовалось собрать. А на это опять-таки ушло бы немало времени.

Ситуацию могла исправить новоградская дань – её должны были привезти в Столицу этой весной. Причём она обещала быть куда больше обычной – до этого покойный Остромир дважды испрашивал позволения отложить её выплату, чтобы потом отдать сразу за три года. Однако именно эту казну коварный Всеволод разграбил во время своего дерзкого набега на Новоград, из-за которого и началась война. Поэтому оставалось только брать взаймы. Либо у ромеев, либо у жидов. Ни у тех, ни у других этого делать не хотелось. Отдавать-то придётся – с изрядным преизлихом. Да те ещё и наверняка вытребуют себе за это какие-нибудь привилегии. В ущерб великому столу и всем правдивым землям. Вот Соколовичи и не торопились отводить свои дружины от этих клятых лесных крепостей, всё-таки надеясь каким-то чудом решить дело за одну зиму.

Седмицу назад они даже подготовили штурм одного из городков. Того, что стоял на левом берегу Ушачей реки – к нему проще было подступиться. Однако едва только ударные отряды выдвинулись на исходные позиции, как на тылы полуденного войска нежданно обрушилось несколько сотен легкоконных воев. Это оказалось очень неприятным сюрпризом, поскольку разведка давным-давно знала расположение всех наличных сил полочанского князя. А с той стороны, откуда последовал удар, взяться им было попросту неоткуда. Неизвестные вои влетели на замёты и принялись крушить всё, что попадалось им на пути.

По ромбовидным щитам и рогатым шлемам полуденцы распознали в них дикую лютву. Воям, уже изготовившимся к атаке, пришлось разворачиваться и бегом возвращаться к своим становищам. Сеча была яростной, но короткой. Лютва обычно славилась первым наскоком. Враг побежит – они и гонят его, пока не перебьют без остатка. Противник не дрогнет – развернутся и отойдут. Повезёт, мол, в другой раз.

Так всё и вышло. Для атаковавших всё закончилось несколькими десятками побитых. Оборонявшиеся же потеряли почти вполовину меньше, да ещё и взяли одного, как позже выяснилось – весьма ценного пленника. Зато лютве удалось угнать немало лошадей.

Штурм меж тем оказался безнадёжно сорван. А потом выяснилось и другое неприятное обстоятельство. Верховный вождь лютвы – тесть полочанского князя Медоус – а это именно он прибыл к осаждённым крепостям по зову зятя, разбил свой лагерь в верховьях Ушачьей реки. И принялся оттуда невозбранно совершать набеги на занятые пришельцами веси. Таким образом, под угрозой оказались сообщения полуденного войска с захваченной им частью княжества.

Ситуация стала практически безвыходной.

Ну а великому князю, похоже, не было до всего происходящего никакого дела. Он был верен избранному для себя образу жизни и особо не задумывался над тем, что же будет дальше. Все решения за него принимал совет. Он только подтверждал их своим словом.

На очередном сборе, который состоялся сразу после неудачного штурма, снова решали, как будут выходить из положения. Вышата зачем-то принялся вспоминать старые байки про свирепость лютвы в бою и жестокость по отношению к пленникам. Кроме прочего, упомянул и про вероломство их старого вождя – Медоуса. Тогда-то Святославу и пришла в голову мысль встретиться с ним лично.

Организовывать всё пришлось в строжайшей тайне. У Черноградского князя ещё слишком свежо было в памяти то, как прекрасная задумка с засадой на рыжего волка провалилась из-за того, что о ней знало слишком много народу.

Теперь в курсе происходящего были только сам средний Соколович, Дружина и Полкан. Да ещё телохранитель Молчан. В надёжности этих воевод князь не сомневался. А к последнему давно уже привык относиться как к собственной безмолвной тени. Которая, в случае чего, защитит от опасности не хуже дюжины отборных гридней. И уж точно никогда не предаст.

Эти трое и помогли Святославу осуществить первую часть задуманного. Теперь ему самому предстояло выполнить вторую.

Причём крайне осторожно.

– Ты приехал один? – спросил Святослав у Медоуса.

Тот недоумённо воззрился на него, нахмурив косматые брови.

– Ты сомневаешься в моём слове, князь?

Святослав промолчал, но в глубине души всё-таки позволил себе усомниться. У него не было никаких причин не поверить слову обычного дикаря – их за клятвопреступление очень сурово карали собственные боги.

Но, в том то и дело, что этот дикарь был далеко не обычный. А – в отличие от собственных подданных – очень сильно испорченный цивилизацией. До такой степени, что его двор ещё несколько десятилетий назад стал для бардов правдивых земель настоящей притчей во языцех. Как место, где их всегда рады видеть. Кроме того, это дикарь был искушён долгими годами управления небольшим, но гордым народом, живущим в окружении хищных соседей. Да и сам был тем ещё хищником. Именно поэтому Святослав и решил с ним встретиться.

Сейчас же он не исключал вероятность того, что за скалами, между которых лежал распадок, могло укрыться несколько человек. С оружием. А что? – десятка полтора там вполне могли поместиться.

Конечно, вдвоём с Молчаном они могли бы одолеть и такое число. Обычных воев. Но они ведь бывают разные.

Тр-р-ра-а-а-ак!

Со стороны реки неожиданно донёсся громкий звук, похожий на треск ломающегося дерева. Святослав вздрогнул от неожиданности.

– Земляной змей! Что это?

На губах Медоуса появилась саркастическая улыбка.

– Не бойся князь – в его голосе послышалась лёгкая усмешка. – Здесь для тебя нет никакой опасности. Ни от меня, ни от твоего змея. – Это лёд на реке даёт знать, что скоро тронется с места.

Черноградский князь смутился. Как же он сам не догадался?

– Ты встретился со своим сыном? – спросил он Медоуса, чтобы побыстрее сменить тему разговора.

Улыбка с лица старика тут же исчезла.

– Да – ответил он чуть погодя. – Твой человек, который сейчас стоит за поворотом, привёз его. Но я не был рад снова его видеть. Для моего сына было бы лучше порадовать богов, погибнув в бою! Или мужественно принять от вас мучительную казнь.

Князь хмыкнул про себя. Странные эти дикари! Показать противнику спину в бою для них не зазорно, а попасть в полон стыдно?

Хоть бы поблагодарил за своего отпрыска.

– А может он ещё порадует тебя своими подвигами? Покорит многих врагов? Подарит много внуков?

Вождь лютвы нахмурился ещё сильнее.

– Полон – позор и для простого воя. А для сына вождя – вдвойне!

Старик, похоже, разозлился. Это было плохо.

– Это всё, о чём ты хотел со мной поговорить?

Медоус сжал в руке повод своего коня, явно собираясь его повернуть.

Земляной змей! – Не иначе как хочет закончить встречу.

– Нет!

Разговор приобрёл неожиданный и нежелательный оборот, поэтому срочно были необходимы новые ходы. В голове Святослава мысли замелькали со скоростью выпущенных из боевых луков стрел.

– Считай что это мой первый дар тебе! – немного торопливей, чем нужно было, выпалил черноградский князь. – Но не последний…

Медоус глумливо ощерился.

– У тебя больше нет моих сыновей.

Боги! – какой же он всё-таки неотесанный дикарь!

Или специально разыгрывает из себя эдакого дуболома?

– Это не твой сын, Медоус – уже спокойнее ответил средний Соколович. – Это нечто гораздо более ценное.

Князь мучительно соображал, что же ему пообещать.

– Как тебе понравиться, если к твоим владениям присоединятся земли в верховьях реки Немун? Целиком.

Сказал и обомлел от собственной щедрости.

Однако выпад, похоже, достиг цели – в глазах старика мгновенно вспыхнул огонёк заинтересованности. Который, правда, спустя короткое время затушила мутная вода недоверчивости.

Тр-р-ра-а-а-ак!!

Со стороны реки долетел очередной оглушительный звук, предсказывающий скорое начало ледохода.

В этот раз оба мужа не обратили на него внимания.

– Мне это понравиться, князь – наконец ответил старик. – Только эти земли принадлежат моему зятю – Всеславу. А ему это наоборот – очень не понравиться.

И всё-таки он заглотил наживку!

– Ошибаешься, Медоус – парировал князь – Эти земли сейчас принадлежат мне. Но уже завтра будут твои!

Теперь в глазах старика вспыхнуло яркое пламя жадности. Которое, тем не менее, тоже вскоре потухло.

Вождь лютвы даже дёрнул себя за длинный ус.

– Ты хочешь, чтобы ради этих земель я предал свой союз с Всеславом?

В его голосе звенел металл.

Намекает, что не пойдёт на разрыв? Или торгуется?

Тогда надо ещё сильнее ошеломить его щедрыми посулами.

– Нет, Медоус. Ради них тебе ничего не надо делать. Эти земли я тебе дарю. Просто так.

Старик остолбенел и изумлённо воззрился на князя.

Тот мысленно похвалил себя за правильный ход. Нужный эффект был достигнут. Теперь надо было не сбавлять темп.